Во второй половине дня, когда солнце уже начало свой путь к краю земли по голубому небосводу, польский отряд въехал в редкий лесок. Ксения, утомившись сидеть в духоте возка, раздвинула занавеси и выглянула из оконца, наблюдая, как проплывают мимо высокие и низкие кусты, как медленно уходят назад толстые стволы сосен или берез. Иногда она уклонялась подальше от оконца, прячась от длинной ветки, что так норовила попасть внутрь возка, и это вскоре стало вызывать улыбку у нее самой и у Марфуты, наблюдающей за ее маневрами с сидения напротив. Вскоре улыбки переросли в тихие смешки, а уж когда Ксения все же не смогла увернуться от ветви, и та чуть не сбила с ее головы кику, вовсе расхохотались во весь голос — долго и до слез.

— Давненько я так не смеялась, боярыня, — призналась Марфута, вытирая глаза краем рубахи. И Ксения вдруг поймала себя на мысли, что тоже давно не чувствовала себя так вольно и отрадно, как ныне, несмотря на свой полон и неясность будущности. Совсем, как до своего замужества, под батюшкиным крылом, с тоской подумала она. Ей вдруг захотелось снова увидеть батюшку, прижаться к его широкой груди, выплакать свое горе у него на груди, как ранее, когда она жила под его кровом.

Жизнь Ксении в вотчине Северского ничем не походила на то вольное житье, что было у нее на дворе батюшки. Там она чувствовала себя пташкой пусть с ограниченной, но свободой, на дворе ее мужа ее крылья были быстро обрезаны до самого корня, а заливистый смех, который так любил ее батюшка и братья, уже никогда более не срывался с губ. Северский привел ее в свой дом женой, домодержицей, а оказалось, это место уже давно не пустует, и никто не собирался уступать ей его. Ее роль была одна — ублажать мужа при необходимости, бывать на тех редких пирах, где Северский хотел похвастаться ее красой и родовитостью, да детей своему мужу народить. И с последней, с самой главной обязанностью жены, она так и не сумела справиться за эти годы. Видимо, оттого и вызывала своими слезами да мольбами отнюдь не сострадание в муже, когда он, приняв на грудь, поднимался в ее терем в очередной раз. Когда же она встречала его безмолвно, без слез, Северский свирепел еще больше, чем обычно, и тогда…

Ксения сжала ладони, да так сильно, что перстни впились в пальцы. Она не вернется в это адово место! Никогда! Уж лучше под ляхом лежать, чем то, что было.

— Как до Тушина доберемся, убегу я, Марфута, — решительно сказала Ксения. — Сама знаешь, мне ныне дороги обратно к мужу нет. Мне бы только до Москвы добраться, до двора батюшкиного! А там — даже инокиней отошлют, я уже согласная, лишь бы не обратно! Пойдешь со мной в Москву? Я неволить тебя не смею — у тебя многое позади осталось, и я не ведаю, когда смогу подсобить тебе вернуть то, что потеряла со мной, убежав из вотчины.

Марфа побледнела, сравнявшись цветом лица чуть ли с не поневой, но все же кивнула, положив руку поверх сжатых ладоней своей боярыни:

— Куда ты без меня, Ксеня? Ты ж и до стен московских без меня не дойдешь. Только… — тут Марфа замялась, отвела взгляд в сторону, но Ксения настойчиво потребовала, чтобы она продолжала, и она договорила, что хотела. — Знаю, что дерзка я ныне в речах своих, не обессудь, Ксеня, но, Христом Богом тебя прошу, пообещай мне, что подсобишь мне вернуться к дитю моему, не забудешь обо мне.

— Обещаю, Марфа, — кивнула Ксения в ответ на ее просьбу. — Умолю батюшку помочь тебе в твоей беде.

После этого разговора женщины притихли и еще некоторое время ехали в полном молчании, слушая перекрикивания ляхов и ржание лошадей, тихий скрежет ветвей по верху возка и шелест травы под колесами. Каждая из них была погружена в свои невеселые мысли, каждая размышляла о будущности, что ждет их впереди.

Ксения выглянула в оконце и неожиданно встретилась взглядом с другими глазами, глядевшими на нее из зарослей орешника, что рос на обочине лесной дороги. Увиденное перепугало ее до полусмерти — знать, сам леший на нее смотрел, не иначе! Она закричала во весь голос, откинулась назад, падая на сиденье возка. Но глаз своих от замеченного ею в кустах пристального взора так и не смогла отвести, пока сам невидимый наблюдатель не скрылся при ее визге в кустах, не схоронился в зелени ветвей.

В тот же миг подле возка прогремели копыта лошадей, к концу склонился Владислав, явно встревоженный криком Ксении, что лежала ныне на сидении бледная от испуга. Она, заметив его в проеме, быстро метнулась к нему, протянула трясущиеся от страха руки, которые он обхватил одной ладонью, другой удерживая поводья встревоженного каурого. Она сделала это неосознанно, ища защиты у него, как когда-то в детстве и отрочестве протягивала руки братьям своим, умоляя найти мышь или змею, перепугавшую ее.

— Что, Ксеня? — спросил Владислав тихо, ласково гладя большим пальцем ее дрожащие пальчики. — Что стряслось?

— Там! — показала за его спину подбородком Ксения, и он напрягся, быстро обернулся назад, цепким взглядом оглядел заросли орешника, а после снова взглянул на нее. — Там глаза чьи-то были. Зоркие такие! Видать, леший, Владек! Надо уходить из леса поскорее, пока худого не стряслось.

Плечи Владислава слегка опустились вниз, расслабляясь. Он свистнул, призывая вернуться обратно на дорогу нескольких пахоликов, что заехали в лес поглядеть, что так вызвало громкий крик у пленницы.

— То отрок был, Ксеня, — проговорил Владислав, глядя той прямо в глаза, словно пытаясь через их зрительный контакт влить в нее уверенность и покой в собственной безопасности. — Мы давно его заметили, еще около версты назад. Видать, где-то недалече селение какое. Скоро мои дозорные вернутся, тогда и узнаем точно. Успокойся, Ксеня, ничего худого не случится.

Он снова провел пальцем по ее рукам, что держал в ладони, слегка при этом нажал на одно из ее колец. То надавило на тонкую кожу, заставляя Ксеню, прийти в себя. Она только сейчас поняла, что отряд остановился посреди дороги, а она сама находится так непозволительно близко к Владиславу, да еще руки держит в его ладонях. И это при свете дня, на виду у всех!

Ксения тут же отшатнулась назад, в темноту возка, заливаясь краской, и Владислав отпустил ее, позволил ей скрыться, а сам тронул поводья и проехал вперед, аккуратно направляя коня вдоль орешника.

Тронулись снова в путь, возок закачался, и Ксения едва удержалась на месте при этом, ухватившись за занавесь. Потом она яростно задернула ее, ругая себя последними словами за то, что такой дурой выставила себя перед ляхами. Это ж надо было! Она перевела взгляд на Марфу, сидевшую напротив, и разозлилась еще пуще, заметив на губах той довольную улыбку.

— Что? — резко спросила она свою служанку. Та склонилась поближе к боярыне, опасаясь, что ее слова (чем черт не шутит!) могут долететь до постороннего уха.

— Когда мужчина бросается на крик женщины вот так, значит, страх в его сердце живет за нее, — проговорила Марфута. — Будешь умнее, Ксеня, лях сам тебя к отцу отвезет. А нет, так легко его обманем, обведем вкруг пальца в Тушине. Завороженный женской красой да лаской мужчина слеп и глух!

— Но как я могу быть с ним ласковой? Он предал меня, оставил тогда, обманул! А ты предлагаешь забыть о былом! И потом вспомни, что лях усатый сказал, сердце его другой было отдано. Знать, когда мне голову мороком морочил, ложь говорил, не от сердца речи вел. Как простить обман этот? Как позабыть?

— Тот разумнее будет, кто обиды простить может. Господь велел нам прощать, и ты прости, как истинная раба Его, — ответила ей Марфа. — А про бабу мы сами додумали, не было речи, что и была она. Это еще вызнать надо. Неспроста тебе дядька его откровения всякие вел. Вот и вызнай у него, что там и как. Умела же ранее батюшкой своим да брательниками вертеть, попробуй схитрить и ныне. Пока ты пану ляшскому люба, никто тебе худого не сделает точно!

Меж тем отряд вышел из леска на открытое пространство, и теперь продолжил путь прямо через луг, сминая высокую траву тяжелыми колесами возка. Судя по громким разговорам ляхов, что доносились сквозь тонкие стенки до женщин, что-то привело их в некое возбуждение, послышались шутки и смешки. Ксения не смогла удержаться от любопытства и отдернула занавесь, высунулась в оконце слегка, едва не стукнувшись кикой на очередной кочке, подбросившей возок вверх.

Немного поодаль от отряда на небольшом холме, возвышающемся над лугом, стояли деревянные постройки, огороженные по периметру невысоким заметом {1}. Их было всего несколько, судя по пестрым крышам, покрытым березовой корою. Знать, займище или небольшой починок встретился им на пути. Судя по тому, как были покойны и веселы ляхи, направляясь в сторону поселения, отпора они не ждали своему вторжению. А быть может, даже безлюдье встретит их, пустые дома, ведь наблюдали же за их приходом исподтишка. Могли уйти в лес попрятаться от ляхов или куда в иное укромное местечко.

Вскоре возок въехал в широкий двор, окруженный по периметру несколькими курными {2} избами с маленькими волоковыми окнами да с пристройками. Некоторые из изб были соединены между собой небольшими сенными переходами. И хотя места во дворе было довольно много, его почти сразу же заполонили лошади и спешивающиеся люди, казавшиеся беспечными путниками, но Ксения сквозь щелку между занавесями видела, что это далеко не так. Правые руки лежали на рукоятях сабель, глаза осматривали быстро избы и окружающее пространство.

Дверь одной из изб распахнулась, и из темноты, щуря глаза, вышел худощавый мужик, низкого роста. Ксения поразилась тому, что его борода и брови были темными, что говорило о том, что тот был далеко не стар, а вот волосы, стянутые на затылке шнурком в хвост, были почти белыми, только несколько прядей были такими же темными. Знать, натерпелся мужик за это время, немало хлебнул горюшка за это смутное время, что стояло на Руси!

К мужику, смело шагнувшему в толпу ляхов, расположившихся на его подворье, подъехал Владислав и спрыгнул с коня, кидая поводья одному из пахоликов рядом. Поляк снял свою высокую шапку, отпуская волосы на волю ветра, что принялся тут же играть ими, но все равно подле этого русского он оказался настоящим богатырем из-за своего высокого роста. Мужик тут же поклонился до земли, а после бухнулся на колени и хотел коснуться губами сапога шляхтича, но тот не позволил ему этого сделать, приказал подняться на ноги.

— Мы с миром пришли, москвитянин, не бойся, — проговорил он. — Нам надо лишь переночевать на твоем дворе да запасы воды поправить. Кто еще на дворе?

— Баб нет, — сразу же резко ответил мужик, отводя глаза в сторону, не выдерживая прямой взгляд темных глаз Владислава. — А на дворе только я и сыновья мои младшие. Старшие все уже на тот свет ушли.

— Нам баб твоих не надо, — отрезал Владислав. — Пусть возвращаются из леса и ужин готовят для моего почета. Никто их не тронет, слово даю. Мои люди будут спать во дворе, им крова твоего не надо. Пустишь в дом только женщин, что с нами едут.

Мужик перевел взгляд на возок и внимательно оглядел его, подмечая каждую деталь. Ксении даже казалось, что он видит ее, спрятавшуюся в тени. Потом он что-то крикнул, и из темноты избы, из которой когда-то появился он сам, показались несколько отроков в грязноватых рубахах в возрасте от восьми до четырнадцати лет. Они поклонились в землю, приветствуя прибывших, испуганно косясь на ляхов, заполонивших их двор.

Один из отроков получил знак от отца и быстро побежал куда-то за постройки позади изб, другие по его приказу принялись помогать ляхам распрягать и чистить коней, таскать откуда-то воду, чтобы напоить животных.

— Кому чинш {3} платишь? Кто хозяин у тебя? — спрашивал тем временем Владислав у мужика, не отпуская его от себя покамест. — Посылал к кому, когда нас заметил?

— Нет у меня боле хозяина, — ответил мужик, почесывая бороду. — И посылать не к кому. Ранее был боярин Рокотов за хозяина у меня, а ныне сгинул он вместе с вотчиной своей. Опустела вся земеля вокруг. Мой двор подалече стоит, вот его и обошло худое стороной, даруй Господи нам и далее свою милость, — мужик перекрестился быстро и напряженно оглядел окружавших его мужчин, когда из-за построек бочком вышли две девушки лет четырнадцати-пятнадцати и женщина постарше, видать жена хозяина двора, с малым дитем у груди на руках. Они выглядели очень испуганными, и Ксения понимала, что у них для этого есть все причины в это неспокойное время.

— У тебя есть мыльня? — спросил Владислав, и мужик уставился на него удивленно, этого вопроса он точно не ждал от ляха. Он быстро кивнул женщинам, вышедшим из укрытия, на избу, мол, идите, делами займитесь, а после задумчиво почесал бороду.

— Есть пруд внизу под холмом, — ответил он Владиславу, а когда тот поморщился недовольно, поспешил добавить. — Есть баня, есть. За этими постройками, подле пруда стоит.

— Натопишь! — коротко приказал Владислав. — Не забудь еще воды нанести в мыльню. Но не из пруда, не с рясой. Колодезной воды принесешь, слышишь?

Он развернулся от мужика и направился к возку. Ксения едва успела отсесть немного поодаль от двери, как она резко распахнулась. Владислав слегка прищурил глаза, вглядываясь в тень внутри, а после протянул Ксении руку ладонью вверх.

— Все, панна, приехали. Тут даже удобства есть, все по твоему нраву, — с усмешкой произнес он. — Надеюсь, довольна останешься такой стоянкой.

Едва Ксения ступила из возка, как глаза холопов тут же устремились на нее, разглядывая с любопытством, раскрыв рты, а мужик, глава этого семейства, даже с некоторым осуждением, как показалось Ксении. Она потому напустила на себя гордый и неприступный вид, вздернула повыше подбородок. Не хватало ей еще, чтобы холопы тут судили ее. Не их это дело вовсе!

До того времени, как женщины накрыли на стол, что вынесли из одной из избы прямо во двор, Ксения ходила по займищу, с любопытством разглядывая незнакомое ей место. Она ни разу не была в подобном месте. Да что там говорить, если она и в пути-то была всего несколько раз за свою жизнь?

Сразу же за избами и другими небольшими постройками был склон с узкой тропинкой, ведущей к стоявшей в отдалении бани и пруду — совсем маленькому, затянутому почти полностью ряской. С одной стороны тропинки были высокие заросли лопуха, намного выше ее роста, видать, там и находила укрытие женская часть холопской семьи в случае опасности.

Вскоре ее окрикнул один из ляхов, позвал к столу, но Ксения отказалась — ей не полагалось сидеть с мужчинами за одним столом, да к тому же она не особо была голодна. Так и осталась сидеть на небольшом помосте над водой, поджав под себя ноги. Марфа сбегала быстро наверх и принесла немного хлеба и кваса, уговорив боярыню хотя бы немного поесть, и Ксения уступила, взяв горбушку из ее рук. Хлеб оказался невкусным, с примесью трав, совсем непохожий на то, что она привыкла есть, но потом к ним с Марфой присоединились обе дочери хозяина, и Ксении было неловко отказаться от их нехитрого угощения под их взглядами. А они сидели молча немного поодаль и смотрели на нее во все глаза, явно дивясь ее наряду и ее богатым украшениям. Молчали и Ксения с Марфой, не желая при чужих ушах, обсуждать что-либо, прислушиваясь к громкому смеху и выкрикам, что шли со стороны двора.

Спустя время к женщинам подошла хозяйка и сказала, что мыльня готова, вода нагрета для боярыни, и даже приготовили чистое полотно. Тут же вызвались помочь в бане хозяйские дочки, но и их помощь, и подмогу хозяйки Марфа отвергла. Она привыкла прислуживать своей Ксени сама с самого детства и не желала делить с кем-либо эту обязанность.

Ах, как хорошо было посидеть в парной и дать отдых своим напряженным мышцам после такой долгой дороги! Как отрадно смыть грязь и пот, до блеска, до скрипа натерев кожу!

Краем глаза Ксения заметила в маленьком оконце чьи-то лица и едва сдержала крик испуга, что так и рвался из груди. Кто подглядывает за ее наготой в мыльне? Кто смотрит на ее непокрытые волосы? Но Марфа приоткрыла дверь бани да прикрикнула на любопытных, угрожая всыпать им крапивой, что резала тут же, на скамье для отвара.

— Хозяйские дочки! Вот любопытные! — пояснила она, продолжая свое занятие. — Хорошо хоть не мальцы, уж этим я бы не спустила!

Она плеснула кипятка в ушат с листьями крапивы, а после, настояв их хорошенько, вымыла длинные волосы Ксении этим отваром, разбирая их сразу по прядям, чтобы было легче просушить их после и пройтись по ним гребнем. Как жаль, что более никто и никогда не увидит подобной красы! Тут есть чем полюбоваться, ведь сама Марфута ухаживала за волосами Ксени: готовила отвары да настои, чтобы были крепкими и блестящими, чтобы не темнели со временем, поддерживая их светлый оттенок. Как увидел бы пан это великолепие, то сразу же бы голову потерял, уж точно. А уж про тело с этой тонкой талией да высокой грудью и говорить не стоит. А кожа у Ксени такая мягкая, будто бархат, такая гладкая да белоснежная (у самой-то Марфуты плечи и вся грудь веснушками покрыта). И все это в такие руки досталось, поганому этому Юрьевичу!

После мыльни раскрасневшиеся женщины сидели на небольшом бревне, положенном у стенки бани. Марфа расчесывала Ксении волосы, то и дело оглядываясь, чтобы никто из мужчин не нарушил их уединения, не увидал ненароком их с непокрытой головой. Снова пришли, освободившись на время от работы за столом, хозяйские дочери, присели на траву в отдалении, разглядывая Ксению и ее волосы под руками служанки.

Ксения поманила их рукой присесть поближе под недоуменным взглядом Марфы, предложила им сесть у ее ног, погладила одну из девушек по волосам. Потом оторвала от подола сарафана две стеклянные бусины, подала им, улыбаясь. Девушки с восторгом приняли подарки, разглядывая солнце сквозь цветное стекло, радостно улыбаясь.

— Далеко до стольного града, милые? — спросила Ксения, погладив в очередной раз по голове одну из холопок. Те повернулись к ней, улыбки мигом сошли с лиц, сменившись выражением растерянности.

— Не ведаем, боярыня, — наконец прошептала одна из них. — Тятенька, вестимо, может подсказать. Кликнуть тятеньку?

— Кликни, милая, — улыбнулась Ксения ей и приказала Марфе накинуть на волосы убрус. Та быстро покрыла светлые волосы боярыни льняной тканью, уложив складки на плечах, а после и сама прикрылась.

— Что задумала, Ксеня? — встревожилась Марфа. Вниз по склону к ним уже торопился хозяин, за ним спускалась дочь, аккуратно ступая по крутой тропе. Мужик, не дойдя до Ксении десятка-полтора шагов, остановился, низко поклонился и, только когда она подала ему знак приблизиться, подошел ближе. Ксения долго смотрела в сторону, откуда он пришел, но никто не появился между изб на склоне, чтобы глянуть, куда ушел хозяин, знать, никто не ведал, что она позвала его к себе.

— Как имя твое? — спросила Ксения мужика, едва он встал напротив нее на расстояние двух-трех шагов.

— Тихоном меня кличут, боярыня, — отозвался тот, опуская глаза в землю.

— Далече ли до Москвы, Тихон? — спросила Ксения, выпрямляя спину. От ответа мужика зависело то, что она задумала, пока Марфа намывала ее в бане. Так почему бы не рискнуть, коли сама доля ей подсказку дает?

— До Москвы-то? Ну, как добираться-то. Коли конным, то дней около десятка или немного более. А коли пехом, то более, вестимо.

— Вот что я скажу тебе, Тихон. Дело у меня к тебе есть. Серьезное дело, Тихон, — Ксения слегка подтолкнула в спины сидевших у ее ног девушек, удаляя их. Те нехотя поднялись и отошли в сторону, недоумевающие внезапному холоду боярыни, что недавно так приласкала их. — А дело, Тихон, вот в чем. Человек мне нужен надежный. Весьма надежный. И смелый, вестимо. Ты же видишь, в полоне я, в Тушино меня везут, к Вору на стойбище. Да неизвестно какая доля меня там ждать будет, какой срам! Прошу тебя, Тихон, помоги мне в моей беде. Коли поможешь — озолочу, клянусь.

Ксения сняла с пальцев одно из золотых колец с небольшим яхонтом и показала хозяину. Тот застыл, будто завороженным тем богатством, что она держала в руках. На деньги от продажи такого колечка можно многое себе позволить, много скота прикупить да дом выправить, девкам своим приданое выправить. Да вообще уехать отсюда в более покойное место, где не бродят каждый Божий день лютые люди по округе.

— В Москву надо будет пойти, на двор боярина Калитина. Сказать там, что дочь его, Ксения Никитична, в полон ляшский попала, к Вору в лагерь везут ее. Коли подсобишь мне, то не только это кольцо получишь. Батюшка мой в долгу за спасение дочери не останется перед тобой, — Ксения видела, как колеблется Тихон, гладя медленно бороду, но в то же время знала, как падка человеческая душа на богатство нежданное, вот и надеялась, что и в этом случае золотая жажда возьмет вверх.

— Не обманешь ли, боярыня? — прищурился мужик, и Ксения достала распятие из-под рубахи, побожилась на нем, что верна она будет уговору. Тогда Тихон кивнул. — Устина, старшого моего, пошлю на Москву, как только ляхи уйдут. И крест целую, что не обману я тебя, боярыня. Покойна будь.

Тихон запальчиво поцеловал медное распятие, что висело на шнурке у него под рубахой, и Ксения подозвала Марфу, отдала ей кольцо.

— Возьми его, Тихон, — проговорила Ксения. Служанка нехотя, но приблизилась к мужику, опустила в его подставленные ладони яхонт в золотой оправе. Тот ошеломленно поглядел на кольцо, а после крепко зажал в ладони, будто боясь потерять ненароком. — Это тебе задаток да знак для батюшки моего. Как придут за мной люди моего батюшки в Тушино, мой отец еще тебя одарит богато. Ступай, Тихон, пока ляхи тебя не хватились. И помни — об уговоре никому ни слова, даже родным своим.

Марфа ничего не сказала, когда Тихон, несколько раз поклонившись боярыне, поспешил воротиться к столу, только головой покачала, явно не веря в возможный благополучный исход авантюры Ксении. Та и не обсуждала с ней свой уговор с хозяином, боясь спугнуть удачу.

Волосы Ксении просохли только, когда солнце уже ушло за край земли, и стали опускаться серые сумерки, принося с собой вечернюю прохладу. Снова за женщинами пришла хозяйка двора, сообщив, что готова постель для боярыни. Но едва Ксения ступила в избу, где ей приготовили ночлег, как у нее тут же голова пошла кругом от запаха, который, казалось, шел отовсюду в этом темном помещении с целинной {4} печью посреди. Этот запах вызывал тошноту, резал глаза, и Ксения вдруг поняла, что, пробудь она еще немного в избе, ее вывернет прямо на земляной пол. Она оттолкнула Марфу, что стояла за ней, и выбежала из избы, едва не врезавшись со всего маху в проходившего мимо одного из поляков.

— Я не могу там спать, — прошептала она, отдышавшись, подоспевшей за ней Марфе. — Я там даже не могу дышать. Что это за дух такой странный?

— Животный дух то, Ксеня, — ответила ей служанка, вытирая лицо боярыни мокрым краем рушника, чтобы привести ту в чувство. — Скот держат тут же в избах зимой студеной, вот и впитался дух в бревна избы.

— Я не буду там спать! — отрезала Ксения. — Пусть постелют где угодно, но не там! Буду почивать тогда в возке!

Марфа с тоской взглянула на возок, что стоял на краю двора. Как же хотелось в кои-то веки лечь на сон в полный рост, вытянув ноги, свободно положив руки! Но, видно, недоля ныне…

— Я в бане буду ночевать, — вдруг произнесла Ксения, и Марфа испуганно посмотрела на нее. Как же в бане? А как же банщик? Разве позволит он такое в своем владении? Но Ксению было не остановить уже. Уж такова была ее натура — что задумала, всенепременно до конца доведет. Кликнула перепуганных суеверных страхом девок да хозяйку, чтобы помогли Марфе спустить вниз постель для нее да подать ей немного хлеба и кваса кувшин, как дары для банного духа. Сама же просила перед входом в баню, стоя лицом к порогу:

— Прошу тебя, банщик, позволить мне ночь провести в твоих владениях полноправных. Не казни меня за эту дерзость, а прими меня радушно, как благочестивый хозяин.

Марфа идти ночевать в баню отказалась — уж слишком силен был в ней страх перед банным духом. А вдруг придушит ночью ненароком? Не для сна же мыльня стоит, в конце-то концов. Потому устроила себе постель на земле подле бани, не желая быть далече от своей хозяйки.

Наконец все улеглись, успокоились в займище. Со своего места на широкой скамье под небольшим оконцем Ксения прислушивалась к редким звукам, что доносились до нее через приоткрытую дверь бани. Вот завели свою песню лягушки на пруду, перекрикнулись на ляшском сторожевые, обходившие займище по периметру. Где-то громко засмеялся кто-то, а после смолк. Спустя некоторое время засопела под оконцем Марфута.

Только Ксении не спалось. Не из-за духоты в бане, хотя та еще долго остывала, медленно отдавая свое тепло. Из-за этого даже сорочка, в которой спала Ксения, прилипла к телу. Повойник она сама развязала и скинула на пол — кто увидит ее тут, кроме банного духа, но кос не распустила, позволила им лечь на грудь свободно, хотя они путались на шее, мешали ей спать.

Да и мысли ходили в голове непрерывно, не позволяя глаз сомкнуть. Удастся ли старшему сыну, этому отроку худому и длинному, как жердь, добраться до Москвы да к боярину Калитину на двор попасть? Только об этом думала Ксеня, ведь знала, что проведай батюшка о ее недоли, мигом на подмогу придет, вызволит из полона свою кровиночку.

Внезапно в бане стало темнее на миг — кто-то мелькнул в приоткрытом дверном проеме, и Ксения замерла от ужаса, что мигом охватил ее. Что-то большое и темное приближалось к ней. Знать, банщик все же не принял ее дары и просьбу, мелькнуло в голове Ксении, сейчас как навалится, как придушит ее за то, что почивать легла там, где не следовало. А потом вдруг раздался какой-то странный шелестящий звук, и фигура из черной вдруг стала светлой, а что-то с тихим шумом упало на пол бани. Теперь Ксения видела неясные очертания, но прежде чем она могла сообразить, что за незваный гость перед ней, фигура метнулась к ней. Ксения мигом села на лавке и выставила вперед руки, останавливая нападающего на нее. Ее ладони наткнулись на нечто твердое и мягкое одновременно: одна легла на холстину рубахи, другая — прямо в вырез ворота на теплую кожу.

— Владек, — прошептала Ксения, каким-то шестым чувством узнавая своего нежданного посетителя, чье сердце так быстро колотилось у нее под ладонью. Большая мужская ладонь легла на ее затылок и потянула к себе, приближая ее лицо. Это действительно был он — теперь, когда их лица были настолько близки, что едва не соприкасались носами, Ксения видела в скудном свете, идущем из оконца сверху, как блестят его темные глаза.

А потом их губы соприкоснулись, и Ксения прикрыла веки, будто отгораживаясь от всего вокруг, кроме этих рук, что заскользили по ее телу, сбрасывая на пол летник, что лежал в ногах. И кроме этих мягких нежных губ, ласкающих ее губы, длинную шею, плечи.

Она вдруг позволила себе принять эти ласки, зная, что непременно случится в итоге, какое наслаждение принесет ей то, чего она так боялась ранее. Ныне она могла разрешить себе пойти на этот шаг. Ибо когда она вернется в отчий дом, у нее не будет иного пути, как прожить остаток жизни в затворничестве совершенно одной. Ежели батюшка не вернет Ксению мужу (а она приложит все силы, чтобы этого не случилось), то у нее будет лишь один путь — инокиней в монастырь, ведь она опорочена ныне, запятнана. Так почему бы не собрать по крупицам те моменты, которые будут ее греть своим теплом в этой грустной для нее будущности?

Ксения подняла руки и запустила пальцы в волосы целующего ее в шею мужчины. Она давно хотела это сделать, и ныне полностью отдалась своим желаниям. Он сначала замер, будто не веря ее отклику, а после поднял голову и принялся целовать ее в губы с неистовой страстью. И она уступала ему, с радостью откликаясь на его напор, на его силу, раскрывая для него губы, гладя его волосы и плечи.

Он скинул рубаху с широких плеч, отстранившись на миг от нее, и Ксения замерла, в который раз поражаясь размаху его плеч, силе его мускулов, которые она ощущала под своей рукой, проводя по обнаженной коже. Подобное прикосновение было в новинку для нее, и она трепетала от тех чувств, что захватывали ее. Казалось, через кончики ее пальцев, движущихся по его коже, в нее проникает некий огонь, все ярче и ярче разгорающийся внутри.

Владислав потянул вверх ее сорочку, и Ксения испуганно отстранилась от него, едва не сваливаясь при этом с лавки, на которой они ухитрились поместиться вдвоем.

— Срам какой! — прошептала она, пряча вспыхнувшее лицо у него на плече, в место чуть пониже ключицы. Запах его кожи закружил ей тут же голову — такой приятный, такой… родной.

— В этом срама нет, моя драга, — ответил ей Владислав, и она уступила ему, позволила стянуть с себя рубаху. — Не может быть в этом срама!

Он провел ладонями по ее обнаженному телу, будто пытаясь хотя бы на ощупь понять ее красу, раз не мог увидеть ее глазами, касаясь каждой частички тела, будто слепой. А потом в то же путешествие двинулись его губы, и Ксения забылась под напором чувств, что вмиг захлестнули ее мощным шквалом.

Когда она пришла в себя, то увидела, что сидит у него на коленях в совсем непотребной позе, положив голову на грудь Владислава, слушая мощный стук его сердца. Она попыталась отстраниться, но он не позволил ей сделать этого, прижал ее голову ладонью. А после как-то исхитрился откинуться назад и лечь спиной на лавку, устраивая Ксению поверх себя, натягивая на их обнаженные тела что-то широкое — то ли ее летник, то ли свой жупан, что подобрал с пола. При этом он случайно придавил одну из ее кос к скамье своим плечом, и она глухо вскрикнула от боли.

— Прости, — произнес Владислав, высвобождая косу из плена. Он поднес ее к самому лицу, будто пытаясь рассмотреть в темноте, какого цвета ее волосы, но не преуспел в том — уж слишком темно было в бане. Потому просто провел косой по своей щеке. — Я не ошибся, моя драга. Они мягкие и гладкие, как шелковое полотно.

Ксения вдруг опомнилась от морока, что закружил ей голову недавно. Мало того, что она обнажена, так еще и с непокрытой головой. А потом в голову пришла мысль — да к чему это ныне так переживать? Не стоит даже думать о том позоре, что ныне покрыл ее имя, уговаривала она себя, но не смогла отринуть эти тяжкие для нее мысли.

Опорочена, обесчещена, отвергнута. Вот ее будущее отныне.

— Я открыла свои волосы другому мужчине, — прошептала Ксения, сама не веря в то, что произносила. С самого детства ей твердили, что большего позора, чем открыть волосы замужней женщине для постороннего взора и быть не может. И эта истина ныне жгла ее, будто каленым железом.

— Я их не видел, моя драга. Тут темно, как у черта за пазухой, — ответил ей так же тихо Владислав, чувствуя, как напряжено ее тело, как бьет его нервной дрожью. — Позор, коли волосы на виду, а я их не видел. Не думай об том ныне, моя кохана, а просто поспи.

Я не усну, подумала Ксения упрямо, едва сдерживая слезы от той нежности, что она уловила в голосе Владислава. Как уснуть, коли на сердце так горько? Но глаза все же закрыла, пытаясь скрыть предательскую влагу плотно сомкнутыми веками. Последнее, что она слышала, был тихий успокаивающий шепот Владислава. Последнее, что чувствовала — его дыхание на своих волосах и нежное касание губ ее виска. А после она провалилась в тяжелый сон без сновидений, убаюканная теплом его крепких рук.

Пробудилась Ксения, когда где-то в займище громко прокукарекал петух. Она резко села на скамье, а потом натянула летник, что упал при этом движении с ее обнаженной груди. Владислава рядом с ней не было, даже ни одного знака, что он был тут давеча ночью. Но она знала, что это был вовсе не сон, не морок ночной. В самом заветном местечке слегка саднило, а сама она была гола, как при рождении своем, знать, и правда, лях побывал в бане этой ночью. Ксения нагнулась и подцепила рукой валяющуюся поодаль рубаху, быстро натянула на себя, путаясь в рукавах.

Стукнула дверь о притолоку, и в баню вошла Марфута, спеша помочь своей боярыне облачиться в наряд. Солнце поднималось из-за края, ляхи уже поднялись и собирались в путь. Только ее Ксения припозднилась ныне пробудиться ото сна.

Женщины ничего не сказали друг другу. Ксения отводила в сторону взгляд, стыдясь своих растрепанных кос и покрасневших местечек на нежной коже шеи и груди, там, где ночью их касалась жесткая щетина на лице Владислава. Марфа же молчала, не зная, как передать своей боярыне то, что ей приказал отдать Ксении ляшский пан, ощущая, как липкий страх заполняет ее душу. Знала же она, что добром все это не кончится, и вот оно!

Надежно закреплена на голове кика, расшитая речным жемчугом, завязано на шее широкое ожерелье, надет на плечи расшитый серебряной нитью в тон ткани сарафана летник. Готова Ксения к отъезду, и Марфа отступает в сторону, пропуская из бани свою боярыню. Та вышла из мыльни, склонив голову, чтобы не удариться лбом о низкую притолоку, звякнув при том длинными серьгами.

Все время, что Ксения шла по тропе вверх по склону, она вспоминала прошлую ночь. Ту нежность, что связала их воедино, ту страсть, что заставила головы пойти кругом. Впервые она так открылась мужчине, впервые подпустила его так близко к своей душе. Владислав снова нашел дорогу к ее сердцу, которую, как ранее казалось Ксении, уж никому не под силу одолеть. А значит, Ксении суждено покорится своей доле, что снова свела их воедино, снова заставила соединить руки, как тогда ранее. Она снова вспомнила те слова, что шептал ей Владислав ныне ночью, и покраснела от удовольствия. Ей казалось, что даже это утро играет нынче каким-то другими красками, более яркими, а птахи щебечут громче и радостнее. Да и сама она чувствовала себя ныне совсем другой, не той Ксенией, что была прежде. Она не знала, что именно изменилось в ней, но она явно ощущала, что переменилась этой ночью. Будто птица Феникс из сказок возродилась из пепла, в который превратилась жизнь после того рокового дня.

Ксения улыбнулась хмурой Марфе и ускорила шаг. Ей не терпелось увидеть Владислава, заглянуть в его глаза. Интересно, прочитает ли он в ее глазах, разгадает ли эти перемены? Она стала другой ныне утром, и эта новая Ксения будет отныне сама решать, что и как ей делать, без оглядки на условия и ограничения. И самое главное — она возьмет тот дар судьбы, что та посылает в руки. Она возьмет от него яркие воспоминания, которые сохранит на весь остаток жизни, что ей будет суждено провести без него.

И еще она обыграла его. Ксения обвела его вокруг пальца, и ощущение собственного превосходства над ним распирало ей грудь. Ляхи доставят ее в Тушино, а Владислав подарит в пути незабываемые ночи, при воспоминании о которых будет идти кругом голова. А потом приедет ее отец и вызволит ее из плена, а лях будет еще долго думать, кто сообщил ему о том, что его дочь в полоне. И тогда Владек непременно поймет, как это больно и горько, когда рушатся мечты. Как поняла она в тот день, когда он оставил ее, связанную. Только вот сможет ли она сама уйти от него, не разбив свое сердце при том?

— Ксеня, — вдруг дернула ее за рукав Марфа, когда они уже поднялись по склону и ступили во двор, где били копытом уже оседланные и приготовленные к дороге кони.

— Что? — раздраженно ответила Ксения, так внезапно вырванная из своих мыслей на грешную землю. Она принялась глазами искать Владислава, но его нигде не было видно. Как же так? Где он?

— Ксеня, — снова дернула ее за рукав Марфа, едва догнав у самого возка, где Ксения замешкалась, открыв дверцу, внимательно оглядывая двор в который раз. Та повернулась к ней резко, уже готовая высказать Марфе за ее настойчивость, как вдруг увидела, что та протягивает на раскрытой ладони, и окаменела от страха и дурного предчувствия, внезапно охватившего душу.

На ладони у Марфуты лежало то самое золотое кольцо с небольшим яхонтом, что она давеча отдала Тихону, хозяину займища.

— Он знает, Ксеня, — всхлипнула Марфа. — Не ведаю, откуда, но разведал. Хозяина займища и его старшего сына высекли ныне утром, еще до рассвета. Он самолично сек их до крови.

Ксения побелела как полотно, ноги отказывались ее держать, и она, чтобы не упасть, ухватилась за дверцу возка. Сердце заколотилось, словно пойманный в силок заяц. Ведомая каким-то шестым чувством, она подняла голову и увидела, как из одной из изб выходит, склоняя голову, чтобы не удариться, Владислав. Он сразу же заметил ее, и его глаза потемнели, она ясно видела это со своего места в нескольких шагах от него.

Владислав прошел к ней резкими размашистыми шагами, оттолкнув от себя одного из хозяйских мальцов, что путался под ногами. Ксения теперь разобрала, что за звук резал ей слух, едва она ступила на двор — тихий женский плач, доносящийся через распахнутую дверь избы. Она боялась даже подумать, что было там, в этой пугающей ныне ее темноте, виднеющейся в проеме.

Но, пожалуй, больше она боялась Владислава, что замер напротив нее, упершись рукой в стенку возка прямо у нее над головой. Он склонился близко к ее уху, как нынче ночью, только не коснулся его нежно губами, а прошептал твердо:

— Я-то гадал, чем был вызван твой такой нежданный отклик ныне ночью. А все оказалось так просто. Только москвитяне могут улыбаться в лицо и ударить при этом спину. Обмануть меня решила, моя драга? А я более всего на свете ненавижу, когда мне лгут!

1. Дощатый забор с закладкою досок в пазы столбов

2. Т.е. без труб

3. Оброк (польск.)

4. Глиняная