Ледяной ветер задувал в горный проход, осушая пот, который все еще обильно выступал на теле Ричарда, рубаха его под кольчугой была совершенно мокрой. Его колотил озноб. Он присел на траву и попытался растереть онемевшие от страшной рубки недавнего сражения руки.

Ужасная тяжесть сковала его тело. Да, нелегка эта мужская работа — защищать себя и убивать себе подобных, она высасывала все силы!

Внизу те, у кого эти силы еще оставались, обходили поле боя, разыскивая убитых товарищей, осматривали трупы врагов в тщетной надежде чем-то поживиться. Никому не удалось обнаружить тело таинственного Уэльского Лиса.

Ричард взглянул на небо и удивился тому, какой короткий путь успело совершить солнце по небосклону. Схватка в долине заняла меньше часа. Холод проникал под одежду, и он поплотнее закутался в плащ. Тишина, покой, одиночество — вот о чем взывала его душа, но ему недолго дали побыть наедине с собой.

Трое людей отделились от толпы внизу и приблизились. Он разглядел Жиля, Уильяма… Между ними шел его сводный брат Филипп.

— Вот! Мы нашли его! — торжествующе возвестил Уильям. — Правильно вы надоумили нас, сэр! Он прятался там, в камышах! И, черт побери, на нем ни одной царапины! Жиль молчал. Он явно о чем-то догадывался. Его проницательные глаза изучали лица двух братьев.

— Присядьте, господа, на травку за неимением ковров, — сказал Ричард. — Тебе, Филипп, я обязан жизнью, но, прежде чем отдать дань твоему геройству, я хотел бы узнать, какого черта тебе понадобилось появиться здесь, на этом поле?

— От тебя я не приму никакой благодарности. — Филипп уселся на траве, по-сарацински скрестив ноги. — Я утомился не менее, чем ты, и не прочь отдохнуть. Твои рыцари, словно свинопасы, подгоняли меня, как отбившегося от стада хряка. Если хочешь знать, я уплачивал тебе то, что задолжал. А на вопрос, почему я здесь, я дам ответ, которому ты не поверишь.

— И все же?

— Мне стало известно, что мышеловку на тебя расставил господин де Визи. Но уже несколько недель, как он мне не господин.

— Это не ответ, — холодно заявил Ричард. Филипп дернулся, словно от удара хлыста, а затем замкнулся в гордом молчании.

Пауза затянулась. Снизу доносились стоны раненых и унылая перебранка солдат, которым досталась нелегкая работа в холоде и на ветру — подбирать трупы поверженных врагов.

— Хьюго меня использовал, — выдавил из себя Филипп. — Хоть он и клялся мне в вечной дружбе и говорил много красивых слов, но на самом деле мне давно надо было прозреть… Боже, как я был слеп! Он давно хотел уничтожить тебя, а меня использовал как приманку… как кусок сыра в мышеловке.

— Однако ты сам неоднократно грозил мне.

— Многие подбрасывали в костер хворост.

— Хорошо, покончим с этим, — сухо заключил Ричард.

Но Филиппу прощения было мало. Он воскликнул:

— Я знаю, что в глазах твоих я запятнан и черен, как сама ночь!

— Какого черта ты командовал наемным войском?

— Только по воле случая. Мой приятель Понсейт вел отряд гасконцев через наше поместье. Его конь споткнулся, и парень сломал ногу. Я его отхаживал и отпаивал, а потом, узнав о заговоре де Визи, воспользовался его знаменем и возглавил отряд… чтобы спасти тебя, братец.

— Ты спас меня своими глупыми командами, но угробил свое войско.

Филипп залился краской.

— Когда-то надо сделать выбор, — пробормотал он невнятно, склонив голову.

— Неужто ты поверишь, Ричард, в глупую историю? — в ярости взвился Уильям.

— Охотно верю, что де Визи именно такого придурка послал на всякий случай во главе наемников. В крайнем случае он сошлется на то, что Филипп от ненависти к брату сошел с ума.

Ричард протянул руки, а младший брат инстинктивно опустился на колени.

— Много вздора было у тебя в голове, — произнес Ричард. — Да и я грешен этим. Котел долго кипел, и вся злоба выкипела. Теперь общий суп давай, братец, хлебать вместе. Я готов принять тебя на службу рыцарем. Добро пожаловать ко мне в Уэльс, Филипп! Я был бы рад, если бы ты согласился!

— Они уже близко! — доложил Хейвидд Сел.

Он выбежал, запыхавшись, из лесной чащи. Чтобы опередить колонну, он промчался по звериным тропам и, пробиваясь через густой кустарник, весь покрылся репьем и исцарапал лицо.

— А Ричард? — решилась спросить Элен.

— Он во главе отряда.

Голова у нее закружилась, будто она глотнула крепкого вина. Еще немного, и от радости она вознесется к небесам. Но трезвый голос Оуэна вернул ее на землю:

— А что с Диланом?

Уэльский лазутчик безмолвно развел руками. Вождя мятежников не обнаружили ни среди убитых, ни среди раненых. Взятые в плен уэльские воины упорно отказывались говорить, как и куда скрылся их главарь.

На какое-то мгновение лес, росший по склонам ущелья, — родной ей с детства пейзаж — показался вдруг зловещим, но… из-за поворота явился Ричард — прямо держащийся на коне и, значит, невредимый.

— Я обещал, что вернусь до полудня. Я не запоздал. Она шла рядом с ним… рядом с его боевым конем, держась за стремя и гордо подняв голову.

— Если оглянешься и увидишь сзади меня Филиппа, не удивляйся. Мой братец сегодня спас мне жизнь, и теперь он с нами.

— Спас? А иначе бы… — Элен задохнулась, не в силах спросить, но Ричард опередил ее с ответом:

— Иначе было бы четверо на одного. А Филипп взял на себя двоих.

Тангуин, вероятно, подмешала лекарственный порошок в жаркое, которое подала Элен и Ричарду. Насытившись, они оба сидели друг против друга и молчали.

Старуха возилась с посудой, а Симон чистил меч, кинжал и доспехи хозяина.

— Симон!

Юноша встрепенулся.

— Сходи и посмотри, не закончил ли отец Дилвейн благодарственный молебен по случаю нашей победы. Я хочу поговорить с ним. Пусть он зайдет сюда.

Симон подчинился, и минуту спустя долговязый худой священник, сгибаясь в три погибели, проник в низкий шатер.

— Чем я заслужил твое расположение, святой отец? Я, который убил своей рукой множество славных воинов Уэльса?

Они стояли рядом, чуть пригнувшись, ибо были слишком высоки ростом — один светловолосый, другой — темный и непроницаемый, словно дух ночи, и каждый осознавал свою силу.

— Разве ты не догадываешься, сын мой? Можно ли тебя так называть, Кентский Волк?

— Можно.

— Ты полюбил, а за это прощаются многие грехи. Любовь охраняла тебя не единожды, а много раз…

— Я хотела умертвить его, — призналась Элен, содрогнувшись от жутких воспоминаний.

— Но Господь отвел твою руку, потому что у Него, Всевышнего, есть и свои маленькие пристрастия…

Отец Дилвейн замолк, как бы ожидая, что кто-то задаст ему вопрос. И Элен спросила:

— Какие же пристрастия есть у Господа?

— Среди тьмы, горя и крови, пролитой в ручьи и реки, люди должны создать убежище — не каменные стены оградят их, а любовь. И холодный камень тогда станет теплым, и путник одинокий придет к ним на огонек. А Господь возрадуется.

— Почему же Господь столько раз подвергает нас испытанию? — поинтересовался Ричард.

— А ты, сын мой, неужели хотел бы родиться и умереть праведником? На то душа и дана тебе, чтобы прошла она тяжкий путь и обрела любовь истинную, мир и покой и заслужила себе место в раю. А на земле — где твое место?

— Не знаю, — неуверенно ответил Ричард.

— Тебе Господь уготовил место в чистилище. И чистилище твое — Уэльс.