Солнечный лучик лениво скользнул по моему лицу, отчего я поморщилась и проснулась. Сладкая дрема готова была вот-вот ускользнуть, и это меня расстраивало. Я что-то промычала во сне и перевернулась на другой бок, коря себя за пять лишних минут в теплой постели. Вокруг стоял какой-то странный гул, будто слуги уже вовсю носились по дому, занятые исполнением своих обязанностей. Казалось, только я нахожусь под одеялом и отлыниваю.
— Просыпайся, соня! — ласково позвала матушка и пригладила мои взъерошенные волосы.
— Еще пять минуточек, — зевнула я и захихикала, когда в ответ родительница принялась меня щекотать.
— Вот еще, вставай! С минуты на минуту придет доктор, и если с ним будет лекарь, нам несдобровать, — горько выдохнула мама, а меня словно молнией поразило. Я резко села в постели и широко распахнула глаза, стараясь как можно внимательнее рассмотреть собственные руки, ноги. Не увидев и намека на синяки с травмами, я вскочила с постели и побежала к старому помутневшему зеркалу на внутренней стороне двери платяного шкафа. В отражении была все та же стройная синеглазая девица, разве что немного взлохмаченная. Единственное неприятное ощущение было где-то в районе поясницы. Ничуть не стесняясь маминого присутствия, я задрала подол ночной сорочки и повернулась к зеркалу спиной.
— Что это? — воскликнула я, при виде свежего, еще сочащегося сукровицей завитка ярко-синей татуировки ровнехонько на пояснице. Завиток был удивительно похож на многочисленные выцветшие шрамы на матушкиной спине, которые она так старательно прятала. Да, наверняка со стороны зрелище было крайне неприличным и смешным, однако мне было не до смеха.
Матушка вздохнула, плавно опустилась на опустевшую постель и потерла ладонью нос:
— Сати, видит богиня, я надеялась, что тебя обойдет стороной этот ужас.
— Вчера я подверглась жестокому нападению, мне кости ломали! А сегодня что? Тату на спине? И не говори, что все это привиделось во сне. Я до сих пор помню слова того странного безумного мужчины «свободная энканта».
Эмоции прошедшего дня нахлынули в один момент, я затряслась от воспоминаний о боли, которую мне довелось испытать, и опустилась на пол. Матушка не стала ничего отрицать, она поднялась на ноги и всплеснула руками, впервые в жизни позволяя мне узнать правду:
— Да, Сати, ты — энканта и дочь энканты. Сейчас, по крайней мере. Слуга заезжего лэра нехотя (невольно?) сорвал все печати, что я годами накладывала на тебя. Я пожертвовала все свои магические силы на то, чтобы у тебя была спокойная жизнь, потому что энканты почитались когда-то давным-давно, но не сейчас. Сейчас нас не считают за людей — ты сама видела Ларгуса и то, что от него осталось.
— Подожди, — попросила я, пытаясь понять сказанное, и ничего при этом не поняла. Перевела дыхание, изо всех сил стараясь держать себя в руках, а затем продолжила — Давай начнем по порядку: кто такие энканты?
Матушка без слов упала на колени, уткнулась лицом в ладони и совсем по-детски разрыдалась. По всей видимости, ей было очень больно вспоминать жестокую правду. Я поднялась и подошла, обняла ее, легонько поглаживая по волосам и спине, успокаивая, как делала она в моем детстве.
— Что ты знаешь о магах, Сати? — спросила она меня совсем скоро, немного успокоившись.
На что я пожала плечами, а потом перечислила основные характеристики сильных мира сего:
— Долгожители, аристократы, богачи. Ах, да, высокомерные засранцы! — За последнюю фразу получила толчок в бок. — Ай, ты же сама спросила!
— Какие бывают маги? — задала наводящий вопрос родительница и внимательно посмотрела на меня. Ее глаза уже были сухими, а сама она снова излучала спокойствие. Вот что значит выдержка! Мне бы так.
— Стихийники, которым после достижения определенного уровня становятся доступны магия смерти и жизни. Первые становятся некромантами, вторые — лекарями, — пробубнила я зазубренный наизусть текст и вопросительно посмотрела в мамины васильковые глаза.
— Кто такие менталисты, Сати? — спросила она еще раз, на что я пожала плечами: какое-то глупое название. Так называли шарлатанов…
— Кажется, это трюкачи на ярмарках, которые могут угадать карту или рассказать пару фактов из твоей жизни.
На что мама мне, наконец, поведала:
— Давным-давно, еще до того как предок короля Ария взошел на престол, слово «энкант» вызывало трепет и уважение. Так называли должность магов-менталистов, призванных на службу во благо государства. Менталисты могли с легкостью услышать мысли врага, предвидеть покушения и теракты, а еще, в случае крайней опасности, они могли управлять другими магами, словно марионетками. Но после долгой кровопролитной войны к власти пришел король-узурпатор, сверг предыдущего монарха, начисто убрав имя соперника из всех хроник. Он же объявил энкант вне закона как опасных и непредсказуемых, обладающих слишком большой властью. Был бунт, стихийники не желали принять тот факт, что менталисты сильнее. Не знаю, что стало первопричиной: может, задетое эго, может, боязнь потерять власть. В итоге за пять сотен лет правления короля-узурпатора навязанная правда накрепко засела в умы, теперь даже дети считают энкант безумными и бездушными. Король Арий действительно велик, но его величие не перекрывает всех жестокостей предка-узурпатора, который устроил геноцид своих собственных подданных и едва ли не наполовину сократил численность населения Мерсии.
— Так те непередаваемые ощущения были воздействием на мой мозг? На самом деле не было никаких переломов и крови?! — Последний вопрос был скорее риторическим. — Отличненько, стояла я себе, никого не трогала, и — «на», получай, Сати, за все хорошее! Но почему? Я же не сделала ничего дурного!
Мама грустно вздохнула и закатила глаза, сетуя на мою недогадливость. С чего она вообще взяла, что я должна была догадаться? Я что, мысли читать умею? Ах, да, наверное, умею.
— Дочь, пойми, энканты без исключения обязаны носить ошейники подчинения, — вздохнула мама и небрежно потерла шею, словно вспоминая, каково это. — Ларгус поступил согласно инструкциям, которые вдалбливают всем энкантам с пеленок. А вот герцог Даор повел себя странно. Ничего не хочешь мне рассказать?
Рассказать я, разумеется, ничего не хотела.
И что за «герцог», спрашивать тоже не стала. Некому им быть, кроме как заезжему магу. Так, о нём я подумаю немного позже. Хоть я и была человеком нелогичным, но все же зачатки моего разума вопили: «Что за ерунда?!», стоило только вспомнить ощущения присутствия невидимого зверя. Не говоря уже о словах мага.
Час от часу не легче: энканты, герцоги, ошейники… Казалось, голова вот-вот взорвется, и бедная Сати отчалит в мир иной, знакомиться лично со своей тёзкой.
Пару минут я стояла с открытым ртом, переосмысливая сказанное, матушка же в это время оживилась и резво скакала по комнате, собирая вещи в аккуратный кожаный рюкзак. Мои вещи, между прочим! Как-то это подозрительно: уж не собирается ли она меня выселить к демоновой бабушке? Или отдать «в нагрузку» заезжему магу? Периодически Мауриса делала остановки, бросая на меня жалостливые взгляды и добавляя кусочки информации, складывая тем самым большой пазл в моей голове.
Так я и выяснила то, о чем не пишут в книгах. А зря, между прочим. Удалось бы сэкономить столько времени!
Как оказалось, магические силы просыпаются у всех по-разному, но в основном, конечно, в детстве. Едва у человека проявится вязь магической татуировки, как по ее цвету легко определяли принадлежность к стихиям: красные завитки — огонь, голубые — вода, белые или золотые — воздух, черные или коричневые — земля. Хоть моя дорогая матушка и не сказала, я почему-то сразу поняла, что вариаций бывает много: различные оттенки, комбинации… Исключение было разве что для одной магической силы — ментальной. Если уж у мага проявлялись завитки синего цвета, все остальные постепенно светлели, оставляя на коже шрамы. Совсем как у моей любимой родительницы. Вот только ее татуировки посветлели по другой причине: она просто-напросто истратила все свои резервы, блокируя мои.
И все же одна мысль не давала мне покоя, так и вертелась на языке, а потому я все же ее озвучила:
— Если все энканты должны быть в ошейниках подчинения, то где твой ошейник, мама? — спросила я, а Мауриса разом остановилась, вдруг поникла и уронила рюкзак на пол, рассыпав часть вещей. Вид у нее при этом сделался жалкий, побитый, словно я от нее, по меньшей мере, отреклась. Слезы блеснули в её васильковых глазах, но не пролились, быстро высохнув. Ох, люблю я матушкину выдержку!
— Это долгая история, дочь, — немного дрогнувшим голосом поведали мне. — Я не могу ее рассказать: боюсь, прислужники твоего драгоценного папеньки услышат лишнее. А они могут. Образуя симбиоз из двенадцати разумов, энканты в состоянии проникнуть в мысли людей на очень далеком расстоянии, даже в нашу глушь. Знай одно: ты спасла меня, нас обеих. Когда в девятый раз твой отец приказал мне избавиться от дочери в чреве, не получив долгожданного сына, крохотное дитя оказалось сильнее матери. Стоило безвольной энканте начать воздействие на жизнь внутри себя, как она получила мощный удар сопротивления. Ошейник подчинения треснул, а я сбежала, моля о помощи у всех богов Таиса. Сатияра единственная откликнулась, великодушно помогла мне укрыть разум и замести следы. Но какой ценой! Моя магия потихоньку утекала, накладывая мощные печати на твою. Прости, милая, сейчас мои резервы пусты, я больше не маг. Тебе придется уйти, а я буду денно и нощно молиться богине, чтобы она защитила тебя.
— Но я не хочу! — воспротивилась я.
— Придется, — вздохнула матушка и снова принялась собирать мои вещи. Спорить с ней я не решилась, прекрасно знала подобный тон: решение окончательное и бесповоротное. Причина стала ясна немного позже.
Уже через час в дверь нашей комнатушки настойчиво колотили, требуя впустить лекаря, дабы проверить мое хрупкое поруганное здоровье. А еще в процессе сборов родительница сообщила мне о внезапном намерении приезжего герцога Даора увезти одну излишне любопытную девицу с собой в столицу, что не сулило ничего хорошего. Тогда-то до меня и дошло: пора уносить ноги.
Вдобавок ко всему случилось странное: пока я спала, старый граф великодушно подписал документ, согласно которому я являюсь его внебрачной дочерью, и передал опеку надо мной Даору. Но он не имел права! Мамочка не давала согласия. К тому же великодушием на самом деле и не пахло, все дело было в деньгах, которые маг посулил старому лэру. И я никак не могла взять в толк, зачем молодому богатому герцогу могла понадобиться провинциальная дурочка вроде меня. Уж с самой собой можно быть честной: именно дурочкой я и была, особенно в сравнении со столичными барышнями. А это означало только одно, а именно — ничего хорошего.
После очередного глухого удара в дверь матушка открыла для меня окно, выходившее на скотный двор, подала рюкзак и попросила:
— Сати, детка, нужно, чтобы ты сделала кое-что. Обещай сделать и не спрашивать.
Уже сидя на подоконнике и свесив ноги на улицу, я удивленно посмотрела на маму, но тут же кивнула, не желая тратить время и лишний раз рисковать.
— Хорошо, — вздохнула родительница, словно собираясь с мыслями. — Посмотри мне в глаза и скажи твердым голосом: «Ты не знаешь меня». Так нужно, поверь. Я просто забуду несколько фактов из нашей жизни до тех пор, пока мы не встретимся вновь и ты не разрешишь мне их вспомнить, — зачем-то добавила матушка в ответ на вопрос, который я так и не задала по ее же просьбе.
Нахмурившись, я посмотрела в её васильковые глаза, в которых блестели слёзы, и немного обиженно сказала:
— Ты не знаешь меня, запомни! — И сделала паузу, чтобы посмотреть на мою реакцию. Реакция последовала тут же: матушка с застывшим взглядом повторила за мной:
— Не знаю, не знаю.
Я уже готова была спрыгнуть, а потом повернулась и быстро поцеловала единственного близкого человека в лоб:
— Я люблю тебя, мама.
— Не знаю. — Она, казалось, не обратила внимания на мои последние слова. И я осторожно спрыгнула: хоть и была наша комнатушка на втором этаже, а все же прыгать было совсем не страшно — ровнехонько под окном в огромную кучу было свалено сено, которое в больших количествах заготавливалось для скота на зиму.
Едва я оказалась на соломенной подушке, как дверь в нашу комнатушку снесли. «Бамс!» — одного глухого удара хватило. Я тихонько сползла вниз, подтягивая за собой рюкзак, и решила послушать с минутку, чтобы убедиться, что с мамой все в порядке.
Спрятавшись под окнами, вслушалась и замерла.
— Где она? — раздался спокойный бархатный голос герцога Даора. Хотя «спокойный» — это неправильное определение: голос был взволнованный, это я поняла по громкости.
— Не знаю! — серьезно ответила моя матушка, а потом повторила еще раз, для пущей убедительности, наверное. А может, это я неправильно сделала внушение и сожгла ей мозг, стукнула себя по лбу на всякий случай.
— Лэри Мауриса, — послышался тихий вкрадчивый голос герцога. — Если вы испугались реакции моего энканта на вашу дочь, то уверяю вас: Ларгус ошибся, Сатияре не угрожает опасность. Те колебания силы, что энкант почувствовал, были вовсе не от Сати. Это зверь внутри меня впервые за несколько сотен лет дал знать о себе.
— Не знаю, — еще раз повторила матушка, в то время как я тихонько возвращала на место отвисшую челюсть: какой еще зверь? На ум приходила только одна болезнь — бешенство, когда рано или поздно зараженный превращался в зверя и на всех бросался.
— Поверьте, я никогда не причиню вреда вашей дочери, — более чем убедительно прозвучал голос, от которого у меня и сейчас мурашки по телу побежали, а сама я обомлела, — Я дам Сати защиту рода и полностью обеспечу, а взамен она будет моей. Дом в пригороде столицы уже куплен, вы можете поехать с ней, чтобы девочка ничего не боялась. Даю слово: вы ни в чем не будете нуждаться. Гарантом безопасности предлагаю сделать договор.
После слов о том, что мне никогда не причинят вреда, я поплыла. Еще бы, молодой симпатичный мужчина проявляет откровенную заинтересованность во мне, обычной провинциалке. В какой-то момент я даже представила себя в свадебном платье и с алой лентой в волосах. На долю секунды поверила в то, что совсем скоро нарожаю герцогу пять — нет, шесть — детишек, и мы будет жить долго и счастливо. Но после слов о договоре мои наивные детские мечты вмиг лопнули, как огромный мыльный пузырь.
Я обиженно засопела, представляя себя эдакой комнатной зверушкой, которая будет развлекать сильного мира сего. И ладно бы развлекать! Уж там бы я взяла быка за рога да придумала, как упрочить свое положение. Откровенно пугало другое: развлечения ожидались до первого активного проявления сил энканты. Или до первого визита Ларгуса, или любых других энкант. Как пить дать, обнаружили бы меня очень быстро. Словом, если с ролью содержанки еще худо-бедно можно было смириться, хоть мне и претила подобная мысль, то быть прибитой с легкой подачи случайных посетителей вовсе не хотелось. Я напоследок грустно шмыгнула носом, обреченно набросила капюшон на голову и медленно засеменила к полю, намереваясь самым трусливым способом сбежать через портальную дверь.
Любопытство съедало меня изнутри, требуя дослушать неоконченный разговор, симпатия к магу вовсю вопила в голове: «Он не такой! Он нас защитит! Ноги в руки — и бежим к магу с повинной!», а вот разум требовал ретироваться. Послушала последнего: в отличие от остальных он меня еще ни разу не подводил.
И вот я нерадостно поплелась через сад, напоследок грустно окинула взглядом конюшни, обогнула старую мельницу… И остановилась как вкопанная. Пони! На пути к заветному полю и портальной арке стоял самый настоящий белоснежный пони. Он потряхивал челкой и косил любопытным карим глазом, пожевывая травку и выжидая. Сложно он вовсе не милая лошадка, а как минимум цепной пес.
Мне такое богатство, разумеется, не было нужно. И вообще, я о другом просила Сатияру. Молила помочь мне отвлечь мага, к примеру, а она что? Подкинула пони. Не простую иллюзию, как показалось вчера, а коня!
Аккуратной дугой я попыталась обойти препятствие — само спокойствие, сама сдержанность.
— Куда?! — басом вопросило «препятствие» и фыркнуло.
Я аж подпрыгнула от неожиданности и удивленно вытаращилась на диво дивное, а потом зажмурилась. Медленно втянув носом воздух, сосчитала про себя до десяти и снова окинула взглядом никуда не исчезнувшего пони. Собралась с силами и сделала бочком еще один аккуратный шажок к полю, искренне надеясь, что говорящая лошадка — просто плод моего больного воображения. Не зря же я вчера получила от Ларгуса?
По всей видимости, «подарочек» был со мной категорически не согласен, исчезать не хотел, зато невинно хлопал длинными пушистыми ресницами. И совесть моя как назло активизировалась, тихонько ворочаясь внутри.
— Сутки стою — шагу ступить не могу, — грустно пробасил пони мне вслед. — Есть охота, хозяйка бросила. Хоть прямо сейчас ложись и помирай!
— Вообще-то тут полно травы, — буркнула я, на корню заталкивая собственную совесть куда подальше и подсматривая одним глазом, все еще отступая.
— Было, — почти деликатно, но бескомпромиссно, словно говоря очевидную истину, заметил конь. Вот только не вязалась деликатность с этим прокуренным хрипящим голосом. Стоит себе такой игрушечный, милый, белый и пушистый зверек, а как заговорит… Окинув взглядом «игрушечку», заметила, что трава действительно есть, но только там, куда не может дотянуться лошадиная морда, а на меня с укором смотрят глаза — грустные-грустные.
— И что мне прикажешь с тобой делать? — шепотом спросила я, указывая на пони руками.
— Взять с собой, кормить, любить, холить и лелеять, — просипел Баян и бросил еще более жалобный взгляд на меня.
На что я обреченно вздохнула: теоретически могла бы его тут бросить и уйти в закат — точнее, в портальную дверь. Но вот не влетит ли мне потом от богини? Как ни крути, а ведь я сама ее попросила о помощи, и пусть помощь пришла не в том виде, в каком я ее ожидала, все же Сатияра откликнулась.
— Как мне тебя с собой взять? Ты слишком тяжелый, я не подниму, — поколебавшись с минуту, резюмировала я.
На что пони посмотрел на меня, как на умалишенную, и открыл правду:
— Достаточно позвать или разрешить двигаться, — великодушно поведал зверь. — И я пойду, если, конечно, умею ходить.
— Что ж, двигайся на здоровье! А знаешь, что? — обрадовалась я улыбаясь во весь рот. — У меня для тебя отличная новость.
— В твоем рюкзаке портвейн? — недоверчиво, но с надеждой в голосе спросил Баян и сделал робкий шажок ко мне, преданно заглядывая в глаза и принюхиваясь. — Не знаю, что это, но я бы душу за него отдал.
— Да нет же, — отмахнулась я. — Это здесь при чем? Другая новость: мы с тобой поедем вместе.
— Ура, — как-то нерадостно отозвался Баян. — Хотя портвейну я был бы рад больше.
А я тем временем решила поторопиться: в любой момент за мной могли отправить погоню. Хотя, возможно, я слишком дорого ценила собственную жизнь. И, тем не менее, подошла к пони, ухватилась за его шикарную гриву и взобралась на блестящую белую спину лошадки, поясняя на ходу:
— Ты, как самый настоящий конь, повезешь меня. Вперед! — И с этими словами лягнула пятками круглые бока лошадки. Лягнула несильно, самую малость, на что Баян отчего-то вдруг взвыл, словно раненый, и поскакал со всех ног, стеная на ходу:
— Это возмутительно! Произвол! Я же маленький!
От страха я вцепилась в пушистые лошадиные уши, изо всех сил стараясь не свалиться с опасного малогабаритного транспорта.
— Баян, ты же конь! Конь — вот и вези! — взмолилась я, втихаря костеря Сатияру за малофункциональный подарок.
— Я создан для созидания, а не для езды! — ворчал пони.
— Вот я и созидаю! К арке беги, не туда, влево!
Путем нехитрых манипуляций с лошадиными ушами я с горем пополам привела Баяна к каменной арке в центре поля. После пяти кругов, нарезанных вокруг портала, пони, наконец, выдохся и остановился.
— Мое бедное слабое сердце не выдержит таких издевательств, — резюмировал он, пока я, кряхтя, слезала на землю. На что я погрозила ему пальцем:
— Не хочешь со мной — оставайся тут! Больно надо!
«Подарочек», очевидно, обиделся. Пони вдруг преобразился: приосанился, гордо откинул челку и проникновенным басом заключил:
— Если бы я мог, я бы еще вчера убежал в зеленые заливные луга к молодым кобылкам.
— Вот и придется тебе меня терпеть, — фыркнула я, совсем как он недавно. Нужно было поторапливаться, потому я прекратила злиться, взяла себя в руки и рассказала Баяну план дальнейших действий. — Порталом я пользоваться не умею, поэтому входим в арку одновременно, чтобы нас не разбросало по разным концам мира.