В Столовой лечебного питания, на улице Грановского, шел неторопливый обед. Обед подавали на мейсенском довоенном фарфоре, с изящными серебряными приборами. Артист за ширмой нашептывал лирический текст, что подхлестывало аппетит. При этом через ширму вы прекрасно слышали голос артиста, а он вас – совершенно не слышал! Такая замечательная конструкция была предусмотрена администрацией.
Повара в Столовой лечебного питания отличались большой искусностью. Не то что они поездили по белу свету и научились хитростям маринада или искусству изготовления сложнейших соусов, от которых перехватывало дух и щекотало желудок, нет, эти кудесники могли приготовить и подать птицу, кролика, свинью или теленка так, что животное еще не успело умереть окончательно, а продолжало агонизировать, и съесть его надо было успеть, пока оно билось в конвульсиях. Получалось, что вы кушали блюдо практически заживо. Вкус у такого продукта непередаваемый! Каждый кусочек был теплым, и не только потому, что готовился в симпатичной кастрюльке, а еще и потому, что ткани животного не успевали окоченеть и сохраняли температуру живого организма. Этот нетронутый смертью деликатес обладал исключительными свойствами, он являлся сверхпитательным, очень полезным и, главное, лечебным. Химические элементы в нем оставались биологически активны и усваивались фактически моментально. На закуску в Столовой лечебного питания предлагался богатый выбор салатов. Эти молекулярные смеси прекрасно стабилизировали пищеварение. Измельченные до взвеси овощи и фрукты, смешанные в точных пропорциях, заполняли полупрозрачные мейсенские чашечки. Украшенные сверху листиками то петрушки, то укропа, то сельдерея, они в большом разнообразии предлагались к столу. Предварительно главный диетолог пробовал все на вкус, и если закуски не имели пикантного оттенка, слегка подсаливал их и немного перчил. Обычно посетитель охотно съедал четыре-пять таких салатиков, а затем переходил к первому. Суп здесь готовился на талой воде антарктических льдов. Воде этой было, по меньшей мере, сто миллионов лет, а в те далекие времена на планете не то что вредного производства, которое могло отравить воздух и испортить воду, самого человека в помине не существовало! И значит, такая вода, полученная из антарктического льда, залегающего в вечной мерзлоте, не имела нехороших примесей и, соответственно, не могла принести вреда. А добавление в суп щепотки стволовых клеток и чуточку, может, двух-трех капель крови новорожденного кенгуру давало первому блюду замечательную антибактерицидную стойкость. Лечебное питание полностью очищало и укрепляло организм, растворяя вредные ферменты, намертво связывало и выводило противные шлаки. Но главным в обеде являлось конечно же непревзойденное второе.
В потреблении второго блюда самым важным была скорость поедания. Мы уже говорили, что кушать мясо приходилось очень быстро, пока животное или птица окончательно не погибли. За поведением подаваемого к столу продукта внимательно наблюдали официант и доктор. Как только кушанье на тарелке замирало, опытный врач кивал официанту и тот, предупредительно накрыв останки салфеткой, с извинениями их уносил. По желанию гостя ему могли предложить новое второе блюдо или же он переходил к десерту. Недоеденные обеды в обязательном порядке уничтожались. Утратив на тарелках девственность, составляющие обеда уже не обладали лечебной ценностью и не могли послужить на пользу здоровью.
В Столовой лечебного питания на первое место ставилась исключительно полезность блюда, а уже потом калорийная ценность и привлекательный вид. Каждый такой обед был дороже дорогого, потому что он заведомо продлевал жизнь. Чтобы приготовить аналогичный обед, требовалась многолетняя скрупулезная практика и умопомрачительные инвестиции. Шутка ли, пробурить в вечной мерзлоте многокилометровые шахты для добывания реликтового льда, из которого лаборант получит воду для супа? Руководители многих дружественных держав упросили Вожатого поделиться с ними секретами лечебного питания, и особо преданным Он нет-нет да и посылал своих чудо-поваров на месяцок-другой покухарить:
– Пусть шакалов подразнят!
Да и в противоположном лагере не на шутку заинтересовались, заерзали из угла в угол – никто у нас раньше времени помирать не собирается! Короли, президенты и диктаторы стали особо интересоваться молекулярным питанием. Через подставные компании и посольства они пытались овладеть секретами лечебной рецептуры – да не тут-то было, руки у вас коротки до наших харчей дотянуться, господа короли! За огромные деньги стали покупать они антарктическую воду. Тридцать лет назад Антарктиду включили в состав Великой Страны, обнесли колючей проволокой и теперь никого туда не пускали, чтобы не мешались при бурении ледяных скважин. Добывание реликтовой воды давало колоссальную прибыль. Ученые утверждали, что скоро научатся получать из этой воды доисторический кислород!
К Столовой лечебного питания были прикреплены около сотни семей. Главы семей были люди неслучайные, известные, занимавшие высокие посты. Хотя Партия и государство с равным вниманием заботились о всех соотечественниках, среди них встречались такие, кто постоянно испытывал колоссальное мозговое напряжение. Эти люди день и ночь помогали Вожатому по работе. А любые умственные нагрузки, как известно, разрушают организм быстрее, чем интенсивный физический труд. Недосыпания, постоянные стрессы, расстройство пищеварения, все это нужно было чем-то компенсировать. Именно этих трудяг и прикрепляли к Столовой лечебного питания. Вожатый сам решал – кого и каждый год с карандашом в руках просматривал список. Подобрав помещение поближе к Кремлю, повара начали с обыкновенных диетических обедов – отварная свеколка, картофельное пюре, телячьи паровые котлетки, бульон из домашней курицы, а в результате получилась Столовая лечебного питания Народной академии медицинских наук. Получая лечебное питание, человек на глазах оздоровлялся, хорошел; на лице разглаживались морщины, волосы становились гуще, зубы ровнее, стабилизировалось расшатанное нервное состояние, налаживалась работа сердца, улучшалась потенция, восстанавливался кислотно-щелочной баланс. Некоторые даже ходить стали по-другому, имеется в виду стул. Вот что значит наука! В книге «О вкусной и здоровой еде» даются основы питания. Не прочитав ее, не научившись правильно жевать, проглатывать и отхлебывать, вообще неуместно говорить о лечебном питании. Ну а здесь, в стенах этой замечательной Столовой, можно было откушать, забыв ополоснуть перед едой руки, и – ничего, такая польза наблюдалась во всем, что вас окружало. Даже скатерть на столе казалась до того белоснежной, что, глядя на нее, приходилось щуриться. Продегустировав закуски, похлебав первое и отведав второе, можно было перевести дух и осадить деликатесы зеленоватым коктейлем, приготовленным из водорослей, произрастающих в акватории острова Боро-Боро, куда за тысячи миль устремляется забеременевшая океаническая рыба, чтобы на восходе солнца отложить в кристальную воду живительную икру. Микроэлементы такого бодрящего коктейля, смешиваясь в животе с безвкусной антарктической водой, добавляли пище тот необходимый минеральный набор, который улучшал сопротивляемость организма, стимулировал иммунитет, а вкусовые ощущения делал выразительными и гармоничными. Вот это были обеды! С чем их сравнить? Разве только с радостью поэта, написавшего на одном дыхании поэтический шедевр, или с восторгом ученого, совершившего гениальное открытие! А повара в ответ лишь скромно улыбались, поблескивая малыми золотыми звездами в петлицах опрятных поварских курток. Они благожелательно кивали посетителям, которых знали в лицо, и любезно протягивали им симпатичные фото зверей, из которых на обед можно приготовить восхитительные котлеты. Один только товарищ Фадеев отказался от Столовой лечебного питания и, чавкая, жрал свои рыбные консервы, вымазывая томатное содержимое жестяных банок черствой горбушкой ржаного хлеба.
– Дурак! – пожимал плечами Вожатый.
Брюханов, директор Столовой лечебного питания, составил рецепт бисквитных пирожных, ароматных-ароматных, приготовленных на основе свернувшегося молока не рожавшей алтайской коровы. Этими легкими пирожными удавалось сохранить фигуру самым заядлым сластенам. К счастью, их было немного. Несколько лет назад, кажется двенадцать, эти сластены внезапно появились в стенах кремлевской столовой. Посетители, прямо скажем, были удивлены, столкнувшись в зале с прелестными молоденькими девушками. Скоро выяснилось, что эти девушки были «назначены» Младшему лечащим врачом и сами по себе являлись лекарством. В целях сохранения медицинской этики для этих улыбчивых красавиц отвели отдельный обеденный зал, поменьше и сбоку, к которому пристроили неприметный вход. Часто из этого зала доносился звонкий девичий смех, а иногда настороженное ухо улавливало аккорды мелодии!
– Музы! – пожимали плечами сотрудники Столовой. Под таким названием девушки проходили по дополнительному списку.
– Он человек тонкой нервной организации! – упоминая Сына Вожатого, с придыханием излагал начальник Спецлечкомиссии. – Нам надо его укреплять!
Младший поселился в десяти километрах от столицы, в местечке с выразительным названием Архангельское, в изящном миниатюрном замке из белого камня. Замок на самом деле был не маленьким, но и не громоздким. Добраться туда можно было по Калужскому шоссе. Одной стороной замок смотрел на вековой парк, а другой – выходил в бескрайний яблоневый сад или, вернее, сады, которые ухоженными каскадами спускались вниз до разлива реки Десны. На этом удивительном месте, среди садов и заповедного леса, двадцать лет назад стояли дачи высших правительственных чиновников и работников предприятия «Газдом», но однажды по Высочайшему распоряжению за считанные дни все было приведено в первоначальное состояние. Специалисты Тимирязевской сельхозакадемии восстановили справедливость. На месте угловатых правительственных дач, коробкообразных гаражей, серых асфальтовых дорог и автостоянок, которые были в одночасье снесены бульдозером, ботаники заново разбили прекрасные сады и высадили тысячи многометровых деревьев, привезенных со всех концов Великой Страны, чтобы украсить это и без того счастливое место. Парки, сады и немыслимое количество дивных цветов – вот тот райский уголок, где вознеслось белокаменное пристанище Дорогого Сына.
– Ну прямо дом Герды! – осматривая владения, шутил Отец, ласково похлопывая Сына по плечу.
Здесь было тихо и уютно. Подъезд к замку охранялся надежнее, чем шоссейный проезд к столице. Тридцать две бригады мотопулеметчиков, полторы тысячи грибников-топтунов и два локаторных взвода прослушивания ежеминутно прочесывали окрестности и сканировали эфир – может, кто-то что-то сболтнет, ненароком проговорится соседу! Тревожные, чуткие уши локаторщиков напряженно вслушивались и подрагивали.
В давние времена в одной из комнат этого очаровательного дворца доживала свои последние деньки престарелая женщина, первый нарком просвещения, молчаливая старушка с выцветшими глазами навыкате. До последних дней она любовалась восторженной природой и прудом, подступавшим к окнам с южной стороны. Пруд, точно зеркало, отражал то бирюзово-голубое небо, то клубящиеся необъятные облака, то манил желтизной кувшинок и очаровывал ослепительной чистотой белоснежных лилий, около которых осторожно вышагивали прирученные еще баронессой фон Мек грациозные фламинго. Тогда снесенные теперь дачи еще не начали строить, и людей здесь встречалось, впрочем, как и сегодня, бесконечно мало.
В пруду Младший велел развести лебедей и прелестных китайских уток мандаринок, а на берегу распорядился выстроить деревянный домик для павлинов в виде восточной пагоды с разноцветными оконцами. Павлины, поражая размерами и красотой своих невероятных хвостов, свободно разгуливали по парку и делили установленную государством трапезу с бесчисленными белками, бурундучками, воробьями, снегирями, синицами, щеглами – всех и не упомнишь! На лужайках весело паслись тонконогие лани, они совершенно не боялись грибников-топтунов, в плетеные корзинки которым хозяйственники добавили по две сладкие морковки, одну – для животных, другую – чтобы съел сам. Справедливость!
– Во всем должна быть справедливость! – учит Вожатый.
Иногда Младший в сопровождении муз приходил покормить грациозных косуль. Кормление всегда было делом веселым – восторги, хохот! А вот грибникам-топтунам в приказном порядке приходилось отворачиваться, потому что у Младшего с музами часто начинались игры в жмурки или и того хуже. Юноша был очень привязан к милым дамам и не только под действием инстинкта продолжения рода, но и вот почему: с малолетства мальчик воспитывался кормилицей, Сестрой отца Татьяной, двумя нянями и поваром – тетей Мотей. Такое женское начало не могло не отразиться на психике ребенка. По существу, в этом и состояла причина его нервных переживаний и беспокойств. Вожатый постоянно пропадал на работе, поздно возвращался, а иногда и совсем не приходил. Государство не имело право делить Его с семьей. Тогда было тяжелое время, очень скверное и непредсказуемое. Сестра отца и кормилица постоянно нервничали, ожидая трагических известий. При малейшем шуме женщины вздрагивали, готовые схватить самые необходимые вещи и обратиться в бегство. Доведенное до кульминации беспокойство передавалось малышу, он, как губка, впитывал все. Мальчик стал часто плакать, писаться по ночам и жалобно требовал близких:
– Вы тут? Вы не ушли?!
Кормилица и Сестра стали, по существу, его единственными друзьями, баюкали, нянчили, кормили, пытались смешить. Вот почему сейчас юноше так недоставало женского общества. Только женщины были способны его успокоить, вселить веру в будущее, дать сон. Именно поэтому в Архангельском и в Столовой лечебного питания появились счастливо улыбающиеся музы – девушки, скрашивающие одиночество скромного молодого человека.