В первый день войны Вячеслава Васильевича Измайлова вызвали в горком партии. Партийная организация Луцка спешно подбирала будущих подпольщиков. Готовы были остановиться на его кандидатуре. Но вот беда, адвоката Измайлова в Луцке хорошо знают. Никакой конспирации тут не получится.

Вячеслав Васильевич сам нашел выход из трудного положения. Он порекомендовал своего младшего брата, Виктора, совсем недавно приехавшего в Луцк.

— Виктор тоже член партии, его здесь почти никто не знает. Я ручаюсь за него и как брат, и как коммунист.

— Где он сейчас?

— В военкомате. Призывают в армию.

Секретарь горкома, пожилой мужчина с усталым лицом, долго расспрашивал Измайлова о его брате. Потом связался по телефону с военкомом. Виктор вскоре прибыл в горком. Его спросили, готов ли он выполнить совершенно секретное и опасное задание партийной организации. Когда Виктор, вытянувшись по стойке «смирно», ответил утвердительно, секретарь пожал ему руку и, пригласив сесть рядом на стул, начал излагать план организации в городе подпольной группы для борьбы с фашистами.

— С чего начать? — спросил он, поочередно посмотрев на братьев Измайловых, и тут же ответил, обращаясь только к Виктору. — Первые несколько дней вам придется скрываться где-нибудь в селе. Потом явитесь как дезертир, не пожелавший служить Советам. Брат помоя«ет устроиться на работу в торговую сеть. Затем ждите доверенного человека. Он передаст инструкции.

С улицы доносился грохот. Где-то близко рвались снаряды. Враг вел яростный обстрел города.

— Партбилет при вас?

— Как всегда!

— Сдайте его в сейф.

В заключение секретарь сказал:

— Начинайте действовать осмотрительно. Без острой необходимости не рискуйте. — И, пожимая руку на прощание, добавил неофициально: — У вас есть замечательное качество для работы в торговле.

— Какое? — высоко вскинул тонкие длинные брови Виктор.

— Обворожительная улыбка, — ответил секретарь. — Постарайтесь сделаться этаким веселым торгашом, мечтающим разбогатеть при «новом порядке», открыть свою лавочку.

— Если даже черти на сердце скребут, улыбайся, будь обходительным! — добавил старший Измайлов.

— Да, роль нелегкая, — еще раз крепко пожав руку, сказал секретарь.

Виктор Измайлов сразу же покинул город и вернулся только на пятый день, когда фашисты установили свою власть. Он поступил на работу в продуктовый магазин, но торговать было нечем. Покупателей мало, так что некому было улыбаться, не на ком испытывать силу обаяния «молодого торговца»...

Потянулись долгие тревожные дни ожидания. Прошло уже две недели, а на связь никто не приходил. Не имея опыта подпольной работы, Виктор действовал по своему усмотрению. С помощью брата он установил контакт с Марией Ивановной Дунаевой, поручил ей присматриваться к людям и приближать к себе тех, кто, не страшась последствий, готов вести борьбу с фашистскими оккупантами.

Это задание Дунаева выполняла с большой осторож:-ностью.

Однажды, когда Виктор вывозил товар с базы, к нему подошел мужчина с приятной наружностью. На левой щеке виднелась бородавка.

— Измайлов? Виктор Васильевич?

— Да.

— Очень приятно, я торговый агент. Вы собрались в магазин?

— Туда.

— Разрешите мне поехать с вами?

— Пожалуйста.

В дороге незнакомец неожиданно спросил:

— Вы не знаете, где можно купить конфеты к чаю?

Сердце Виктора забилось чаще, он с радостью посмотрел в строгие глаза долгожданного связного.

— Вчера к исходу дня их продали...

Попутчик крепко пожал Измайлову руку.

— Наконец-то! — невольно вырвалось у Виктора. — Я уже заждался вас.

— И нам хотелось раньше связаться с вами, но...

— Понимаю!

— Завтра вы должны встретиться с Добрым, представителем подпольного обкома партии. Он будет вас ждать возле речки, у замка Любарта.

В назначенное время Виктор и связной, захватив для отвода глаз удочки и нехитрые рыбацкие снасти, отправились на встречу.

Возле замка «рыбаки» миновали ветхий мостик и пошли вдоль берега. В условленном месте сидел полный мужчина лет сорока. Из-под густых бровей он внимательно наблюдал за поплавками, а уголком глаза осмотрел приближавшихся.

— Ну как, клюет? — спросил связной.

— Пока не очень, а начнет садиться солнце — обязательно клюнет, — ответил тот густым басом.

Вокруг никого не было. Связной подсел ближе:

— Это он, Виктор Измайлов.

— Забрасывайте удочки, — кивнул Добрый Виктору.

Виктор пристроился рядом, а связной отошел в сторонку и тоже закинул удочки.

Добрый подробно расспрашивал Измайлова, как он устроился, с кем встречается, что делают его брат и друзья.

Вытащив удочку и поправив червячка, Добрый по-отечески наставлял Измайлова. Он говорил о том, что подпольщики должны прежде всего разоблачать версию фашистов о небоеспособности Красной Армии, распространять листовки со сводками Совинформбюро, подымать дух у населения и веру в победу Страны Советов.

— Учтите, товарищ Измайлов, кроме вашей группы действуют и другие. Так что, если вдруг у вас появятся негласные помощники, не удивляйтесь.

Добрый потянул удочку, хотя и не клевало, насадил на крючок нового червячка.

— Ваши люди вооружены?

— Нет.

— А у вас лично есть пистолет?

— Нету.

— Через два-три дня мы передадим вам пару пистолетов и несколько гранат. Но никаких серьезных операций без согласования с нами не предпринимайте, чаще информируйте нас обо всем, что происходит в городе. Связного вы всегда найдете в часовой мастерской, что у центрального входа на базар. Спросите Ивана Денисовича. Ну, пора расходиться...

Только он это сказал, послышался легкий свист: связной предупреждал — чужой!

Подошел невысокий, щупленький человек. В руках он держал длинное бамбуковое удилище.

— Здравствуйте. Богатый нынче улов?

— Здравствуйте, — отозвался Добрый. — Сегодня не везет...

— Эге, надо умеючи! А вы что ж, так-таки с пустыми руками и возвращаетесь? — пристально глядя на собравшегося уходить Виктора, спросил он. — Не стыдно?

— Был бы у меня такой красивый поплавок, как у вас, может, и клюнуло бы. — Не скрывая иронии, Виктор кивнул на новенький красный поплавок с длинным гусиным стержнем на удочке незнакомца.

— Ну-ну... — хмыкнул под нос «рыбак» и удалился.

— Остерегайтесь таких, — предупредил Добрый. — Глупец, простачков ищет! Да, чуть не забыл, — спохватился он, — в любом случае мы друг друга не знаем. Встретились только здесь.

— Понятно.

* * *

Дунаева свела Пашу с Наташей Косяченко и Анной Остапюк. Посоветовавшись, девушки решили прежде всего достать медикаменты для раненых военнопленных.

Паша обошла несколько аптек. В одной из них она встретила знакомую провизоршу. Та дала ей ваты, с десяток бинтов, несколько пузырьков с йодистой настойкой и два термометра...

Домой Паша вернулась радостная: оказывается, кое-что можно сделать, стоит только начать.

В тот же день зашла на квартиру, где жила Шура Бе-локоненко.

— Если бы не счастливая встреча с Дунаевой, — делилась Паша с подругой, — я бы долго еще билась одна, как рыба об лед. А ты, Шура, будешь с нами?

— Куда ты, Паша, туда и я! — твердо заявила подруга.

Впрочем, Паша и не сомневалась именно в таком ответе Шуры Белоконенко. Девушки горячо обнялись: и дальше они пойдут одной дорогой, но на этот раз более трудной — суровой дорогой борьбы.

С хозяйкой квартиры, Марией Григорьевной Галушко, Шура сдружилась еще до войны. И когда она возвратилась в Луцк после неудачной эвакуации, Мария Григорьевна снова охотно ее приютила.

Сейчас Галушко так же радушно приняла и подругу своей квартирантки, Пашу Савельеву, понравившуюся ей с первой встречи. У Паши была гордая осанка, говорила она вдумчиво, не торопясь, как бы взвешивая каждое слово. И Галушко сделала вывод: «Серьезная, собранная».

Однажды, услышав разговор Паши и Шуры о бесчинствах фашистов, хозяйка тяжело вздохнула и, по привычке склонив голову набок, пытливо спросила, что же делать, как жить дальше.

— Больше всего жалко мне тех, кто в лагере военнопленных, — горестно промолвила она. — Если б не дети... — И на полном добродушном лице ее появились глубокие морщинки.

У Марии Григорьевны было трое маленьких детей. Подумав об этом, Паша ободряюще гляиула на хозяйку:

— А вы не огорчайтесь, Мария Григорьевна. Не обязательно самой идти на риск. Если хотите помочь военнопленным, для начала достаньте какую-нибудь одежонку. Ведь у многих осталась мужская одежда. Или сухарей соберите.

На добром лице Марии Григорьевны засветилась улыбка.

Как-то вечером, когда Паша, Шура и Мария Григорьевна обдумывали, как лучше передать в лагерь медикаменты, в дверь постучали.

— Кто? — громко окликнула Мария Григорьевна.

— Свой!

Вошел среднего роста мужчина, худощавый, с выразительным бледным лицом и пышной каштановой шевелюрой. Он осведомился, не помешал ли своим приходом, и, не дожидаясь, пока хозяйка квартиры его представит, отрекомендовался:

— Ткаченко.

Паша и Ткаченко удивленно посмотрели друг на друга.

— Вы? — обрадовался Ткаченко.

— Как видите, Алексей Дмитриевич! — ответила Паша, восторженно пожимая руку старого знакомого, и тут же пояснила Шуре: — Алексей Дмитриевич — инженер, мы давно знаем друг друга.

— Не ожидал вас здесь встретить! Вы все время в Луцке? — интересовался Ткаченко.

— Да, если не считать первых дней, когда пыталась пробиться на восток.

— Живете на старом месте?

1— Нет, пришлось поселиться в маленькой комнатке.

— Работаете?

— Собираюсь...

Мария Григорьевна, радуясь встрече старых друзей, пошутила:

— Вот и устроила вам свидание!

— Давно собирался навестить вас, Мария Григорьевна, да время не позволяло, — извиняясь, говорил Ткаченко. — А сегодня был здесь поблизости и вот зашел непрошеным гостем.

— Вы всегда были желанным гостем, Алексей Дмитриевич,— искренне, широко улыбаясь, промолвила Галушко. — А теперь тем более... Работаете по специальности?

— В знакомой отрасли, однако не по специальности. Да я и не сетую, лишь бы при деле. Оно приносит относительное равновесие в жизни.

Гость положил свои большие узловатые руки на стол, как будто не зпая, куда их девать.

— Хуже такого «равновесия» и не придумаешь! — осторожно вставила Паша.

В разговоре Ткаченко упомянул о типографской продукции — «аусвайсах» и «мельдкартах».

Услышав об этом, Паша так обрадовалась, что боялась выдать себя невольным волнением.

— А для чего все эти бумажки?

— На всякие нужды, — неопределенно ответил Ткаченко и, заметив, что такой ответ не удовлетворил собеседницу, добавил: — Рассылают по всем городам Украины. Это ж документы. Все равно что наши паспорта...

— Ну?

— Вот вам и ну! — в тон произнес инженер.

— За бланками, конечно, присматривают? —. Паша до шепота понизила голос.

— Как говорят — в оба. Но все равно за всем не уследят.

Только Ткаченко ушел, Паша спросила Марию Григорьевну, давно ли она знакома с ним.

— Давно. Душевный человек... А ты, Паша, где с ним раньше встречалась?

— В банке, сразу как приехала в Луцк. — Задумалась. — Вы поняли его намек: «За всем не уследят»? Не помог бы? Удостоверения нам очень пригодятся...

Старые знакомые встретились еще раз. Мария Григорьевна пригласила Ткаченко на чашку чая, а в действительности она с Пашей и Шурой решила «приобщить инженера к полезному делу». В этот вечер уже никто пе испытывал прежней скованности.

Паша встретилась с Ткаченко возле типографии, запит в сквер.

— Алексей Дмитриевич, — начала девушка, заметно волнуясь, и от этого сильнее обычного хмурила широкие черные брови. — Мы просим вашей помощи.

Ткаченко чуть двинул плечами:

— Кто это «мы»? Что за «совет» такой объявился? Девичий?

— Нет, не девичий, Алексей Дмитриевич. И вы можете войти в него, если пожелаете. А раз вы работаете в типографии...

— Что я должен сделать?

— Нам нужны бланки удостоверений. Мы их сами заполним и передадим...

— Если взяться за дело как следует, то получится.

— Я знала, что вы не откажете.

—- Почему?

— Да потому что вижу — вы честный человек.

А дома Паша говорила Марии Григорьевне и Шуре:

— Теперь необходимо быстрее устроиться на работу, чтобы меньше падало на нас подозрений.

— Ты права, Паша. Только при этом «новом порядке», где все вверх дном, устроиться по специальности не так-то просто, особенно мне, педагогу.

— Надо браться за любое дело, — твердо заявила Паша, хотя еще не была уверена в том, что поступает правильно.

* * *

С утра девушки отправились по городу в поисках работы. Заходили в магазины, в учреждения. Но ничего конкретного им не предлагали. В одном месте случайно прослышали, что в военную столовую требуются официантки.

Пойдем?

Пойдем!

...В дверях столовой увидели хозяина. Высокий, с оттопыренными ушами, худой, кости да кожа, хотя совсем еще не старый — лет пятидесяти.

— Вы подруги или сестры? — сняв черные очки, спросил хозяин.

— Подруги.

— Фамилии? — сощурил он левый глаз.

— Моя — Савельева.

— Я — Белокоиенко.

— Что вы умеете делать?

Девушки замялись. Действительно, какую работу они могут выполнять в столовой?

— Вам нужны официантки? Нас это вполне устроит, — покорно произнесла Паша.

— Да-а, — протянул хозяин. — А кто за вас поручится? Здесь столуются очень приличные люди, их должны обслуживать только те, в ком я абсолютно уверен!

Умоляющие глаза девушек не смягчили сердце предпринимателя. Сам он недавно вернулся на эти земли из-за границы, куда бежал в 1939 году. Теперь он мечтает о большом деле и придирчиво относится к тем, кого нанимает.

— Значит, никто не поручится? Тогда в официантка не возьму.

— Простите. До свидания!

— Попробуйте достать поручительства.

— Попробуем.

Хозяин проводил девушек долгим оценивающим взглядом и, словно сожалея об их уходе, крикнул вдогонку:

— В судомойки возьму!

— Спасибо, господин, если достанем рекомендации, обязательно придем, — бросила сгоряча Шура.

Белоконенко устроилась на работу в лагерь военнопленных, а Паше так и пришлось пойти в судомойки.

— Немного поработаю, а там подыщу что-нибудь получше, — решила она и отправилась в столовую.

Идти было стыдно и страшно. Казалось, все встречные провожали ее презрительными взглядами, кивали, — мол, еще одна пошла в услуя{ение к фашистам.

Невольно вспомнились первые мечты юности о будущем. Школа в Ржеве. Суровая снежная зима. На лыжню вышли сверстницы. Все думали об одном — не отстать! Раздалась команда. Со старта Паша ушла пятой. Но за несколько метров до финиша сделала рывок и под шумное одобрение подружек первой пересекла красную ленточку. Кажется, и сейчас еще шумят в ушах аплодисменты...

А однажды, когда сидели в парке и гадали, кем быть, Паша неожиданно для всех заявила:

— Я буду летчицей.

— Летчицей? — хором переспросили подруги.

— Подумайте: человек — словно птица! Летишь высоко-высоко, огромные реки кажутся всего лишь голубыми лентами. А села и города такими крохотными. А поднимешься вдвое, втрое выше, туда, куда никто еще не залетал, и увидишь всю землю от края до края...

С тех пор до окончания средней школы Пашу так и звали летчицей...

Как только исполнилось шестнадцать лет, Паша подала заявление о приеме ее в ряды ленинского комсомола. «Буду предана комсомолу и партии, как Павка Корчагин...» — писала она тогда.

На собрании все говорили, что она хорошо учится, дисциплинированная, активная. Но вот поднялся один юноша, кашлянул, поправил ершистые волосы и срывающимся баском заявил:

— Все, что здесь я слышал о Паше, правильно. Только мне кажется, что Савельева слишком гордая, важничает перед... ребятами. С товарищами надо быть попроще. Ты ведь еще не взаправдашняя летчица!

Кто-то на задних рядах хихикнул.

Паша покраснела и подумала: «Может, п правда я перед ребятами такая зазнайка...»

Домой возвращались поздно. Взявшись за руки, шли по центральной площади, оглашая ее звонким смехом и песней. Это была незабываемая прогулка. Каждому хотелось подольше быть вместе. Был тут и юноша, что критиковал ее. Она подошла к нему и с доброй улыбкой взяла под руку.

— Видишь, я больше не важничаю...

Услышав топот колонны немецких солдат, Паша очнулась от радужных воспоминаний, невольно подумала: «После всего этого работать судомойкой, да еще у фашистов?!»

— Ну я вам покажу судомойку! — процедила она сквозь зубы и зло посмотрела вслед марширующим солдатам.

Теперь, когда Паша и Шура поступили на работу, у них оставалось совсем мало свободного времени, зато они почувствовали себя увереннее. И когда к Савельевым нагрянули жандармы проверять документы, Паша отнеслась к этому спокойно. Слова «работаю в офицерской столовой» произвели впечатление.

Но через несколько дней Савельева сообщила Шуре тревожную новость — ее вызывает хозяин столовой «для беседы». Подруги долго строили различные догадки о целях вызова. Обдумав все, Паша пошла с твердым намерением покинуть работу, если хозяин задумал что-нибудь недоброе,