— Не хочу ничего есть! — хныкал Илюша. — Хочу на горке кататься!

Няня хмурилась, не отвечала, ребенок еще больше надувал щеки и капризничал.

— Хватит капризничать! — прикрикнула стоящая рядом Нина Петровна. — Быстро ешь! — и пододвинула мальчику тарелку с супом.

Слезы полились ручьем.

— А-а-а-а! — заголосил Илюша, но не убежал, как обычно, в свою комнату, где, обиженный, прятался от всех и в первую очередь от мамы, а наоборот, заливаясь горючими слезами, потянул к мамочке ручки и прижался, сотрясаясь в безудержных рыданьях.

Нина Петровна обхватила любимое чадо и стала успокаивать, укачивать, а малыш продолжал надрывно рыдать.

— Нин, что там у вас? — в комнате, встревоженный детским плачем, появился Никита Сергеевич.

— Иди, иди! — отправляя мужа обратно, подала знак супруга. — Сейчас успокоится.

Не один отпрыск не создавал столько хлопот, как любимый Илья. От баловника всем доставалось — и маме, и папе, и Сереже, и Ирочке, одна Рада нашла с шалуном общий язык, с ней мальчик не позволял себе скандалить, отбирать вещи, настырно лезть в сумку, мешаться, и никогда Раду не кусал, а вот Иру, Сергея и даже обожаемую мамулю мог взять и цапнуть. Когда Рада приезжала к родителям, то подолгу возилась с ребенком, рисовала, лепила, собирала из кубиков пирамиды, катала игрушечные машинки, сворачивала из бумаги журавликов. С Радой Илья был как шелковый.

— Успокоился! — прошептала мама, и подняв ребенка, бережно посадила за стол. — Ешь!

Илюша обижено всхлипывал.

— Что? — тихо спросил Хрущев, когда жена появилась в гостиной.

— Скандал закатил, суп есть не хотел.

— Ты с ним, Нина, потише! — вздохнул Никита Сергеевич.

— Думаешь, я его гоняю? Это он меня гоняет! Издергал всю!

— Все равно потише, он же маленький!