Это не предисловие, а скорее, как говорят музыканты, затакт…
В феврале 1919 года в Советскую Россию приехал известный американский писатель Джозеф Линкольн Стеффенс. Он посетил Москву, встречался с Лениным. Суммируя свои впечатления о посещении первого в мире социалистического государства, Стеффенс заявил репортерам в Париже: «Я совершил путешествие в будущее, и оно прокладывает себе дорогу». Эту фразу он воспроизвел несколько видоизмененно и в своей «Автобиографии» (1931 год) — «Я видел будущее, и оно действует». Стеффенс обладал прозрением. Ведь он был в стране, пораженной разрухой и голодом, исполосованной глубокими ранами мировой и гражданской войн, задыхавшейся в кольце империалистической блокады. И тем не менее Стеффенс разглядел главное.
В середине двадцатых годов в Соединенные Штаты приехал Владимир Маяковский. Америка переживала бум. Депрессией еще не пахло. И тем не менее поэт разглядел главное. В стихотворении «Небоскреб в разрезе» этот гигант, влюбленный во все гигантское, написал о «разбольшущем» нью-йоркском доме, что он «совсем дооктябрьский Елец аль Конотоп». А в заключение подвел итог, овеянный легкой грустью и глубоким разочарованием человека, бывшего когда-то футуристом:
Мне пришлось работать в Соединенных Штатах почти пять лет в качестве собственного корреспондента «Известий». Изъездил, излетал и исходил я за эти годы сотни тысяч миль. Побывал почти везде, куда пускают иностранца с советским паспортом. Недавно вернулся на Родину. Люди, естественно, спрашивают: «Ну, как?» Пытаясь вывести предельно сжатую формулу из бесчисленных уравнений-воспоминаний-впечатлений, я все чаще склоняюсь к одной, перефразирующей слова Стеффенса: «Я видел будущее, и оно не действует».
Сейчас небоскребы в Нью-Йорке много выше, чем во времена Маяковского. Техника — без юмора — на грани фантастики. Дороги — мечта. Вряд ли какое-либо капиталистическое государство, включая изобретательную Японию и трудолюбивую Западную Германию, догонит Соединенные Штаты по крайней мере в этом столетии. Многое из того, что изобретено в Америке и уже успело войти в быт, — будущее для Азии, Африки и даже старушки Европы. И все-таки это будущее не действует. Действуют лифты и холодильники, действуют бесшумные унитазы и регуляторы цветочного аромата в квартирах. Но лифты вздымают вас во все тот же дооктябрьский Елец, и вы вдыхаете аромат все того же дооктябрьского Конотопа.
Да, время — понятие относительное не только в естественных, но и в социальных науках, в жизни общества. Об этом и пойдет речь ниже, о материальном богатстве и духовной нищете в числе прочего…
Конечно, не вся Америка — мертвый дом, не все американцы — обыватели, умеющие пользоваться компьютерами, или, наоборот, компьютеры, запрограммированные на обывательщину. К тому же, как говорил поэт, американцы бывают разные — которые пролетарские, а которые буржуазные. Я — о последних.