- Кто готовил этот обед? - спросил Быков.
Он оглядел всех и снова уставился на кастрюльки. Михаил Антонович тяжело, со свистом дышал, навалившись грудью на стол. Лицо у него было багровое, отекшее.
- Я, - несмело сказал Моллар.
- А в чем дело? - спросил Дауге.
Голоса у всех были сиплые. Все говорили с трудом, едва выталкивая из себя слова. Моллар криво улыбнулся и лег на диван лицом вверх. Ему было плохо. «Тахмасиб» больше не падал, и тяжесть становилась непереносимой. Быков посмотрел на Моллара.
- Этот обед вас убьет, - сказал он. - Съедите этот обед и больше не встанете. Он* вас раздавит, вы понимаете?
- О черт, - сказал Дауге с досадой. - Я забыл о тяжести.
Моллар лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Челюсть у него отвисла.
- Съедим бульону, - сказал Быков. - И все. Больше ни кусочка. - Он поглядел на Михаила Антоновича и оскалил зубы в нерадостной усмешке. - Ни кусочка, - повторил он.
Юрковский взял половник и стал разливать бульон по тарелкам.
- Тяжелый обед, - сказал он.
- Вкусно пахнет, - сказал Михаил Антонович. - Может быть, дольешь мне еще чуть-чуть, Володенька?
- Хватит, - жестко сказал Быков. Он медленно хлебал бульон, по-детски зажав ложку в кулаке, измазанном графитовой смазкой.
Все молча стали есть. Моллар с трудом приподнялся и снова лег.
- Не могу, - сказал он. - Простите меня, не могу.
Быков положил ложку и встал.
- Рекомендую всем пассажирам лечь в амортизаторы, - сказал он. Дауге отрицательно покачал головой. - Как угодно. Но Моллара уложите в амортизатор непременно.
- Хорошо, - сказал Юрковский.
Дауге взял тарелку, сел на диван рядом с Молларом и принялся кормить его с ложки, как больного. Моллар громко глотал, не открывая глаз.
- А где Иван? - спросил Юрковский.
- На вахте, - ответил Быков. Он взял кастрюлю с остатками супа и пошел к люку, тяжело ступая на прямых ногах. Юрковский, поджав губы, глядел в его согнутую спину.
- Всё, мальчики, - сказал Михаил Антонович жалким голосом. - Начинаю худеть. Так все-таки нельзя. Я сейчас вешу двести с лишним кило, подумать страшно. И будет еще хуже. Мы всё еще падаем немножко.
Он откинулся на спинку кресла и сложил на животе отекающие руки. Затем поворочался немного, положил руки на подлокотник и почти мгновенно заснул.
- Спит, толстяк, - сказал Дауге, оглянувшись на него. - Корабль затонул, а штурман заснул. Ну, еще ложечку, Шарль. За папу. Вот так. А теперь за маму.
- Нье могу, простите, - пролепетал Моллар. - Ньа могу. Я льягу. - Он лег и начал неразборчиво бормотать по-французски.
Дауге поставил тарелку на стол.
- Михаил, - позвал он негромко. - Миша.
Михаил Антонович раскатисто храпел.
- С-сейчас я его ра-азбужу, - сказал Юрковский. - Михаил, - сказал он вкрадчивым голосом. - М-мидии М-мидии со с-специями.
Михаил Антонович вздрогнул и проснулся.
- Что? - пробормотал он. - Что?
- Нечистая с-совесть, - сказал Юрковский. Дауге поглядел на штурмана в упор.
- Что вы там делаете в рубке? - спросил он.
Михаил Антонович поморгал красными веками, потом заерзал на кресле, едва слышно сказал: «Ах, я совсем забыл…» - и попытался подняться.
- Сиди, - сказал Дауге.
- Т-так что вы там д-делаете?
- Ничего особенного, - сказал Михаил Антонович и оглянулся на люк в рубку. - Право, ничего, мальчики. Так только…
- М-миша, - сказал Юрковский. - М-мы же видим, что он что-то з-задумал.
- Говори, толстяк, - сказал Дауге свирепо. Штурман снова попытался подняться.
- С-сиди, - сказал Юрковский безжалостно. - Мидии. Со специями. Говори.
Михаил Антонович стал красен как мак.
- Мы не дети, - сказал Дауге. - Нам уже приходилось умирать. Какого беса вы там секретничаете?
- Есть шанс, - едва слышно пробормотал штурман.
- Шанс всегда есть, - возразил Дауге. - Конкретнее.
- Ничтожный шанс, - сказал Михаил Антонович. - Право, мне пора, мальчики.
- Что они делают? - спросил Дауге. - Чем они заняты, Лешка и Иван?
Михаил Антонович с тоской поглядел на люк в рубку.
- Он не хочет вам говорить, - прошептал он. - Он не хочет вас зря обнадеживать. Алексей надеется выбраться. Они там перестраивают систему магнитных ловушек… И отстаньте от меня, пожалуйста! - закричал оп тонким пронзительным голосом, кое-как встал и заковылял в рубку.
- Mon dieu, - тихо сказал Моллар и снова лег навзничь.
- А, все это ерунда, барахтанье, - сказал Дауге. - Конечно, Быков не способен сидеть спокойно, когда костлявая берет нас за горло. Пошли. Пойдемте, Шарль, мы уложим вас в амортизатор. Приказ капитана.
Они взяли Моллара под руки с двух сторон, подняли и повели в коридор. Голова Моллара болталась.
- Mon dieu, - бормотал он. - Простите. Я есть весьма плёхой межпланетникь. Я есть только всего радиооптикь.
Это было очень трудно - идти самим и тащить Моллара, но они все-таки добрались до его каюты и уложили радиооптика в амортизатор. Он лежал в длинном, не по росту, ящике, маленький, жалкий, задыхающийся, с посиневшим лицом.
- Сейчас вам станет хорошо, Шарль, - сказал Дауге.
Юрковский молча кивнул и сейчас же сморщился от боли в позвоночнике.
- П-полежите, отдо-охните, - сказал он.
- Хорошоё-о, - сказал Моллар. - Спасибо, товарищи.
Дауге задвинул крышку и постучал. Моллар постучал в ответ.
- Ну, хорошо, - сказал Дауге. - Теперь бы нам костюмы для перегрузок…
Юрковский пошел к выходу. На корабле было только три костюма для перегрузок - костюмы экипажа. Пассажирам при перегрузках полагалось лежать в амортизаторах.
Они обошли все каюты и собрали все одеяла и подушки. В обсерваторном отсеке они долго устраивались у перископов, обкладывали себя мягким со всех сторон, а потом легли и некоторое время молчали, отдыхая. Дышать было трудно. Казалось, на грудь давит многопудовая гиря.
- П-помню, на курсах нам давали с-сильные перегрузки, - сказал Юрковский. - П-пришлось сбрасывать в-вес.
- Да, - сказал Дауге. - Я совсем забыл. Что это за чепуха про мидии со специями?
- В-вкусная вещь, правда? - сказал Юрковский. - Наш штурман в-вез тайком от к-капитана н-несколько банок, и они взорвались у него в ч-чемодане.
- Ну? - сказал Дауге. - Опять? Ну и лакомка. Ну и контрабандист! Его счастье, что Быкову сейчас не до этого.
- Б-быков, наверное, еще н-не знает, - сказал Юрковский.
«И никогда не узнает», - подумал он. Они помолчали, потом Дауге взял дневники наблюдений и стал их просматривать. Они немного посчитали, потом поспорили относительно метеоритной атаки. Дауге сказал, что это был случайный рой. Юрковский объявил, что это кольцо. «Кольцо у Юпитера?» - презрительно сказал Дауге. «Да, - сказал Юрковский. - Я давно это подозревал. И теперь вот убедился». - «Нет, - сказал Дауге. - Все-таки это не кольцо. Это полукольцо». - «Ну и пусть полукольцо», - согласился Юрковский. «Кангрен большой молодец, - сказал Дауге. - Его расчеты просто замечательно точны». - «Не совсем», - сказал Юрковский. «Это почему же?» - осведомился Дауге. «Потому что температура растет заметно медленнее», - объяснил Юрковский. «Это внутреннее свечение неклассического типа», - возразил Дауге. «Да, неклассического», - сказал Юрковский. «Кангрен не мог этого учесть», - сказал Дауге. «Надо было учесть, - сказал Юрковский. - Об этом уже сто лет спорят, надо было учесть». - «Просто тебе стыдно, - сказал Дауге. - Ты так бранился с Кангреном в Дублине, и теперь тебе стыдно». - «Балда ты, - сказал Юрковский. - Я учитывал неклассические эффекты». - «Знаю», - сказал Дауге. «А если знаешь, - сказал Юрковский, - то не болтай глупостей». - «Не ори на меня, - сказал Дауге. - Это не глупости. Неклассические эффекты ты учел, а цена этому, сам видишь, какая». - «Это тебе такая цена, - рассердился Юрковский. - До сих пор не читал моей последней статьи». - «Ладно, - сказал Дауге, - не сердись. У меня спина затекла». - «У меня тоже», - сказал Юрковский. Он перевернулся на живот и встал на четвереньки. Это было нелегко. Он дотянулся до перископа и заглянул.
- П-посмотри-ка, - сказал он.
Они стали смотреть в перископы. «Тахмасиб» плавал в пустоте, заполненной розовым светом. Не видно было ни одного предмета, никакого движения, на котором мог бы задержаться взгляд. Только ровный розовый свет. Казалось, что смотришь в упор на фосфоресцирующий экран. После долгого молчания Юрковский сказал:
- Скучно.
Он поправил подушки и снова лег на спину.
- Этого еще никто не видел, - сказал Дауге. - Это свечение металлического водорода.
- Т-таким н-наблюдениям, - сказал Юрковский, - грош цена. Может, пристроим к п-перископу с-спектрограф?
- Глупости, - сказал Дауге, еле шевеля губами. Он сполз на подушки и тоже лег на спину. - Жалко, - сказал он. - Ведь этого еще никто никогда не видел.
- Д-до чего м-мерзко ничего не делать, - сказал Юрковский с тоской. Дауге вдруг приподнялся на локте и нагнул голову, прислушиваясь. - Что ты? - спросил Юрковский.
- Тише, - сказл Дауге. - Послушай.
Юрковский прислушался. Низкий, едва слышный гул доносился откуда-то, волнообразно нарастая и снова затихая, словно гудение гигантского шмеля. Гул перешел в жужжание, стал выше и смолк.
- Что это? - спросил Дауге.
- Не знаю, - отозвался Юрковский вполголоса. Он сел. - Может быть, это двигатель.
- Нет, это оттуда. - Дауге махнул рукой в сторону перископов, - Ну-ка… - он опять прислушался, и снова послышалось нарастающее гудение.
- Надо поглядеть, - сказал Дауге. Гигантский шмель смолк, но через секунду загудел снова. Дауге поднялся на колени и уткнулся лицом в нарамник перископа, - Смотри! - закричал он.
Юрковский тоже подполз к перископу.
- Смотри, как здорово! - крикнул Дауге.
Из желто-розовой бездны поднимались огромные радужные шары. Они были похожи на мыльные пузыри и переливались зеленым, синим, красным. Это было очень красиво и совершенно непонятно. Шары поднимались из пропасти с низким нарастающим гулом, быстро проносились и исчезали из поля зрения. Они все были разных размеров, и Дауге судорожно вцепился в рубчатый барабан дальномера. Один шар, особенно громадный и колыхающийся, прошел совсем близко. На несколько Мгновений обсерваторный отсек заполнился нестерпимо низким, зудящим гулом, и планетолет слегка качнуло.
- Эй, в обсерватории, - раздался в репродукторе голос Быкова. - Что это за бортом?
- Ф-феномены, - сказал Юрковский, пригнув голову к микрофону.
- Что? - спросил Быков.
- П-пузыри какие-то, - пояснил Юрковский.
- Это я и сам вижу, - проворчал Быков и замолчал.
- Это уже не металлический водород, - сказал Юрковский, почти не заикаясь.
Пузыри исчезли.
- Вот, - сказал Дауге. - Диаметры: пятьсот, девятьсот и три тысячи триста метров. Если, конечно, здесь не искажается перспектива. Больше я не успел. Что это может быть?
В розовой пустоте пронеслись еще два пузыря. Вырос и сейчас же смолк густой басовый звук.
- М-машина п-планеты р-работает, - сказал Юрковский. - И мы никогда не узнаем, что там происходит…
- Пузыри в газе, - сказал Дауге. - А впрочем, какой это газ - плотность как у бензина…
Он обернулся. На пороге открытой двери сидел Моллар, прислонившись виском к косяку. От тяжести вся кожа на его лице сползла к подбородку. У него был белый лоб и темно-вишневая шея.
- Это есть я, - сказал Моллар.
Он перевалился на живот и пополз к своему месту у казенника. Планетологи молча смотрели на него, затем Дауге встал, взял две подушки - у себя и у Юрковского - и помог Моллару устроиться поудобнее. Все молчали.
- Очень тоскливо, - сказал наконец Моллар. - Не могу один. Хочется говорить. - Он делал самые невообразимые ударения.
- Мы очень рады вам, Шарль, - сказал Дауге совершенно искренне. - Нам тоже тоскливо, и мы все время говорим.
Моллар попытался сесть, но раздумал и остался лежать, тяжело дыша и глядя в потолок.
- А к-как жизнь, Шарль? - спросил Юрковский с интересом.
- Жизнь хорошё-о, - сказал Моллар, бледно улыбаясь, - Только мало.
Дауге лег и тоже уставился в потолок. «Мало, - подумал он, - гораздо меньше, чем хочется». Он выругался вполголоса по-латышски.
- Что? - спросил Моллар.
- Он ругается, - объяснил Юрковский.
Моллар вдруг сказал высоким голосом:
- Друзья мои! - И планетологи разом повернулись к нему.
- Друзья мои! - сказал Моллар. - Что мне дьелатть? Ви есть опытные межпланьетники! Ви есть большие льюди и геройи. Да, геройи! Mon dieu! Ви смотрели в глаза смерти больше, чем я смотрелль в глаза девушки. - Он горестно помотал головой. - И я совсем не есть опытный. Мне страшно, и я хочу много говорить сейчас, но сейчас уже близок конец, и я не знаю как. Да, да, как надо сейчас говорить?
Он смотрел на Дауге и Юрковского блестящими глазами. Дауге неловко пробормотал: «О черт», - и оглянулся на Юрковского. Юрковский лежал, заложив руки за голову, и искоса глядел на Моллара.
- О черт, - сказал Дауге. - Я уже и забыл.
- М-могу рассказать, к-как мне однажды х-хотели ам-ампутировать н-ногу, - предложил Юрковский.
- Верно! - радостно сказал Дауге. - А потом вы, Шарль, тоже расскажете что-нибудь веселенькое…
- Ах, вы все шутите, - сказал Моллар.
- А еще можно спеть, - сказал Дауге. - Я про это читал. Вы нам споете, Шарль?
- Ах, - сказал Моллар. - Я совсем прокис.
- Отнюдь, - сказал Дауге. - Вы замечательно держитесь, Шарль. А это же самое главное. Правда, Шарль замечательно держится, а, Володя?
- К-конечно, - сказал Юрковский. - З-замеча-тельно.
- А капитан не спит, - бодро продолжал Дауге. - Вы заметили, Шарль? Он что-то задумал, наш капитан.
- Да, - сказал Моллар. - Да! Наш капитан - это есть большая надежда.
- Еще бы, - сказал Дауге. - Вы даже не знаете, какая это большая надежда.
- М-метр девяносто пять, - сказал Юрковский.
Моллар засмеялся.
- Вы все шутите, - сказал он.
- А мы пока будем болтать и наблюдать, - сказал Дауге. - Хотите посмотреть в перископ, Шарль? Это красиво. Этого никто никогда не видел. - Он поднялся и приник к перископу. Юрковский увидел, как у него вдруг выгнулась спина. Дауге обеими руками взялся за нарамник. - Бог мой, - сказал он. - Планетолет!
В розовой пустоте висел планетолет. Он был виден совершенно отчетливо и во всех подробностях и находился, по-видимому, километрах в трех от «Тахмасиба», Это был фотонный грузовик первого класса с параболическим отражателем, похожим на растопыренную юбку, с круглой жилой гондолой и дисковидным грузовым отсеком, с тремя сигарами аварийных ракет на далеко вынесенных кронштейнах. Он висел вертикально и совершенно неподвижно. И он был серый, как на экране черно-белого кино.
- Кто же это? - пробормотал Дауге. - Неужели Петрушевский?
- П-погляди на отражатель, - сказал Юрковский.
Отражатель серого планетолета был обломан с края.
- Тоже не повезло ребятам, - сказал Дауге.
- О, - сказал Моллар. - А вон еще один.
Второй планетолет - точно такой же - висел дальше и глубже первого.
- И у этого обломан отражатель, - сказал Дауге.
- Я з-знаю, - сказал неожиданно Юрковский. - Это наш «Тахмасиб». М-мираж.
Это был двойной мираж. Несколько радужных пузырей стремительно поднялись из глубины, и призраки «Тахмасиба» исказились, задрожали и растаяли. А правее и выше появились еще три призрака.
- Какие красивые пузыри, - сказал Моллар. - Они поют.
Он снова лег на спину. У него пошла носом кровь и он сморкался и морщился, и все поглядывал на планетологов, не видят ли они. Они, конечно, не видели.
- Вот, - сказал Дауге. - Ты говоришь, что здесь скучно.
- Я н-не говорю, - сказал Юрковский.
- Нет, говоришь, - сказал Дауге. - Ты брюзжишь, что скучно.
Оба старались не глядеть на Моллара. Кровь остановить было нельзя. Она свернется сама. Радиооптика нужно было бы отнести в амортизатор, но… Ничего, она свернется. Моллар тихо сморкался.
- А вон еще мираж, - сказал Дауге. - Но это не корабль.
Юрковский заглянул в перископ. Не может быть, подумал он. Этого не может быть. Не тут, не в Юпитере. Под «Тахмасибом» медленно проплывала вершина громадной серой скалы. Основание ее тонуло в розовой дымке. Рядом поднималась другая скала - голая, отвесная, изрезанная глубокими прямыми трещинами. А еще дальше вырастала целая вереница таких же острых крутых вершин. И тишина в обсерваторном отсеке сменилась скрипами, шорохами, едва слышным гулом, похожим на эхо далеких-далеких горных обвалов,
- Эт-то н-не мираж, - проговорил Юрковский. - Эт-то п-похоже на ядро.
- Вздор, - сказал Дауге.
- В-возможно, все-таки у Юпитера есть я-ядро.
- Вздор, вздор, - нетерпеливо сказал Дауге.
Горная цепь тянулась под «Тахмасибом», и не было ей конца.
- Вон еще, - сказал Дауге.
Выше скалистых зубьев выступил темный бесформенный силуэт, вырос, превратился в изъеденный обломок черного камня и снова скрылся. Сейчас же за ним вслед появился другой, третий, а вдали, едва различимая, бледным пятном светилась округлая серая масса. Горный хребет внизу постепенно опускался и исчез из виду. Юрковский, не отрываясь от перископа, поднес к губам микрофон. Было слышно, как у него хрустнули суставы.
- Быков, - позвал он. - Алексей.
- Алеши нет, Володенька, - отозвался голос штурмана. Голос был сиплый и задыхающийся. - Он в машине.
- М-михаил, мы идем н-над с-скалами, - сказал Юрковский.
- Над какими скалами? - испуганно спросил Михаил Антонович.
Вдали прошла поразительно ровная, словно отполированная поверхность - огромная равнина, окаймленная невысокой грядой круглых холмов. Прошла и утонула в розовом.
- М-мы еще не все п-понимаем, - сказал Юрковский.
- Я сейчас посмотрю, Володенька, - сказал Михаил Антонович.
За перископом проплывала еще одна горная страна Она плыла высоко вверху, и вершины гор были обращены вниз. Это было дикое, фантастическое зрелище, и Юрковский подумал сначала, что это опять мираж, но это был не мираж. Тогда он понял и сказал: «Это не ядро, Иоганыч. Это кладбище». Дауге не понял. «Это кладбище миров, - сказал Юрковский. - Джуп проглотил их».
Дауге долго молчал, а затем пробормотал:
- Какие открытия… Кольцо, розовое излучение, кладбище миров… Жаль. Очень жаль.
Он оглянулся и окликнул Моллара. Моллар не ответил. Он лежал ничком.
Они стащили Моллара в амортизатор, привели его в чувство, и он, измотанный, отекший, сразу заснул, словно упал в обморок. Потом они вернулись в обсерваторный отсек и снова повисли на перископах. Под «Тахмасибом», и рядом с «Тахмасибом», и временами над «Тахмасибом» медленно проплывали в потоках сжатого водорода обломки несозданных миров - горы, скалы, чудовищные потрескавшиеся глыбы, прозрачные серые облака пыли. Потом «Тахмасиб» отнесло в сторону, а в перископах остался только пустой, ровный розовый свет.
«Устал как собака, - сказал Дауге. Он перевернулся на бок, и у него затрещали кости. - Слышишь?» - «Слышу, - сказал Юрковский. - Давай смотреть». - «Давай», - сказал Дауге. «Я думал, это ядро», - сказал Юрковский. «Этого не могло быть», - сказал Дауге. Юрковский стал тереть лицо ладонями. «Это ты так говоришь, - сказал он. - Давай смотреть».
Они еще многое увидели и услышали, или им казалось, что они увидели и услышали, потому что оба они страшно устали, и в глазах иногда темнело, и тогда исчезали стены обсерваторного отсека - оставался только ровный розовый свет. Они видели широкие неподвижные зигзаги молний, упиравшиеся в тьму наверху и в розовую бездну внизу, и слышали, как с железным громом пульсируют в них лиловые разряды. Они видели какие-то колышущиеся пленки, проплывавшие с тонким свистом совсем рядом. Они разглядывали причудливые тени во мгле, которые двигались и шевелились, и Дауге спорил, что это объемные тени, а Юрковский доказывал, что Дауге бредит. И они слышали вой, и писк, и грохот, и странные звуки, похожие на голоса, и Дауге предложил зафиксировать эти звуки на диктофоне, но тут заметил, что Юрковский спит, лежа на животе. Тогда он повернул Юрковского на спину и снова вернулся к перископу.
В открытую дверь отсека вползла, волоча брюхо по полу, Варечка, синяя в крапинку, подобралась к Юрковскому и взгромоздилась к нему на колени. Дауге хотел прогнать ее, но у него уже совсем не было сил. Он даже не мог поднять голову. А Варечка тяжело вздымала бока и медленно мигала. Шипы на ее морде стояли ежом, и полумертвый хвост судорожно подергивался в такт дыханию.