Охота получилась сказочной. Убили четырех оленей, зубра, лося и кабана. С самого раннего утра, заложив в сани лошадок, Вожатый с Натальей Сергеевной первыми выехали на заимку. Лошадкой правил Котов:

– Но-о-о!!! Пошла!

Санки весело летели по снегу. За Вожатым чередой катили остальные, каждый в своих санях. Мороза совсем не чувствовалось, с неба срывался легкий снежок и пушился повсюду. Минут через двадцать лес расступился, и охотники выехали на полянку, в центре которой стояла кормушка, доверху набитая соломой. Сюда-то, на кормление, каждый день приходили лесные звери. Здесь и располагалось главное место охоты. Для удобства стрельбы, напротив кормушки, среди деревьев, соорудили домик на сваях, так, чтобы он метра на три-четыре был выше земли. В него вела добротная рубленая лестница с перилами, по которой Вожатый не спеша поднялся наверх и, обтрусив от снега унты, толкнул входную дверь и вошел. Домик с виду выглядел игрушечным, а на самом деле оказался довольно просторным, с небольшой гостиной, крошечной спаленкой, завешанной шкурами диких животных, на случай, если Ему доведется вздремнуть. В другом конце расположилась комнатка для Натальи Сергеевны, коли ей вдруг захочется побыть одной. При спаленках имелись туалеты, а сразу за прихожей разместили еще один туалет, гостевой. Дом огибала широкая терраса под крышей, по которой были заботливо расставлены массивные кресла, с них-то и били зверя. Отсюда как на ладони открывалась полянка с кормушкой. Сидишь в креслице с ружьецом в руках и ждешь, когда зверь у кормушки появится. Тихо все сидят, не разговаривают, зверь чуткий, малейший звук спугнуть его может. Самая утомительная охота на тетеревов. Тетерев очень птица осторожная, не так повернулся, скрипнул – и не жди удачи, уйдет, стервец. Кабаны, олени, косули тоже настороженные, так что на охоте – молчок, превращаешься в изваяние и караулишь. Но как зверь ни чуток, как ни хитер, все равно от охотника не уйти, выследит охотник, настигнет, и никому спасения не будет, ни лисице, ни лосю, ни медведю косолапому, ни тетеревам осторожным. Расчехлят охотники ружья, зарядят и идут по следу, облавы по лесу устраивая. Опытные егеря точно на Вожатого гнали. Стоит Он в засаде, ждет, а загонщики зверя в чаще поднимают и на него ведут, а Вожатый – не промахнется, не из того теста слеплен. Но годы, годы! Они берут свое, возраст нешуточный. Уставать стал Вожатый – в снегу часами сидеть, глаз не сомкнувши, готовый в любую минуту стрелять. Уже не по силам Ему стало по лесу бегать, или в неудобной засаде добычу подкарауливать, вот и понаделали тогда таких домиков-лабазов перед кормушками, чтобы охота понятней шла. Из такого укрытия стрелять можно и днем, и ночью, потому как ночью полянку электрические лампочки освещают. Щелкнул выключателем, и вся полянка на виду!

И в этот раз расположились охотники на террасе, в удобных креслах развалились, выжидают. Котов загодя, не жалея, зерно около кормушки разбросал, потом круги дал – аж до самого леса! А напоследок по краю полянки от души прошелся, да так, чтобы и под дальние деревья попало. Каждый день егеря здесь такое проделывают, зерно рассыпают, чтобы зверь привыкал, питаться к кормушке без страха приходил, а егеря из засады в тетрадь все по минутам записывают: когда кто сюда покушать заходит. В 5.11 – косуля появилась; в 5.30 – олениха с оленятами; в 6.03 – кабан-секач; в 6.38 – четыре молодых оленя; в 7.15 – лосиха кормится, 8.02 – кабаний выводок. Изо дня в день у кормушки одно и то же повторяется, в той же последовательности, минута в минуту. Во как природа устроила! Как будто у зверей в голове будильник тикает. Котов перед охотой каждый раз егерьские записи просматривает и наверняка знает, на какую заимку Вожатого вести.

– Кого стрелять будем? – уточняет он.

Лось нужен, значит, ехали туда, где лоси ходят, а если кабан, то к кабанам. По всему хозяйству таких охотничьих домиков-вышек штук тридцать расставлено было. Когда строили их, архитектор Пасохин много ночей не спал, кумекал, ведь велено было, чтобы все домики разные получились, друг на друга непохожие. Особый приказ Вожатого! Его Наталья Сергеевна о том попросила, а что Наталья Сергеевна сказала – закон. Так с этими домиками Пасохин намучился, мама дорогая! Но сделал капитально, ни одного повтора. Даже Наталья Сергеевна похвалила.

Вечерело, сумерки сгущались. Вот-вот Котов зажжет электрический свет, но не торопится, знает, когда включать. Луна на небе яркая, полная, небо безоблачное, лишь стволы у ружей холодной сталью поблескивают. На террасе каждый в своем кресле замер, ждут. Ружья на удобных подставках покоятся, чтобы руки не устали. Надежные ружья, проверенные, не дадут осечки, не подведут. Только не у всех они настоящими патронами заряжены, как у Вожатого и у Натальи Сергеевны. Это для того сделано, чтобы никто вперед них добычу не подстрелил. Получалось, что у гостей патроны холостые были, только у Котова – надежные, боевые. Он прямо на снегу, под домиком, тулуп расстелил, залег на него, притаился и винтовочку свою баюкает. За столько лет на службе Котов точно знает, какого зверя Вожатый бить будет, а какого Наталья Сергеевна приметит, и страхует, если что – его пуля зверя нагонит и к ногам положит, чтобы, не дай Бог, ни Он, ни она не расстроились! А то какая ж это охота!

– А эти, – глядя на гостей, ухмылялся Котов, – пусть хлопают, воздух сотрясают. Целься, не целься – не попадешь!

Если гостей Вожатый к себе на вышку не приглашал, а отправлял на другие, по соседству, им все равно холостые в ружья заряжали, а то, не ровен час, настреляют больше, чем Сам. А может, по неосторожности и в соседа пульнут. Случаи такие на охоте, правда, редко, но случались. Развернулся: «Что?! А?!» – и саданул соседу в пузо. Бывало, бывало! А тут ЧП не положено, тут Вожатый охотится.

Первым выстрелом завалили кабана, визг умопомрачительный. Пуля Вожатого насквозь зверя прошила, но не убила, а Котовская, через секунду, точно в глаз, чтоб не мучился. Сердобольный человек этот Котов! Фадеев одновременно холостыми пальнул.

– Опять мимо? – прищурился Вожатый.

– Рука дрогнула, – не моргнув, отозвался Фадеев, а ведь знал, гад, что патроны у него дохлые. Сергей Тимофеевич тот даже стрелять не пытался – что толку?

Молоденькую косулю Вожатый бил по ногам, чтобы не ушла. Котов сразу понял, что не придется ее добивать. Как только животное со стоном забилось в кустарнике, все поспешили вниз. Котов быстрее молнии сбегал к санкам и уже нес четыре металлических кружки и серебряную чашечку для Натальи Сергеевны. Одним точным ударом Вожатый перерезал подранку горло. Кровь из раны фонтанировала теплотой, растапливая снег. Вожатый сначала набрал крови в чашечку для Наталочки, потом наполнил кружку себе, потом до краев Сергею Тимофеевичу, а дальше передал Доктору и Фадееву. Котов лакал прямо из раны, кружки у него не оказалось. Когда с птицами живешь, чему только от них, пернатых, не научишься! Глаза после кровушки светились блаженством. Фадеев выпил одним махом и зарычал низким криком:

– А-а-а-а!! Давно свежатинки не пробовал! Сплошные витамины. Куда там японцам с их сушами, никакого сравнения!

– Свежая кровь слишком дорогое удовольствие, если каждый день стакан выпивать… – начал Доктор.

– Плох тот охотник, который крови не попробует! – не дал ему договорить Вожатый. – Кровь для затравки пьется, чтобы аппетит раздразнить, вечером устроим настоящий пир. Мы, Фадеев, не вампиры, чтобы кровью питаться, это вон Котов может запросто на кровь перейти, потому что он по своей физиологической и духовной организации намного ближе к дикой природе, и птицы поэтому его слушаются.

Из сказанного Котов ничего не понял, но на всякий случай кивнул и заулыбался.

После охоты Вожатый со всеми добычей делился. Стянут трофеи к деревянным столам, егеря туши разделают, а Он делит. Фадеев, например, сердце и печеночку уважал, значит, ему сердце и печеночка обязательно доставались. Доктору шею или задок молоденького олененка заворачивали. Если задок с травками запечь – песня! Еще ему Вожатый обязательно яйца срезал, аж с полмешка этого добра после охоты получалось, и мешок с яйцами Доктору самолично передавал.

– На вот, может, на что сгодятся! – ухмылялся Вожатый, а все вокруг сдержанно лыбились, вспоминая, как доктору пилой хуй оттяпали.

Доктор брал мешок и тоже улыбался в ответ, мол, что шутка понравилась, а сам от злости зубами скрежетал. Один бурят Котов считал, что потеря у мужика яиц ничего плохого не означает, потому как такая потеря на работе никак не сказывается, а может, еще и лучше для работы становится, что у тебя яиц нет. Сколько коней буйных, чтобы спокойнее в санках ходили, от маршрута не отвлекались, Котов чикнул? Скольких кабанчиков оприходовал, чтобы мясо мочой и вонью мужицкой не отдавало, и ничего, только на пользу шло. В сельхозакадемии как учили – сперму от рекордсмена отбирать и, в колбочках заморозив, хранить до использования, чтобы отборное поголовье в стране формировать, а не хлюпиков недоделанных. Исключительно от элитных самцов сперму отбирали, чтобы показатели колхозные повышались, а все остальное – барахло, только жрут, мычат и ссутся, а значит, и достоинство мужское им ни к чему. Если в кабанчике веса недостает, а конь хромоногий, зачем такую глупость плодить? К этим выводам пришла сельхозакадемия. И у людей, значит, надо ко всему научно подходить, с расстановочкой. Поэтому, считал Котов, Доктора никто обрезанием яиц не обидел, а даже наоборот, помог. Ему теперь куда легче жить стало.

– Если вдруг до меня очередь дойдет, так я только спасибо за такое скажу! Насколько мне свободней и чище на душе станет, – размышлял Котов, – да только никак до меня ветеринары не доберутся!

А кому детей надо, так шагай в детский приют и любого забирай, детей без родителей в приютах хватает. Вожатый сам троих усыновил, один на подводной лодке вокруг Земли ходит, второй Академию точных наук возглавляет, толстенный учебник по коррозии металлов сочинил, третий, младший, – полярник, руководит добычей реликтовой воды. Замечательные ребята, никогда не скажешь, что они Вожатому не родные.

После охоты бурят Котов заботливо чистил ружья, любовно их осматривал, поглаживал и ставил на место. Обычно после охоты ему тоже перепадало – требуху, кишки, легкие, обрезки он уносил птицам, а в этот раз Вожатый подбросил кабанью лопатку, лосиные мозги и голяшки с копытами. Будет пировать!

Когда санки подъезжали к дому, сразу поняли, что в Завидово приехала Татьяна. Еще издалека были слышны песнопения и звоны. Святую Татьяну повсюду сопровождали певчие, оглашая окрестность церковными гимнами. При появлении Любимой Сестры били в колокола, Вожатый позволил. Теперь церковные колокола звонили не только по государственным праздникам, а также при появлении Вожатого, Дорогого Сына и Святой Татьяны. В последнее время оглушительный звон возвещал о присутствии несравненной Натальи Сергеевны.

Войдя в переднюю, все поразились обилию зеркал, расставленных повсюду. Комнаты – столовая, гостиная, бильярдная, холл, лестницы, коридоры и даже туалет – были заставлены всевозможными зеркалами. Откуда только их набрали! Некоторые уж точно вытащили из старомодных трюмо, другие – из платяных шкафов. Были здесь и совершенно новенькие, и в рост, и маленькие, самые разнообразные. Вожатый неодобрительно огляделся вокруг:

– Картины еще куда ни шло, а это зазеркалье к чему?!

– Оборотней ловлю, – объяснила Святая Татьяна. – Глядишь, вроде человек идет. Человек как человек с виду, как мы вроде, а в зеркало глянь, а он там не отражается! Получается, оборотень, а хуже – вампир! Взмахиваю платочком, монашки псалмы начинают петь, и нету нечисти проклятой, пропадает. Одного намедни словила, – тяжело вздохнула Сестра.

Этот «один» оказался Мишка-плотник, который приходил подремонтировать в трапезной стулья. Чтобы удобнее было мастерить, Мишка решил разложить инструмент, гвозди и досточки по полу. Для сохранности, дабы ничего вокруг не попортить, а особенно старинные зеркала, пришлось ему сдвинуть все сестрины мебеля в стороночку. Он комоды с зеркалами бережно-бережно передвигал, а одно, уж совсем древнее, возьми да и лопни! И не просто лопнуло, а все на пол мелкими брызгами просыпалось. Когда Татьяна в комнату вошла, Мишка как раз осколки веником заметал. Смотрит Святая Татьяна, зеркала ее не на месте, а одно – пустое, лишь рама угловатая маячит. Хотела уже на Мишку заругаться, а бабка-монашка, что рядом ходит, как заверещит:

– Бесы! Бесы! – и пальцем в Мишку-плотника тыкает. – Нечистый! Нечистый! Спасите! Господи, помилуй!

Этого беса автоматчики из сестриной охраны в минуту скрутили, а что дальше делать, не знают. Мишка перепугался. Бабка-монашка разохалась, рассказывает, что раньше бесов на костре жгли, что огонь беса по-настоящему сжирает и зло навеки рассеивает. Любимая Татьяна думала сначала своими чудодейственными руками человека из бесовского плена вызволить, но забоялась. А вдруг с руками что произойдет, почернеют или дрожь проймет, или пальцы скрючит?! Пока размышляла, посадили Мишку в клетку собачью, там где овчарок держали. Думали-гадали, как с ним, с бесом проклятым, быть. В конце концов, набрали святой воды и пошли его через решетку кропить. Два ведра воды на Мишку вылили, а он дурак, плачет:

– Простите за зеркало! Пнул случайно, вот оно и развалилось! Простите, отработаю!

– Боится костра, ирод! – шепчет бабка-монашка. – Огонек, огонек, ему нужен! Огонечек!

А он, дурак, тут как на решетку бросится и как заорет что есть дури – морда перекошена:

– Прости, Христа ради, матушка! – и руки к Любимой Сестре выворачивает. – Прости, любименькая!

Святая Татьяна с бабкой от решетки к стене шарахнулись, бабка головой о стену со страха – ба-ба-ах! – и ногу Святой Татьяне по неосторожности отдавила, та ей оплеуху по затылку с разворота залепила:

– Гляди под ноги, дура неуклюжая!

– Во бесится! – переведя дух, проговорила Татьяна. – После воды совсем озверел! Не любят бесы нашу водицу святую! А этот, видать, совсем заколдованный, сколько льем, а вода ему нипочем!

– Не очищает! – с дрожью в голосе подтвердила монашка-приживалка и печально прищурилась.

Святая Татьяна совсем передумала накладывать на Мишку свои чудодейственные руки:

– Завтра к обеду пусть костер строят, придется жечь! – распорядилась она.

Весь вечер и все утро перед стенами Саввино-Сторожевского монастыря сооружали деревянный помост из бревен, палок, хвороста и дощечек.

– Ух, вспыхнет! – переглядывались строители. – Давно такими кострами в монастыре не баловались!

– Кабы такой кострище все тут не подпалил! – почесал затылок старичок с полешком.

– Ветра нет, не подпалит! – заметил другой.

Но Любимая Татьяна, посмотрев на приготовления, заругалась:

– Вы что так близко к монастырю дрова сложили? Спалить все захотели, изверги?! Разбирайте и к реке несите. Там костер делайте!

Разобрать-то с грехом пополам разобрали, а переделывать уже никому не хочется. А тут грузовики из Костромы прибыли, картины из Костромского музея на осмотр привезли. Полдня Святая Татьяна эти картины самолично осматривала и сортировала, что куда вешать. Она уже на глаз могла определять, от какой картины сколько пользы будет.

– Вот эта, с лесом, мощная! От нее так и идет, ее к Брату везите! Та-а-а-к, а это – «Море». Не очень, «Море». Не пойдет. Его в сторону! – качала головой Татьяна. – А это что?

Так, так, так! «Черешня со сливами». Тоже пустая, не годится! Никудышная «Черешня со сливами» затесалась. Ну-ка, ну-ка, что дальше у нас?! Ага, вон та, большая! Видите? Тяните ее сюда! Та, та, правильно! – подсказывала она грузчикам, – ее, ее, вытаскивайте! Ставьте осторожненько! Та-а-ак! «Парусники». Ну-ка, ну-ка! Хорошие «Парусники». Их мне в спальню. Сильные, очень сильные «Парусники»! Прямо с ходу лечат!

– А можно мне вон те «Сливочки» забрать? – сложив на груди ручки, загундосила монашка-приживалка, показывая на «Черешню со сливами». – Я этими сливочками ревматизм лечить стану!

– Они же пустые! – махнула рукой Святая Татьяна. – Возьми лучше «Речку», смотри, какой там мостик с детьми!

Бабка всхлипнула и, часто-часто заморгав, запричитала:

– Сливочки, мои сливочки…

– Вот неугомонная! – нахмурилась Татьяна. – Ладно, бери свои «Сливы» и «Речку» в придачу забирай, хоть польза будет!

Бабка-монашка прытко выскочила вперед, схватила в одну руку «Сливы», в другую «Речку» и как вихрь умчалась с глаз.

– Вот заводная! – проговорила Святая Татьяна.

Тут настоятельница доложила, что Брат вчера в Завидово уехал.

– В Завидово! Со своей цацой! – фыркнула Татьяна. – И мы туда двинемся, навестим Брата. Скажи, чтобы собирались, через час выезжаем! – приказала Любимая Сестра.

И, слава Богу, через час уехали! Настоятельница выпустила из острога перепуганного Мишку-плотника, приказала все доски и дрова, из которых сооружали костровище, немедленно убрать и мусор с дорожек подмести, а то щепками да ветками весь двор монастырский загадили. Мишку-плотника в кухне до отвала накормили:

– Ешь, парень, ешь! Натерпелся, чуть заживо не сгорел! – и поднесли рюмочку водочки, – прими, голубчик!

Мишка с удовольствием опрокинул стопочку и попросил еще. Налили. И вторую опрокинул. После третьей Мишка согрелся в сухой монастырской одежде и, если б не строгая церковная дисциплина, затянул бы песню душевную, а может, даже сплясал.

– Пришел в себя, обормот? – пожурила настоятельница.

– Спасибо, матушка! – благодарил плотник. – Если что вам подремонтировать потребуется, только свистните, я зараз!

С тех пор стали называть его Мишка-оборотень.

Пока Сестра рассказывала про бесов, Вожатый, не перебивая, ходил по этажу, недовольно оглядывая зеркала и демонстративно отворачиваясь от богомолок, которые девственными голосами пели.

– Столько вокруг нечисти, что помилуй, Господи! А колдуны эти, а ведьмы! – не унималась Сестра.

– Колдуны! Ха! Ведьмы! Ха, ха! И всего-то рассусоливания. Глаза от удивления раскрыли – верят! А когда от рака дохнут, где колдуны? Куда на метле улетели?! Да чего там рак, сопли детские вылечить не можем, неделю сопливые ходим, носом шмыгаем, а вы – колдуны! Вот если тебе по харе врезали, зубы посчитали, безо всяких колдунов поймешь, что по роже схлопотал. Или наш Доктор в кофеек яду прыснет, и – аля-улю! – поминай как звали! И безо всяких колдунов! Это вам не шутки! А то – колдуны, ведьмы! Дети, ей Богу!

Сестра недовольно насупилась.

– Ты бы, Сестра, в гостевой дом шла и барахло свое туда забрала, – имея в виду зеркала, проговорил Вожатый. – И этих, – Он помолчал, подбирая нужное слово, – артистов. А к восьми на ужин ждем. Одна приходи, без дворни, по-семейному посидим.

Татьяна молчала.

– Котов! – крикнул Вожатый, – проводи Татьяну в гостевой и хлам этот туда отправь! – кивая на богомолок, приказал Он.

На ужине Татьяна не появилась, обиделась на Брата.

– Рано обижаться стала, – раздраженно проговорил Вожатый, – я еще не помер! А потом кто в доме хозяин?! Я. Забыла, дуреха. Если зову – надо идти. Ну что ж, мы про все-е-е напомним! – протянул Он, – про все! Я потому и живу долго, и управляю долго, и обедаю с аппетитом, потому как мне Бог дал! А я уж тут, на месте, остальным раздаю, по заслугам распределяю, а не просто так.

В комнате повисла гнетущая тишина.

– Увлеклась Татьяна, увлеклась! Завтра вези ее, товарищ Фадеев, в Звенигород, в Саввино-Сторожевский монастырь, пусть попостится, подумает. Картины все до единой в музеи возвратить, строго по описи, что где брали! А зеркала, – Он помолчал размышляя, – зеркала перебить и на свалку! Лично проследи, товарищ Фадеев, потом доложишь. И вот еще что, колокольный звон в ее честь – долой, пусть в тишине ходит. За стены монастыря никого не выпускать и никого к ним, «просветленным», не впускать. Так-то. А то устроили клоунаду!

Вожатый хмуро сидел за столом.

– Ладно, будем ужинать, – угрюмо проговорил Он. – Несите, что там у вас?!

– Баранью ногу на огне запекали, – дрогнувшим голосом проговорила завидовская Верочка, – велите подавать?

– Подавай, подавай! – зло проворчал Вожатый.

– А ты не спи! – обратился Он к загрустившему Доктору. – Лучше разлей, тяпнем перед едой, может, настроение улучшится.

– Водку?

– А что?! Конечно, водку под такую закуску. И груздочки тебе соленые, и селедочка с лучком! – оглядывая стол, отозвался хозяин. – Мне что-то квашеной капустки захотелось! Давай-ка ее сюда, проверю, как тут капусту солят, не разучились?!

Доктор пододвинул глиняную миску с квашеной капусткой. Вожатый прямо рукою ухватил из плошки капусты, отправил в рот и смачно захрустел. Капустку в Завидове квасили в стоведерных дубовых бочках. Крупно шинковали, перемешивали с тертой морковкой, потом солили, а для сладости добавляли наливные антоновские яблочки. Перед подачей к столу капусту от души заправляли домашним подсолнечным маслицем. Такое маслице и само по себе человека с ума сведет – слышишь, какой аромат?!

– У-у-у!!! Хороша! – хрустя, нахваливал Вожатый. – Завтра щи сделаем. Лучше русских щей ничего на свете не бывает. Щи, если в печи потомить, да еще с белыми грибками! – Вожатый зажмурился, – аж слюнки текут! Ну, наливай, наливай! – торопил Он.

Доктор щепетильно, точно по край, разливал настоянную на целебных травах водочку. Когда процедура была закончена, он плотно закрыл запотевший хрустальный графинчик и поставил рядом. Вожатый поднял рюмку.

– Ну, ребята, за нас! Дай Бог нам здоровья! – громко сказал Он и одним глотком опустошил рюмку.

Сергей Тимофеевич и остальные тоже выпили.

– На дне не оставляй, там самое зло! – пригрозил Доктору хозяин.

– Хорошо пошла! – кривясь, выдавил Фадеев. – И мне капустки! – и как бешеный стал наворачивать. – Мощная вещь!

Верочка стала раскладывать по тарелкам кушанья.

– Закусывайте, закусывайте! – оглядывая стол, распоряжался Вожатый. – Семгу попробуй, Сергей Тимофеевич, малосольная, очень рекомендую. Верка сама делает!

Напряжение за столом несколько спало, но Вожатый до конца не успокоился.

– А родственнички мои допрыгались! – грозно подняв голову, проговорил Он. – Братца тоже в Саввино-Сторожевский вези, – обращаясь к Фадееву, приказал Вожатый, – пусть в святой компании потрется, и келью ему потеснее, понеудобнее выбери, может, оздоровится на монастырских харчах, забулдыга! От командования Брата отстраняю. Вот где они у меня! – и с ожесточением хлопнул себя по шее. – Что ни день, то новые чудачества!

Выпили еще. Вожатый долгим взглядом обвел присутствующих и остановился на Министре. Под пристальным взглядом тот чувствовал себя неуютно.

– Тебя, Сергей Тимофеевич, с этого дня Командующим назначаю и маршалом делаю! Принимай войска!

– А как же космос? – растерянно проговорил обалдевший Сергей Тимофеевич.

– А что космос? И космос за тобой останется. Надо со всем управляться. Я же успеваю! Поищи человека понадежней, пусть помогает. Что у тебя, ни одного толкового парня на примете нет?

– Найду! – пообещал Сергей Тимофеевич.

О таком назначении он даже не мечтал. Нешуточное дело – командовать сорока миллионами солдат Народной Армии. А Народная Армия не шутка – в ней и пограничные войска, и наступательные, и войска тыла – в простонародье милиция, а еще и флот с авиацией, такая громадина!

Поднявшись из-за стола, глядя в неподвижные зрачки Вожатого, Министр громко произнес:

– Служу Отечеству!

– Молодец! – похвалил Высший Разнокомандующий. – А теперь садись, забыл, что ужин у нас? А вы что смотрите? – добавил Он. – Наливайте! Поздравлять Сергея Тимофеевича будем! Теперь он у нас сила!