Младший постоянно пропадал с музами в Архангельском и редко появлялся на людях. Не всякий кремлевский прием видел Дорогого Сына рядом с Отцом.

– Не часто сопляка на партийных форумах встретишь! – ворчали седовласые начальники и на следующий же день получали казенное предписание «на Поселение».

– Ту-ту, ребята! Счастливого пути! – лыбились органавты.

Но больше всего соратников раздражала она – раскрасавица Наталья Сергеевна. Пол-Москвы закрывали, если королева решала выезжать. Тысячи оленьих упряжек распихивали по переулкам. Санки с людьми часами простаивали под дождем или на морозе, ожидая проезда кортежа, окруженного несметной охраной.

– А кто она – потаскуха! – завистливо шипели вслед.

– Сколько партийных колец можно изготовить из ювелирных украшений этой особы!

На мизинце левой руки каждый член Партии носил неброское серебряное колечко. Наградами Партии, квадратными перстнями из белого, желтого и черного золота, с камнями и без камней, отмечали самых достойных.

– На Монетном дворе золота в обрез, а Наташка драгоценностями переливается! – в кулуарах охали жополизы.

Стоимости многокаратных бриллиантов, сапфиров, изумрудов, рубинов, украшающих стройные округлости, позавидовал бы Персидский падишах, таким небесным сиянием блистала удивительная Наталья Сергеевна.

– Погоди, доберемся до тебя, сучка! – пожирали глазами предатели, а она в ответ лишь бесхитростно улыбалась и, вежливо кивая, проходила мимо.

– Здравствуйте, уважаемая Наталья Сергеевна! Как вы себя чувствуете? Как спалось? – еще ниже кланялись подхалимы, продолжая заискивающе улыбаться и люто ненавидеть.

А сопливые музы? Смазливые девки тоже с головы до ног увешаны самоцветами! На какую ни посмотришь – килограмм драгоценностей болтается!

– Сколько наград недополучили труженики?! – недоумевали партийцы.

– Вожатый уже ничего не видит! – возмущались одни.

– Не хочет видеть! – перешептывались другие.

Поговаривали, в резиденции Дорогого Сына постоянно грохочет музыка, шампанское льется рекой! Слышали слово такое волшебное – шам-пан-ско-е! Оно тонко искрится, очаровывает, наполняет блаженством бокал, кружит голову! А после шампанского куда только тебя, грешного, не несет! Пляски до упаду, вечера со свечами, сигарный дым, алкоголь, карты, бесстыдные женщины, развратные иностранные кинофильмы… А все иностранцы, враги недобитые, виноваты! Пакистанец миллиардер Хаз через день к Сыну наезжает. Он и фильмы эти поганые привозит, и пресловутые изыски от Кутюр; платья покроев немыслимых, с пикантными разрезами, джинсы, задницу обтягивающие, с переливчатыми стразами, кофточки-не-кофточки, кроссовки редкой страусиной кожи с мохеровыми шнурками и трусики пикантные, воздушными кружевами исполненные. Тут и необъятные меховые манто из нежнейшей шиншиллы, голубой норки и царственного горностая, и украшения лучших ювелирных домов в эксклюзивных кожаных коробочках! Мешки барахла шофера пакистанца туда-сюда тягают. Как ни приедет Хаз в гости, после него увесистые журналы глянцевыми обложками обслугу обескураживают; срамные проспекты, правительством запрещенные, где девки полуголые исподнее белье или распластанную модель спортивного суперкара демонстрируют. На журнальных столиках в гостиных все это аляповатое безобразие разложили, чтобы муз-дурех окончательно с ума свести. Они, пустышки, только и делают, что журналы цветастые пролистывают, на фотографии смазливых девок и мускулистых мужиков, в пух и в прах разряженных, любуются:

– А это на ней что? Какие туфельки, ты только глянь! Какое пальтишко! Смекаешь?! Вот это мода!

– Видишь, опять меха и толстые каблуки носят?! А бриджи короткие, как в прошлом году, ни на ком не найдешь.

Тьфу!

Такая у Сына в доме затхлая обстановка. В последний раз Сын заговорил с Хазом про новый роллс-ройс «Фантом». На весенней женевской автомобильной выставке его англичане показали. Когда на автомобиль этот смотришь, аж дух захватывает!

– Скажи, Хаз, как мне такую машину достать?

– Эсли Отес позволыт, – благосклонно отвечал Хаз, – в лушем видэ сдэлаэм. У мэня там свой селовек ымееца.

Иностранная зараза заполонила подмосковный замок, закрутила наследника и еле уловимым, отравляющим кошмаром, преодолевая неприступные стены, калеча партийное сознание, начала просачиваться наружу. Кто-то себе пустую бутылку из-под джина Веfitоr под рубахой умыкнул, кто-то выброшенную баночку из-под «Кока-колы» в лесу подобрал и в голенище сапога засунул, а самый отчаянный – толстенный журнал за пазуху запихнул и как ни в чем не бывало со смены утопал. Страшно!

– Им можно, а нам нет? А мы чем хуже?! – все чаще раздавались настырные голоса.

– Вам, выродки, нужно ямы глубже копать, а не гундеть! Что, козлиная рожа, допрыгался?! – тыча кирзовым сапогом в когда-то сытое брюхо, ухмылялся органавт-надзиратель, перелистывая конфискованный журнал.

– Теперь с лопатой в руках рассуждать будешь, паскуда! – и в зубы, чтобы кровью харкал. – Дошло, мразь?!

Протоколы оперативных локаторщиков ложились на стол в семь утра, а уже в восемь преступников собирали по городу тяжелые грузовики с железными решетками на окнах и, ревя неприхотливыми моторами, увозили на Подземку. Там всем работа найдется. Кто поздоровей – с месяц протянет, хилый недели не проживет. Мерли в Подземке, как мухи, но народа там меньше не становилось. Порядок в стране надо исправно поддерживать, а то никакой страны в руках не останется, одно недоразумение будет.