— Как настроение, Трофим Денисович? — Лобанов заглянул к президенту Академии сельскохозяйственных наук. Хотя он и являлся вице-президентом, у Лысенко бывал редко, чаще тот приезжал к нему в министерство.

— Настроение мое самое отличное, вчера целый день, можно сказать, с засученными рукавами отработал: сам полол, сам сажал!

— Жаль, меня не было!

— Жаль! Ну, а ты что? — Лысенко миролюбиво смотрел на коллегу.

— Я лекцию в Тимирязевке читал, потом в ЦК ездил. Думал, должность свою верну, все-таки в государстве смена главнокомандующих!

— И не говори, Пал Палыч, и не говори!

С 1938 по 1946 год Лобанов был наркомом зерновых и животноводческих совхозов СССР, потом, до 1953 года, — первым заместителем союзного министра сельского хозяйства, а после смерти Сталина стал министром сельского хозяйства Российской Федерации. Чтобы назначение это Пал Палыч не воспринимал как понижение, его сделали помощником у Маленкова. Но все-таки самолюбие Лобанова было ущемлено.

— К кому в ЦК ходил? — интересовался Лысенко.

— К Суслову. На Бенедиктова бочки катил. Как нас рокирнули, возмущался: его с России на Союз взяли, а меня с Союза в Россию скинули!

— Надо было к Хрущеву идти.

— Суслов обещал с Никитой Сергеевичем переговорить.

— Маленков Бенедиктова отстоит.

— Он к креслу точно прирос! — с сожалением выговорил Лобанов. — Спихнул меня на ступень ниже!

Лысенко неприлично хихикнул:

— Охота тебе, Пал Палыч, в кабинетах потеть? Ты аграрий, землю душой чуешь, а они первоклассники!

— Первоклассники, а командуют! Я на вторых ролях быть не намерен!

— На каких — на вторых? Ты помощник председателя Совета министров!

— Одно дело у Сталина быть помощником, а другое дело сейчас, не поймешь у кого! — в сердцах произнес Лобанов.

— То верно!

— Обычное перетягивание каната! — определил ситуацию Лобанов.

— Ты бы, Пал Палыч, мне здесь пригодился.

— В министерском кресле, Трофим Денисович, я тебе больше пригожусь!

— По мне, в Академии твое место.

— Я и так в Академии. Ты, Трофим Денисович, столб, я за тебя обеими руками держусь!

— Обычный ученый! — не согласился Лысенко. — Естествоиспытатель, как Мичурин.

— Нет, ты — громада! — затряс руками Пал Палыч.

— Некоторые, с тобой не согласятся. Слышал, как меня за генетиков честят?

— Бестолочи!

— Бестолочи, а свое доказывают. Лазают, бездари, по кабинетам, гундосят! Только рассуждать способны! От рассуждений разве что вырастет? Я на поле лягу, лежу, и звуки слушаю, — глаза Трофима Денисовича посветлели. — Поет, Пал Палыч, землица! И людям петь надо! А меня — чистят!

— Какие у них доказательства? Где система заложена? У тебя же — база подведена, основа! Сами не понимают, что творят!

— Позавчера опять про меня в Отдел науки написали. А бумаги разве к картошке или к свекле отношение имеют? Я им урожаи, опираясь на науку, предрекаю, а они жалобы строчат! Смех!

— И смех, и грех! — определил Лобанов.

— Как бы Бенедиктов их сторону не взял.

— Этот заблудился. Я ему звоню, а он не слушает, перезвоню, говорит! Представляешь? И кто — Ваня Бенедиктов, и кому — мне!

— Не просто нам, дорогой, придется, ой не просто! — покачал головой Лысенко.

— А когда легко было?