В двух километрах от восточной окраины Луцка по проселочной дороге медленно ехала подвода. На ней сидел пожилой рыжий ефрейтор и время от времени понукал лоснящегося жеребца:

— Но, красавец! Но-о!

Ефрейтор уже много лет работал в интендантском отделе, зарекомендовал себя исполнительным и дисциплинированным. Начальство относилось к нему с доверием, часто поощряло, ставило в пример другим. И если видели, что ефрейтор везет какой-нибудь груз, его не проверяли, а тех, кто ехал вместе с ним, не задерживали.

Это обстоятельство как нельзя лучше пригодилось в то раннее утро, когда на перекрестке ефрейтора встретил путник.

— Гутен таг! — громко приветствовал белокурый парень с вещевым мешком за плечом.

— Гутен таг, — искоса поглядел немец.

— С операции иду, красных бандитов били. Может, подвезете в город? Устал..,

Возница придержал лошадь,

— Кто такой?

— Полицейский.

— Луцкий?

— Да.

— Садись!

Алексей Абалмасов знал немецкий и всю дорогу без умолку болтал с ефрейтором.

— Слава богу, — угодничал он, — армия фюрера благополучно закрепилась на новых рубежах. Думается, теперь уже прочно.

— Скоро о солдатах фюрера заговорит весь мир, — заносчиво произнес ефрейтор.

— Дай бог!

На улице Шевченко «полицейский» поблагодарил возницу за услугу и дальше пошел пешком. А вечером он был уже у Савельевой и объяснил ей, что прибыл в Луцк по специальному заданию. Вместе с подпольщиками предстоит выполнить важное поручение...

— А пока надо временно устроиться на работу.

— Раз нужно, попробуем. — Паша задумалась. — Работу найти сейчас нелегко...

Выручила Анна Остапюк, уборщица гебитскомисса-риата. Она вспомнила, что туда недавно требовался дровосек.

— Пойдемте, авось повезет, — вызвалась Анна проводить партизана к гебитскомиссариату.

Все устроилось быстро. После недолгого опроса в канцелярии его временно приняли на работу: пилить и колоть дрова.

Собрав необходимую информацию, связной партизанского отряда Прокошока — Алексей Абалмасов приготовился в обратный путь. Он сожалел, что не успел поднять знамя над городом.

— Не успел... — огорчился Абалмасов. — Думаю, вы сами это сделаете, друзья. Хорошо бы водрузить его на здании гебитскомиссариата, и как можно скорее. Пусть все знают, что подполье живет, что советские люди не мирятся с оккупацией.

Паша взяла свернутое красное полотнище и невольно вспомнила свою первую комсомольскую весну. На первомайскую демонстрацию она вышла тогда со школьным знаменем в руках. Ее то и дело останавливали куда бе-

жишь? А как было не рваться вперед... Крепко держа в руках древко с развевающимся на ветру алым полотнищем, она представляла себя то на парижских баррикадах, то на Красной Пресне, а то вдруг рядом с Чапаем, скачущим на коне. Мать тогда говорила, что Паша похудела за один день. А она не спала почти всю первомайскую ночь, хотя от усталости ног не чуяла под собой.

Красное знамя! Как много оно значило в ее жизни п в жизни всех советских людей. Сколько раз бывало, когда в самые трудные минуты оно, появляясь над полем боя, воодушевляло воинов, прибавляло им силы в борьбе с врагом. А если знаменосец, сраженный пулей, падал, то всегда кто-то другой подхватывал -древко с алым полотнищем й золотистой пятиконечной звездой и устремлялся вперед.

И вот оно, красное знамя, в ее руках. Паша почувствовала себя знаменосцем в нелегкой борьбе, выпавшей на ее долю. Спрятав драгоценную ношу, она пошла домой решительно, быстро.

...Окрашенное охрой двухэтажное здание гебитскомиссариата в лучах заходящего солнца казалось позолоченным. Проходившие мимо Громов, Измайлов и Савельева замедлили шаг и подняли вверх головы. Ветер трепал на мачте фашистский флаг.

— Высоко! — шепотом сказал Громов.

Медленно шли по скверу. Солнце за день согрело землю. В воздухе повисла невидимая испарина. В сквере пахло разомлевшими за день цветами.

— Какой чудесный аромат! — восторгалась Паша. — Вы разве не чувствуете? — обратилась она к Громову.— Это душистый горошек. А это резеда...

Паша очень любила цветы. В детстве она разводила их в квартире. И так этим увлеклась, что отец однажды спросил, не перекочуют ли цветочные горшки на его подушку. Однако сказал это беззлобно, шутя. Он сам доставал дочке новые сорта цветов, менял землю и горшочки.

С цветами связано много воспоминаний...

Выпускной вечер. В ее косе алела маленькая розочка. А на груди, подчеркивая белизну платья, приколота пышная Глориа-Дей. А какие букеты преподнесли тогда выпускникам первоклассники. До рассвета ходили подружки с цветами. А дома Пашу ожидал еще один сюрприз: на столе стоял огромный куст белой в полном цвету розы. Отец где-то в тайне от всех вырастил и вот принес.

Поступила в институт, опять — цветы. С огромным, не увядшим в поезде букетом приехала и в Луцк.

И здесь... На второй же день работы в банке на столе во время обеденного перерыва кто-то оставил букет цветов.

Никто не видел, откуда они взялись. Цветы были свежие, пышные. Жалко было оставлять их в жару без внимания. Паша налила в баночку воды, воткнула букет и поставила на край стола, поближе к соседке. Но утром в банке были новые цветы, и стояли они не на краю стола, а прямо перед Пашей.

А однажды вместо консервной банки появилась красная высокая ваза. И цветы в ней были как на подбор — свежие, пышно распустившиеся. Кто же делал ей приятные сюрпризы?

Как-то, придя пораньше, Паша поймала виновника с поличным. Это был банковский шофер, Дмитрий Ящук, с которым встречалась не раз, но не обращала внимания на его пристальные взгляды.

«Дима... — вздохнула Паша. — Где он теперь? Хороший он. — И невольно вспомнила где-то слышанное: — «Что имеем — не храним, потерявши — плачем».

— Паша! — тихо окликнул Громов.

Паша вздрогнула, не сразу сообразив, что с нею.

— Может, тебе уйти? Мы сами.

— Нет, нет! — отмахнулась Паша. — Что ты! — и улыбнулась. — Вот спасай таких, а они потом тебя затирать начнут. В тень загонят.

— Мог бы — загнал тебя куда-нибудь в цветущий сад на берегу Аму-Дарьи, — ответил Громов.

Молча вышли на Словацкую улицу. Свернули в парк Шевченко. Осмотрев таким образом здание гебитскомиссариата со всех сторон, еще раз убедились, что подойти к нему удобней и безопасней с тыльной стороны. Остаток во время уборки в одной из комнат, как условились, оставила открытым засов третьего окна от угла.

На дворе стемнело небо заискрилось звездами. Громов и Измайлов, осторожно ступая, подобрались к окну. Чтобы на него взобраться, надо руками ухватиться за выступ, а ногами скользить по стене. Сделали иначе. Николай сцепил пальцы рук. Виктор поставил правую ногу на его ладони, а затем левую на плечо. Теперь окно было на высоте головы. Легким толчком Виктор открыл раму и, чуть подтянувшись на руках, бесшумно взобрался наверх. Как ни был он смел, все же сердце колотилось.

Громов залег за кустами, держа в одной руке пистолет, а в другой гранату. Если операция провалится и часовой попытается поднять тревогу, Николай его уберет и прикроет выход Виктора из опасной зоны.

Паша осталась поодаль от здания. В случае опасности — дважды мяукнет. В рассеянных лучах уличного фонаря она отчетливо видела часового с винтовкой. Вслушивалась в каждый шорох.

Вдруг раздались чьи-то шаги. Из мрака вынырнули три фигуры. Потом еще одна. Паша сообразила: смена караула. Трое солдат и разводящий.

А Виктор между тем из комнаты проник в коридор. Пробираться приходилось на ощупь. Наконец лестница привела его к чердаку.

Снизу долетал рявкающий говор немцев. Четко щелкнули каблуки. Виктор замер и услышал немецкое: «Сдал! Принял! За мной!» Понял: смена караула. Облегченно вздохнул.

Поднявшись на черепичную крышу, Виктор лег на живот. Перед ним в ночном мраке раскинулся спящий юрод. Только местами кустились электрические лампочки, да по главной улице бежала золотая нитка огней. Послышался шорох. Ии один звук не пропадал в ночной тишине. Будто сдавленный со всех сторон неведомой силой, Виктор вытянул шею и прислушался. Если сейчас допустить малейшее ослабление воли, нетрудно перейти ту черту, за которой начинается трусость. Но Виктор Измайлов не таков!

Идти в рост или ползти? Выбрал второе, так вернее. Бесшумно пополз он к укрепленному фашистскому флагу. Вот он, символ тьмы, насилия и крови. Теперь ты сгинешь! Виктор вынул из кармана ножницы и проворно срезал холст со свастикой. Не спеша расправил алое полотнище и прикрепил к древку.

И красное знамя уже реет над городом.

Измайлов сразу почувствовал такой прилив сил, такое вдохновение, что готов был сражаться с-целым взводом фашистов. Назад спускался увереннее. Как только он показался в окне, подскочил Громов и подставил плечи. Виктор легко спустился на траву. Без слов они крепко обняли друг друга.

Все трое выбрались на другую улицу и оттуда, укрывшись в маленьком захламленном дворе, любовались красным знаменем.

Алое советское знамя — символ свободы и счастья — теперь охранял... немецкий часовой. Радость переполнила сердца смельчаков.

У моста Бема подпольщики спустились к излучине Стыри и разошлись.

Когда над городом занялся рассвет и брызнули первые лучи солнца, разводящий вместо флага со свастикой увидел на здании красное знамя. Он истошно завопил: «Негодяй!» Побледневший часовой, узнав о случившемся, растерянно твердил, что никого не видел и ничего не слышал. Наивные доводы еще больше бесили разводящего. Рассвирепев, он кричал в лицо: «Болван! Под суд тебя! На передовую!»

Всего несколько часов развевалось над оккупированным Луцком красное знамя, водруженное подпольщиками. Может быть, немногим удалось увидеть его в то утро, но дерзкий и смелый поступок был свидетельством отваги и мужества советских патриотов.

Молва об этом случае быстро распространилась по. всему городу. Сотни жителей Луцка прошли в те дни поодиночке мимо здания гебитскомиссариата, чтобы тайком взглянуть на крышу, туда, где совсем еще недавно гордо полыхало их родное советское знамя.

С этого дня многие начали искать связи с подпольем. Ряды патриотов росли, мужали. Самой активной помощницей Паши Савельевой стала солдатка Наташа Кося-ченко, умная мужественная женщина. За несколько дней до начала войны она приехала с двумя малолетними детьми в Луцк погостить у знакомых. Война помешала ей вернуться на родную Полтавщину. Наташа всегда бурно выражала свою ненависть к гитлеровцам, принесшим горе и смерть. А когда узнала, что в жестокой схватке с врагом погиб ее муж, поклялась мстить фашистам.

Все больше втягивались в борьбу инженер-полиграфист Ткаченко, повар Колпак, фельдшер Баранчук, артист Борис Зюков, солдатка Анна Остапюк.