Глава 1

Крепкий сон Полы Кларксон был прерван в восемь утра, в субботу, звонком Дункана Эли. Бормоча что-то неразборчивое, она перекатилась на край широченной кровати, выключила встроенный в одеяло электрообогреватель и подняла трубку.

– Алло?

– Будьте любезны Майлза Кларксона, – прогудел низкий голос со слабым английским акцентом.

– У телефона его жена, – зевая произнесла она. – Знаю, – отрезал голос. – Я могу поговорить с Майлзом Кларксоном? Это Дункан Эли.

– О! – Услышав имя собеседника. Пола окончательно проснулась. – Одну минутку.

Прикрыв трубку ладонью, она перекатилась на место и коснулась обнаженного плеча мужа.

– Майлз, это он!

– Мм?

– Проснись! Это мистер Эли.

В это утро Майлз Кларксон чувствовал себя неважно. Повернувшись на живот, он натянул одеяло на голову. Пола толкнула его свободной рукой.

– Майлз, перестань!

Он с трудом уселся, зевнул и почесал широкую грудь.

– Боже, который час?

– Восемь.

– Прекрасно, – он протянул руку и взял трубку. – Алло?

С свои тридцать три Майлз не выглядел ни днем старше, чем на той ужасно скучной и нетрезвой вечеринке на 74-й улице, где девять лет назад познакомился с Полой. Он только что демобилизовался после флотской службы, поступил в Джульярдский музыкальный колледж и, мечтая о блестящей концертной карьере, соперничал с талантливыми пианистами его возраста. Пола, недавняя выпускница Миддлбери, нашла юношу симпатичным и «занимательным». За три свидания она уверилась в том, что он самый фантастичный парень из всех, кого она знала. Спустя восемь с половиной лет совместной жизни она придерживалась того же мнения…

– В девять? – округлил глаза Майлз. – Ну конечно, мистер Эли. Нет, я уже кончаю завтракать. До встречи.

Протянув трубку Поле, он выскочил из постели и бросился в ванную.

– Боже, он хочет видеть меня в девять! Может, он спятил?

– Я сварю кофе.

Пола набросила халат и заторопилась из маленькой спальни в холл. Мимоходом, заглянула в детскую. Их семилетняя дочь Эбби крепко спала. Осторожно убрав со лба длинные светлые пряди и сожалея, что у них нет второй ванной. Пола торопливо поднялась по лестнице на второй этаж и, войдя в кухню, поставила на плиту воду.

Вот уже три недели Майлз пытался взять интервью у Дункана Эли, славящегося своей неприязнью к репортерам. Майлз ожидал этого телефонного звонка, рассчитывая понравиться Эли и в результате получить интервью, которое можно будет продать в пределах от двухсот до восьмисот долларов, в зависимости от издания. Поскольку объект предполагаемой статьи – Дункан Эли, котирующийся среди «бессмертных» пианистов наравне с Артуром Рубинштейном и Владимиром Горовицем, проблем с ее помещением не возникнет. Был шанс, что ее купит воскресный «Тайме», и это вполне оправдывало его прерванный сон.

Через пятнадцать минут выбритый и одетый Майлз взлетел вверх по лестнице.

– Как я выгляжу? – спросил он, принимая у Полы чашку черного кофе.

– Шикарно. Ты возьмешь магнитофон?

– Я собирался записать интервью на глиняных табличках. Шучу.

– Ха-ха. А твой фирменный мундштук?

Майлз и Пола слишком много курили и год назад начали пользоваться специальными мундштуками, задерживающими часть смол. К несчастью, она их постоянно теряла.

– Ты не поверишь, но он у меня в кармане.

– Поедешь на такси до Шестьдесят третьей улицы?

– Да. Черт с ними, с деньгами. Пока.

Поставив чашку, он поцеловал Полу и отправился вниз.

– Купи освежающие пилюли! – крикнула она ему вслед. – Твое дыхание ужасно.

– Я тоже тебя люблю!

– Кроме шуток!

Двумя этажами ниже хлопнула дверь. Пола сошла вниз, чтобы умыться. Туалетная комната была небольшой и соединяла их спальню со спальней Эбби. Когда они переехали сюда, ванная оказалась запущенной, но они починили потрескавшийся кафель, выкрасили стены в веселый желтый цвет, повесили новый шкафчик, купили другой занавес для старомодной разлапистой ванны и оживили интерьер плакатами кинокартин с участием Ширли Темпл. Пола возражала против них, но Майлз был старым фанатиком кино и часто напевал мотив «Корабельного Леденца» во время бритья. Пола уступила.

Вымыв лицо лавандовым мылом, она услышала, что в детской одевается Эбби, и задумалась над тем, как быть с ней сегодня. Обычно, когда Майлз занимался дома. Пола работала в собственном магазинчике пляжных товаров на Бликер-стрит вместе со своей владелицей Мэгги Арсдэйл. Сегодня же Майлза не будет, а поскольку предрождественская торговля – самая хлопотливая, и Пола не сможет остаться дома. Да, придется оставить Эбби у Мэгги, нанимавшей для своих трех малышей постоянную няню. Чак – муж Мэгги, был врачом и, проработав ранее несколько лет за гроши интерном, теперь имел неплохой доход. Иногда Поле хотелось, чтобы у Майлза тоже была надежная высокооплачиваемая профессия, хотя бы в медицинской области, вместо постоянного писательского риска и погони за удачей. Но, так или иначе, она смирилась с тем, чем он был: пианистом-неудачником, ставшим писателем, автором одного, неважно расходящегося романа, постоянно подрабатывающим статьями и написавшим шестнадцать полных глав «Великого Американского романа».

Однако, он оптимистичен, и в этом – его достоинство, решила она. Со временем мы сорвем куш побольше, чем Чак и Мэгги – тогда и повеселимся!

Утешившись этой мыслью, она надела серое платье-мини, серые, в тон, чулки и туфли с пряжками; коснулась ушей и шеи каплей любимых духов «Шалимар» и вошла в детскую, чтобы поцеловать Эбби.

* * *

Дункану Эли принадлежал особняк на Шестьдесят третьей улице, между Мэдисон-авеню и Парк-авеню. Вылезая из такси, Майлз с завистью глянул на ряд красивых домов с фасадами, затененными высаженными у тротуара деревьями. Одним из разочарований для Майлза, берущего интервью у знаменитости, было то, что чужой успех всегда напоминал ему о собственной незначительности. Раздумывая над тем, принесут ли ему когда-нибудь его романы известность, обеспечивающую интерес журналистов, он поднялся на четыре ступени ко входной двери и позвонил. Где-то в доме звучала Третья фортепианная соната Прокофьева. Несмотря на слабую слышимость, он узнал блестящую технику и бравурную мощь стиля Дункана Эли.

Дверь открыл бледный, словно покойник дворецкий, впустивший Майлза в длинный холл с черно-белым мраморным полом. В конце его находилась изящная лестница, стену которой украшали старинные гравюры с портретами великих композиторов – от жизнерадостного Вивальди до хмурого Брамса.

– Придется подождать, пока мистер Эли закончит игру, – заметил дворецкий, принимая у Майлза пальто.

Тот кивнул и расположился у высоких двойных дверей, ведущих в гостиную особняка. Через несколько минут соната кончилась и дворецкий проворно распахнул двери. Майлз последовал за ним в огромную, обставленную в строгом модерне комнату, контрастно отличающуюся от традиционного холла. Длинный диван и гладкие стулья были белыми, в точности, как стены и ковер на одной из стен. По замыслу, их белизна драматически противопоставлялась паре огромных черных роялей «Стейнвэй», помещенных торцами друг к другу, и трем гигантским, доминирующим на плоскостях других стен, картинам в стиле «оп-арт». В углу, возле роялей стояли четыре продолговатые скульптуры работы Джакометти, безжизненно «глядящие» на вошедших Майлза и дворецкого. Из-за левого «Стейнвэя» поднялся высокий стройный мужчина, взгляд которого показался Майлзу раздраженным и, возможно, неприязненным. Он решил, что интервью пройдет не столь гладко, как думалось.

Дворецкий представил его и оставил наедине с пианистом. Видя, что Эли все еще стоит у рояля, ничуть не пытаясь разрядить ситуацию, Майлз нервно включил магнитофон и шагнул к нему.

– Вы очень любезны, что согласились принять меня в столь раннее время, мистер Эли, – произнес он, жалея, что не придумал более подходящего вступления.

Приблизившись, он заметил, что когда-то красивое лицо Эли покрывали многочисленные морщинки, а подглазья украшали огромные мешки. Густые белые волосы были напомажены и гладко зачесаны назад, в несколько старомодном богемном стиле. Ростом он был под метр девяносто и, несмотря на восьмой десяток лет, не имел на костистом теле ни унции лишнего жиру. Вдобавок, годы не согнули его. Он стоял у рояля выпрямившись и следил за Майлзом, своей подавляющей самоуверенностью и вызывающей элегантностью напоминая портрет Паганини работы Энгра.

– Я не люблю давать интервью, мистер Кларксон и надеюсь, мы сделаем его кратким.

– Время интервью зависит только от вашего желания, сэр, – несколько обиженно согласился Майлз и протянул Руку, решив, что от беседы придется отказаться, если враждебность Эли не исчезнет. Из собственного опыта он знал, что когда объект отказывается «раскрыться», пытаться писать о нем – пустая трата времени.

Посмотрев на протянутую Майлзом руку, Эли нахмурился. Затем, к удивлению репортера, потянулся к ней и взял – но не для рукопожатия, а для ее осмотра. Молча разглядывая длинные пальцы Майлза, он указал на его левую руку.

– Вы позволите?

Майлз протянул ее, недоумевая, все ли у старика в порядке с психикой. Нетерпеливо схватив ее, Эли вновь осмотрел пальцы. Потом повернул ладонью вверх и прижал к ней собственную ладонь.

– Пожалуйста, вытяните пальцы, – попросил он. Майлз подчинился. – На обеих руках. – Эли осмотрел свои пальцы, наложенные на пальцы Майлза. Кисти казались идентичными, не считая возрастной разницы в коже.

– У вас великолепные руки пианиста, – произнес Эли, отступая. – Когда-нибудь играли?

Перемена настроения старика показалась Майлзу необъяснимой. Тот стал, вдруг, любезным и уступчивым.

– Раньше играл. Вообще-то, я учился в Джульярде и хотел сделать на этом карьеру. К сожалению, критики не разделили моего энтузиазма.

– Критики! Что они понимают? Не стоило принимать это близко к сердцу. С вашими кистями… можете взять двенадцатую?

– Да.

– Я так и думал. Прекрасные руки, прекрасные. Рахмаииновские. – Он кивнул в сторону инструмента. – Не сыграете ли что-нибудь?

– Сыграть? – смутился Майлз. – Я совершенно не в форме…

– Это неважно. Все равно сыграйте. Быть может, Шопена? Вы знакомы с его этюдами?

– Да, но прошло столько времени…

– Прекрасно! Пожалуйста, сядьте. Погодите, я отыщу ноты. Кстати, они вам нужны?

– Нужны.

– Начнем. – Эли выбрал из кипы лежащих на рояле нот сборник этюдов и встал позади.

– Я сыграю четвертый, в до-диез миноре, но предупреждаю, что буду ошибаться.

– Знаю, знаю. Не имеет значения, окажите мне любезность. Не часто попадаются руки, подобные вашим. Майлз справился с этюдом, оплошав во второй части и начал сначала.

– Я говорил, что сыграю плохо, – заметил он.

– Нет, нет, все в порядке. Отлично! Продолжайте… Майлз подчинился, полагая, что перемена настроения у старика, по меньшей мере, обеспечит ему хорошее интервью. Закончив этюд, сыгранный в довольно низком темпе и со множеством погрешностей, он поднял глаза. И увидел стоящую рядом с пианистом женщину лет тридцати на вид, с обворожительно красивым, обрамленным черными волосами, лицом.

– Великолепно, мистер Кларксон! Великолепно! – рассыпался в комплиментах старик. – Роксанна, познакомься с мистером Кларксоном… Моя дочь, госпожа де Ланкрэ. Посмотри на его руки, дорогая. Не правда ли, они исключительны?

Роксанна, улыбаясь, пожала Майлзу руку.

– Вы должны извинить отца. Для него руки – нечто вроде хобби.

– Никаких извинений! – фыркнул Дункан. – Подобные руки встречаешь не каждый день, и они стоят моего волнения. Впрочем, вы пришли сюда не для того, чтобы мы вас обхаживали, а скорее, чтобы обхаживать меня, не так ли? Умасливать и ублажать старину Эли, чтобы тот не оттяпал вам голову как поступает обычно с репортерами?

– В общем, да, – улыбнулся Майлз.

– Что ж, я пущу в ход свое очарование, и вы поймете, что все россказни о Дункане Эли не соответствуют истине: он может быть сладким как патока. Роксанна, попроси Беннета принести кофе. Я усядусь на диване, а мистер Кларксон с магнитофоном – на стул, и я начну болтать, словно заведенный. Ради ваших рук, учтите! Иначе, я был бы просто невыносим. Нам, пианистам, следует держаться поближе друг к другу. Как вас по имени?

– Майлз.

– Ax да, Майлз… Он собирался стать пианистом, дорогая, но позволил критикам запугать себя. Напрасно. Первая заповедь Эли в обращении с критиками гласит: «Если гладить их по спинке, в ответ получишь по зубам. Игнорируй их (это я делаю вот уже пятьдесят лет), и они станут ручными». Вы живете в Нью-Йорке, Майлз, или в этой зеленой потемкинской деревне, называемой Уэстчестером?

– Мы с женой живем в центре, – ответил Майлз, подготавливая магнитофон. – У нас два верхних этажа в старом доме возле площади Шеридана.

– Гринвич-вилидж – хорошо. Прекрасное для жилья место, несмотря на хиппи и туристов. Что ж, а теперь нападайте со своими вопросами. Хотите знать, когда я впервые заиграл на фортепиано? С четырех лет. Первой мелодией, которую я пробарабанил, была «Правь, Британия», а первым любимым композитором – Моцарт. Теперь, спустя семьдесят лет, я все еще влюблен в него по-прежнему – в некотором роде, рекорд. Но Моцарт не надоедает: всегда свеж, остроумен и очарователен. Вам знакома его соната ре мажор для двух фортепиано?

– Я играл ее.

– Прекрасно. Потренируйте партию второго рояля. В следующую субботу у нас вечеринка. Приводите жену, а после ужина мы с вами исполним Моцарта. Или у вас другие планы?

– Пожалуй, нет, – сказал Майлз, снова удивляясь старику. – Мы были бы в восторге, хотя…

– В чем дело?

– Просто, я уже никуда не гожусь, мистер Эли.

– Молодой человек, позвольте судить об этом мне. Уверяю, вы молодцом. С такими руками следует играть, а не брать интервью у древних старцев наподобие меня. Итак, мы сыграем Моцарта и, возможно, я смогу вновь заинтересовать вас музыкой… А теперь – ваш первый вопрос?

* * *

Пола Кларксон и Мэгги ван Арсдэйл закрыли свой магазинчик на Бликер-стрит в шесть вечера и отправились к Мэгги, квартира которой находилась на восьмом этаже кооперативного дома и окнами выходила на площадь Вашингтона. Пола забрала Эбби, увлеченно следившую вместе с малышами Мэгги за приключениями «Мальчика Джунглей» на телеэкране, и они пошли домой. Когда Пола с дочерью оказались у красного кирпичного дома, два верхних этажа которого ей с Майлзом посчастливилось снять пять лет назад, было уже без четверти семь. Доброжелательные гомосексуалисты, владельцы антикварной лавки на первом этаже, как раз запирали двери. Отыскивая ключ. Пола дружелюбно махнула им рукой – как ни удивительно, но звали их Рэндом и Хаус, – затем открыла собственный вход и поднялась вслед за Эбби вверх по узкой лестнице старинного дома. Квартира размещалась как бы вверх ногами: две спальни, ванная и крошечный кабинет – внизу, а кухня и гостиная – наверху. Но это ничуть не мешало, и друзья лишь завидовали их жилью в отдельном райском местечке с контролируемой рентой посреди огромного мегаполиса.

Пола приказала Эбби принять ванну пока она займется ужином и, поцеловав дочь, отправилась на второй этаж квартиры. Майлз уже сидел в маленькой кухне с бокалом. шабли в руке.

– Ну, как твой маэстро? – осведомилась она, целуя мужа.

– Очень мил. Правда, немного помешан на руках, – отвечал Майлз. Наблюдая, как Пола ставила в духовку цыпленка, он рассказал ей о странном утреннем интервью с Дунканом.

– Мне здорово повезло. Знаешь, он был чертовски зол, когда я появился. Но после этой странной истории с руками его словно подменили. Я получил отличнейшее интервью.

– Что ты имеешь в виду, говоря о его хобби? Он в самом деле коллекционирует руки?

– Понятия не имею, – пожал плечами Майлз.

– И он хочет сыграть с тобой на двух роялях на следующей неделе?

– Ну да. Только не спрашивай почему: как будто он не может заполучит для игры лучших профессионалов. Впрочем, это похоже на лесть. Ты не хочешь шерри?

– Нет, благодарю. И пожалуйста, дорогой, не пей так быстро.

Майлз, с насмешливо-пьяной физиономией наполнил бокал.

– Но мне нравится пить. До того момента, пока не услышу легкий «щелчок» в голове…

– Ну ладно. А какова его дочь?

– Госпожа де Ланкрэ? Я бы сказал, что она самая прекрасная женщина на свете, не считая моей собеседницы. Пола уселась за маленький столик.

– Надеюсь, мне еще не пора волноваться? Он засмеялся и потянулся через стол.

– Ни в коем случае. Роксанна прекрасна, но ее присутствие навевает холод. Она следит за отцом словно ястреб: ездит за ним в гастрольные поездки и занимается менеджментом. Судя по тому, о чем она мне сообщила, у нее почти отсутствует личная жизнь.

– А как же мистер де Ланкрэ?

– О, она давно с ним развелась. Лет десять или больше того. Пожалуй, она счастлива с отцом, но они – странная пара. Я все еще не понимаю, для чего ему понадобилось играть Моцарта со мной? С пианистом, дебют которого отличился самыми слабыми отзывами со времен Флоренса Дженкинса…

Хотя Майлз и вспоминал сейчас о дебюте в Таун-холле со спокойной небрежностью. Пола знала, что воспоминания все еще ранили его. У Майлза были все данные для успешной музыкальной карьеры? великолепные руки, одаренность и тонкий слух. Но ему не хватало напористости, готовности заниматься по восемь-десять часов в день. В нем все еще таился мечтатель, полезный в литературной работе, но неприемлемый в музыке. Все это проявилось в непростительно неряшливом дебюте. Она помнила его отчаяние, вызванное неудачей. И помнила, как целых семь месяцев вытаскивала мужа из пьяной апатии, настраивала на новую карьеру, полную новых надежд. Пола всегда испытывала радость от того, что помогла ему, наконец, в литературной работе.

Теперь эти шесть лет упорного труда начали приносить доход, и Майлз находился в преддверии писательского успеха. Но Пола знала, что первой его любовью было фортепиано и, несмотря на желанный успех в литературе, он всегда останется лишь хорошим дублером того, кем мог бы стать.

Поужинав, Майлз уселся за старинное пианино в гостиной и кое-как «прошел» Моцарта. Техника была слабой, пианино расстроено до предела и исполнение казалось, в лучшем случае, любительским.

Ей пришлось согласиться с тем, что Дункан Эли действительно подобрал себе партнера по какому-то странному принципу.

* * *

– Слава Богу, что я не прибавил в весе со школьных лет, – заметил Майлз в следующую субботу, рассматривая себя в зеркале шкафа. Смокинг был старомоден, но сидел хорошо.

– Он тебе идет, – заверила Пола. – Когда ты надевал его в последний раз?

– На вручение адвокатской степени брату Арта Кохена, четыре года назад. А что наденешь ты?

– Никак не могу выбрать между «Мэйнбокер», «Норрель» и «Галанос»…

– Ясно. С приветом Жаклин Кеннеди от Гринвич-вилидж.

– Поэтому я надену платье от Орбаха.

Она извлекла белое красивое платье с отделанным бисером корсажем, за которое выложила в прошлом году сто двадцать долларов. Хотя Пола и могла запросто покупать себе одежду по оптовым ценам, благодаря своим связям на Седьмой авеню, она по-прежнему любила посещать магазины и периодически приобретала понравившиеся вещи за полную стоимость.

– Постарайся выглядеть получше, – посоветовал Майлз, поправляя черный галстук. – Там будет довольно экстравагантное общество и мы не должны казаться слишком бедными родственниками.

Пола промолчала, хотя замечание мужа задело ее. На прошлой неделе Майлз провел две репетиции с Дунканом Эли и каждый раз, возвратившись, уделял пианисту и его дочери слишком много внимания. Он забыл свои мысли о странности этой пары; все было в полном порядке. Роксанна казалась роскошной, мастерство Дункана – фантастическим, их дом – сказочным, а сами они «знали всех, кого стоило знать» и поражали добротой, великодушием и остроумием… Это действовало Поле на нервы, и каждый раз после его похвал, они нравились ей все меньше.

– Тебя не волнует предстоящее выступление? – холодно спросила она.

– Ужасно волнует. Но, по меньшей мере, мне не придется играть по памяти. И еще, Дункан обещал играть громче, если я что-то напутаю.

– Ты уже зовешь его по имени?

– Ну да, – улыбнулся Майлз. – Я всегда на короткой ноге с сильными мира сего. Если позвонят из Белого дома, скажешь, что я в туалете…

Он отправился в ванную и закрыл за собой дверь, как делал всегда, даже если ему нужно было всего лишь почистить зубы, Пола накрасилась, причесалась и слегка надушилась своими любимыми «Шалимар». Ему вовсе не следовало предупреждать ее о том, что необходимо получше выглядеть. Она сразу решила предстать перед господином Эли и его дочерью в наилучшем виде. И не собиралась дать «роскошной Роксанне» повод принять ее, Полу, за провинциалку.

* * *

Когда они вылезли из такси перед особняком Дункана, падал густой снег и Пола оперлась на руку мужа, пока они поднимались по ступеням, ведущим к двери. Майлз позвонил и жестом обратил внимание жены на фасад дома.

– Ну как?

– Очень красивый дом. Эли – его владелец?

– Да.

– Наверное, он стоит целое состояние.

– Он и сам стоит состояния. Кроме четверти миллиона в год, причитающихся ему на проценты от проданных пластинок и за сольные концерты, он сколотил почти четыре миллиона в безналоговых муниципальных акциях. Конечно, кое-что из этого он унаследовал от жены, но все же ясно, что игра на фортепиано может приносить деньги.

– Когда умерла его жена?

– Почти двадцать лет назад. Скоро ты увидишь Беннета, дворецкого, своей чопорностью затмевающего любого английского лорда.

Дверь открыл Беннет. «Как прекрасно, что кое-кто все еще имеет дворецких!» – подумала Пола, не теряющая интереса к «хорошей жизни», доступной в случае удачной карьеры Майлза. Отдав Беннету пальто и сменив обувь, они вошли в гостиную, где находилась дюжина элегантных мужчин и женщин, размещавшихся парами и тройками напоминающих изящные статуэтки работы Джакометти.

Пола просто упивалась этой сценой. Вскоре к ним с улыбкой подошла Роксанна и протянула руку.

– Полагаю, вы – Пола, – заметила она низким теплым голосом. – Роксанна де Ланкрэ. Я в восторге от вашего появления.

– На Роксанне было черное атласное платье в стиле 30-х годов, выгодно подчеркивающее преимущества фигуры. Кожа обнаженных плеч, рук и груди казалась на фоне черного атласа белой словно алебастр; с ее руки свисал кроваво-красный рубиновый браслет. От нее веяло зрелостью, опережающей возраст, легко дающимся очарованием и сдержанной чувственностью. Несмотря на играющую на губах тонкую улыбку, ее фиалковые глаза оставались холодными, и Пола согласилась про себя с замечанием мужа о том, что Роксанна «замораживает» собеседника.

Хозяйка провела их по гостиной, знакомя с гостями. Среди них были: британский посол в ООН с женой, президент одного из крупнейших в стране банков, один из вице-президентов фирмы «Ар-си-эй Виктор», записям на которой отдавал предпочтение Дункан, моднейший музыкальный режиссер с Бродвея, Филип Розен – дружелюбный, лысый и предпочитающий трубку менеджер Дункана, госпожа Агата Ренфру – английская пианистка, принцесса Ина Андраши – шотландская красавица, заполучившая от первых двух мужей дома в Акапулько, Сардинии и Париже, и, наконец, сам Дункан Эли.

Пола удивилась приветливому энтузиазму, с которым ее приветствовал Дункан. Он сжал ей руку и сказал:

– Вот женщина, которую я разбудил телефонным звонком в прошлую субботу.

– Как вы догадались? – улыбнулась Пола. – Вроде бы, я чирикала, словно бодрый воробышек.

– Я не открою вам тайну моей догадки, но поверьте на слово: просто догадался. Вы – симпатичны, Майлз был прав. Роксанна, позаботься о нем, а я хочу побеседовать с его хорошенькой женой. Хотите что-нибудь выпить?

– Пожалуй, шерри. Если есть – Манцаниллу.

– Боюсь, мы не такие любители шерри. Все, что у нас есть – Олоросо.

Пола не любила сладкий шерри, особенно перед ужином, но приняла напиток. Пока Роксанна и Майлз разговаривали с принцессой Андраши и Филипом Розеном, Дункан подвел Полу к белому креслу. Присев рядом, он наклонился поближе. В нем чувствовалась способность полностью концентрироваться на собеседнике – или же притворяться, что он это делает. Пола заметила, что глаза у него были фиалковыми, как у дочери и, как у дочери и, как ни странно, тоже холодными.

– Не могу передать, насколько рад был познакомиться с вашим мужем. Я редко даю интервью, но в тот раз сделал это с удовольствием. Он мне ужасно понравился: прекрасный юноша и огромный музыкальный талант. Нас, старых «боевых лошадок», больше всего волнуют поиски талантов среди молодежи.

Пола недоумевала, с какой стати талант Майлза показался ему выдающимся, когда целый ряд критиков нашел его крайне заурядным.

– Спасибо за добрые слова, мистер Эли. Но я предпочитаю отдать первенство литературному дарованию Майлза.

– Возможно. Я не читал ни единой его работы, но уверен – они великолепны. Впрочем, извините за музыкальное отвлечение. Расскажите-ка о себе: все-все. Я ужасно любопытен и люблю узнавать о людях все, что можно. Вы – не уроженка Нью-Йорка, чувствую по акценту. Массачусетс?

– Почти. Коннектикут.

– Хартфорд?

– Точно, профессор Хиггинс.

Дункан Эли был не просто любопытен, он походил на Великого инквизитора. Во время ужина – оказавшегося восхитительным – он вытягивал из Полы информацию с юмором и тактом, исключавшими какое-либо недовольство собеседницы. Хотя Пола ощущала неловкость, она рассказывала и рассказывала о своих, ныне покойных родителях, о детстве, учебе, встрече с Майлзом и их женитьбе. Затем наступила очередь Эбби, магазина, друзей, наклонностей, политики и еще – об их намерении завести второго ребенка… К тому времени, как они поднялись и вновь перешли в гостиную, где подавали брэнди и кофе Пола выложила все, и, не удержавшись, заметила:

– Я чувствую себя несколько обиженной.

– Почему?

– Вы знаете обо мне все, а я о вас – ничего.

– Этому трюку не трудно научиться под старость, – улыбнулся он. – Впрочем, можете прочитать обо мне в статье мужа и узнать то, что вас интересует. То есть, голые факты. А если хотите узнать по-настоящему, послушайте мою игру. Моя музыка – это я, а мое «я» – в музыке. Вообще, я очень простой человек. Брэнди.

Пола, напротив чувствовала, что он весьма – сложная личность, пытающаяся выдать себя за простака. Ее не покидало странное ощущение, что своими расспросами он преследовал некую хитроумную цель, не ограничивающуюся обычным интересом к партнерше по ужину. Да, хитроумную цель. Она решила, что Дункан Эли – хитроумный человек.

Место Майлза за ужином было рядом с Роксанной. Сейчас он присоединился к сидящей на длинном диване жене.

– Как ты находишь угощение? – прошептал он. Она заметила, что от него пахнет вином и надеялась, что это не повлияет на его игру.

– Джулия Чайлд упала бы в обморок от восторга.

– А Романи-Конти! Знаешь, сколько такая штука стоит?

– Я знаю, что тебе следует выпить кофе, иначе ты испортишь музыкальную часть. О чем вы так мило беседовали с Роксанной?

– О, она задала массу вопросов, касающихся меня. Ты понимаешь.

– Понимаю. Большой Папа тоже пропустил меня через мясорубку. Тебе не кажется, что они – шпионы или что-то в этом роде?

– Определенно. Агенты, пытающиеся выяснить, каким образом мы ввозим в страну контрабандный гашиш. Тс-с-с! Маэстро собирается играть.

По обычаю, заведенному в доме Дунканом, он всегда играл после ужина. Когда гостям подали брэнди и кофе, он приблизился к левому «Стейнвэю» и уселся за него. Гости наблюдали в манере истинных меломанов, приглашенных на музыкальный пир.

– Обычно мы начинаем с Баха и заканчиваем Стравинским, – заметил хозяин. – Но сегодня вечером я пересмотрел эту последовательность. Впрочем, я не собираюсь исполнять ничего современного: подобные вещи слишком тяжело воспринимаются на полный желудок. – Смех. – Поэтому я начну с чего-нибудь «сочного», а затем возвращусь к Моцарту, при чем в этот момент ко мне присоединится юный господин Кларксон, на пару с который мы исполним сонату для двух фортепиано ре-мажор… Но для начала – немножко Листа-Бузони. «Мефисто-вальс»!

Гости взволнованно зашептались, зная, что это – одна из любимых, бравурных пьес Дункана. Наступила тишина. Пола не могла не поразиться той легкости, с которой старик управлял зрителями, не взирая на их количество. Казалось, он обладал сверхъестественной способностью общения с публикой и манипулирования ею – именно это выделяло звезду из ряда заурядных исполнителей. Он впился в клавиатуру взглядом, будто хирург, собирающийся сделать первый надрез. Затем, в точно рассчитанный миг, склонился к инструменту и атаковал ре-диез. Рояль словно запульсировал нервными, вальсирующими звуками «ми», с резким, на ударных долях, ре-диезами, мелодия лилась мягко и таинственно, напоминая настройку таинственного колдовского оркестра на Лысой горе. Затем добавились си-минорные аккорды, с замогильными, напоминающими эхо, пятыми ступенями. Вот на пятые доли ми-минора легли диссонирующие фа-диезы и до-диезы и мелодия расширилась до маниакального резкого вопля, и тут же вновь – тема вальса. Мелодраматическая пьеса из девятнадцатого века, прозвучавшая бы вполне заурядно под руками менее талантливого артиста, приобрела вдруг удивительную свежесть и энергию в исполнении Дункана. Мелодия кружилась, дымила, вопила и грохотала, заставляя забыть обо всем на свете. Дункан мастерски извлекал из инструмента любые эффекты. Казалось, его чувственные легато в пассажах doice amoroso, напоминающие фейерверк, великолепие звука в vivace fantastico и ударная мощь октав brutalemente вызывают из рояльных струн самого Мефистофеля. Перед Полой возникали образы визжащих на шабаше ведьм, кружившихся в сатанинском экстазе, завершающемся пороксизмом извращенной демонической похоти. Пьеса закончилась буйным финалом и слушатели застыли, словно пораженные громом… Затем разразились аплодисментами.

– Боже, – шепнул Майлз, – это все равно что услышать самого Листа!

Казалось, он робеет словно мальчишка.

Дункан, повелитель аудитории, встал, осушил мокрый от пота лоб, улыбнулся аплодисментам и поднял руки, призывая к тишине.

– Если играешь Листа, можешь пренебречь физкультурой. – Смех. – А теперь пьеса поспокойнее: Шуберт, ля-мажор.

– Он уселся и углубился в прозрачность сонаты с нежностью, в которую невозможно было поверить после предыдущего сатанинского фейерверка. Глаза Полы медленно блуждали по прекрасной, комнате, заполненной прекрасной публикой и прекрасными звуками. Теперь она понимала, почему Дункан Эли произвел на Майлза столь сильное впечатление. У этого артиста могли быть свои странности и причуды, но несомненно, он вел необычайно блестящий образ жизни.

Взгляд задержался на Роксанне, сидящей в одиночестве позади всех. Роскошное, облаченное в атлас тело казалось расслабленным, холодный взор фиалковых глаз – прикован к отцу. Хотя сейчас они не были холодными. Скорее, горячими.

У ног ее свернулся большой черный Лабрадор. Животное было прекрасно – огромное, мощное и гладкое, с шерстью, своим атласом напоминающей платье хозяйки.

Собака смотрела прямо на Полу.

И та вдруг, ощутила непонятный холод.

* * *

Майлз играл плохо.

Он нервничал и слишком много выпил. Хотя ошибки не резали слух, техника и звук были слабыми. В сравнении с мастерской трактовкой Моцарта Дунканом, Майлз выглядел новичком. Но по окончании пьесы Дункан рассыпался в восторженных похвалах:

– Восхитительно! Поглядите на эти руки! Поглядите же! Истинный Рахманинов!

В этот момент «рахманиновские пальцы» вставляли в мундштук сигарету и нервно чиркали спичкой.

– Вы слишком много курите, – укоризненно заметил Дункан. – Человеку с вашим талантом следует заботиться о своем теле. Сигареты могут убить вас – не верьте надписям «вредно» на коробках: просто-напросто убить. Немедленно погасите эту дрянь и никогда не закуривайте вновь! Слава Богу – я никогда не курил.

Вряд ли эти слова благотворно повлияли на самочувствие Майлза. Закашлявшись, он добавил к перечню своих пороков порцию брэнди.

Еще через три порции он совсем стушевался, и Пола решила, что им пора уходить. Дункан снова усадил ее на диван и продолжал расспрашивать, но она, наконец, поднялась и протянула руку.

– Мистер Эли, я в восторге от нашей встречи…

– Неужели вы уходите?

– Боюсь, да. Я обещала девушке, присматривающей за ребенком, вернуться к полуночи и не смею подвести ее. Мне было очень приятно познакомиться с вами и вашей дочерью и понравилась музыка. Большое спасибо.

Вскочив на ноги, Дункан обнял ее за талию и проводил до двери.

– Я восхищен вашим приходом, дорогая. Восхищен. А вот и супруг! – Дункан взял за руку подошедшего Майлза. – Прекрасный пианист и прекрасный человек. Вы еще не закончили свою статью, Майлз?

Тот сонно кивнул. Пола знала, что от пьяного ступора его отделяла лишь одна порция брэнди.

– Завтра я напечатаю статью на машинке.

– Мне хотелось бы прочитать ее перед отправкой в журнал.

– Ну конечно же. Затем мы пошлем ее в «Тайме», и там ухватятся за нее обеими руками.

Он икнул. Пола вздрогнула.

Они уже надевали обувь и пальто в холле, когда появилась Роксанна, сопровождаемая черным Лабрадором. Улыбаясь своей чудесной улыбкой, она пожала Поле руку.

Рада была с вами познакомиться, хотя, к сожалению, нам не удалось поговорить.

– Поэтому что я монополизировал ее, – усмехнулся Дункан. – Кстати, вы не знакомы с Робином? Поди сюда, Робин. – Он присел на корточки и потянулся к огромному псу. Тот завилял хвостом и лизнул хозяйскую руку. – Ну разве не красавец? Робин – это миссис Кларксон.

Пола хотела погладить пса по голове, но тот глянул на нее и зарычал. Она отдернула руку.

– Не стоит пугаться, – успокоил Дункан. – Он всегда рычит на незнакомых, пока не привыкнет к ним.

Пола выдавала из себя улыбку, хотя предпочла бы не дать Робину повода привыкнуть к себе.

Откинувшись на сиденье такси, несущегося сквозь плотную пелену снега по Парк-авеню, Майлз сонно пробормотал:

– Ну как они тебе нравятся?

– Очень симпатичны, – ответила Пола.

Но она солгала. Несмотря на дружелюбие, обаяние и гостеприимство, они ей не понравились. Совершенно не понравились.

* * *

Когда Майлз расплачивался с няней, он уже начинал трезветь. Приняв Бромо-Зельцер, он разделся и улегся в постель рядом с женой. Минуту-другую курил, разглядывая потолок. Пола тоже закурила, использовав спичку из «книжечки», взятой в гостиной Дункана. Та была черной, с тисненными красными инициалами Д.М.Э.

– О чем ты думаешь? – спросила она, кладя спичку н прикроватный столик.

– О том, почему некоторым удается то, что не доступно другим.

– Тебе удастся, – шепнула она. Потом склонилась к нему и, положив голову на его обнаженную грудь, нежно провела пальцами по гладкой коже. – Придет день, когда у тебя будет все, что имеет он…

Майлз промолчал. Затем погасил сигарету и обнял жену. Он был нежен и неагрессивен, как всегда. И Поле это нравилось. Она не считала себя особенно сексуальной женщиной, но лаская ладонями сильное, красивое лицо Майлза и ощущая тепло его мускулистого тела, получала ни с чем не сравнимое чувство покоя и наслаждения. На секунду она представила себе, что те же чувства к нему испытывает Роксанна. В этот вечер хозяйка явно вышла за рамки вежливого интереса к гостю. Но Пола отбросила эту мысль: хотя на приеме не наблюдалось потенциальных любовников, она не сомневалась, что в личной жизни Роксанны их хватало с избытком. Подобным чувственным и прекрасным созданиям не требуется ходить с протянутой рукой. Кроме того, Майлз всегда отличался верностью и постоянством, по натуре он не был искателем приключений. И Пола решила, что беспокоиться ей не о чем. Она надеялась на него.

– Майлз, – прошептала она после их близости. Он повернулся на правый бок; как делал обычно перед сном.

– Что?

– Я «лю» тебя.

– М-м. И я тебя «лю». Чао-чао. Через минуту он мирно похрапывал.

 

Глава 2

В студенческие годы Мэгги ван Арсдэйл делила с Полой комнату в Миддлбери. Позже, когда они возобновили дружеские отношения в Нью-Йорке, Мэгги предложила Поле заняться вместе с ней бизнесом. Вначале это предложение показалось пустой болтовней, но в конце концов они выложили по три тысячи долларов – доля Полы досталась ей от маленького поместья отца – и арендовали склад на Бликер-стрит, к западу от Седьмой улицы, открыв магазин под названием «Бич Бам» (цены конца 60-х годов были значительно ниже нынешних). Они торговли обычными пляжными принадлежностями, а также некоторыми новинками, дизайн для которых придумывала сама Мэгги. Хотя Бликер-стрит не находилась вблизи пляжа, через год подругам удалось рассчитаться с долгами, а через два – прибыль уже составляла по две тысячи долларов на каждую. Мэгги обладала остроумием, изобретательностью и гораздо большей агрессивностью, чем Пола. Эта общительная блондинка уже поговаривала об открытии филиала на окраине города.

– Не раньше чем прибыль достигнет пяти тысяч на каждую, – сказала Пола, относящаяся, в отличие от Мэгги, к дополнительному риску и ответственности с опасением.

– Значит, нам уже следует подыскивать помещение, трусишка, потому что именно столько мы и заработаем в этом году, – убеждала Мэгги. И судя по тому, как шла предрождественская торговля, она говорила правду.

Впрочем, в понедельник, после вечеринки у Дункана, торговля шла вяло. К половине шестого они готовы были закрыться.

– Куда, черт побери, провалились все покупатели?! – бушевала Мэгги, глядя из-за празднично украшенной витрины на опустевшую ушицу.

– Понедельник всегда пуст, – заметила Пола.

– Но не за две недели до Рождества и не в такую теплую, ясную погоду.

– Именно из-за этой слякоти люди и сидят по домам. Кому хочется брести по грязному, тающему месиву?

Через пять минут в дверь вошел Дункан Эли. Со свойственным ему обаянием старик объяснил Поле, что, будучи в Гринвич-вилидже, решил заглянуть в ее магазин. Мэгги, с трудом скрывая волнение от появления такой знаменитости, показала ему все, достойное внимания. К ее восторгу, он накупил на сто пятьдесят долларов подарков, включая шестидесятидолларовый пляжный халат для Роксанны.

– Я всегда валяю дурака на Рождество, – признался он, выписывая чек, в то время как Пола и Мэгги заворачивали покупки в подарочную упаковку. – Хотя мне следовало бы его ненавидеть.

– Ненавидеть? Почему?

– Потому что мой день рождения – двадцать четвертого декабря. Можно представить себе более неудачный день? Я лишил себя всех подарков ко дню рождения. Погодите: ведь вы с Майлзом живете где-то неподалеку?

– В трех кварталах.

– Полагаю, в таком случае, вы не откажитесь со мной поужинать? Неподалеку есть чудесный армянский ресторан – вы любите армянскую кухню?

– Большое спасибо за приглашение, мистер Эли, – заколебалась Пола.

– Дункан.

– Дункан. Но к сожалению…

– К сожалению? А, знаю: нет няни для ребенка. Но это не проблема. Мы возьмем вашу дочь с собой. С удовольствием с ней познакомлюсь.

Поле не понравилось его появление в магазине и не хотелось быть обязанной еще за одно угощение. Поэтому она сама пригласила его на ужин и, к ее раздражению, Дункан с охотой согласился.

– Но я приготовлю его своими руками, – добавил он.

– Не глупите…

– Это мое желание. Пища – одно из моих хобби. Нет уж, поскольку вы меня не ждали, позвольте приготовить ужин целиком. Я настаиваю, миссис Арсдэйл, – моя машина снаружи, не отвезти ли вас домой?

Мэгги с готовностью согласилась. Они закрыли магазин и Беннет отнес покупки к сияющему черному «роллс-ройсу».

– Прекрасная машина! – заметила Мэгги, влезая на заднее сиденье.

– Да, возможно, у англичан – не все ладится, но они пока еще побивают нас в автомобилях, шотландском виски и твидовой материи. А также в музыке. Многие наиболее интересные молодые композиторы – англичане… Беннет, адрес миссис ван Арсдэйл: тридцать пять, Вашингтон-Сквер, Уэст. Затем мы возвратимся на Бликер-стрит, чтобы закупить продукты. Пищу в Нью-Йорке лучше покупать в Гринвич-вилидже, не считая рынков девятой авеню. Потому что местные итальянцы всегда добиваются наилучших поставок…

Пола тайно опасалась, какое впечатление произведет на Дункана их старомодная кухня. Но его, казалось, совершенно не смутила теснота, старинные плита и холодильник. Поставив на пол туго набитые бумажные пакеты, он выпроводил ее:

– Для начала предоставьте мне двадцать минут. Потом я выйду, выпью рюмочку и вы покажете мне квартиру.

– Вы уверены, что справитесь без меня?

– Абсолютно уверен. Я люблю заниматься музыкой и готовить в одиночку. А теперь – уходите! И расслабьтесь, сегодня вечером вы отдыхаете.

Он закрыл дверь, а Пола направилась в гостиную, пытаясь заставить себя не сердиться на его вторжение. Через двадцать минут он появился с улыбкой на морщинистом лице и с закатанными рукавами рубашки.

– Минута-другая, и вы ощутите весьма приятный запах. Вам не помешало бы увеличить полезную площадь вокруг плиты.

– Ну конечно, – согласилась Пола, обеспокоенная тем, что ему, все же, не понравилась кухня.

– Но гостиная великолепна, просто великолепна. И тот световой люк! Когда-то здесь была студия?

Он оглядел большую, просторную комнату, в которую Пола и Майлз вложили столько времени, любви и свободных денег. Она надеялась, что он приметит найденный ею на Второй-авеню французский столик, белые, собственноручно подрубленные занавески или нелегко давшиеся Майлзу книжные полки. По меньшей мере, надеялась услышать пару слов о сюрреалистической картине некоего корейского художника, в которую они вложили деньги, надеясь на последующее признание его таланта, хотя этого не произошло. Но Дункан отметил лишь довольно грязный световой люк.

Пола ужасно гордилась некогда запущенной квартирой, превращенной ими в очаровательное элегантное гнездышко, поэтому ее задело слабо замаскированное комплиментом безразличие Дункана.

– Да, видимо, студия, – сказал Майлз, наливая ему виски.

– Когда-то я жил в Вилидже и любил это местечко, люблю до сих пор, считаю одним из лучших в городе районов, хотя, пожалуй, жизнь здесь подорожала – но не это же главное?

Наряженная в красное платьице Эбби с интересом разглядывала знаменитого пианиста. Несмотря на присущую ей застенчивость в общении с незнакомцами, она собралась с духом и сказала:

– Я видела вас однажды по телевизору, мистер Эли.

– Неужели? Когда? – спросил он, улыбаясь словно родной дядюшка.

– Пару месяцев назад. Вы играли какую-то симфонию. Вы знаете Леонарда Бернстайна?

– Разумеется, знаю.

– Мне кажется, он замечательный.

– Я тоже в восхищении от Ленни. А ты любишь музыку?

– О, да. Особенно Битлз.

«Чего он добивается?» – спрашивала себя Пола, слушая доброжелательную болтовню Дункана и его вопросы к Эбби, касающиеся школы и друзей – наподобие тех, что он задавал родителям. Пола явственно ощущала нарочитость его очаровательных манер. Похоже, он изучает нас, думала она. Вот именно, изучает.

Но зачем?

* * *

Ужин состоял из филе палтуса под необычным кэрри, риса свежего мексиканского горошка и салата с изюмом и дополнялся десертом – роскошным французским заварным кремом, украшенным ягодами клубники. Добавкой к пиршеству послужили купленные Дунканом три бутылки Гермитидж-Бланк шестьдесят второго года изготовления. Пола недоумевала, каким образом ему удалось справиться на кухне с подобной легкостью, но вынуждена была признать, что филе – лучшее из всех, которые она когда-либо пробовала. Даже на Майлза, предпочитавшего простую пищу, типа картофеля с бифштексом, еда произвела впечатление.

За ужином Дункан продолжал расспрашивать их.

– Расскажите-ка о своем романе, – попросил он Майлза, повторно наполняющего бокала. – У него хороший сюжет? Вот что мне нравится, приключения, интриги и напряженность. Я не особенно люблю «интеллектуальное чтиво».

– Вообще-то, замысел довольно сложен, – ответил Майлз. – Фактически, настолько сложен, что я и сам несколько потерялся.

– В чем заключается сюжет?

– Это история американской семьи на протяжении трех поколений. Она прослежена от начала века и вплоть до наших дней.

– Похоже на «Сагу о Форсайтах».

– Да, немного. Подобные романы, пожалуй, вышли из моды, но мне они нравятся. Конечно, для быстрой распродажи я ввел в роман много секса.

– О, чем больше секса, тем лучше! За это я люблю книги Иэна Флеминга – действие, напряженность и секс. Однажды я встречался с Флемингом. Очень интересный парень. Как называется ваша книга?

– Рабочее название «Темная сторона луны», но я поменяю его на лучшее.

– А чем оно плохо? Думаю, оно подходит. Нечто – как принято обозначать среди критиков – «двусмысленное».

– Или нечто бессмысленное. Дункан вытер губы.

– Если нуждаетесь в издателе, то Сидней Рэймонт один из лучших моих друзей. Рад буду замолвить за вас доброе словечко.

– У меня уже есть издатель.

– Но Сидней Рэймонт не обычный издатель. Имейте в виду, если он вас берет, книга получает наилучшую рекламу и презентацию. Он может «сделать вас».

Майлз глянул на Полу. Та догадывалась о чем он думал. Рэймонт – заманчивая приманка для любого писателя. Она повернулась к Дункану.

– Проблема в том, что Майлз обещал роман людям, которые в прошлом году издали его детектив.

– Они выплатили ему аванс под гонорар?

– Нет…

– Тогда у него нет перед ними никаких обязательств, не так ли?

– Думаю, они есть.

– Чепуха дорогая моя. Во всем, что касается творчества, а труд музыканта я расцениваю почти наравне с писательским, ваша первая обязанность – перед самим собой. Если Майлз получает шанс познакомиться с лучшим издателем в стране, он не должен его упускать. Впрочем, выбор за вами. Кажется, на кухне осталась еще одна бутылка. Не закончить ли ужин салатом?

Дункан ушел за вином, а Пола задумчиво смотрела на зажженные на столе свечи. Ей не понравилось вмешательство старика в литературную карьеру Майлза, хотя поневоле приходилось выразить ему благодарность за дружескую помощь. Еще больше ей не нравились его циничные рассуждения, но следовало признать, что в них содержалась немалая доля истины. Единственным и как ни странно, страстным желанием Полы было выпроводить Дункана из дома и никогда не встречать его вновь.

Он принес последнюю бутылку вина и наполнил бокалы.

* * *

За кофе Дункан вновь заговорил о Сиднее Рэймонте:

– Каждый год я устраиваю дома новогоднюю вечеринку. Терпеть не могу встречать Новый год где-либо вне дома – слишком много пьяных – поэтому я приглашаю гостей к себе. В общем, Сидней с женой будут у меня; почему бы не придти и вам обоим? В крайнем случае, это знакомство не помешает.

Майлз посмотрел на жену и по ее нахмуренным бровям понял, что она не согласна. Она перевел взгляд на Дункана.

– Мы с удовольствием придем.

– Отлично. Вы знаете «Итальянский концерт» Баха?

– Когда-то знал.

– Посмотрите партитуру. Мы сыграем его, чтобы повлиять на Сиднея. Он любит Баха.

– Но… – вырвалось у Полы, однако она тотчас смолкла. Дункан глянул на нее и улыбнулся. Две почти догоревшие свечи освещали его морщинистое лицо снизу, придавая ему зловещее выражение.

– В чем дело, дорогая? У вас другие планы на Новый год?

– Нет, просто… – Ей хотелось крикнуть: «Оставьте нас в покое!», но вместо этого она выразила сомнение насчет того, сможет ли найти няню:

– Сделать это на праздник будет сложно.

Дункан рассмеялся:

– Снова няни! Иногда мне кажется, что они покоряют весь мир.

– Покоряют? – возразил Майлз. – Да они уже покорили. Но у нас еще есть время, и я уверен – мы сможет раздобыть няню среди студентов университета, если не сможет придти наша Анжелотти.

– Хорошо. Итак, решено. Будет много шампанского, икры и музыки. Гарантирую прекрасный отдых. Что ж, ужин чертовски удачен – не боюсь в этом признаться. Вероятно, вы уже заметили, что я не в ладах со скромностью.

«Если ты хороший пастух, смело играй на своей дудке» такова моя поговорка. Ибо никто не сыграет на ней лучше тебя – верно?

* * *

После ухода гостя, Майлз набросился на жену:

– Что это на тебя, черт побери, нашло? Она мыла посуду в маленькой раковине.

– Не думаю, чтобы на меня что-то нашло.

– Перестань. За весь вечер ты и пары слов не сказала. И явно дала понять, что не желаешь идти к нему на Новый год – у тебя это будто на лбу выжжено. В чем дело?

Пола осторожно сложила тарелки Веджвудского сервиза, оставшегося от бабушки.

– Просто я не понимаю, чего он добивается, и меня это беспокоит, – Кто говорит, будто он чего-то добивается?

– Я. Я не верю, что человек с положением Дункана Эли вдруг может заинтересоваться людьми нашего типа. Это бессмыслица!

– А тебе не приходило в голову, что мы могли ему понравиться?

– С какой стати? Мы вдвое моложе, более того – мы ничтожества. Для чего приглашать нас в свое маленькое очаровательное общество знаменитостей и всячески ублажать? Ты слышал, как он проповедовал эгоизм…

– Он сказал: «Первая обязанность – перед самим собой».

– Это означает эгоистичность. Он – эгоист, хотя и пытается как-то маскироваться. Так почему же ему выгодно нас ублажать? Не верю, что из-за нашего остроумия, обаяния, таланта и прочих достоинств. Ведь по сути дела, мы не настолько обаятельны. И зачем он нас изучает? А именно этим он и занимается, задавая миллионы вопросов и буквально залезая в ящики стола. Зачем?

– Потому что знает, что у нас – ключ к секретному пентагоновскому шифру.

– Перестань шутить!

– Перестань сама. Он симпатизирует нам, вот и все! Для чего поднимать суматоху?

Подойдя к Майлзу, Пола положила ему на плечи руки.

– Эй, у тебя мокрые ладони…

– Знаю. Все равно, поцелуй меня.

Он повиновался. Она уселась к нему на колени.

– Извини. Может, я и создаю суматоху из ничего. Но у меня от него мурашки бегают.

– Мурашки и Дункан эли – несовместимы.

– Для меня – напротив.

– Ладно, пусть будут мурашки. Он – Дракула. И хочет крови.

– Если брать в расчет его болтовню о предпочтении секса в романах, возможно, он хочет заполучить наши тела. Мое или твое.

– Вижу он совсем задурил тебе голову, – тихо присвистнул Майлз.

– По крайней мере, в этом случае все бы прояснилось, не так ли?

– Допустим, он охотится за тобой, но при чем здесь я? Ха-ха. У Дункана была репутация одного из самых бойких юбочников. Может, сейчас он уже растерял свою прыть, но все еще любит девушек.

– Ну хорошо, а как насчет Роксанны? Держу пари, она не прочь заманить тебя в свои сети.

– Выглядит заманчиво.

– Майлз!

– Брось. Ты знаешь, что я не юбочник. Вдобавок, если понадобится любовник, то бегать за ним не придется. Ведь она не лишена некоторой привлекательности…

– Знаю. Именно это и заставляет меня нервничать.

– Не стоит. Они всего лишь обычные приветливые люди – и точка. Такие типы все еще встречаются, даже в Нью-Йорке.

Пола слезла с его коленей и вернулась к раковине.

– Все же мне бы хотелось, чтобы они оставили нас в покое, кроме того, ты отвлекаешься от романа ежедневными упражнениями на рояле.

– Не так уж много я упражняюсь.

– Майлз, вспомни! Я – Пола. Пола, которая все видит.

И приходя домой, находит на пианино пепельницу, забитую сигаретными окурками, причем пепельница у пишущей машинки – пуста, словно карман нищего. Мы достаточно поиграли в бирюльки на прошлой неделе, не закончить ли на этой? Роман гораздо важнее вашей игры дуэтом с Дунканом Эли.

Майлз помрачнел, как обычно, когда речь заходила о его самодисциплине.

– Ну, а если он познакомит меня с Сиднеем Рэймонтом? Разве это менее важно?

Нет, если у тебя не будет готового романа, чтобы показать ему. Господин Рэймонт не станет печатать шестнадцать глав.

Оба помолчали; Пола продолжала управляться с посудой, а Майлз погрузился в раздумье. Ей не хотелось пенять ему за неоконченную работу, но она чувствовала, что в данный момент это оправдано. Через пару минут Майлз стряхнул с себя грусть и, подойдя к раковине, обнял жену.

– Не беспокойся. Старая муза уже бьет копытом. На этой неделе я сделаю еще три главы.

– Обещаешь?

– Честное скаутское. Ты согласна помириться с Дунканом Эли, старым юбочником?

Она поставила в раковину, последнюю тарелку.

– Хорошо. Перемирие с Дунканом Эли.

– Глянь, Поли! У тебя на кухне голубь – настоящий голубь мира!

Посмотрев на пустой стол, она со смехом обернулась.

– Ты чокнутый, но на тебя невозможно сердиться.

– Осторожнее со своими мокрыми руками…

– Поцелуй же меня, болван! Унеси меня прочь от мелочных дрязг в свою палатку, поставленную в пустыне, и полюби как следует!

– А может, снизойдешь до спальни? Она поцеловала его, расслабленно ощущая настойчивость его губ.

– Сойду вниз, как только закончу, – промурлыкала она.

– Забудь эти проклятые тарелки!

– Уговорил, – она пробежала ладонью по густым черным волосам. – Майлз, я люблю тебя.

– Я тоже. Чао-чао. Но если ты при этом не полощешь мои волосы в грязной воде.

Оставив посуду в раковине, она пошла следом за ним вниз, в спальню.

 

Глава 3

Владельцы магазинов превзошли самих себя, украшая витрины к Рождеству. «Сакс» выставил огромную сверкающую елку вместо привычного органа, а расположенный напротив «Рокфеллер центр» превратился в веселую ярмарку в стиле барокко, с доминирующей над ней гигантской елью. Однажды вечером, отправляясь за покупками. Пола захватила с собой Эбби, чтобы показать ей сверкающий городской центр. А на днях утром она вышла из «Бич Бама»: чтобы купить кое-что по секрету: настояв, чтобы Майлз потратил не более сотни, Пола ухитрилась скопить на Рождество двести долларов. И теперь она купила ему в «Картье» пару золотых запонок и три рубашки у Брукса. Затем отправилась в магазин Шварца и приобрела роскошного игрушечного пуделя для долларов она пустила на книги, игрушки и симпатичное коричневое пальто для дочери. Разорившаяся, но счастливая, она вернулась в «Бич Бам» с надеждой заработать немного денег.

Она больше не заговаривала с Майлзом о Дункане Эли, решив, что, вероятно, была несправедлива к человеку, которого не в чем было упрекнуть, не считая излишнего любопытства. И чем больше она думала о встрече с Сиднеем Рэймонтом, тем больше нравилась ей эта идея. Пола знала цену нужным связям в издательском мире. Впрочем, она догадывалась, что Майлз все еще валяет дурака. Он набрасывал окурки в пепельницу рядом с пишущей машинкой, но ее не обмануть. Однако, сейчас Рождество, и он уже довольно долго работал над романом, – возможно, будет лучше, если он немного отвлечется. У Полы хватало ума, чтобы понимать, что никто не в силах заставить писателя работать, если ему не хочется.

Пола прочла статью Майлза, предназначенную для журнала «Тайме». Она была живой и интересной, представляя собой получасовой разговор с Дунканом. Диалог перемежался биографическими данными: рождение пианиста в Лондоне в 1893 году, его учеба у Мандичевского, известность в качестве «вундеркинда», блестящий дебют в канун первой мировой войны, работа в британской разведке в войну, триумфальное возвращение к музыкальному поприщу, первая женитьба – на француженке, завершившаяся разводом, и вторая – на американке с последующей поездкой в Нью-Йорк в 20-е годы и «американизацией», смерть второй жены и рождение образа «великого старого маэстро фортепиано».

Несмотря на интересный материал, Пола чувствовала, что нечто, не поддающееся определению, было опущено. В очерке присутствовал Дункан Эли, привычный публике и играющий роль любимца. Настоящего Дункана там не было.

Но где он, подлинный Дункан Эли? Этого Пола не знала.

* * *

Утром двадцать первого они с Майлзом отправились в аэропорт Кеннеди, чтобы встретить его мать. Жанет Кларксон – динамичная блондинка, схоронившая трех мужей, жила в Форт-Лодердейле и занималась продажей домов, одновременно приглядывая себе мужа номер четыре. Она ежегодно приезжала на Рождество к сыну в Нью-Йорк. И ежегодно сходила с самолета загорелой и пошатывающейся, словно зомби, благодаря проглоченному перед полетами для подавления страха немыслимому количеству транквилизаторов.

– Слава Богу, что вы меня встретили! – задыхаясь, выдавила она, когда Майлз подхватил ее под руку. – Еще один «либриум», и мне конец.

– Как прошел полет?

– Ужасно. Трясло всю дорогу. Вдобавок, там оказался некий злой человечек, замышляющий, как мне показалось, захватить самолет и угнать нас на Кубу. Если не сглуплю, то отправлюсь обратно на автобусе. Кто-нибудь слышал о захвате автобуса?

В тот же вечер Жанет пришла к ним пообедать и помочь подготовить к празднику купленную Майлзом елку. Эбби обожала бабушку и с трудом подавляла желание поскорее сорвать красные и зеленые обертки с больших рождественских подарков, привезенных для нее феей-крестной из Форт-Лодердейла. Чтобы успокоить Эбби, ей поручили укрепить на ветках шведских деревянных ангелочков и стеклянные шары. Украшение заняло три часа. Когда все было готово. Пола включила гирлянду из крошечных белых лампочек. Елка ожила, и Эбби восторженно заохала. Потом мать спросила, знает ли юная леди, который час, и дочь, стоически приняв удар судьбы, позволила уложить себя в постель.

– Ей Богу, своими подарками вы принесли Эбби настоящее Рождество, – заметила свекровь, вернувшаяся из детской Пола. – У нее сейчас одна тема разговора – о бабушке.

– Скорее, она дарит Рождество мне, – возразила Жанет, пробуя шотландское виски. – Кстати, она сказала, что не прочь получить собаку. Я подумала, что прежде чем удовлетворить ее просьбу, мне следует посоветоваться с вами.

Майлз поднял руку.

– Никакой собаки – и точка. У нас не хватит для нее места. И меньше всего мне хотелось бы прогуливать щенка по кварталу каждые десять минут.

– Ну хорошо, никаких собак… Были ли у вас на прошлое Рождество друзья Эбби?

– Да, вместе с родителями, – ответила Пола.

– Пожалуй, это великолепно. Ей это понравилось… Кто такой Д.М.Э.?

Взяв черную спичечную книжечку, принесенную Полой из дома Дункана, она зажгла сигарету.

– О, должно быть Дункан Эли.

– Где это вы с ним познакомились? – заинтересовалась Жанет.

Майлз объяснил.

– Уж если ты брал у него интервью, то наверняка знаешь об убийстве! – заявила Жанет.

– О каком убийстве? – изумилась Пола.

– О том самом! Конечно, об убийстве его жены, – в сорок восьмом или сорок девятом году, не помню точно.

– В статье ты ни словом не обмолвился о том, что его жена была убита, – сказала Пола мужу, – Ты просто сообщил, что она умерла.

– Так просил Дункан, – пожал плечами Майлз. – Естественно, это задевает его чувства. К тому же, зачем говорить об убийстве. Доказано, что произошел несчастный случай.

– Черта с два! – отрезала Жанет. – Помню, как писали о происшедшем в газетах, тогда все утверждали, что жену Дункана Эли убили. Хотя позже дело постарались замять.

– Это случилось со второй женой?

– Да. Она была наследницей и весьма знаменитой…

– И матерью Роксанны?

– Да, – подтвердил Майлз.

– В общем, в то время они находились в Сент-Морице или Церматте, или где-то в этом роде…

– В Сент-Морице.

– Ну да, на лыжном курорте. И однажды утром Эли с женой отправились покататься на склон горы, но она так и не спустилась вниз. Поисковые партии нашли ее на горе в тот же день. У нее было вырвано горло.

– Вырвано!

– Вот именно. Волком или собакой, или кем-то еще.

– Великий Боже! Но почему они решили, что это убийство?

– Потому что рядом с телом оказались не только многочисленные следы лап, но и ног. Какого-то человека.

– И его не нашли?

– Да.

– Но, возможно, он появился после нападения на нее животного? А потом, знаете ли, он мог сбежать, чтобы не сообщать в полицию…

Жанет допила виски.

– Возможно, но все же это не так.

– Мама, – ядовито вмешался Майлз. – Ты же знаешь, что полиция отбросила версию о таинственных человеческих следах. Они пришли к выводу, что это была собака – и точка. На том дело и кончилось.

– Для них, может, и кончилось, но на мой взгляд, они закончили дело, потому что не смогли его объяснить.

– Объяснить что! – настойчиво спросила Пола.

– Объяснить тот факт, что множество находившихся поблизости человеческих следов не направлялись к телу, но и не уходили от него. Прочь вели лишь следы лап.

– Вы хотите сказать, что некто просто побывал рядом? Появился из ниоткуда, а затем исчез?

– Верно. И там была свежая снежная пороша.

– А-га, – усмехнулся Майлз. – Это был оборотень. Лон Чейни Младший или Бэтмэн. Он улетел. Но ты забыла добавить, мама, что кроме свежевыпавшего снега, дул сильный ветер.

– О, ерунда. В таком случае, почему не все следы оказались скрытыми? Почему не исчезли следы лап? Нет, версия с ветром не годится. И не говори мне, будто тот человек уехал на лыжах, потому что тогда остались бы следы лыж…

– Но они-то и были найдены!

– Да, но после того, как полиция и репортеры истоптали все вокруг. Те, кто побывал там в первый раз, вовсе не заметили их.

– И полиция решила, что тот человек, кем бы он ни был, случайно обнаружив тело, испугался и укатил прочь на лыжах – абсолютно резонное предположение. Кстати, на следующий день в Сент-Морице обнаружили бешеную собаку с окровавленной мордой и пристрелили ее, вот и конец «таинственно исчезающим следам» и истории с «загадочным убийством». Разве можно обвинять Дункана в умалчивании этой истории, если его окружают упыри, наподобие тебя?

– Может, я и упырь, но по-моему, никто так и не объяснил ничего по-настоящему. А господину Эли достался «золотой дождь»: ведь он унаследовал состояние жены – пару миллионов, если не ошибаюсь.

– Что за намеки, – простонав, заметил Майлз. – Да, мама. Именно так все и случилось, сам Дункан рассказал мне. У него были особые ботинки, дающие отпечатки лап; он надел их, подкрался к жене, вырвал ей горло, снял их и наделал множество обычных следов, а затем вновь обулся, сбежал и унаследовал миллионы. За исключением крошечного нюанса: весь тот день он находился в поле зрения по меньшей мере шести человек. Жанет поднялась.

– Ну хорошо, не Дункан. Не знаю, кто там был, но все же считаю, что это – убийство, а не несчастный случай. – Она поцеловала Майлза и направилась к лестнице.

– Назавтра у меня запланированы сотни покупок, и лучше будет, если я сейчас же возвращусь в гостиницу. Я смогу поймать такси, если пройду пешком до Шестой авеню, да?

– Пожалуй. Я провожу тебя.

Пола поцеловала свекровь и принялась собирать коробки из-под елочных украшений. Она думала над тем, что же на самом деле произошло на склоне швейцарской горы двадцать лет назад и ощущала досаду на бесхребетного мужа-писателя, не отметившего этого случая, лишь бы не обидеть ненароком Дункана Эли.

И еще подумала о том, не было ли двадцать лет назад у пианиста собаки, похожей на Робина?

 

Глава 4

Наступившее Рождество не было белым; оно было серым – серым, промозглым и ветренным, словно в ожидании снегопада. Но Эбби это совершенно не трогало. Поднявшись в шесть утра, она стащила сонных родителей с постели и, щебеча, будто птичка, взбежала вверх по лестнице. Включив гирлянду на елке, принялась открывать подарки. К десяти начали приходить ее друзья, внося новые подарки и новую сумятицу. Первыми явились Джордж и Мира Шульманы с сыновьями-близнецами по имени Боб и Рон, затем Мэгги и Чак с тремя своими «индейцами», затем Лен ди Сильвио с восьмилетним монстром Барбарой, немедленно учинившей драку с Эбби и, наконец, семья Риггсов с восьмилетним Джимми и десятилетней Энн. Когда подошла Жанет, дети носились по этажам, словно обезьяны.

– Боже мой, вот так детский сад – или зоопарк! – вскричала она, ускользая от скатившегося по лестнице Рона Шульмана в индейском уборе из перьев, с ужасно похожим на настоящий автоматом и пластиковой мумией в руках.

– Уж, скорее, зоопарк, – простонала Пола, торопясь на кухню, чтобы приготовить горячее какао и печенье. – Иногда, я кажусь себе мазохисткой, – кто еще способен этим заниматься?

Уровень шума превышал дискотеку, но, когда подали угощение, он значительно снизился. В тот момент, когда Барбара ди Сильвио сунула печенье за шиворот Эбби, раздался звонок в дверь.

– Мне казалось, все уже в сборе, – заметил Майлз.

– Дорогой, сейчас твоя очередь открывать дверь. Майлз заторопился вниз и через минуту возвратился в сопровождении нагруженных подарками Дункана и Роксанны.

– Веселого Рождества! – загремел Дункан в лучших традициях Санта-Клаусов. – Мы весело гуляем и елку украшаем – все такое прочее… Майлз, эта зеленая коробка для тебя…

– А синяя – для вас. Пола, – добавила Роксанна, протягивая ей коробочку, по бирюзовой обертке которой Пола определила магазин «Тиффани».

– Эбби, а тебе предназначено пять коробок, – сообщил Дункан.

– Пять, – взвизгнула Эбби, округляя глаза и походя на собаку из сказки про огниво.

– Пять! Старый Санта сказал, что ты – настолько хорошая девочка, что он дарит тебе целых пять. Как тебе это нравится?

Волнение Эбби проявилось в той быстроте, с которой она вскрывала коробки с игрушками от Шварца. Майлз замычал в восторге, разворачивая подарочный альбом из тридцати двух сонат Бетховена под редакцией Артура Шнабеля.

– Как вы догадались, что я всегда о них мечтал? – спросил он.

– О них мечтают все пианисты, – ответил Дункан. – И никто не знал их лучше Артура. Впрочем, побывав здесь в прошлый раз, я заметил их отсутствие. Понимаешь? Я ничего не упускаю. Пола? Вы не открыли свой подарок.

Пола отчаянно прикидывала, чем можно наскоро отдарить Дункана и Роксанну, поскольку ей и в голову не пришло купить что-либо для них. Растянув губы в улыбке, она открыла коробочку: там находилась изящная круглая брошь чеканного золота.

– Какая прелесть!

– Знаю, что правила не позволяют едва знакомому мужчине, такому, как я, покупать драгоценности чужой жене, но в моем возрасте это не возбраняется. А кто эта очаровательная леди с южным загаром? Мать Майлза?

Пока Майлз знакомил их с присутствующими, Пола взяла соболиную шубу Роксанны и заспешила вниз вместе с Мэгги.

– Что же им подарить? – прошептала она. – Я совершенно об этом не подумала.

– Заверни тот художественный альбом, который принесли мы с Чаком.

– Ни за что! Он прекрасен, а Эндрю Уайет – мой любимый художник.

– Потом ты сможешь купить другой. Главное – он дорогой и у тебя нет времени для капризов. Слава Богу, я его не надписала… Ты видела когда-нибудь такого роскошного соболя? – Она провела ладонью по отлично выделанным шкуркам шубы, которую Пола уложила на постель. – Не украсть ли мне ее?

– А ты видела когда-нибудь такую роскошную женщину, как Роксанна? – сухо осведомилась Пола, добавив, что не прочь была бы украсть саму Роксанну.

– Зачем?

– Она мне не нравится. Впрочем, ее отец тоже. Пола извлекла из шкафа золотистую оберточную бумагу и красную ленту и принялась отрезать лист.

– Почему не нравятся? – удивленно взглянула на нее Мэгги. – Мне они кажутся вполне очаровательными;

– Не знаю, – пожала плечами Пола. – Просто, они слишком любезны. Слишком раскованы. Назови меня циником, но я не доверяю людям, ни с того ни с сего бросающимся тебе на шею.

– Понимаю, почему она тебе не нравится, – улыбнулась Мэгги. – Ты боишься, что она похитит твоего сексуального мужа.

Пола глянула на подругу, продолжая заворачивать подарок.

– Очень мило с твоей стороны.

– О, пожалуйста не принимай это всерьез! Я не виню тебя в неоправданной ревности.

– Я не ревную! – отрезала Пола. – Просто мне не нравится их назойливость.

– Как угодно, – пожала плечами Мэгги. – Вообще-то, я не прочь заполучить ее в качестве покупательницы. Держу пари, что она могла бы привести за собой шикарную клиентуру.

Пола молча закончила упаковку альбома и, торопливо надписав карточку, сунула ее за ленту. Затем обе подруги с безразличным видом вернулись наверх, где Дункан наигрывал «Джингл Беллз» для толпящихся вокруг и распевающих во все горло малышей. Пола протянула подарок Роксанне, та открыла его и пришла в искренний восторг.

– Мы с Дунканом обожаем Уайета! – восклицала она. «Терпеть не могу людей, называющих родителей по имени», – подумала Пола.

– Его картины обладают какими-то мистическими свойствами, – продолжала Роксанна. – Похоже, изображенные им дома скрывают в себе магические тайны…

– Мне казалось то же самое, – согласилась Пола. «Магические тайны. И в тебе тоже, Роксанна. В чем заключается твоя тайна?».

– Сыграйте что-нибудь из Битлз! – вскричала Эбби, и Дункан с готовностью заиграл «Вчера».

– А теперь рождественские песенки! – попросила Барбара ди Сильвио и остальные единодушно поддержали ее. Дункан поднялся.

– На сегодня хватит, дети.

– Ну пожалуйста, хоть одну!

– Я уже сыграл вам «Джингл Беллз».

– Но это обычная, а не рождественская.

– Пожалуйста, сыграйте «Придите все, кто верует».

– Да, да! Мы хотим эту песенку! Дети запрыгали и ужасно зашумели. К удивлению Полы, благодушное лицо великого маэстро похолодело.

– Я сказал нет.

Дети поняли, что случилась какая-то неприятность и отступили, позволяя ему выйти из-за пианино. Барбара ди Сильвио украдкой показала ему в спину язык. Но когда он подошел к Поле и Жанет, холодность исчезла.

– Что за пианино! – с отвращением бросил он. – Как вы позволяете Майлзу с его талантом играть на подобном инструменте?

– Я знаю, что оно ужасно, но мой сын больше не играет, – смутилась Жанет.

– И напрасно. Напрасно! Какие руки! На всем белом свете не сыщешь и сотни пар подобных.

– Да, руки в самом деле великолепны, – воспряла духом Жанет. – Помню, я слушала, как он играл будучи малышом и думала: «Боже, ну кто в его возрасте может сыграть столь же прекрасно?»

Насколько Пола знала свекровь, та могла, при случае, говорить о сыне часами, поэтому она поднялась, чтобы помочь матерям одевать детей.

«По крайней мере, с Жанет ему не придется играть в Великого инквизитора, – подумала Пола, – Та и по своей воле расскажет ему что угодно…»

Мэгги и Чак ушли последними.

– Почему он не сыграл рождественскую песенку? – шепнула Мэгги, целуя на прощание хозяйку.

– Не спрашивай. Может, он переодетый Скрудж.

– Действительно, странно. Детям так нравилась его игра и вдруг – бац! А впрочем, сделаем скидку на артистический темперамент. Пока. Веселого Рождества и всего хорошего!

– До свидания. Спасибо за подарки. – Пола поцеловала Чака и троих малышей и поднялась по лестнице. Оказавшись в гостиной, она услышала слова Жанет: «А когда ему было восемь, имейте в виду, он уже играл „Апассионату“ и большинство труднейших этюдов Шопена. Все говорили, что он абсолютный гений!»…

Даже Дункан, этот Великий инквизитор, выглядел утомленным.

* * *

Жанет улетела домой во Флориду на следующий после Рождества день. Перед посадкой она нервно поглядывала на хмурое небо и, принимая успокоительные пилюли, сожалела, что не поехала автобусом. После того, как она улетела, домашний уклад, казалось, вошел в свою колею, но для Полы многое неуловимо изменилось. Эти «непрестанные вторжения в частную жизнь» Дункана Эли, как расценивала его необъявленные визиты Пола, слегка изменили ритм ее жизни, к тому же Полу мучили нервные предчувствия. Она не знала, что внушало опасения: конечно, рациональной причины для страха не было, поскольку ни Дункан, ни Роксанна не сделали ничего, что могло показаться угрожающим. Как сказал Майлз, они всего лишь «симпатизируют». Но Пола чувствовала, что за этим кроется большее. Возможно, в основе «симпатии» лежала сексуальность. Быть может, ее тревожила рассказанная Жанет история смерти жены Дункана двадцать лет назад. Как бы то ни было. Пола пыталась прогнать опасения прочь. Больше она не заговаривала о Дункане с мужем. И продолжала жить заведенным порядком.

Но ощущение не проходило и начало влиять на ее сон. Она обнаружила, что когда-то спокойные ночи прерываются тревожными снами. Снов она не помнила, просто просыпалась в три ночи, понимая, что видела кошмар, но не в силах была его припомнить. Выкурив сигарету, вновь успокаивалась и засыпала. Но происшедшее беспокоило ее и усиливало чувство дискомфорта.

Она увидела, что волнения начинают проявляться на ее лице. За два дня до Нового года, она привела Эбби в кабинет Чака ван Арсдэйла для прививки против гриппа. Внешность Чака говорила о добродушии, лицо усеивали оспинки, а макушка лысела, но кроме того, он считался лучшим из молодых специалистов-сердечников в Нью-Йорке. Он работал в Сент-Винсентской больнице, но, ради дружбы с Кларксонами, исполнял обязанности их семейного врача. Пола любила Чака и понимала, что иметь этого добряка в качестве доктора Эбби вместо холодного и безразличного чужого человека – большая удача.

Когда Пола с дочерью вошли в кабинет Чака, тот, глянув на Полу, сразу спросил:

– Пола, Бога ради, что с тобой случилось?

– Неужели я выгляжу настолько плохо?

– По крайней мере, не так, как следует.

Она рассказала ему о бессоннице, не называя причины. Он предложил выписать снотворное. Это звучала заманчиво, но она отказалась, потому что не хотела привыкать к барбитуратам. Более того, она знала, что снотворное не устранит саму причину бессонницы.

То, что Чак заметил ее состояние, усиливало нервозность и вынуждало признать серьезность проблемы, касающейся Дункана Эли и его дочери. Выходя вместе с Эбби из больницы, она с тревогой подумала, что история с Дунканом и Роксанной действует на ее психику.

Старый год ушел под покрывалом чистого и жгуче-холодного воздуха из Канады, оставив после себя угрозу забастовки служащих подземки. Майлз и Пола подъехали на такси на Шестьдесят третью улицу и Беннет проводил их в празднично освещенный особняк. Первое, что заметила Пола – похудевшее, по сравнению с прошлой неделей, лицо Дункана. Он казался усталым и сильно постаревшим; хотя его очаровательные манеры и не исчезли, живости заметно поубавилось. «Не мучает ли и его бессонница?» – спросила себя Пола.

В доме толпилось не менее шестидесяти гостей. Пола заметила принцессу Андраши, Филипа Розена и довольно многих музыкальных, телевизионных и светских знаменитостей. Общество было блестящим, а шампанское «Луи Редерер» настолько великолепным, что Пола изменила своей привычке отдавать предпочтение шерри. Дункан провел их через толпу к низенькому человеку с сияющей красной физиономией.

– Сидней, этот тот самый молодой писатель, о котором я тебе говорил, – сказал Дункан. – Сидней Рэймонт. Майлз и Пола Кларксоны…

Знаменитый издатель пожал им руки. Пола решила, что этот «Голиаф книжного мира» на самом деле больше походил на маленького, пухлого Давида.

– Дункан расхваливает вас до небес, – заметил Рэймонт Майлзу, – Он сказал, что вы работаете над великим романом – нечто вроде «Саги о Форсайтах» – хотя лично я ненавижу эту «Сагу». Когда вы предполагаете его закончить?

– Если повезет, через четыре месяца. Жена прожужжала мне все уши из-за того, что я занимаюсь на фортепиано, вместо работы над ним.

Сидней посмотрел на Полу.

– Жены писателей – кошмар профессии. Итак, госпожа Писательница, надеюсь, вы позволите мне первому глянуть на «магнум опус» вашего мужа?

– Разумеется. Мы рады были бы отдать его вам для прочтения.

«Почему бы и нет? – подумала она. – Отказывать ему сейчас – бессмыслица». Время ее «моральных устоев» давно миновало.

– Мне нравятся старомодные новеллы, – продолжал Сидней. – Сейчас каждый пишет порнографию, но у этого чтива ограниченный рынок. Наступит день, когда эти ребята обнаружат, что их товаром никто не интересуется. Со временем секс весьма приедается…

– Может, для тебя, но не для меня, – заметил Дункан.

– Старый козел! – засмеялся Рэймонт, забирая очередной бокал с шампанским у проходящего официанта, – Как вы полагаете, Линдсей справится с бастующей подземкой или же город потерпит фиаско, как и пару лет назад?

– Этот город – постоянное фиаско, – ответил Майлз. – Нью-Йорком невозможно управлять. В лучшем случае, это организованная анархия.

– Именно поэтому здесь так интересно жить, – сказал Сидней.

* * *

К Поле, нашедшей себе местечко у скульптур Джакометти, подошла Роксанна. На ней было бордовое платье модели «Империя», которое Пола мысленно оценила в тысячу долларов. Нельзя было отрицать наличие у хозяйки великолепного вкуса.

– Мне хотелось выразить вам свое восхищение вашим уютным домом, – произнесла Роксанна. – Вы прекрасно его отделали.

– Спасибо. – «Интересно, права ли Мэгги насчет того, что я к ней ревную? Боже, надеюсь, нет. Больше всего на свете я не люблю ревнивых женщин».

– И какая милая у вас дочь! Очень симпатичная и бойкая.

– Боюсь, ее бойкость переходит в непослушание.

– Но разве это не присуще всем детям? Мне показалось, что она очень похожа на отца.

– Да, сходство большое.

– Вы знаете, ведь я – скульптор-любитель…

– О, в самом деле?

– Да, на верхнем этаже у меня студия.

– Вы делаете современные скульптуры, вроде этих? – кивнула Пола на Джакометти.

– Нет. Боюсь, я ужасно консервативна. По большей части я занимаюсь портретной работой. Кстати, я хотела попросить вашего мужа об одной услуге. Видите ли, я делаю прижизненные маски – наверху, в библиотеке у меня порядочная коллекция, – так вот: у Майлза настолько интересное лицо, что я с удовольствием изготовила бы маску. Но мне крайне неудобно просить его об этом, потому что гипс застывает так долго, процедура довольно мучительна для модели.

Пола смотрела на нее, стараясь не показать своей неприязни и раздражения при мысли о муже в роли модели.

– Хорошо, думаю, Майлз согласится. Вы хотите, чтобы я попросила?

– О, нет, это сделаю я. Но сначала мне хотелось попросить разрешения у вас.

С приятной улыбкой Роксанна направилась к Майлзу, беседующему у роялей с Дунканом.

«Немедленно успокойся, – твердила себе Пола, следуя за Роксанной. – Не делай из мухи слона. Если Роксанна собирается всерьез заняться Майлзом, ты ничем ее не остановишь. Нужно верить в мужа. Он любит тебя, успокойся».

Почувствовав себя несчастной, она взяла еще один бокал с шампанским и продолжала следить за прекрасным созданием, приблизившимся к Майлзу и заговорившим с ним.

* * *

Майлз справился с «Итальянским концертом» лучше, нежели две недели назад с Моцартом, но исполнение его было менее вдохновенным. Дункан, разумеется, сыграл хорошо, но звук казался слабым, и после музицирования Эли выглядел очень усталым. Впрочем, толпа наградила их горячими аплодисментами и Майлз, подсевший к Поле, казался взволнованным.

– Как тебе понравилось?

– Звучало очень хорошо.

– Не забывайся, – нахмурился он. – Ты можешь ненароком перехвалить меня.

– Извини.

– Что с тобой. Ты выглядишь так же, как Бетт Дэвис в фильме «Все о Еве».

– Ничего. Только немного болит голова. Она попыталась улыбнуться, но не справилась с задачей.

– Роксанна хочет, чтобы я позировал для какой-то маски.

– Да, знаю. Ты сделаешь это?

– Почему бы и нет? Думаю, это чертовски здорово обессмертить себя в гипсе.

– Кажется, у меня наступает похмелье, – оборвала его Пола и направилась в туалет.

Протискиваясь сквозь толпу, она почувствовала, как головная боль усиливается. Согласие Майлза выполнить просьбу Роксанны разочаровала ее, но глупо было надеяться, что он откажет. С какой стати? Ведь просьба Роксанны была достаточно безобидной. Почему она не может выбросить из головы недоверчивые мысли? О том, что эти люди играют в некую элегантную игру, конец которой окажется… каким? Пугающим? Да, именно так. Пугающим.

Но в чем смысл этой игры?

Она поднялась по лестнице на второй этаж. Большой холл наверху был оклеен прекрасным белым шелком и модернизм нижней гостиной уступал здесь место антиквариату. У стены стоял французский комод с укрепленным над ним зеркалом а-ля Луи Куинз. Мельком глянув на свое отражение, Пола пожалела о том, что она не прекрасна, как Роксанна, а всего лишь «симпатична» и пошла по длинному холлу в переднюю часть дома, где размещались гостевая комната и туалет. После шума нижнего этажа второй этаж казался блаженно тихим; подходя к двери туалета, она с радостью почувствовала, что боль отступает.

Напротив гостевой комнаты находилась библиотека. Пола заметила висящие на стене комнаты белые маски и, вспомнив слова Роксанны о коллекции, решила осмотреть их. Комната была маленькой, но элегантной: вдоль трех стен размещались двухметровые шкафы из каштана с изящными декоративными решетками из бронзы. Четвертую стену занимало выходящее на улицу окно, перед которым стоял прекрасный антикварный стол с французской лампой времен «Директории». Рядом с лампой лежало несколько безделушек, среди которых – хрустальный обелиск, красивая серебряная чернильница и длинный, зловещий на вид нож для открывания писем с узорной костяной, рукоятью, оканчивающейся скалящей зубы мертвой головой. Решив, что жутковатая вещица не слишком-то подходит для своего назначения. Пола взглянула на стены поверх книжных шкафов. Их обтягивал темно-красный бархат, на котором висело не менее дюжины гипсовых масок. Все они представляли друзей Дункана: она узнала лица Сиднея Рэймонта, Филипа Розена, принцессы Андраши и госпожи Агаты Ренфру. Там же находились и маски Дункана и самой Роксанны. Маски отличались сходством с оригиналами и в мягком свете настольной лампы казались Поле почти живыми – галерея спящих голов.

Чуть вздрагивая, она прошлась по комнате, разглядывая книги. Очевидно, Дункан был страстным читателем и обладал вкусом католика: среди томов имелись книги по истории, биографические и серьезные работы по теории музыки, а также поваренные книги, руководства по виноделию, бестселлеры, детективы и, конечно, боевики о Джеймсе Бонде, притом весьма потрепанные. Одну из угловых полок заполняли изящные фарфоровые статуэтки и прочие художественные мелочи, подсвеченные скрытой лампой и защищенные решетчатыми дверцами. Пола в восхищении остановилась перед двумя миниатюрными китайскими собачками, крошечными французскими пастушком и пастушкой и несколькими фигурками мессенского фарфора, показавшимися Поле просто бесценными. Центр полки занимал странный флакон из белого фарфора сантиметров пятнадцати высотой с круглым донышком и длинным узким горлом. Его стенки украшали изящно выписанные лица Горгоны, искаженные немой яростью; змеиные локоны соединяли головы, образуя непрерывную вязь. Пола никогда не видела вещи настолько ужасной и в то же время прекрасно выполненной. В ней таилась почти гипнотическая притягательность, не дающая отвести взгляд. Чтобы рассмотреть флакон поближе, она попыталась открыть одну из дверец, но к ее разочарованию, они оказались запертыми.

Она обернулась и увидела стоявшего в дверях Робина.

Вид огромного, уставившегося на нее угольно-черными глазами пса, потряс Полу. Боясь шевельнуться, она напряглась, в любой миг ожидая нападения животного. Сент-Мориц. «У нее было вырвано горло». Отпечатки лап. «Это глупо! – подумала она, – Вопиющая глупость. Лабрадоры не убийцы. И в любом случае, Робин не мог убить жену Дункана. Это случилось двадцать лет назад, а этому псу не больше трех лет. Но почему он не движется? Почему продолжает смотреть на меня?»

Из любопытства она шагнула было к Лабрадору. Тот зарычал, и она застыла. С полминуты они следили друг за другом. Затем животное повернулось и исчезло в холле.

Пола чуть не рассмеялась от облегчения. Торопливо идя в гостевую комнату напротив, она убеждала себя, что пора выкинуть из головы нелепые выдумки; Убийство – Роксанна и Дункан, добивающиеся чего-то от Майлза – ее ощущение, что в доме таится какое-то зло. Все это лишь болезненные фантазии, с которыми пора бороться. Ни в коем случае нельзя поддаваться страхам и паниковать при виде охотничьей ищейки-лабрадора, самой ласковой и безобидной собаки на свете.

Она кивнула находящейся в гостевой горничной и вошла в туалет. Закрывая зверь, со стыдом обнаружила, что руки у нее дрожали.

 

Глава 5

В первый же деловой день в «Бич Бам» явилась госпожа Лола Мэйнвэринг и принцесса Андраши и приобрели на двести с лишним долларов одежды. Они сообщили, что Роксанна де Ланкрэ оценила магазин настолько высоко, что они решили зайти и посмотреть, что именно ее взволновало.

После их ухода Мэгги впала в экстаз.

– Знаешь, что это значит. Пола? Это значит, что мы приобретем «толпу»! О, эта красавица Роксанна! Я люблю ее!

Пола не разделяла восторгов подруги.

«Роксанна пытается подкупить меня, – думала она. – Зная, что я что-то подозреваю, она пытается отвлечь меня, улучшая нашу торговлю… О Господи. Я должна положить этому конец!»

В ближайший вторник вечером Майлз возвратился из студии Роксанны с покрасневшим лицом.

– Ты покраснела бы точно так же, просидев два часа с гипсом на лице, – объявил он, наливая себе чашку кофе.

– Как выглядит ее студия? – спросила Пола.

– Просто большая комната на верхнем этаже. Ничего особого. И – чтобы тебя успокоить – героиня-вамп вовсе не пыталась меня соблазнить.

Усевшись за круглый стол, он помешал кофе ложечкой.

Пола подошла к нему и поцеловала.

– Пусть так, я ошибалась, – заметила она тихонько. – И изо всех сил старалась не ревновать, хотя мне это не очень-то удалось.

– Могу гарантировать, что тебе больше не о чем беспокоиться. Причина, из-за которой Дункан с Роксанной по твоему выражению «бросались нам на шею», не имеет ничего общего с сексом – обычным или извращенным.

– О чем ты говоришь?

– Сегодня вечером Роксанна мне все рассказала.

– О чем?

– Дункан Эли умирает.

– О нет!

– Да-да. Они знают об этом почти семь недель. У него лейкемия. Роксанна сказала, что его положение безнадежно.

– О, Майлз. Мне так жаль…

– Еще бы.

– Нет, в самом деле! Я даже не догадывалась. Хотя и заметила на приеме, что он похудел.

– Он отказывается ложиться в постель, наверное, считает, что он из нее не выйдет. Но вчера он был так слаб, что не смог подняться, поэтому Роксанна наняла сиделок на круглосуточное дежурство и второй этаж превратился в подобие больницы.

– Но почему бы ему не отправиться в настоящую больницу?

– Он отказывается. Говорит, что хочет умереть в собственной постели. Полу охватила жалость к старику.

– Кстати, потому он и проявил этот внезапный интерес ко мне. Роксанна сказала, что он всегда хотел сына, который унаследовал бы музыкальный талант – у Роксанны он отсутствует – и поэтому, когда я встретился с ним для интервью и он узнал, что я играю, то наверное, начал думать обо мне как о сыне. Это придало ему новый интерес и помогло отвлечься от болезни. И пожалуй, чем-то напомнило исполнение желания.

Пола не могла не почувствовать облегчения, слыша столь прозаическое объяснение долго тревожащих ее событий. И одновременно ощутила острое чувство вины за свою длительную неприязнь к старику и его дочери.

– Боже, как мне стыдно.

– Почему?

– Я воображала все эти ужасные вещи о нем и Роксанне, и все это время ему хотелось лишь немножко любви и сочувствия. А я-то считала его сексуальным маньяком или убийцей!

– Убийцей?

– Но ты же знаешь. Его жена.

– Поли, неужели ты поверила глупой басне, рассказанной матерью?

– Не знаю, чему именно я поверила. Разве что, сойдя вниз на приеме у Дункана, увидела, как следил за мной Робин…

– И что же?

– Вот мне и запало в голову, что он собирается напасть на меня и что, возможно, Дункан натренировал пса для убийства жены.

– Избавь Боже!

– Знаю, что это глупо. Но меня так поразила его благожелательность, что я дала волю фантазиям. А оказалось, что… – Она едва не расплакалась, но вместо этого наклонилась и обняла мужа.

– Майлз, только не вздумай умереть сам! Он поцеловал ее.

– Пока что я этого не планирую. Давай оставим переживания. По крайней мере, он прожил хорошую жизнь. Она выпрямилась и откинула назад волосы.

– Знаю. Но не испытываю гордости за свое поведение. Мы можем чем-нибудь помочь ему или Роксанне?

– Я сказал ей, что она может рассчитывать на нас. Она сильно расстроена всем этим. Наверное, его мучают боли, беднягу. Она попросила изъять мою статью.

– Почему?

– Потому что, если ее примут, то она выйдет как раз к тому моменту, как… ты понимаешь. Она предложила подождать и затем переделать статью. Возможно, в виде ретроспективы.

– Пожалуй, так было бы лучше. Знаешь, наверно, вся моя «мания» основывалась на ревности.

– К Роксанне?

– Да. Это гадко?

– Не знаю, – улыбнулся он. – Я рад, что ты ревнуешь.

– У меня было ощущение, что они пытаются отнять тебя. Пожалуй, я не настолько защищена, как мне казалось..

– А кто защищен? Никто.

– Да. Кажется, никто по-настоящему не знает, что с ним может случиться. Ты согласен?

– Дункан Эли знает, – спокойно произнес он.

* * *

Дункан умер в полночь с четверга на пятницу, второго. Днем Майлзу позвонила Роксанна и попросила приехать к ним.

– Какая у вас группа крови? – спросила она.

– Ноль-положительная.

– Хорошо. Возможно, мы попросим вас стать донором. Дункану делают массивные переливания, хотя все это лишь отсрочка. Не возражаете?

– Конечно нет. Я сейчас же приеду.

Перед выходом он позвонил Поле, та сказала, что вернется домой пораньше и побудет с Эбби.

У входа его встретил Беннет и провел в гостиную. Через пять минут вошла Роксанна, казавшаяся крайне усталой.

– Он в коме, – сообщила она, – и доктор Рэнд не думает, что он из нее выйдет. Доктор очень зол на меня за то, что я не позволила увезти Дункана в больницу. Но Дункан не хотел этого, да и спасти его никто не сможет. Вы не считаете, что я ошибаюсь?

– Нет. Больницы – чертовски обезличенные заведения. Думаю, жестоко загонять туда людей в тот момент, когда они больше всего нуждаются в заботе друзей.

– И я того же мнения. Если вы не раздумали дать кровь, то нам хотелось бы взять ее немедленно.

Она проводила Майлза наверх, в гостевую комнату: он закатал рукав и лег на постель. Вошли две сиделки и взяли у него четыреста граммов крови. Затем Роксанна задернула занавеси и предложила ему горячий бульон.

– Выпейте, а потом немного полежите. Пару часов вы будете ощущать слабость.

Он выпил суп, оказавшийся восхитительным. И снова улегся на кровать под балдахином.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Роксанна.

– Прекрасно.

– Вздремните. Если Дункан выйдет из комы, я вас разбужу. Знаю, что он захочет с вами попрощаться.

– Да, обязательно разбудите.

Прощайте, Майлз.

Она уже закрывала за собой дверь и последние тихие слова показались ему несколько неуместными. Но он чувствовал сонливость и быстро о них забыл. Повернувшись на правый бок, он заснул.

Ему приснилось, что он выступает в Карнеги-холле. И страшно волнуется. Руки у него вспотели; он уселся за огромный рояль и заиграл «Мефисто-вальс». К его ужасу из-под клавиш выступила кровь и, набухая, полилась через край инструмента на пол. Когда кровь поднялась уже выше лодыжек, он услышал крик Роксанны: «Убирайтесь! Все убирайтесь вон!» Кто-то заспорил с ней, но она снова потребовала ухода. Голос казался пронзительным и злобным, совершенно не похожим на обычный, тихий и спокойный по манере.

Теперь ему казалось, будто он плавает в какой-то пустоте. Карнеги-холл исчез вместе с кровью, и Майлз снова очутился в гостевой, но она изменилась. Пропорции поменялись местами и поэтому сам он вместе с ближайшими предметами, казались маленькими, а противоположная стена с комодом – гигантскими. В комнату вошла Роксанна и склонилась над ним. В руках она держала белую, изготовленную с него, маску. На миг застыв, она повернулась и покинула комнату.

Далекие часы пробили семь раз.

* * *

Дункан вышел из комы за четверть часа до полуночи. Он лежал в своей большой кровати, в спальне, занимающей тыльную сторону второго этажа особняка. Комната была роскошной, обставленной в модерне; над хромированным подголовником кровати висела огромная картина а-ля Дали, сюрреалистический пейзаж, простирающийся к далекому побережью моря. На переднем плане – крохотная фигурка обнаженной женщины, обернувшейся на гигантскую волосатую руку, вздымающуюся из глубин вдалеке от берега. В руке – глазное яблоко.

Комната была темной, не считая двух крошечных светильников, освещающих узкими лучами умирающего, смягчая его лицо, но одновременно усиливая бледность. Роксанна сидела рядом с постелью и пристально следила за отцом, под головой которого были высоко взбиты подушки. Лишь только глаза его открылись, она наклонилась и взяла его за руку.

– Ты избавилась от сиделок? – прошептал он.

– Да, и от доктора Рэнда.

– Уже полночь?

– Без четверти.

Он снова закрыл глаза.

– Тогда пора…

Поднявшись, Роксанна повернулась к прикроватному столику из хромированной стали и стекла, находящемуся рядом с ее креслом. У телефона стояла изящная фарфоровая чашка, украшенная те же рисунком головы Горгоны, что и флакон в библиотеке; чашку покрывало комплектное блюдце. Красивые руки Роксанны убрали блюдце и подняли чашку, опустив ее на блюдце, она села на постель рядом с отцом и поднесла чашку к его губам.

– Пей, – шепнула она.

Он не открыл глаз. Роксанна наклонила чашку, и он выпил содержимое медленными глотками – настолько медленными, что когда он закончил, была уже без пяти минут полночь.

Опустив чашку с блюдцем на прикроватный столик, Роксанна подняла с пола маску Майлза.

– Ты готов?

Старик медленно кивнул и тихо забормотал,

– Ie n'ay rien qui ne soit a toy, O Maitre… Роксанна не сводила с него глаз.

– En ton nom Seiqneur cette tienne seruante s'oingt, et dois estre quelque iour Diable et maling Esprit comme toy. Venez, 0 Antecessor. Venez, venez, O Diable. Venez, Prince et Pere. Venez, Dieu.

Он смолк и Роксанна, склонясь над постелью, осторожно поместила гипсовый слепок ему на лицо. И тут же часы пробили двенадцать.

* * *

Лежащий в соседней комнате Майлз проснулся от боя часов. Он попытался сесть, но почувствовал тошноту, опустил голову на подушку и тотчас вспомнил, словно происходившее наяву, свой сон во всех его мерзких и зловещих подробностях. Он задумался над тем, что все это значило. Ему хотелось стряхнуть с себя слабость и поскорее покинуть этот дом смерти, чтобы поспешить к себе.

Внезапно, одновременно с двенадцатым ударом, головокружение усилилось, увлекая сознание в крутящуюся спираль. Это походило на алкогольное отравление, но казалось в тысячу раз хуже. Майлз буквально вцепился в матрас, находясь посредине вращающейся комнаты. Он не сомневался, что его вытошнит… и вдруг вращение прекратилось.

Через пять минут после полуночи он сел и посмотрел на свои руки. Повернув ладони, оглядел их, растягивая пальцы.

И улыбнулся.

Дверь открылась. Роксанна, казавшаяся темным силуэтом, залитым потоком света из холла, заглянула в комнату.

Хотя лицо ее скрадывала тень, он был уверен, что она тоже улыбалась.

Майлз вернулся домой в час тридцать.

Пола сидела в постели, смотря ночное шоу «Последний из Викингов» и прихлебывая диетическую Кока-колу. Он подошел и, снимая пальто, поцеловал ее.

– Ну как старик? – спросила она.

– Умер в полночь. – Майлз плюхнулся на краешек постели. – Так и не вышел из комы. Пожалуй, для него это к лучшему.

– А как Роксанна?

– Нормально. Конечно, она этого ожидала. Я задержался, пока тело не увезли из дома.

– Ты сдал кровь?

– Да, но не думаю, что они ею воспользовались. Это ничего бы не изменило. Похороны во вторник, мы приглашены… Неужели не обойтись без этого дурацкого телешоу?

– Извини, милый. – Она слезла с постели и выключила телевизор.

– Ты выглядишь усталым. Тебя покормили ужином?

– Только супом.

– Хочешь, я сварю что-нибудь? Он смотрел на нее.

– Подойди поближе.

Она повиновалась. Он взял ее за руку и с силой усадил себе на колени. Потом поцеловал, впиваясь в губы.

– Вижу, ты не очень-то устал, – с удивлением заметила она.

– Уже просыпаюсь, – усмехнулся он. – Пойдем в постель.

– Но ты уверен, что не хочешь поесть?

– Может быть, но позже. Вначале я хочу тебя.

– Майлз!

– Что-нибудь случилось?

– Вообще-то нет…

– Тогда пойдем.

– Хочу заметить, что смерть близких действует на тебя довольно странно.

– Да просто я – некрофил. – И он пожал плечами. Она сошла с его коленей, и он начал раздеваться. Пола с удивлением заметила у него эрекцию.

– Ты действительно просыпаешься!

Он обнял ее и осыпал жадными поцелуями.

– Ты разбудишь любого мужчину.

Его ладони, скользнув ей под рубашку, принялись массировать груди. Затем опустились под ягодицы. В его страсти было что-то свирепое, чего она никогда не ощущала раньше.

– Пойдем ляжем.

Она забралась в постель и собралась было выключить свет.

– Оставь его.

– Зачем?

– Мне хочется посмотреть на тебя.

Удивленно глядя на него, она сняла рубашку, и он тут же навис над ней. Его ласки были настойчивыми и как никогда бурными.

После этого он улегся рядом.

– Ну и ну! – шутливо заметила Пола. – В тебе действительно ожил былой задор. Может, Роксанна угостила тебя каким-то витамином?

Он усмехнулся.

– Скажем, я чувствую себя помолодевшим.

– Надеюсь, тебе это не показалось. Сигарету? Взяв со стола мундштук, она вставила в него «Вайсрой». После секса они всегда делились сигаретой.

– Я бросаю.

– Бросаешь? Ты шутишь?

– Нет. И тебе следует сделать то же самое. Она обескуражено отложила сигарету.

– Ты б самом деле бросаешь?

– В самом деле.

– И так запросто?

– Только так и можно.

– Но почему именно сейчас? Он с минуту помолчал.

– Сегодня ночью умер от рака человек. Я не хочу, чтобы это случилось со мной. Помнишь, он советовал нам бросить курить? Думаю, пора последовать его совету.

Поколебавшись, она сунула сигарету обратно в пачку.

– Если ты бросаешь, я – тоже.

– Прекрасно.

– Правда, мы уже пытались сделать это, но ничего не получилось.

– На этот раз получится. Спокойной ночи. И, Поли…

– Да?

– Мне нравится твое тело. Глаза его были закрыты.

– От твоих слов мурашки бегают! Он чуть улыбнулся.

– Что в этом особого, когда, муж говорит жене о том, что ему нравится?

Она смотрела на него, не зная, что ответить.

Через пару минут он уже крепко спал.

Ее удивило, что он не повернулся на правый бок.

 

Глава 1

Похороны Дункана Эли состоялись в часовне морга на Мэдисон-авеню. Роксанна объяснила Поле и Майлзу, вошедшим в цепочке провожающих в обычную, строго обставленную комнату, что Дункан не желал какой-то определенной службы. Его религиозные предпочтения были нетрадиционными.

– Он был агностиком?.

– Нет. Конечно же, он верил. Но не в какую-то общепринятую религию.

На службе присутствовало слишком много народу и из-за нехватки мест, люди толпой стояли у выхода. К удивлению Полы, во время службы ее с Майлзом пригласили сесть рядом с Роксанной. Соседом Полы оказался Филип Розен.

Ей показалось, что смерть важнейшего клиента и лучшего друга не произвела на него особого впечатления.

Краткий панегирик прочел Сидней Рэймонт, отметив величайший артистизм Дункана, который послужит ему наилучшим памятником. Не прозвучало ни единого гимна. Пола вспомнила явную неприязнь Дункана к рождественским песенкам и удивилась тому, что нетрадиционные религиозные склонности простираются вплоть до запрета на традиционную религиозную музыку.

Кортеж проследовал подземным туннелем под Ист-Ривет в Куинз, а затем по скоростному Лонг-айлендскому шоссе – на коммерческое кладбище возле Суоссэ. Там, в окружении полусотни молчаливых друзей, гроб с Дунканом без всяких церемоний опустили в могилу. Когда он стал на место, Роксанна торжественно проследовала к краю могилы и извлекла из сумочки какую-то вещицу. Это был маленький фарфоровый флакон, замеченный Полой в книжном шкафу библиотеки Дункана. Она с удивлением следила, как Роксанна, выдернув из длинного горлышка пробку, наклоняет флакон и выливает на гроб прозрачную маслянистую жидкость. Склонив голову, Роксанна закрыла глаза и что-то невнятно пробормотала. Если это было молитвой, то она отличалась краткостью. Затем Роксанна убрала флакон в сумочку и направилась к лимузину.

– Боже мой, в чем смысл этого ритуала? – шепотом спросила Пола у Майлза, когда они направились через лужайку к наемному автомобилю.

– Понятия не имею. Вероятно, он является частью нетрадиционных религиозных воззрений.

– Действительно нетрадиционных! Как ты думаешь, он в самом деле был последователем Розенкрейцера?.

Майлз холодно глянул на нее.

– Кем бы он ни был, тебя это не касается, не так ли? Обескураженная резким ответом мужа, Пола влезла в машину и захлопнула дверцу. Ожидая, пока усядется Майлз, она вновь посмотрела на могилу. Толпа рассеялась, но возле ямы все еще стоял молодой человек в черном костюме и черной дерби, которого она не замечала раньше. Он тоже выливал на гроб содержимое флакончика.

Подняв голову, он встретился с любопытным взглядом Полы и хотя их разделяло метров десять, глаза его показались ей чем-то неприятными.

Она почувствовала облегчение, когда Майлз вырулил на шоссе и повел машину обратно в город.

* * *

Роксанна пригласила друзей Дункана к себе на ленч после похорон.

– Если что-то и внушает мне отвращение, так это оплакивание покойных, – заметила Пола, поднимаясь с мужем по ступеням особняка. – Думаю, живым нужно как можно скорее вернуться к полноценной жизни, не придавая смерти излишнего внимания.

– Судя по тому, что я знаю о твоем отце, он поддержал бы подобную мысль, – согласился Майлз.

Ленч был сервирован на буфетной стойке. К Поле подошел Филип Розен. На лысом менеджере красовался темно-синий костюм, жилет которого казался ему узковатым.

От него пахло трубочным табаком.

– Мне хотелось бы, чтобы вы с мужем пришли сюда завтра утром, в одиннадцать, – сказал Розен. – Видите ли, я был не только менеджером Дункана, но и персональным поверенным. Завтра я собираюсь огласить завещание.

Пола отложила вилку.

– Завещание? Но при чем здесь мы?

– Сейчас я не могу отвечать на вопросы, – улыбнулся он. – Но, пожалуйста, приходите.

Он отошел, и Пола заспешила на другой конец комнаты к мужу, просматривающему стопку нот на рояле.

– Майлз, – тихо позвала она, – Розен хочет, чтобы мы пришли завтра на оглашение завещания. Как ты думаешь, оставил нам что-нибудь Дункан?

Майлз поднял глаза от нотной стопы. Казалось, эта новость ничуть его не затронула.

– Это было бы неплохо.

– Неплохо? Просто потрясающе! Нам бы очень пригодились наличные. Какова на твой взгляд, может быть сумма?

– Откуда мне знать? Может, пять сотен долларов, а может и ничего. Что толку делить шкуру неубитого медведя?

– Помнишь, но все же так приятно об этом думать. Пять сотен! Куда бы нам их пристроить? Если мы их получим, ты позволишь мне купить портативную мойку для посуды?

– Хочешь сказать, что тебе до смерти мыть посуду?

– О нет, – простонала она. – Обожаю мыть посуду в вашей мини-раковине. Это мой ежедневный праздник…

* * *

Оглашение завещания должно было состояться в библиотеке на втором этаже. Беннет проводил Майлза и Полу наверх, где, поднявшийся из-за антикварного стола Филип Розен с улыбкой подал им руки.

– Как раз вовремя. Прекрасно. Присаживайтесь: мы вскроем конверт, как только придет Роксанна.

Они уселись в кресла, а Филип вновь занялся своими бумагами. Пару минут Пола сидела спокойно, подавляя в себе надежды на возможное упоминание в завещании. Потом вспомнила похороны и, повернувшись, посмотрела на угловую полку с коллекцией фарфоровых фигурок. Там на своем месте – посредине – стоял флакон с молчаливо вопящими на пузатых стенках гротескными головами Горгоны. И снова она задумалась над религиозным символом вещицы и странностью обычая выливать содержащееся в нем масло на гробы. Она подумала о человеке в черном дерби, пристально глядевшим на нее от могилы Дункана Эли. Пола решила, что если человек в черном – типичный адепт этой конфессии, то стоит держаться от нее подальше.

Она потянулась было за сигаретой, но, глянув на Майлза, молчаливо просматривающего «Ньюс-уик», с неохотой отбросила мысль о никотине. Ее беспокойный взгляд устремился к выходу комнаты, и она вспомнила канун Нового года и стоящего там Робина. Сейчас тот страх показался глупым, но она помнила, как неприятно и вполне реально подействовал он на нее тогда.

Она перевела взгляд на книжные полки рядом с дверью. Во второй снизу стоял ряд книг в кожаных переплетах, говорящих о том, что им по меньшей мере сто лет. Некоторые казались еще старше, относясь, по-видимому к восемнадцатому веку. Прищурясь, она попыталась было разобрать мелкий шрифт на корешках, но едва успела прочесть пару слов, как в комнату вошла Роксанна.

– Прошу извинить за опоздание, – произнесла она, занимая место рядом с Полой, – но из Чикаго позвонила одна из дальних кузин Дункана и мне пришлось сообщить ей о происшедшем. Я совершенно забыла о ее существовании и это лишь усложнило мне задачу.

– Никто не в силах помнить всех родственников, – заметил Филип. – Итак, все готовы и я вскрываю конверт! Подняв нож с костяной рукоятью, он взрезал клапан большого плотного конверта.

– Дункан сделал завещание пять лет назад, но оно лишь предшествовало этому, составленному им на Новый год, в Нью-Йорке. Свидетелями были: Беннет, Сидней Рэймонт и я. – Он кашлянул и прочел:

«Я, Дункан Мобрей Эли, житель административного центра Манхэттен в городе Нью-Йорк, находясь в здравом рассудке и памяти, диктую и заявляю свою последнюю Волю и Завещание, тем самым аннулируя все ранее составленные. В подтверждение моей симпатии к Майлзу Кларксону, я дарю и завещаю ему один из моих роялей „Стенвэй“ и последнюю коллекцию нот в его личное пользование в надежде на пробудившийся в нем интерес к музыке, к которой, по моему убеждению, у него есть незаурядный талант.

Пункт второй. Более того, я приказываю моим поверенным в течение недели после моей кончины выплатить означенному Майлзу Кларксону сумму в пятьдесят тысяч долларов наличными, для чего необходимо снять с моего личного счета. Эту сумму я дарю означенному Майлзу Кларксону для его поддержки и обеспечения, надеясь, что он использует ее в дальнейшей музыкальной карьере, если изберет таковую.»

Дальнейшее Пола не слышала…

«Пятьдесят тысяч долларов! Пятьдесят тысяч…» – Она посмотрела на мужа. У него был удивленный вид, но она почувствовала, что он притворяется, – казалось будто он обо всем уже знал, но не хотел, чтобы Пола догадалась.

На нее с улыбкой глядела Роксанна.

«И она знала, – решила Пола. – Более того, Роксанна не возражает и, похоже, рада этому!»

* * *

– Не пойти ли нам в «Плаза», чтобы отпраздновать событие? – спросил Майлз через полчаса, когда они вышли из особняка.

– Отпраздновать?! – воскликнула Пола. – Да мы просто обязаны напиться в стельку!

Через двадцать минут они сидели в уголке отделанного дубом бара и смаковали шампанское.

– До сих пор не могу поверить. Ей Богу! Пятьдесят тысяч! Послушай, ведь он знал тебя меньше двух месяцев!

– В самом деле, можно сойти с ума… Я думал, ты бросила курить.

Пола жадно затянулась. Она не касалась сигарет четыре дня и находилась на грани срыва.

– Сейчас мне нужна одна сигарета. Чтобы отпраздновать. Завтра я брошу. О, Майлз, ты только представь! Пятьдесят тысяч – я едва со стула не упала, услышав это! И самое удивительное – Роксанна вовсе не возражает. Она даже рада, что мы их получили.

– Ничего удивительного. Ведь она получила остальное, что составляет около четырех или пяти миллионов зелененьких. Что для нее пятьдесят тысяч?

– Но рояль и ноты должны быть для нее дороги как память. Впрочем, не похоже, что она расстроена, а я совершенно не испытываю чувства вины. Ведь ты знал об этом?

– О чем?

– О том, что он кое-что тебе оставит?

– Пожалуй, догадывался. Иначе, нас не пригласили бы на слушание.

– Понимаю, но разве ты не знал еще раньше? И хранил это в тайне, чтобы удивить меня. Глупенький!

Она рассмеялась и наполнила бокалы. От шампанского и никотина у нее кружилась голова.

– Что ж, он намекал мне, но я не ожидал такой большой суммы. Наверно, я понравился ему больше, чем предполагал.

– Подумать только, а я его так невзлюбила! И считала убийцей! О Дункан Эли, сейчас я просто обожаю тебя!

Хмыкнув, она отхлебнула серебристый напиток. Майлз с любопытством поглядывал на жену.

– Повтори-ка, кем ты его считала?

– Сам знаешь. Все эти безумные истории, выдуманные мною, чтобы объяснить его милое расположение. Как я ошибалась!

– Но кого именно ты считала его жертвой? Пола уставилась на него.

– Его жену. Разве ты не помнишь? Я говорила тебе, что он, вероятно, выдрессировал собаку-убийцу. Или же это сделал Робин. Я уже рассказывала.

– Ах да, – нахмурился Майлз. – Настолько глупая мысль, что я совершенно о ней забыл., – Верно, глупая мысль… Подумай-ка, Майлз: мы можем положить деньги под три или четыре процента и, когда Эбби подрастет до колледжа, запросто оплатим его. Разве это не чудесно?

– Не обязательно вкладывать все деньги. Половины суммы хватит для Эбби. Думаю, остальное следует потратить на себя.

– И на что же?

– Ну, во-первых, купим тебе мойку для посуды, – улыбнулся Майлз.

– Не возражаю. Мойку! Наконец-то сбываются мечты!

– А во-вторых, как давно мы были с тобой в отпуске? В настоящем отпуске?

Глаза Полы радостно округлились.

– Майлз, мы в самом деле можем себе это позволить?

– Почему бы и нет? Мы его заслужили. Не очень долго, но, скажем, дней десять на Барбадосе…

– Нет, на Бермудах! Знаю, сейчас это не модно, но мне нравится и это недалеко. Плывем на Бермуды!

– Пусть Бермуды! Сможем ли мы оставить Эбби с Мэгги?

– А почему бы не взять ее с собой?

– И сорвать с занятий?

– Пожалуй, ты прав. Она останется с Мэгги… Бермуды! – снова просияла Пола. – Майлз, когда же мы отправимся?

– Как только придет чек.

– Это похоже на наш второй медовый месяц. Тропическое солнце, коралловые пляжи. Боже, как я этого хочу!

Майлз наполнил ее бокал. Она смотрела на пляшущие в вине веселые пузырьки и в голове у нее вдруг промелькнули кожаные корешки книг из библиотеки Дункана. «Саддуцизмус Триумфатус» Жозефа Глэнвиля – надпись на одной их них; «Де ля Демономаниа дес Сорсьерс» Жана Бодена на другой.

Медленно глотнув шампанское. Пола спросила:

– Майлз, тебе не кажется, что «нетрадиционная» религия Дункана как-то связана с сатанизмом? Казалось, он удивился.

– С чего это ты взяла?

– Знаешь, я увидела в его библиотеке пару книг и, похоже, они касались демонологии и теперь мне, вдруг, показалось, будто он имел какое-то отношение к оккультизму. В общем, если припомнить странный ритуал на похоронах…

– Да, он интересовался этим, но не думаю, что он это практиковал.

– Интересовался? Что ты имеешь в виду?

– Ну, у него это было чем-то вроде хобби. Он говорил, что собирает оккультные книги, но вообще-то, делает это шутки ради. Он никогда не относился к ним серьезно. Да и кто относится?

– Наверно, ты прав, – согласилась она, вновь пробуя шампанское. – Я не разбираюсь в таких вещах, но мне это кажется глупостями. И все же хотелось бы узнать конфессию Дункана..

Слегка улыбнувшись, Майлз поднял бокал.

– Судя по завещанию, он верует в меня.

– Слава Богу! – подтвердила Пола.

 

Глава 2

Вопреки сомнениям Полы, пролившийся над ними «золотой дождь» оказался реальностью и через три дня Майлз позвонил ей в «Бич Бам», чтобы сообщить о намечающейся днем доставке в дом рояля.

– Но как же они внесут его в дверь? Рояль настолько огромен..

– Они поднимут инструмент лебедкой и втянут внутрь через окно.

– Пожалуй, я приеду. Не попросить ли заодно вывезти наше пианино?

– Можно и попросить.

Пола повесила трубку и Мэгги спросила:

– Какой рояль?

Не доверяя удаче. Пола держала завещание Дункана в тайне от подруги. Теперь она рассказала о нем Мэгги. Компаньонка едва не задохнулась от изумления.

– Пятьдесят тысяч долларов?

– Разве это не чудо? – подтвердила Пола. – Плюс один из его концертных роялей и все его ноты – бесценные, как считает Майлз, с собственноручными пометками и примечаниями Дункана…

Мэгги облокотилась о прилавок.

– Почему же со мной не происходит ничего подобного? Дорогая, я очень за тебя рада… Нет, лгу: я просто позеленела от зависти, но все же…

– И если мы действительно получим деньги, то отправимся в отпуск на Бермуды.

– Будь добра, помолчи, иначе меня вытошнит. Не удивительно, что Майлз был с ним так любезен.

– Майлз не ублажал его, – нахмурилась Пола. – Это Дункан ублажал Майлза. Он всегда хотел сына и, осознав, что умирает, решил как бы усыновить Майлза.

– Я вовсе не хотела тебя обидеть…

– О, знаю. Послушай, тебе нравится наше пианино? Звучит оно ужасно, но твоим малышам может понравиться.

– Ну конечно. Сколько?

– Нисколько.

– Не глупи.

– Перестань. Возьми его, оно не стоит и пятерки. Набросив пальто, Пола направилась к дверям.

– Помни, теперь я наследница – Леди Баунтифул, раздающая подарки. Не заказать ли перевозку пианино к тебе на дом?

– Хорошо. Я позвоню привратнику. И – спасибо, Пола! От души поздравляю!

Пола послала ей воздушный поцелуй и торопливо выскочила на Бликер-стрит.

«Как весело быть богатой, – подумала она. – Богатство обладает явным преимуществом перед бедностью!»

* * *

Собравшаяся около дома порядочная толпа наблюдала за тем, как рабочие ловко поднимали «Стенвэй» на лебедке к окну третьего этажа. Огромный черный ящик медленно вращался на ремнях. Следившей за ним с тротуара Поле казалось, что он вот-вот рухнет, но перевозчики знали свое дело. Через час «Стенвэй» занял место в зале верхнего этажа, а пианино оказалось в фургоне. Грузчики согласились отвезти его на квартиру Мэгги за двадцать пять долларов, выплаченных им Майлзом.

– Да он занял всю комнату! – простонала Пола, глядя на установленный под световым люком рояль.

– Верно, – согласился Майлз, присаживаясь к инструменту. – Но он того стоит. Не правда ли, – красавец?

– Всего лишь одна модификация пианино. Но мне неясно, сможем ли мы теперь устраивать вечеринки?

– Что ж, позволим гостям посидеть а-ля Элен Морган на рояле. – С этими словами Майлз пробежал пальцами на клавиатуре, а затем атаковал Этюд для черных клавиш. Он пару раз ошибся, но сыграл на удивление хорошо.

– Тебе нужно снова заниматься, – заметила Пола, когда окончилась пьеса. – Прозвучало лучше, чем я когда-либо слышала.

Он поднялся, разминая пальцы.

– Давно не занимался. Чертовски закостенели мышцы. Дело в том, что на этом рояле у любого прозвучит прилично.

Опустившись на колени, он принялся вскрывать пять больших коробок, доставленных вместе с инструментом. В них находились все партитуры Дункана Эли и большинство были довольно старыми. Подняв одну из тетрадей, Майлз перелистал ее.

Второй концерт для рояля Брамса. С пометками о темпе и фазировке рукой Дункана. На первой странице надпись: «Исполнено в Альберт-Холле, февраль 1923, с оркестром Бичема». Представляешь? Бичем! Подобные вещи бесценны…

– Удивительно, что он не завещал их Джульярдскому колледжу или кому-нибудь, кто сможет ими воспользоваться.

– Я смогу извлечь из них пользу, – спокойно заметил Майлз.

* * *

Чек пришел заказным письмом на утро следующего понедельника. Майлз положил всю сумму, за исключением двух тысяч, на счет под проценты, а две тысячи – на текущий счет. К среде Эбби оказалась у Мэгги, а Майлз с Полой – на пути к Бермудам. Они остановились в Элбоу Бич. Погода была прекрасной и в первый же день они поджарились на солнце.

– Я всегда остаюсь на солнце слишком долго, – пожаловалась Пола. – Когда же я поумнею?

– Я тебя вылечу, – пообещал муж.

Они находились в своем номере на четвертом этаже и смотрели из окна спальни на океан. Майлз расстегнул на ней крючки купального костюма.

– Что ты делаешь, безумец?

– Натру тебя «Нокземой». Ведь ты не хочешь, чтобы пострадал купальник?

Она замерла, и Майлз принялся нежно втирать «Нокзему» в ее покрасневшие плечи и спину. Затем обошел ее спереди и обработал лицо, грудь и живот.

– Довольно сексуальное ощущение, – промурлыкала она. – Но зачем наносить «Нокзему» на грудь? Она вовсе не загорела.

– Потому что мне это нравится, – ответил он. – А теперь намажь немного на меня.

Она подчинилась, помассировав кремом его сильные руки и спину и перейдя к мускулистым груди и животу. Потом он обнял ее и прижал к себе. Скользкая от «Нокземы» плоть соприкоснулась с чмокающим звуком. Он медленно потерся торсом о ее грудь. Это было совершенно необычное ощущение.

– Майлз, – прошептала она, – что за дикость… Он поцеловал ее и повел к двухспальной кровати.

– Милый, да мы же перемажем «Нокземой» все простыни!

– Это проблема отеля. Ведь у нас – второй медовый месяц, не так ли?

Он стянул плавки. Как обычно, она замерла при виде его стройной наготы.

– Чудесный медовый месяц, – согласилась она, вышагивая из купальника.

Когда все кончилось, она счастливо потянулась в постель.

– Майлз!

– Что?

– Можно я выкурю сигарету?

– Нет.

– Жадина!

Она прикусила губу и глубоко вздохнула. Мэгги говорила, что это лучший способ перебороть тягу к никотину. Через три минуты глубокого дыхания желание утихло.

Она принялась считать. За последние десять дней они занимались любовью, как минимум, пятнадцать раз. Это было значительным превышением их обычной практики. Пола не жаловалась: ее волновала новая сексуальность Майлза и его повышенная страстность в интимные моменты. Но она не могла понять, откуда исходила эта перемена, и решила, что свалившееся на них богатство придало ему недостающую уверенность. Она заметила, что в высококонкурентном обществе мужские качества зачастую напрямую зависят от способности делать деньги. Но делать их в начале литературной карьеры сложно, каким бы ни было гормональное состояние автора. До сих пор Майлз мало зарабатывал, но теперь вдруг завладел большой наличностью. Это не только польстило его самолюбию, но и усилило «либидо», решила она, улыбаясь мысли о психологической зависимости мужчины-самца.

– Майлз!

– Да?

– «Лю» тебя!

– Не понял?

– Я сказала «лю». Молчание.

– Ну?

Он сел на постели и уставился на нее.

– Какого черта означает это «лю»?

Ей показалось, что он начинает терять память.

* * *

Они поужинали при свечах в ресторанчике возле Хамильтона. Пола вспомнила, как обедала здесь лет десять назад, побывав с несколькими подругами на Бермудах во время весенних каникул.

– Когда-то здесь была лучшая на острове кухня, – заметила она, изучая вместительное меню вместе с мужем. – И самая дорогая, – добавила она, содрогаясь при виде высоких цен.

– Кого волнует, сколько это стоит? Я голоден.

– Прекрасно, Говард Хьюз.

– Может, сделаем одинаковый заказ?

– О, Майлз. Я не хочу бифштекс – мне хочется что-нибудь из французской кухни. Он холодно взглянул на нее.

– Я и не собирался его заказывать.

– Но ты всегда…

Нахмурясь, он подозвал официанта. Осведомившись, был ли шеф-повар настоящим французом и где он обучался, Майлз сделал пространный заказ из четырех блюд, сопровождаемых отборными винами и коньяком к десерту, Пола была поражена.

– Майлз, с каких это пор…

– С каких пор я заинтересовался хорошей кухней? – прервал он, – С момента, когда бросил курить. Ты не замечала, насколько лучше ощущается вкус пищи, если поры языка не забиты смолой?

– Да, но откуда такое знание всех этих тонкостей?

– Ты же знаешь, я два года занимался французским, и не безуспешно. Кроме того, Пола, мне сдается, что дома, в Нью-Йорке, нам следует сделать с кухней нечто большее, чем приобретение новой мойки. Наш холодильник просто пожароопасен. И отсутствует место для стойки. Думаю, нужно оборудовать кухню по-новому, чтобы можно было хозяйничать, не спотыкаясь друг о друга.

– На это уйдет куча денег!

– Тысячи три-четыре, но это оправдывается. Конечно, придется договориться с домовладельцем. Например, получить от него пятилетнюю аренду в обмен на деньги, которые мы потратим на переоборудование. Думаю, он на это пойдет. Ты согласна?

– Вот уж не знаю, – глубоко вздохнула она, борясь с тошнотой от выкуренной сигареты.

– Ты не хочешь новую кухню?

– Конечно хочу. Но деньги…

– Подумай о том, сколько мы сэкономим на сигаретах.

– Не так уж и много.

– В конечном итоге достаточно. И сэкономленное на сигаретах я предполагаю вложить в качественную пищу.

– Тебе всегда нравилось то, что я готовила.

– Не в этом дело. Скорее в том, что ты страдаешь, находясь в этом жалком помещении. Необходимо наслаждаться жизнью, большую часть которой составляет кухня и ее производное.

Лицо Полы покраснело от сдержанного дыхания. Она выдохнула.

– Пожалуй, ты прав. Ведь жизнь дается лишь раз, да?

– Верно, – слегка улыбнулся он. – Живешь лишь раз…

* * *

Всю следующую неделю они плавали, катались на велосипедах, играли в гольф, танцевали, ныряли с аквалангами, занимались любовью и приобрели прекрасный загар. Пола никогда не отдыхала так замечательно и раньше не замечала подобной активности в муже. Но две вещи портили ей настроение. Первое – роман. Хотя она и не ожидала, что Майлз возьмется работать в отпуске, но ей уже казалось, что он совершенно потерял интерес к книге. Она не могла объяснить, откуда это предчувствие, но доверяла своему инстинкту. Майлз и раньше «выдыхался» на некоторых романах, о чем стыдился ей рассказывать. Зная, как много времени он потратил на эту работу, она боялась даже подумать, что он «выдохся» и сейчас.

Однажды во время игры в гольф в клубе Мид-Оушн она вскользь заметила:

– Ты все еще рассчитываешь закончить роман за четыре месяца?

Майлз следил за длинной пробежкой маклера-англичанина. Он повернулся и непонимающе уставился на нее.

– Роман? Ну да, пожалуй. Хочешь повести первой? Она оставила разговор, понимая, что мысли его витают далеко от работы. Управляясь с мячиком, она думала о том, что в последнее время голова у него забита множеством идей. Как раз это и беспокоило Полу во-вторых. Что-то изменилось в ее муже и подтверждением служили разные мелочи: повышенная сексуальность и энергичность в всем, чем он занимался. Раньше он был довольно инертен и мечтателен, теперь же постоянно находился в движении и явно наслаждался физической активностью.

Но было и нечто более важное: его мозг, казалось, внезапно закрылся для нее. Раньше они общались легко и быстро, а теперь почему-то такое общение прекратилось. Они разговаривали, но не общались.

«Он переключился на другой канал, – думала она, замахиваясь клюшкой и пытаясь сосредоточиться на мячике. – Это наилучшее объяснение тому, что происходит. У него не только резко ухудшилась память, но и произошло переключение менталитета. Или же он настолько изменился?»

Она ударила, непроизвольно зажмурясь. Мяч слегка прокатился вперед и замер перед ее левой ногой.

– Проклятье, я никогда не усвою эту дурацкую игру! Можно попробовать еще раз?

– Это обойдется в штрафной удар.

– Какая низость.

Она вновь установила мячик, вызывая недовольство стоящих позади игроков.

«Я знаю, что мои мысли безумны, но он в самом деле изменился. Возможно, лишь временно. Боже, как я надеюсь на это!»

Она размахнулась и ударила. Мяч взмыл в воздух, ушел вправо и, перелетев через валун, упал в океан.

– Ненавижу эту игру! – простонала Пола. «А вдруг что-то произошло с его мозгом? – подумалось ей. – Какая-то опухоль, умственное расстройство или неведомая страшная болезнь?.. Нет, не может быть. Он никогда на казался более здоровым и энергичным. С ним ничего не могло случиться. Или все же могло? Боже, я начинаю сосредоточиваться на нем, как сосредоточивалась на Дункане и Роксанне. Немедленно перестань! С ним все в порядке. Абсолютно. И если он кажется чуточку другим что ж, деньги меняют людей. Они и меня сделали другой…

Впрочем, я не могу пожаловаться на его повышенную сексуальность. Да, в этом смысле жаловаться не на что…»

 

Глава 3

Вернувшись в Нью-Йорк, они обнаружили, что отныне им принадлежит собака: Робин.

Мэгги доставила домой Эбби и та вела на кожаном поводке огромного Лабрадора.

– Мама! Папа! Поглядите, кого мне подарила Роксанна!

Пола уставилась на пса.

– Она подарила его тебе? Когда?

– Два дня назад, – подсказала Мэгги. – Вначале позвонила мне и поинтересовалась, не будешь ли ты возражать, если она отдаст его Эбби. Потому что под Рождество девочка сказала ей, будто всегда мечтала о собаке, и, поскольку Робин принадлежал Дункану, она решила отдать его…

– Но мне не нужна собака! – фыркнула Пола. – Ты же знаешь.

– Но что я могу возразить? – беспомощно пожала плечами Мэгги. – Эбби буквально запрыгала от радости, и мне не хотелось обижать Роксанну. Вспомни о рояле и деньгах. Мне показалось, что ты захочешь сделать ей одолжение, а она очень хотела избавиться от Робина.

– Мама, он отличный пес. Видишь? – Эбби обняла Лабрадора за шею. Робин поднял морду и лизнул ей лицо. – Он просто замечательный и даже не делает пи-пи и прочее на ковер…

– Он в самом деле вышколен, – заметила Мэгги. – К счастью.

«Но я не вынесу присутствия этого животного», – подумала Пола, вспоминая канун Нового года и страх, охвативший ее, когда пес вышел из гостевой комнаты. Она повернулась к Майлзу.

– Майлз, скажи ей сам. Майлз смотрел на Робина.

– О чем именно?

– Скажи, что не хочешь собаку.

– Пожалуй, пес нравится Эбби, – потер подбородок Майлз. – И, поскольку он уже здесь…

– Майлз!

– Не стоит волноваться.

– Но ты всегда повторял, что терпеть не можешь собак!

– Эбби хочет его, а я не вижу причин отказывать Роксанне.

– Но я не хочу этого пса!

– Почему?

– Потому что я боюсь его!

Все уставились на нее, она тут же пожалела о слетевших с языка словах. И посмотрела на Робина. Тот, помахивая хвостом, терся о ладонь Эбби. Трудно было представить себе более мирную сцену.

Мэгги подавила смешок.

– Извини, что я тебя рассмешила, – бросила ей Пола.

– Милая, я же не знала о твоем отношении к собакам. Ей Богу, этот пес никогда…

– Ты не понимаешь, Мэгги, – вмешался Майлз. – Пола приняла его за собаку Баскервиллей, или что-то в этом роде…

– Майлз, прекрати свои дурацкие шутки! Ну ладно, прошу извинить за поднятую суматоху и за мою пугливость. Пусть пес останется, мне все равно. Но держите его подальше от меня, – добавила она, направляясь в спальню.

– Что с ней происходит? – подняла брови Мэгги.

– Просто она устала, – объяснил Майлз, наклоняясь, чтобы почесать Робина за ушами. Пес благодарно лизнул ему руки.

– Устала? После десяти дней на Бермудах?

– Мы порядком покуролесили. И она превысила свою дозу спиртного.

– 0-ля-ля, у богатых свои проблемы. Что ж, я пойду. Эбби, твой чемодан где-то здесь?

– Он в спальне.

– Ну, до свидания, милая. Ты была паинькой и порадовала меня своим обществом. Эбби поцеловала ее.

– Спасибо, тетушка Мэгги.

– Пока, Майлз. Хорошо, что вы вернулись. Не провожай меня.

Мэгги сошла вниз, а Эбби подбежала к отцу и обняла его.

– Папа, спасибо, что позволил Робину остаться! Я бы умерла, если бы мама отняла его у меня!

Присев на корточки, Майлз ласково потрепал дочь по щекам.

– Нам нужно быть терпеливыми с мамой.

– Почему?

– Знаешь, в последнее время она неважно себя чувствует.

– Ты хочешь сказать, что она болеет? – нахмурилась Эбби.

– Нет, не болеет. Просто иногда представляет себе вещи, которых на самом деле нет. Например, почему-то испугалась Робина. Ведь это глупо, правда?

Эбби коротко рассмеялась.

– Вот уж да. Ведь он и муху не обидит.

– Но мама думает, будто он может ее укусить, и поэтому мы должны проявить терпение. Поняла?

– Кажется, да.

– Хорошо. Иди разбери свой чемодан. Вначале поцелуй меня.

Она обняла его, затем схватила Робина за ошейник и помчалась вместе с ним в свою комнату.

– Живее, Робин! Ты будешь спать со мной, и я с тебя глаз не спущу…

Майлз вошел в спальню. Пола распаковывала сумку и неприязненно глянула на него. Он подошел и положил ей на плечи руки.

– Перестань, Пола. Эбби обожает пса. Мы не можем ей отказать.

Она не ответила, выскользнула из его объятий и уложила в комод несколько рубашек.

Он улыбнулся.

– Разве ты меня уже не «лю»?

– Я думала, ты не знаешь, что это означает. Он снова обнял ее и поцеловал.

– Я знаю все о нашей маленькой Поли.

Она расслабилась и положила голову ему на плечо.

– Прости, что я вела себя, как леди Макбет. Наверно, Робин вовсе не настолько страшен?

– Он рвет глотки только, когда сильно голоден. Пола вздрогнула.

– Не смей так шутить!

– Извини.

Она взглянула ему в глаза и откинула ладонью свои светлые пряди, кажущиеся почти желтыми в сравнении с его загорелой кожей.

– Майлз, ты не сердишься на меня за что-нибудь, а?

– Я? Ведь это ты вдруг вышла из себя.

– Да, но я говорю о другом. Знаешь, после того, как ты получил эти деньги, мы, похоже, «настроились на разные волны».

Он присел на постель.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты изменился. Вот и теперь: ты же никогда не хотел собаку. И вдруг говоришь «давай возьмем Робина».

– Разве я не могу передумать? Да и Эбби от него без ума. Стоит ли ее расстраивать?

Пола еле сдерживалась, чтобы не заспорить, ей хотелось о многом расспросить его, но, почувствовав, что он явно не настроен на «ту волну», решила, что продолжать разговор не имеет смысла.

– Ну хорошо. Наверно, я сошла с ума. Давай перестанем об этом.

– Но я не понимаю, почему ты считаешь, что я изменился… Я такой же, как всегда, насколько мне помнится…

– Ей Богу, перестанем. Забудем об этом, ладно? Он с любопытством глянул на нее.

– Ладно.

Она натянуто улыбнулась и продолжала разбирать вещи.

– Впрочем, я рада, что мы богаты. Похоже, Робин способен слопать целую коробку собачьих консервов за день, а они не дешевы. И если он сходит на ковер, пожалуйста не ждите, что я буду за ним убирать.

Майлз промолчал, не сводя с нее глаз.

* * *

На следующий день Майлзу позвонил его агент. Дон Кройдон. Журнал «Тайме» предложил триста долларов за интервью с Дунканом Эли, слегка измененном «под ретроспективу». Майлз согласился сделать краткую редакцию. Очерк должен был появиться через одно воскресенье.

… Пола никогда не имела дел с крупными денежными средствами. Ее отец был служащим страховой компании. Они жили в уютном традиционном пригороде Хартфорда и всегда казались респектабельными. Но смерть матери от удара, вероятно, надломила отцовскую волю: он сильно запил и потерял работу. Наконец, он умер, а после его смерти Пола обнаружила, что бывший страховой чиновник не оставил после себя завещания и пропил все проценты. После продажи имущества и оплаты расходов ей осталось пять тысяч долларов, три из которых она вложила в «Бич Бам».

А сейчас вдруг все, к чему она прикасалась, начинало приносить дивиденды.

«Бич Бам» вошел в моду. С подачи Роксанны магазин стал «притчей во языцех» среди ее богатых друзей из Ист-Энда. Разработанные Мэгги дизайны считались «смелыми» и «авангардными». Подруг завалили заказами. Их бухгалтерия сообщила, что доход за прошлый год после вычета налогов составил одиннадцать тысяч долларов, а в этом году он должен составить еще большую сумму.

– Итого: пять тысяч на каждую, – заметила Мэгги. – Теперь ты не сможешь возразить против открытия филиала.

Пола вздохнула.

– Мэгги, это значит, что нам придется нанять помощников и Бог знает кого еще. Вдобавок, рента в жилых кварталах очень высока. Мы вывернем карманы наизнанку! Лучше раскачаем на полный ход «Бич Бам». Мы слишком долго становились на ноги, чтобы заниматься сейчас филиалом.

Но Мэгги настаивала. Она отыскала пустой магазин на пересечении Мэдисон-авеню с Семьдесят пятой улицей. Рента составляла семьсот пятьдесят долларов в месяц, но расположение было идеальным. Притащив с собой Полу для осмотра она показала свой план переделки помещения.

– Но здесь потребуется кругленькая сумма, – заметила Пола. – Как минимум, три тысячи на повторную отделку и, к тому же, понадобится новый запас товаров…

– Я остановилась на восьми тысячах, так будет вернее. И переговорила с одним банковским знакомым, который пообещал нам заем – по четыре тысячи каждой, но мы можем объединиться – так выгоднее в смысле налогов. Впрочем, у нас хорошие деловые рекомендации. И у Чака и Майлза есть вклады в этом банке, а это послужит дополнительной гарантией…

Наконец Пола сдалась. Они подписали договор на три года, заплатили страховку и ренту за один месяц.

– Эту лавку придется опекать тебе, – сказала Пола, когда они вышли из конторы владельца участка. – У меня полно хлопот с плотниками, занимающимися нашей кухней. Поэтому я поведу дела на Бликер-стрит, а ты – свободна и можешь открывать филиал.

Мэгги с готовностью согласилась.

* * *

Джордж Шульман, отец близнецов, дружащих с Эбби, был молодым архитектором, проекты которого высоко оценивались, но его жалования еле хватало, чтобы семья могла сводить концы с концами. Поля наняла его для переделки кухни.

– Я понимаю, что это жалкая работенка, Джордж, – сказала она, – но ты знаешь, что я в восторге от твоих проектов, и мы с Майлзом будем очень признательны, если ты найдешь для нас время.

– Найти время! – переспросил Джордж. – Да это первая работа за два месяца! Ты не шутишь?

За два часа он сделал хитроумный набросок, задействовавший площадь крохотного помещения до последнего дюйма. Майлз и Пола, загоревшись его идеями, уговорили домовладельца подписать новый пятилетний контракт в обмен на новую кухню. Через две недели после их возвращения с Бермуд Джордж привел плотника Флауэра и сантехника Ковака для демонтажа старой отделки.

* * *

В тот же вечер Майлз и Пола встретились с Мэгги и Чаком в ресторане «Гранадос», чтобы отметить оформление заема в «Чейз Манхэттен» для магазина «Бич Бам Норт» так они решили назвать филиал. Майлз был в неважном настроении.

– Что с тобой? – спросил Чак. Они сидели у окна, поглядывая на угол Макдагэл и Западной-третьей, заполненный туристами и хиппи. Чак обожал паэллу и они с Мэгги часто посещали этот прекрасный испанский ресторан, находящийся в двух кварталах от их дома. Чак любил и сангрию, которую подливал из высокого стеклянного графина.

– Мне не нравится шум, – проворчал Майлз.

– Шум? Какой именно? От самолета? Или уличного движения? Когда говоришь о шуме в Нью-Йорке, изволь уточнить.

– Шум от раздираемой кухни, – ответил Майлз. – Сейчас эти плотники довели меня до точки, а терпеть предстоит еще три недели. Я ни черта не могу делать.

– А я об этом и не подумала, – созналась Пола. – Может, они смогут работать потише?

– Ну конечно. Завернут ломы в одеяла!

– А если вы закроете уши специальными пробками? – предложила Мэгги.

– А что, если ты снимешь где-нибудь на три недели комнату? – спросила Пола.

– Можешь заниматься у нас, – предложил Чак. – Правда, няня и Тим весь день дома, но они тебе не помешают.

Майлз покачал головой.

– Благодарю, но я – «примадонна» и могу работать только в одиночестве. Кстати, Пола, я вовсе не собираюсь уединяться на три недели в грязной гостиничной комнате. Это сведет меня с ума.

– Так что же делать? Отказать плотникам?

– Слишком поздно. Не знаю. А может, прошляться все три недели по кинотеатрам?..

Они принялись за второй графинчик сангрии, когда в ресторан вошли Роксанна с Филипом Розеном. Пола не видела ее после оглашения и едва не забыла, насколько эта женщина красива. В своей шубе из соболя, с собранными назад а-ля шиньон волосами, она походила на манекенщицу из журнала «Бог». Они подошли к столу.

– Пола! И Майлз! Какой сюрприз! «Брось, – подумала Пола. – Ты знала, что мы здесь сегодня вечером».

– Мы решили заглянуть сюда на рюмочку сангрии по пути в «Театр де Лис».

– Хотите присоединиться к нам? – предложил Чак. Они согласились.

* * *

– Мы как раз советовались о том, что делать с Майлзом, – заметила Мэгги после того, как официант разместил всю компанию за более внушительным столом и принял заказ у Филипа. – У них переделывают кухню и шум сводит его с ума.

– Есть простой выход, – улыбнулась Майлзу сидящая напротив Роксанна. – Завтра я улетаю на месяц на Ямайку. Приезжайте и пользуйтесь домом.

– Пожалуй, не стоит, – слабо возразил Майлз.

– Но почему? Место опустеет, если исключить Беннета, появляющегося для уборки. Можете заниматься в библиотеке или где угодно. И я предпочла бы иметь кого-нибудь в доме днем, чтобы отпугнуть грабителей.

– Что ж…

Роксанна открыла сумочку и вытащила связку ключей.

– В таком случае, решено. Вот ключи. К полудню я уеду, и дом – в вашем распоряжении.

Она протянула ключи Майлзу и тот, рассыпавшись в благодарностях, спрятал их в карман.

«Все подстроено, – думала Пола, – Все было подстроено. Майлз предупредил ее, что мы сегодня здесь ужинаем. Она приходит и дает ему ключи в моем присутствии, чтобы это выглядело случайностью и у меня не закралось подозрений.. Подозрений в чем!

Не знаю, понятия не имею! Почему я уверена в том, что все поступки этой женщины продиктованы какой-то целью? Ведь их появление именно сейчас может быть совпадением. В Нью-Йорке восемь тысяч ресторанов, но встреча могла оказаться нечаянной… И чего мне опасаться? Она летит на Ямайку – ну какое мне дело до занятий Майлза у нее в доме?»

Официант принес салат с острой приправой в деревянных мисочках, и тут же ей в голову пришла мысль, усугубившая ее предчувствие несчастья. Ведь переделка кухни была идеей мужа. Не повод ли это оказаться вне дома? Зная, что можно договориться с Роксанной и воспользоваться ее особняком?

Но это звучит безумно. Зачем ему этот дом? Что ему в нем нужно?

Пола припомнила свои переживания и подозрения, нарушившие ее сон перед смертью Дункана, и приказала себе не попадаться в ту же ловушку вторично. Майлз хотел найти в особняке лишь покой и тишину. Вот и все, а она просто идиотка, подозревающая за приглашением Роксанны нечто большее, нежели обычный дружеский жест.

Отгоняя прочь эти мысли, она принялась за салат. Но аппетит уже пропал.

 

Глава 4

Следующие две недели Пола была слишком загружена, чтобы думать о Майлзе. Мэгги занималась филиалом и Пола управляла магазином в одиночку. Оживленная торговля весь день держала ее на ногах и, поскольку ей приходилось подводить ежедневный баланс после закрытия, она редко добиралась домой раньше восьми. Из-за того, что кухня была разобрана, оба ужинали вне дома. Все это изматывало Полу, и она молилась, чтобы ремонт закончился поскорее.

Единственным ярким событием в окружающем ее бедламе было появление статьи Майлза о Дункане Эли в «Таймс-санди». Майлз воспринял публикацию как нечто, само собой разумеющееся, но Пола была поражена. Купив десяток экземпляров, она отослала один из них свекрови в Пенсильванию, а остальные сложила в стопку в рабочем кабинете мужа, заметив, что они пригодятся в будущем «его биографу».

Статья сопровождалась фотоснимками, на одном из которых, сделанном несколько лет назад, были изображены Дункан, Роксанна и ее бывший муж Уильям де Ланкрэ, красивый темноволосый мужчина, компаньон своего отца по маклерской фирме «Де Ланкрэ, Риэрдон и Лорд». Он так и не женился вторично, разведясь с Роксанной, впрочем, в очерке совершенно не упоминались причины развода. Пола спросила об этом у Майлза, тот, пожав плечами, ответил, что они, вероятно, «не поладили».

* * *

Через две недели, закрыв в полдень магазин. Пола взяла такси и отправилась посмотреть, как идут дела с филиалом «Бич Бам Норт». Мэгги сама нанимала рабочих и следила за ремонтом; приехавшая подруга увидела, как четверо из них устанавливали у стены примерочные кабины. Магазин был невелик, но Мэгги ухитрилась разместить посредине островок, содержащий с сотню образцов, и благодаря этому, объем выставленных товаров увеличился вдвое. Над «психоделической» отделкой трудился молодой художник Джимми Ресс, знакомый Мэгги. Сейчас он раскрашивал стены и потолок разноцветными завихряющимися мазками, подготавливая фон для плакатов с изображениями знаменитостей.

– Это добавит нам головной боли, – призналась Мэгги, – но чертовски хорошо ложится на интерьер.

До открытия оставалось две недели, и Мэгги уже наняла рок-группу.

– Практически, открытие пройдет как дискотека. Кстати, владелец соседней аптеки собирается прекращать дело, мы могли бы выкупить у него аренду и открыть дискотеку…

– Мэгги!

– Извини. Всего лишь идея.

Неожиданно Пола решила Заглянуть на минутку к Майлзу. Выйдя из магазина, она подозвала такси и поехала на Шестьдесят третью улицу. День искрился солнечным светом и чувствовалось приближение весны. Выйдя из автомобиля, она поднялась по ступеням особняка Роксанны и потянулась, чтобы позвонить.

Но замерла и прислушалась.

В доме кто-то играл на рояле. Она узнала волнующую тему и сумрачную гармонию старинного «Мефисто-вальса». И еще узнала блестящую технику, чувственные интонации и безошибочный стиль пианиста. Это был Дункан Эли.

Но он же мертв! Он умер!

Она подавила минутную панику. Музыка прекратилась. Затем полилась вновь, медленно повторяя часть мелодии.

Он упражняется… Дункан Эли упражняется…

Она позвонила. Музыка вновь стихла. Прошла минута. Затем дверь открылась.

Ей улыбался Майлз.

– Поли! Что ты здесь делаешь? Она помолчала, не находя слов и радуясь тому, что видит лицо мужа..

– Я осматривала новый магазин и решила заглянуть на минутку к тебе.

Она вошла в холл, и Майлз поцеловал ее.

– Ты завтракала?

– Нет.

– Почему бы нам не выйти и где-нибудь перекусить?

– А у Роксанны в холодильнике не найдется сэндвичей?

Ей показалось, что Майлз занервничал, а может, она ошиблась?

– Нет. Он пуст. Погоди-ка, я сбегаю за пальто. – Он направился вверх по лестнице.

– Майлз!

– Да?

– Кто только что играл на рояле?

– Никто. А что?

– Но я слышала музыку. Кто-то играл «Вальс Мефисто».

– О, ты об этом. Я прослушивал запись Дункана, сделанную им во время занятий, для лучшего самоконтроля.

Здесь целая куча этих записей… Я вернусь мигом.

И он заспешил вверх по лестнице.

Магнитозапись! Ну конечно! Никаких привидений. Всего лишь звуки прошлого, голоса усопших.

Магнитные ленты…

* * *

Они отправились завтракать в ресторанчик «Феб», хотя у Полы не было аппетита. Ее снова охватили сомнения, страхи и подозрения. Это напоминало розыгрыш на бенефисе, когда улыбающиеся маски в шараде заслоняют собой смысл происходящего. Что-то ощущаемое ею, но непостижимое. Может, ее подводит воображение, принуждая к разгадке шарады? Или же это – признаки психического расстройства, охватывающего ее, а не Майлза? Но скорее, женская интуиция, чувствующая правду. Пола продолжала ломать голову над выходом из положения.:.

После завтрака, оставив мужа на улице, она прошла до Пятой авеню и поймала такси до Гринвич-вилидж. Войдя в дом, поднялась на второй этаж и поздоровалась с плотником, завершающим отделку кухни. Затем направилась в кабинет Майлза и открыла стол. Там лежала рукопись романа. Подняв ее, она всмотрелась в текст. Майлз всегда помечал дату ежедневной работы, чтобы следить за прогрессом: последняя дата в рукописи указывала на первое февраля.

Полтора месяца назад. Уже полтора месяца он не работал над романом.

Так чем же он занимался в особняке?

* * *

На следующий день она закрыла магазин в десять утра и снова поехала на Шестьдесят третью улицу. Теперь ей казалось, будто она знает разгадку, и ее суть вызывала в ней отвращение. Но придется противостоять ей. Противостоять и перебороть, или же как-то приспособиться. На решительный шаг – развод – она не пойдет без крайней, нужды. Она слишком любит Майлза, чтобы покинуть его.

Но вначале ей придется убедиться.

Выйдя из такси на углу Шестьдесят третьей улицы и пройдя квартал, она приблизилась к антикварной лавке, расположенной диагонально к дому Роксанны. Лавка занимала первый этаж старого дома, и хозяйкой ее была приятная женщина с серебристо-голубыми волосами. Пола попросила разрешения побродить по магазинчику, и хозяйка улыбнулась: «Ну конечно. Смотрите, сколько угодно, а я пройду в кладовую».

Она исчезла, и Пола медленно прошлась по помещению, держась неподалеку от витрины, сквозь которую открывался прекрасный вид на особняк напротив.

Через двадцать минут перед особняком остановился «роллс-ройс» Дункана Эли. За рулем в шоферской униформе сидел Беннет.

Вскоре открылась парадная дверь, и из дома вышла Роксанна де Ланкрэ. На ней была темная норковая шуба, а в руке – сумка из крокодиловой кожи. Она сошла вниз, к машине. Беннет распахнул заднюю дверцу, и она влезла внутрь. Затем он сел за руль, и машина тронулась.

– Вы что-нибудь выбрали? – спросила Полу хозяйка.

– Нет… Спасибо. До свидания.

– До свидания.

Покинув магазин, Пола перешла через улицу. Глаза ее наполнились слезами – это были слезы гнева, боли и разочарования. Она пыталась сдержать их. Теперь она поняла, почему Майлз не позволил ей заглянуть в холодильник. Ведь тот не был пуст, а скорее всего, полон. Настолько, насколько это бывает, когда владелец находится дома, а вовсе не на Ямайке.

Она поднялась по ступеням особняка. И снова услышала, как в доме играет Дункан Эли, на этот раз фугу из «Хорошо темперированного клавира» – живую, ясную и сухую, словно качественный мартини.

Она позвонила. Музыка прекратилась. Через минуту Майлз открыл дверь.

Его удивление казалось искренним.

– Поли!

Она вошла. Он закрыл дверь и посмотрел на нее.

– Что случилось?

Она поднялась в гостиную. Он прошел следом, закрывая за ними двойные двери.

– Ты чем-то озабочена?

Оглядев большую комнату, она повернулась к нему.

– Майлз, почему ты лгал мне?

– Лгал?

– Пожалуйста, не притворяйся невинным мальчиком. Ты обо всем уговорился с Роксанной, не так ли? Весь этот трюк с переделкой кухни, чтобы найти повод уйти из дома, ее появление в «Гранадос», чтобы передать тебе ключи от особняка…

– О чем это ты?

– Майлз, я не дура? Роксанна не на Ямайке. Она вообще там не появлялась и не собиралась этого делать. Она все время была здесь! Здесь, с тобой, в то время, как бедная глупая Поли сидит дома…

– Роксанна находится в Раунд Хилле!

– Майлз, я только что видела, как она покинула дом. Поэтому перестань!

Он подошел к встроенному бару и налил себе виски. Потом спокойно заговорил:

– Ну хорошо, она здесь была. И мы договаривались об этом. Но я не спал с нею, что бы ты не думала.

– Именно об этом я и думала.

– И была не права.

На миг она едва не поверила. Ей хотелось довериться ему.

– Так что же происходит? Ты совершенно не работаешь над романом. Я проверяла: последняя запись была сделана шесть недель назад…

– Хочешь шерри?

– Нет. Тебе не следует пить среди белого дня, особенно виски. Или это входит в программу ежедневных оргий? Он облокотился о рояль.

– Единственная действующая оргия – это оргия музыкальных занятий.

– Занятий? О, брось. Может, я и глупа, но не слабоумна!

– Это правда. Я упражняюсь. Гаммы. Этюды Черни.

Бах. Шопен. Шесть часов, ежедневно.

– Но зачем?

– Поли, у меня дебют в Карнеги-холле через полтора месяца. Его организовал для меня Розен. Он стал моим менеджером.

Она села.

– Дебют?

– Да. Дебют нового Майлза Кларксона. Он пересек комнату и присел перед ней на корточки, взяв ее за руку.

– Поли, ты знаешь, что рояль – моя первая любовь. И был ею всегда. Что ж, я бросил ее, после того как с позором провалился. Но Дункан дал мне новую надежду – нет, черт побери, больше того! Он дал деньги. Помнишь, о чем сказано в завещании? Он надеялся, что я использую пятьдесят тысяч для музыкальной карьеры. Полагаю, я обязан попытаться – ради него. Роксанна и Филип считают так же. Я сказал им, что не хочу, чтобы ты узнала об этом раньше времени. Вот почему мы и задумали весь этот план, позволяющий мне уйти из дома и заниматься втайне от тебя. Что ж, ты все узнала. Но это не имеет значения, Поли, потому что теперь я уверен в себе. Я полностью оправдал надежды Дункана! Думаю, что выступлю в Карнеги прекрасно – с таким менеджером, как Филип, и с Роксанной, с ее полезными связями. Я сделаю большую карьеру и смогу быть вторым Дунканом Эли. И жить той же волнующей жизнью, что и он, – вместе с тобой. Я изучал его записи, штудировал партитуры, короче, проник в его стиль, Поли, и добился успеха…

Он поднялся и посмотрел на нее сверху вниз. Лицо его не выражало ни мольбы, ни вызова. Но в нем были огромная воля и решительность.

– Это Большая Тайна. Теперь ты ее знаешь и, надеюсь, будешь моей союзницей. Не думай бороться со мной, Поли. Я намерен попытаться. Упаду лицом в грязь – пусть так. Но никто не удержит меня от попытки…

Она помолчала, чувствуя облегчение от того, что он рассказал обо всем честно – и рассказ выглядел правдивым, и от того, что не спит с Роксанной – ведь он утверждает это. Но все же она не могла поверить, что Майлз всерьез думает начать концертную карьеру в тридцать два года.

– А что случится, если ты упадешь лицом в грязь? – спокойно спросила она.

– Тогда можно будет вернуться к роману, да и что тут терять? Лишь два-три месяца времени и расходы на дебют. Но я не упаду. Вот послушай.

Он уселся за «Стенвэй». Она видела, как он всматривается в клавиатуру, совсем в духе Дункана Эли. Затем атакует ее. Это была третья часть ля-мажорной сонаты Шуберта, той самой, которую исполнял в тот давнишний вечер Дункан. С первых же тактов ясно чувствовалось, что Майлз уже не был сырым новичком. Он играл великолепным звуком, с безупречной техникой; параллельные пассажи поражали ослепительной скоростью, элегантная побочная тема бурлила очарованием и утонченностью, а музыкальная концепция была блестящей. Пола, оглушенная этим великолепием, на миг закрыла глаза. То, что она слышала было копией игры Дункана Эли.

Это продолжалось полтора часа.

Он исполнил две прелюдии и фугу Баха. Затем – сонату для рожка Моцарта, скерцо № 1 Шопена, вторую рапсодию Брамса и токкату Хачатуряна. Он закончил исключительно сложным этюдом Паганини-Листа «Ла Кампанелла».

Затем поднялся, потирая ладони.

– Итак, что ты на это скажешь?

Она была испугана. Ей не хотелось, чтобы он это заметил, и высказала свое одобрение: если хочет, пусть дебютирует – она не возражает. И посодействует ему всем, чем может…

Казалось, он почувствовал облегчение и заметил, что в этом случае он не видит препятствий тому, чтобы продолжать занятия дома, как только отремонтируют кухню. Она согласилась, поцеловала его и покинула особняк.

Выйдя на улицу, Пола глубоко вдохнула свежий воздух.

«Это невозможно, – думала она, направляясь в Пятой авеню. – Никто не способен настолько продвинуться за несколько недель. Никто. Особенно Майлз. Он не занимался по-настоящему уже несколько лет и даже в те годы не был так хорош. Это невозможно. Я этому не верю».

И все же слышала это собственными ушами!

Слышала его или Дункана Эли?

Может, он сыграл со мной шутку? Поставил на магнитофон записи Дункана и притворился играющим, синхронизируя пальцы со звуком, подобно дублирующим фильм актерам. Но какой в этом смысл? Впрочем, он не мог этого сделать. Я видела его пальцы: они работали. Никаких записей не было.

Но он не мог играть столь, хорошо! А что если играл не он…не Майлз… но кто же? Боже, скажи мне – кто?

Пола была слишком выведена из равновесия, чтобы возвращаться в магазин, и поэтому, придя домой, улеглась в постель. Наверху стучали плотницкие молотки, и звук эхом разносился по дому. Она попыталась заблокировать мозг от шума, мешающего думать.

Поверила ли она Майлзу, что в особняке не происходило ничего, кроме занятий? Или подозревает, что он спал с Роксанной? Она вспомнила свои мучения перед смертью Дункана Эли и свою уверенность в том, что Роксанна охотится за Майлзом. Неужели целью этой охоты был только его музыкальный талант и ее муж не увлечен этой красавицей, а всего лишь интересуется ее способностью помочь ему в концертной карьере?

Впрочем, насчет этой карьеры: как ему удалось добиться таких успехов столь быстро? Его игра казалась чудом, но Пола не верила в чудеса.

Она просто не знала, чему верить.

Но не сомневалась в одном – в том, что Майлз изменился. До сих пор она находила объяснения всем подмеченным в нем странностям. Но оправдать его поразительные успехи в игре она не смогла.

Пола попыталась вспомнить, что когда же она впервые заметила в нем перемены, найти тот миг, когда он «переключился на другой канал». Это случилось до поездки на Бермуды. Может после того, как узнал о наследстве? Нет, еще раньше?

И она вспомнила.

Это произошло в ночь смерти Дункана Эли.

Именно тогда Майлз вернулся из особняка Эли, а она смотрела позднее телевизионное шоу. Пола мысленно восстановила последовательность событий.

Он вошел в спальню и присел на краешек кровати с рассказом о том, что ему пришлось подождать, пока не приехали за телом Дункана. Потом она спросила что-то насчет ужина – не был ли он голоден… а он ответил, что вначале предпочел бы заняться любовью. И начал раздеваться… Да, она вспомнила. Он не выключил свет – вот оно! Раньше никогда не оставлял в эти минуты свет, – но на этот раз оставил. И их близость была другой, яростнее и злее. А затем он объявил, что бросает курение – теперь она вспоминает! И еще он сказал нечто странное, кажется:

«Пола, мне нравится твое тело» или что-то похожее… Как будто их близость была для него первой!

А затем… Да, в ту ночь он впервые заснул, не повернувшись на правый бок…

Майлз начал меняться с той ночи, когда умер Дункан Эли.

Но что это означало? И чем могло обернуться? Неужели его преследует призрак пианиста? Или же Дункан загипнотизировал его?

Перекатившись на живот. Пола зарылась лицом в белое покрывало. Она не понимала. Это походило на взгляд сквозь густой туман, когда можно различить лишь слабые контуры предмета, но неясно, что это – корабль или айсберг. Действительно, айсберг: лишь десятая часть над водой, остальное скрыто. Майлз виден на одну десятую, тот, обычный Майлз с его дружеской улыбкой. Но что прячется от взора? Майлз, вдруг заигравший, как Дункан Эли?

Как Дункан Эли!

Она не верила в трансмиграцию душ, но внутренне согласилась, что Майлз каким-то образом стал Дунканом в ночь, когда тот умер. Словно душа пианиста вселилась в тело Майлза. Это было единственным логическим объяснением «новому» Майлзу с его совершенно чужими привычками, странной забывчивостью, утроенной сексуальной энергией и способностью исполнять сложнейшие фортепианные пьесы на мастерском уровне.

Но конечно, это не было логическим объяснением. Напротив, совершенно алогическим.

Незаметно для себя Пола тихонько заплакала. Она совсем запуталась и более того, она боялась. Боялась, потому что не знала, где находится источник, внушающий страх.

Что-то громко засопело у кровати. Она перекатилась на край и глянула вниз. На полу, высунув язык, лежал Робин. Пес тяжело дышал и не сводил с нее глаз.

По коже забегали мурашки. Ей хотелось завопить. И убить Робина. Она желала возвращения Майлза – ее Майлза, пусть рассеянного и ленивого, но такого родного, в отличие от нового, в мысли которого не проникнуть. И зачем только она узнала Дункана вместе с Роксанной и этим проклятым псом Робином. Она с радостью вернула бы пятьдесят тысяч долларов, лишь бы можно было стереть все случившееся за последние месяцы, начиная с того утра, когда Эли позвонил насчет интервью. Пятьдесят тысяч долларов.. Рояль… Партитуры… Если бы Дункан Эли знал, что он станет Майлзом Кларксоном, то разве не завещал бы ему часть денег? Разве нет? И рояль вместе с нотами?

Мысли перепутались. И потеряли здравый смысл. Люди не способны овладевать телами других людей. Это походило на «туннель времени» или на средневековье – одержимость дьяволом и колдовство…

Одержимость дьяволом? «Де ла Демономаниа дес Сорсьерс». Неужели Дункан, Роксанна, Андраши, Филип Розен и тот странный человек в черной дерби, – неужели все они были сатанистами? И неужели Дункан и Роксанна с помощью какой-то магии смогли помочь умирающему старику завладеть телом молодого человека? Нет-нет, это безумно. И даже, если бы это было истиной, то есть, Дункан, зная, что умирает, стал бы подыскивать новое тело – для чего ему понадобился именно Майлз? Да, он молод, здоров и красив. Но все же…

И тут она вспомнила: руки. Рахманиновские руки. Что это значит – «коллекционировать руки»? «Подобных рук не более сотни пар на нынешнее поколение». Руки. Ну конечно: великому пианисту нужны великолепные руки. Вот почему он выбрал Майлза и подверг его вместе с семьей внимательнейшему изучению, чтобы сойти за него при трансплантации. Вот почему Майлз вдруг решил стать пианистом: потому что он – не Майлз, а Дункан Эли в новом теле, подогнанном под себя для новой карьеры. Нет, скорее для старой карьеры в новом теле…

Она начала хихикать. Мысль о том, что можно пойти и купить себе новое тело казалось страшно забавной. «Мама, мне надоело это тело. Пойдем-ка в магазин и подберем другое». «Милый, у меня болит зуб. Пойду куплю себе новую челюсть – в новом теле». Пола истерично захохотала, катаясь по постели. Зачем заниматься пересадкой сердца? Подбери себе подходящее тело, это гораздо проще. Трансплантация души, именно так. Ты никогда не умрешь. Износил свою плоть – бери себе чужую. И можешь жить вечно. Может, Дункану Эли уже десять тысяч лет!

Оставалась лишь одна проблема: что случилось с душой в захваченном тобой теле? Что сделалось с Майлзом? Ее Майлзом, тем, которого она любила? Он что, умер?

Стук молотков наверху стих. Услышав вопль, плотник Флауэр опрометью бросился вниз по лестнице и распахнул дверь.

– Миссис Кларксон, что с вами? На нее глядел старик в рабочем комбинезоне. Она села в постели, вытирая с лица слезы.

– Ничего…все в порядке.

– Я услышал ваши крики. Может, вам плохо?

– Спасибо, мистер Флауэр. Просто мне приснился кошмар, вот и все.

– О! Ну тогда он был по-настоящему страшным.

– Пожалуй, да. По-настоящему.

Плотник ушел наверх.

«Кошмар, – подумала она. – По-настоящему страшный, даже безумный. Хотя, кто из нас безумен – кошмар или я сама?»

* * *

Когда вечером Майлз вернулся домой от Роксанны, Пола решила для спасения собственного рассудка, выбросить из головы все безумные дневные фантазии. Реальность заключалась в том, что ее муж, будучи когда-то посредственным пианистом, вдруг стал великим пианистом. Считайте это упорной работой или вдохновением – в общем, чем угодно, кроме черной магии. То, что он собирается выступить в Карнеги-холле – факт. И если дебют провалится, он вернется к писательскому труду, это тоже факт. А если придет успех, он продолжит музыкальную карьеру. Все совершенно ясно, а любые размышления о «трансплантации душ» – просто чепуха.

Она должна сдерживать свое воображение. Но хватит ли у нее на это сил?

* * *

Через три дня кухня была готова. Стоимость работы превысила оценку Шульмана на девятьсот долларов, но Майлз не жаловался.

– Она этого стоит, – заметил он жене, осматривая вместе с ней новую кухню. – Признайся, что не ожидала увидеть такое на месте крысиной норы?

Джордж поработал прекрасно: новую электрическую плиту покрывал блестящий медный колпак, с вмонтированным внутрь вентиляционным выводом. Рядом тянулись многочисленные пластиковые стойки с просторными нижними и навесными шкафчиками. В углу размещался голубой холодильник и блестящая двойная мойка из нержавейки, а рядом, под окном с новым кондиционером мусоропровод. Пол украшал линолеум «под испанскую плитку», а с голубого потолка свисала старинная люстра из витого железа с двумя стеклянными шарами, внутри которых помещались лампы.

Пола бросила по кухне, нежно касаясь пальцами всевозможных приспособлений и голубых пластиковых подставок. Это – реальность, думала она. Эта кухня. Холодильник, пластик, мойка. Это реальность, которая мне нравится.

Она повернулась к мужу и улыбнулась.

– Милый, я приготовлю тебе самый лучший ужин!

Он что, в самом деле мой «милый»? Может, он – некий мутант, трансплантант или нечто в этом роде… Нет, нет, НЕТ! Реальность. Холодильник. Духовка. Фирмы «Дженерал электрик». Наслаждайтесь электрическими удобствами. Мы берем от жизни все, пользуясь всеми электрическими удобствами. Это – реальность.

Майлз – это Майлз. Дженерал электрик – это Дженерал электрик. Жизнь с электрическими удобствами. А – это А. Б – это Б.Q.E.D.

Она открыла новый холодильник, извлекла жирные куриные грудки и занялась приготовлением ужина.

«Я должна убедиться, – думала она, – Без этого ко мне не придет настоящий душевный покой. Но как это сделать?»

Она решила спросить у него. Прямо в лоб. Действительно ли он – Майлз, а не воплощение Дункана Эли. Он не поймет, о чем речь. И, конечно удивится. Дункан Эли окажется достаточно умным, чтобы притвориться удивленным, хотя она в этом сомневалась. Ведь она застанет его врасплох.

Кажется, план неплохой.

Да, так она и сделает.

* * *

Ужин был шедевром. Какое счастье – вновь оказаться в собственной кухне, тем более – в такой сияющей и с иголочки новенькой. Занимаясь готовкой, она едва не забыла о своих переживаниях. Даже откопала подшивку журналов «Гурман», заброшенную в «картофельно-бифштексные дни», и отыскала рецепт лимонных блинчиков, так понравившихся Майлзу на Бермудах. Готовить их было довольно сложно, но восторг, с которым приняли блинчики Майлз и Эбби, вполне оправдал хлопоты. Эбби, к своему удовольствию, получила еще и порцию голландского ванильного мороженого.

– Ну, что я говорил, – осведомился Майлз, приканчивая восьмой блинчик. – Разве новая кухня не стоит всех забот и затрат?

– До последнего цента, – согласилась Пола.

– На мой взгляд, Джордж Шульман поработал прекрасно. Нашу кухню следует сфотографировать для журнала «Дом и сад». В раздел, где читатели делятся опытом по части того, во что можно переделать кладовку для метел.

– Мама, можно пойти покормить Робина? – спросила Эбби.

– Да, милая.

– Чудесно. И ужин – просто замечательный. Когда она вышла, Майлз наклонился и взял Полу за руку.

– Ты все еще боишься Робина? – нежно спросил он. Она промолчала.

– Нет. – «Какая ложь» – добавила она про себя.

– И ты по-прежнему боишься меня?

– Тебя?

– Мне так показалось, у Роксанны. После того, как я для тебя играл.

Хорошо, решила она. Пора высказать задуманное.

– Пожалуй, немножко.

– Почему?

– Не знаю… твои слова о карьере пианиста поразили меня и…ты играл так великолепно. Я не могла поверить, что ты настолько хорош. До сих пор не верю.

Он придвинул стул поближе и обнял ее одной рукой.

– Все становится доступным, если берешься за это всерьез.

– Понимаю. Сила «позитивного мышления» и прочая чепуха. Но все же, на миг мне показалось… – краем глаза она следила за его реакцией, – показалось, что ты – Дункан Эли.

Никакой реакции. Лишь усмешка.

– Верно. Я говорил тебе, что копирую его манеру, изучая магнитозаписи. Сейчас никто не играет, как Дункан, а на его бравурный стиль есть спрос у публики. Я хочу сделать на это ставку.

– Но я подразумевала не совсем это.

– А что именно?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Просто я испугалась, решив, что ты стал Дунканом Эли. То есть, что его душа вошла в твое тело. Непонимающий взгляд.

– Что?

Страх уже проходил. Он не понимает, о чем я говорю, думала она. Слава Богу! Если он не притворяется – нет, он не обладает актерским талантом. Он действительно не понимает! Он – Майлз! Майлз – это Майлз. Слава Богу!

– О чем ты говоришь, Поли? Душа Дункана вошла в мое тело!? Разве ты взялась за йогу, Махариши или прочее?

Теперь она смеялась, обнимая его и целуя в уши, щеки и глаза.

– Нет, нет… во всем виноват безумный сон. Не обращай на меня внимания, пожалуйста. Я просто чокнутая.

– Слушай, что с тобой происходит? Ты словно с цепи сорвалась!

– Потому что я безумно люблю тебя, Майлз, ей Богу. И, знаешь что?

– Да?

– Знай, что я – с тобой. Я говорю об этом музыкальном бизнесе. Я полностью с тобой и знаю, что в Карнеги-холле ты будешь великолепен.

Он с улыбкой усадил ее на колени и поцеловал. Боже, думала она. Кошмар окончен, слава Богу.

– Майлз?

– Что еще?

– Между тобой и Роксанной действительно ничего не происходит?

Его губы щекотали ей ухо.

– С какой стати, если я – Дункан Эли? Ведь получается, что Роксанна – моя дочь.

– Я серьезно!

– Ничего не происходит. Серьезно, я уже говорил тебе. Она обняла его и поцеловала.

 

Глава 5

Теперь она снова была счастлива. Былые фантазии уже казались ей зловещими и глупыми, и она удивилась тому, что поддалась, хотя и не надолго, охватившим ее детским суевериям. Да, Майлз стал другим. Он менял свою жизнь – разве можно при этом не измениться самому? Странно, но она не возражала. Возвращение к музыке походило на азартнейшую игру, и Пола почему-то чувствовала, что здесь он выиграет. Приходя вечером с работы, она слышала его занятия на «Стенвэе». Майлз делал такие успехи, что ему не следовало опасаться критиков. Она все еще не понимала причины этих успехов, но они оставались фактом. В Майлзе бурлили энтузиазм и энергия, никогда еще она не видела его столь счастливым. Если он по-настоящему увлекся роялем, она не возражает, чтобы писательская работа была оставлена. Для нее главное – счастье и любовь.

Быть может, думала она, с Дунканом Эли связаны их наилучшие жизненные события.

* * *

Майлз уже занимался по восемь и по десять часов, готовясь к дебюту. Гаммы, поразительные по сложности этюды для пальцев, мощная игра октавами – все это шлифовало сложную исполнительную программу. Его стремление к совершенству завораживало ее. Он даже купил электронный тонар и настроечный ключ, чтобы собственноручно добиваться по утрам от инструмента нужного тембра. Неужели это необходимо каждый день? – удивленно спрашивала Пола.

– Я бью по клавишам так сильно, что строй слегка «уходит». Совсем немного, но я добиваюсь точной настройки.

Однажды он упражнялся до двух ночи. Летящая из светового люка музыка вызвала негодующие вопли соседей и визит полиции. Майлз извинялся и пообещал заканчивать в десять. После ухода полицейского. Пола сухо заметила:

«Ну и любят же нас соседи».

– Могли бы и не жаловаться, – сказал Майлз. – Ведь они получают бесплатный доступ в Карнеги-холл.

Они отправились в постель и Майлз добился близости. Пола не переставала удивляться, откуда берется его неистощимая энергия.

* * *

«Универсальная» Мэгги не только справлялась с отделкой интерьера в «Бич Бам Норт», но и готовила публику к его открытию. У них едва хватило денег на маленькое объявление в «Тайме» и, поэтому она полагалась на сплетни и рекламу, которую даст магазину Роксанна. Когда Мэгги сообщила подруге, что собирается попросить Роксанну составить список приглашенных на открытие, Пола отнеслась к этому неодобрительно.

– Но почему? – спросила Мэгги. – Она уже помогла нам. Почему бы не помочь и сейчас?

– Мне не хотелось бы просить ее, – ответила Пола.

– Милая, все это из-за твоей ревности…

– Это не правда.

– Не дурачь Мэгги.

– Не правда! Просто она помогает Майлзу, и я не желаю вмешиваться.

– Малыш, помни, что при удачном открытии мы получим по четыре тысячи. Роксанна сможет удружить нам, если соберет на открытие свой комплект знаменитостей. Так что – нравится тебя или нет – я не попрошу ее об этом.

Она так и сделала. Роксанна не только помогла Мэгги составить список, но и обзвонила многих из получивших приглашения, расхваливая новый магазин до небес и настаивая на их присутствии. Мэгги была в восторге.

К счастью, день открытия выдался тихим и ясным. Двери распахнулись в полдень и тут же заиграл рок-ансамбль «Лиловый Вихрь», нанятый Мэгги. Появились бесплатные напитки, а после четырех часов – коктейли и канапэ. Вначале посетителей было немного, но к трем часам дело пошло веселее. К пяти, когда из центрального магазина приехала Пола, народу было хоть отбавляй. Бросалось в глаза оформление филиала: на стенах и потолке теснились плакаты в ярких психоделических рамах, расписанных Джимми Россом. Они представляли: Хэмфри Богарта, Теду Бару, Питера Фонду на мотоцикле, Махариши, Рави Шанкри, Ринго Старра, Марлона Брандо и Ширли Темпл. Плакаты окаймляли крошечные мигающие лампочки, усиливая ярмарочный эффект праздничного электрического шоу. «Лиловый Вихрь» теснился на центральном островке, между купальными костюмами и пляжными халатами. Усилители, грохоча, извергали ритмичные мелодии в стиле «нью саунд». Сквозь разодетую толпу протискивались манекенщицы в купальниках, а следом спешили официанты в белых смокингах с подносами, уставленными напитками и закусками.

– Потрясающе! – перекрывая шум, воскликнула Мэгги, обнимая Полу и Майлза. – Им это нравится! И все в сборе!

Действительно, телефонные звонки Роксанны собрали весьма модную толпу, представляющую деловое, общественное и театральное общество. Ненадолго заглянул сам Лорен Бэколл, и от этого настроение Полы и Мэгги взлетело до небес.

* * *

Пола не разговаривала с Роксанной с тех пор, как узнала о новой карьере Майлза. Она избегала общения с ней, поскольку стыдилась «шпионить» и не переносила ее влияния на мужа, хотя и не сомневалась, что их отношения оставались платоническими.

Теперь уклониться от встречи с ней было невозможно. Пола протиснулась через толпу к Роксанне, одетой в белое платье-мини с вышивкой; та беседовала с принцессой Иной Андраши. Заметив Полу, Роксанна с улыбкой повернулась к ней.

– Ваш магазин просто великолепен!! Поздравляю.

– Все это – заслуга Мэгги. Я хотела поблагодарить вас за хлопоты по приглашению замечательных гостей.

– Рада была помочь. Это оказалось несложным: всем ужасно хотелось сюда попасть. У меня лишь одна претензия.

– Какая?

– Оркестр! – кривя губы, она указала на «Лиловый Вихрь», исполнявший одну из наиболее громких песен. – Я оглохну!

– Боюсь, сегодня от них не избавиться, – улыбнулась Пола.

– Вот почему я не переношу дискотек – они страшно шумны. Пожалуй, музыка мне нравится, но громкость! Однако скажите мне, как вы восприняли успехи Майлза?

Пола сняла с подноса проходящего официанта бокал с виски.

– Это напоминало шок.

– О, знаю! И боюсь, мы проявили излишнюю изобретательность…

«Мягко сказано, – подумала Пола. – Скорее, шпионский заговор!»

– Но для Майлза очень важно было убедиться в своих, силах до того, как сказать вам. Я понимаю его, а вы?

– Конечно. Ясно, что он опасался моего отношения к подобному риску. Но если он хочет попытаться – я согласна.

– Вы восхитительная жена! – сжала ей руку Роксанна. – Большинство женщин думают лишь о собственном покое и ни о чем ином. Для них он важнее счастья мужа. Счастье Майлза – музыка, и он сделает блестящую карьеру. Мой отец заметил его талант и я полагаю, что его вердикт оправдывается. Думаю, Майлз великолепен, а вы?

– Пожалуй, не то слово. Я все еще не верю в его новое качество исполнения. Я не специалист, но даже мне видно, что его успехи грандиозны. Неясно, как он этого достиг.

– Филип Розен от него в восторге. Он занят подготовкой к дебюту и обеспечит присутствие всех влиятельных критиков, а заодно и боссов звукозаписи. Не удивляйтесь, если Майлз вскоре войдет в моду. Поверьте, его карьера будет блестящей, как у моего отца.

В этой женщине нет ни капли зависти, подумала Пола. Но почему? Должна ли женщина, преданная отцу подобно Роксанне, слепо ревновать к молодому человеку, способному затмить репутацию ее отца?

Очевидно, нет. Похоже, она искренне этому рада. Впрочем, если Майлз на самом деле Дункан, она и не будет ревновать.

«Пола, прекрати! – приказала она себе, – Прекрати немедленно».

Майлз – это Майлз.

* * *

Открытие планировалось закончить к десяти. В девять тридцать народу было по-прежнему много и никто не собирался уходить. Несмотря на восторг от успешного вечера, Мэгги начала беспокоиться. Протиснувшись к Майлзу, она сказала:

– Кое-кто уже начинает дуреть от выпивки. Может, пора закрыть бар?

– В приглашениях сказано: «Напитки до 10», не так ли?

– Да, но я не думала, что все они так задержатся.

– Осталось полчаса, не паникуй. Лавку не разнесут, а если ты прикроешь спиртное, люди назовут тебя жадиной.

– Пожалуй, ты прав, – вздохнула Мэгги. – Ну, как тебе магазин?

– Нравится. Ты здорово поработала. Мне жаль, что Пола не смогла помочь тебе как следует.

– Не глупи. Одной из нас нужно было заниматься центральным. Без нее я не смогла бы управиться.

– Возможно, – Он нахмурился и задумчиво уставился в пол. – Мэгги… ты не заметила в ней какой-то странности?

– Странности? – она удивилась. – Нет. Но почему?

– Я беспокоюсь о ней.

– Из-за Роксанны?

– При чем здесь Роксанна?

– Пола ревнует к ней. Но я не назвала бы это странностью. Будь я твоей женой, я тоже ревновала бы к Роксанне. Он улыбнулся.

– Я не о том. Я знаю, что она ревнива, но она понимает, что ей нечего беспокоиться насчет меня и Роксанны. Я имел в виду ее психику.

– А что с ней случилось?

– Ну, в общем, в последнее время у нее появилась навязчивая идея. Но пожалуйста, ей – ни слова. Ты понимаешь…

– Ну конечно. Но что за идея? Пола кажется мне совершенно нормальной. Впрочем, я не представляю, как выглядят люди, одержимые навязчивой идеей…

– Это довольно мрачная штука. Она считает меня кем-то другим. Фактически думает, будто я – Дункан Эли.

– Дункан Эли? – искренне поразилась Мэгги. – Дорогой Майлз, я совершенно запуталась.

– Она думает, что я – воплощение Дункана Эли. Что после его смерти его душа вошла в мое тело. А мой разум, или личность, – назови как угодно, – на самом деле принадлежит ему.

– Боже, что за чушь!

– Кроме шуток. Она совершенно серьезно задала мне на днях вопрос, не являюсь ли я Дунканом Эли. Я знал, что Пола чем-то обеспокоена, казалось, даже, что она меня боится. Но я понятия не имел, в чем тут дело, пока она меня об этом не спросила.

– И что ты ответил? Он пожал плечами.

– Разумеется, сказал, что это не так. А что я мог сказать? «Да, я – Дункан Эли»? Как ты считаешь?

– И что было потом? Он пожал плечами.

– Она разволновалась, затем успокоилась и принялась обнимать и целовать меня.

– Очевидно, она тебе поверила. По крайней мере, сейчас она не думает, что ты – Дункан Эли. Это уже к лучшему…

– Но Мэгги, сам факт, что она смогла придумать подобную нелепицу! Боже мой… Послушай; похоже, сейчас она в порядке, так что, возможно, все позади. Но если это повторится, что ты мне посоветуешь?

– Не знаю, – нахмурилась Мэгги. – Наверно, поговорить с Чаком. Ему виднее…

– А если она заведет с тобой разговор о моем воплощении в Дункана Эли, ты сообщишь мне?

– Ну конечно, хотя я этого не ожидаю. Может у нее и случаются тихие заскоки, но мне она кажется абсолютно нормальной. Впрочем… тебе не кажется, что она принимает наркотики?

– Не знаю, о чем и думать. Для меня важно, чтобы у нее не появилось серьезных проблем с психикой. То есть, длительных.

– Я тоже на это надеюсь. Впрочем, повторяю, на мой взгляд, она абсолютно нормальна. Или же настолько, насколько мы с тобой, хотя это плохой комплимент.

Майлз всмотрелся в толпу.

– Она идет. Помни – об этом ей ни слова.

– Знаю. Ни единого.

* * *

Пригласительный вечер обошелся в тысячу двести долларов, а после оптовой закупки товаров и ремонта, от занятых ими восьми тысяч остались лишь несколько сотен. Но деньги разошлись не напрасно, потому что газеты дали магазину хорошие рекомендации. К концу первой недели «Бич Бам Норт» приобрел популярность и начал приносить доход.

Пола продолжала в одиночку управлять центральным, хотя Мэгги наняла ей в помощь двух продавщиц. Этот магазин тоже процветал, и Пола с изумлением обнаружила, что они с Мэгги, пожалуй, смогут расплатиться с банковский заемом на год раньше срока и после выплаты у них останется тысяч по пятнадцать на каждую с обоих магазинов.

Однажды, за две недели до дебюта Майлза, он позвонил ей на работу и сообщил, что Эбби рано вернулась из школы.

– Что-нибудь случилось? – разволновалась Пола.

– У нее кашель и сильный насморк. Учительница решила, что она подхватила грипп и отправила ее домой. Я уложил ее в постель и вызвал Чака. Он зайдет по пути домой и взглянет на нее.

– Может, это что-то серьезное?

– О нет. Она чувствует себя неплохо, не беспокойся. Я пригляжу за ней.

– Если надо, я могу закрыть магазин и приехать домой.

– Нет, не стоит. Она в порядке.

Пола повесила трубку, решив все же закрыться пораньше.

…Она вернулась домой как раз, когда Чак вышел из спальни Эбби.

– Это грипп? – спросила Пола.

– Слабовыраженный, – кивнул он. – Температура поднялась на полградуса. Но особенно беспокоиться не о чем.

– Но у нее были прививки от гриппа…

– Что тут скажешь… – пожал плечами Чак, – иногда они не срабатывают.

Оставив Эбби пилюли для трехразового приема, он прошел наверх, чтобы перехватить стаканчик виски перед тем, как отправиться домой.

Майлз нервничал и, после уходя Чака, Пола спросила у него в чем дело.

– О, все в порядке. Просто я волнуюсь из-за дебюта, вот и все.

Она сварила суп, приготовила сэндвичи и отнесла их вниз, Эбби, которую, по-видимому, вовсе не печалил собственный грипп. Казалось, она была в восторге от того, что избавилась на несколько дней от школы.

Эбби спросила, нельзя ли ей посмотреть телевизор. Пола разрешила и включила его, настроив на «Стар Трек». Эбби мгновенно погрузилась в проблемы двадцать третьего века. Робин свернулся на полу рядом с ее кроватью и заснул.

* * *

На следующий вечер, когда Пола пришла домой, горло у Эбби почти не болело и кашель с насморком почти исчезли.

Присев на краешек постели, Пола улыбнулась.

– Вы кажетесь ужасно здоровой, юная леди!

– Все в порядке, если бы не нога, – ответила Эбби.

– А что с твоей ногой?

– Ну…в общем, она болит.

– М-да. Иначе говоря, ты выдумываешь нечто новенькое, чтобы не пришлось идти в школу. Эбби растерянно улыбнулась.

– Она в самом деле немножко болит. А мне действительно пора вернуться в школу?

– Боюсь, да. Ты хорошо выспалась дней?

– Да, пока меня не разбудил тот человек.

– Какой человек?

– Ну тот, в смешной черной шляпе.

И Эбби переключилась на старый фильм, идущий по телевизору; «Любимые женщины Энди Харди». Пола нахмурилась.

– Что за человек и что за черная шляпа?

– Он был наверху, разговаривал с папой. Не знаю, кто он такой. Но я слышала, как они спорили, и это меня разбудило. Как звать актера, играющего Энди Харди?

– Микки Руни.

– Кто он? Никогда о нем не слышала.

– Он актер, – нетерпеливо пояснила Пола. – Ты видела этого человека?

– Ну да. Я поднялась до середины лестницы и посмотрела в зеркало на площадке, так, чтобы можно было наблюдать за ними, а они меня не видели. Он сидел на стуле, а папа стоял перед ним. Папа казался испуганным.

– Испуганным? Почему?

– Не знаю. А Микки Руни до сих пор снимается в кино?

– Иногда. А как выглядел тот человек в черной шляпе?

– Выглядел молодым и симпатичным. Но только…очень злым.

– О чем же они спорили?

– Всего я не слышала. Но тот человек сказал: «Ты должен сделать это немедленно» – и тогда папа сказал, что, вроде бы не хочет этого делать, а тот повторил, что он должен, потому что это входит в контракт. И не спрашивай, что именно нужно сделать, потому что я сошла вниз и легла в постель… Мне нравится Микки Руни. Хорошо, если бы он сделал новый фильм.

Пола поцеловала ее и поднялась.

Она нашла Майлза наверху. Он сидел за роялем, просматривая партитуру сонаты для клавесина, которую решил исполнить на дебюте.

– Милый, кто это был здесь днем?

– Никого. А в чем дело?

– Эбби сказала, что здесь был человек, с которым вы поспорили. Человек в черной шляпе.

Она могла поклясться, что Майлз на мгновение испугался. Лицо его побелело как мел, хотя он, избегая ее взгляда, не сводил глаз с партитуры.

– Ах да, это Билл Грэнджер. Один из помощников Филипа Розена по рекламе. Он забежал поговорить о гастролях, которые готовит для меня Филип.

– Гастроли? Когда?

– Пока не знаю. Их нельзя спланировать до появления аннотаций. Если они окажутся плохими, поездки не будет.

– Но Эбби сказала, будто вы спорили.

– Должно быть, она ошиблась.

– Сказала, что тот требовал, чтобы ты немедленно что-то сделал. Что-то, что тебе не нравилось.

– О, это. – Майлз глянул на нее и улыбнулся. – Он хочет, чтобы я участвовал в «Шоу Гриффитса». Я сказал, что сделать это до дебюта будет ошибкой. Подумай сама, ну кто обо мне сейчас знает? Может быть, позже, но не сейчас.

Она села и принялась перелистывать доставленный утром «Тайме».

– А этот Билл, или как его там, – всегда не снимает в гостях шляпу?

– Что?

– Шляпу. Он всегда остается в шляпе? Минутное молчание.

– Пожалуй, да. Не спрашивай почему. Я виделся с ним лишь пару раз… Хочу пробежать разок-другой фугу перед ужином, ладно?

– Пожалуйста.

* * *

За ужином Пола спросила, был ли Билл Грэнджер другом Дункана Эли.

Майлз срезал жир с бараньей котлетки.

– Возможно, они, были знакомы. Не знаю, было ли это дружбой.

– Кажется, я видела его на похоронах Дункана. Как раз, когда мы уезжали с кладбища. Я заметила, как человек в черной дерби подошел к могиле и вылил на гроб масло – в точности, как это сделала Роксанна.

– В самом деле? Я не заметил его на похоронах.

– Майлз, тебе не кажется, что сатанизм не был для Дункана лишь забавой? Что он в тайне им занимался? И что все остальное – Роксанна, Филип, этот тип Грэнджер, также замешаны в этом?

– С чего это ты решила?

– Прежде всего, из-за того, что они проделывали на его похоронах.

Майлз пожевал котлетку, иронически глядя на жену.

– Вероятно, ты права. Держу пари – все они плясали вокруг грибов-поганок при свете луны, летали на помеле и веселились, как в старые добрые времена.

Раздраженная его несерьезностью, Пола оставила эту тему.

* * *

Той ночью что-то пришло в дом. Что-то угрожающее. Но это был чужой дом. Дом из сна: огромный, заброшенный особняк девятнадцатого века с дырами в крыше и растущими сквозь половицы сорняками. Через разбитые оконные стекла проникал ветер и колыхал продранные кружевные шторы. Снаружи росли искривленные кипарисы; их ветви, пригибаемые ветром, шуршали по крыше.

Пола никогда не видела такой дом и не могла понять, зачем она здесь, хотя бы и во сне. Она стояла на площадке шаткой деревянной лестницы с отвалившимися перилами.

Ступени вели вниз, в огромную гостиную с колышущимися кружевными шторами. Мебели там не было, не считая латунной кровати в центре комнаты.

Что-то находилось в доме.

Она обернулась и посмотрела в огромное треснутое зеркало на стене площадки. Наподобие ее собственному зеркалу, оно отражало верхнюю часть лестницы. Оттуда на нее смотрел человек в черной шляпе.

– Ты должен сделать это, – произнес он, – сделать немедленно.

– Что сделать?! – вскричала она. Человек холодно взглянул на нее.

– Я говорю не с тобой.

Ледяной ветер пронесся по дому и взлетел вверх по лестнице. Пола вздрогнула и посмотрела вниз. К ней поднимался Дункан Эли. Она прижалась спиной к зеркалу, завороженная видом разлагающегося трупа. Темно-синий костюм, в котором его похоронили, был изъеден в нескольких местах; кожа его приобрела зеленоватый оттенок. Глаза были раскрыты, но казалось, он не видел ее, потому что, достигнув площадки, прошел мимо, не взглянув на нее. Затем поднялся на второй этаж.

– Я готов сделать это, – сказал он человеку в черной дерби.

– Хорошо.

Они вошли в комнату, оставив дверь открытой. Она услышала доносившийся оттуда голос Микки Руди. Он спорил с судьей Харди, добиваясь разрешения взять машину судьи, чтобы отвезти Энн Рутерфорд – или то была Глория Джин? – на школьный вечер.

Пола бросилась бежать вверх по лестнице.

– Оставьте ее в покое! – вскричала она. – Оставьте в покое Эбби!

На полдороги на второй этаж ноги ее вдруг отяжелели и бег стал замедленным, как это происходит во сне. Казалось, на каждую ступень уходит целый час. В дверях комнаты показался Дункан Эли. Он держал маленький фарфоровый флакон, тот самый, с воющими Горгонами на Стенках. Похоже, теперь он ее видел.

– Мне жаль, – произнес он. – Я не хочу этого делать.

Она славная девочка. Но видишь ли, у меня пет выбора. Это необходимо сделать немедленно.

– Нет! Пожалуйста, не…

– Мне жаль.

Он вернулся в комнату. Она перевела взгляд на зеркало. Теперь оно увеличивалось так, что заполняло все площадку и отражало происходящее внутри дома. Эбби спала на постели. У дальнего края кровати Микки Руни спорил с Льюисом Стоуном о том, кто владеет семейным автомобилем Харди. У ближнего края стояли Дункан Эли и человек в черной шляпе. Дункан держал флакон над лицом Эбби. Откуда-то снизу донеслись звуки «Вальса Мефисто».

– Не смей! – пронзительно вскрикнула Пола.

Он наклонил флакон и налил несколько капель на лоб Эбби.

Ветер прошумел в доме, лязгая оконными рамами и приглушая музыку. «Мама, мама, мама…» – повторяла Эбби.

Пола почувствовала прикосновение к плечу. И проснулась.

– Мама, я плохо себя чувствую. Пола окончательно пришла в себя. Села и включила свет. Рядом спал Майлз. Она взяла Эбби за руку.

– Что случилось, милая?

– Я неважно себя чувствую. В горле першит и становится жарко, а потом холодно.

Пола положила ладонь ей на лоб. Тот был горячим. Ей показалось, или он и в самом деле был чуть скользким? Будто на него налили масло, а потом осушили материей….

Она разбудила мужа.

– Майлз, позвони Чаку. У Эбби жар.

Было четыре тридцать утра. Пола отвела дочь в ее комнату и уложила в постель. Затем принесла из ванной градусник, встряхнула и измерила ей температуру.

В комнату вошел Майлз.

– Чак советует дать ей еще две пилюли; он зайдет рано утром перед работой.

– Скажи, чтобы он приехал сейчас же! – бросила Пола. – У нее температура под сорок!

Майлз казался испуганным. Он заспешил в гостиную, и она услышала, как он разговаривал с Чаком. Тот приехал минут через двадцать, сонный и раздраженный; Пола угостила его кружкой только что сваренного кофе, и он отправился в комнату Эбби. Вернувшись в гостиную, Чак заметил, что Эбби, должно быть, подхватила где-то воспаление легких.

– Боже мой, – сказала Пола.

– Я сделал ей укол пенициллина, он должен помочь. Когда поеду в больницу, вернусь и взгляну на нее еще разок.

– Ведь она поправится? – волнуясь, спросила Пола.

– Ну конечно. Беспокоиться не о чем, хотя у нее и высокая температура. Если ей станет хуже, возможно, придется положить ее на пару дней в больницу. Но она поправится.

* * *

Когда через четыре часа он вернулся, ее температура поднялась еще на полградуса. Полу лихорадило.

– Не положить ли ее в больницу?

– Я пришлю скорую помощь, – кивнул Чак, – и договорюсь насчет места.

– Но разве пенициллин не действует? – спросил Майлз.

– Похоже, пока еще нет. Попозже я увеличу дозу. Кто-нибудь из вас проводит ее к машине?

– Оба, – сказал Майлз.

– Хорошо. Соберите ее вещи. Увидимся в больнице. И слушайте-ка, перестаньте волноваться.

– Вот уж нет! – возразила Пола. Чак поднял руку.

– Понимаю. Но все равно, мы с этим справимся. Просто иногда пенициллин проявляет эффект не сразу.

* * *

Они провели день в больнице «Сент-Винсент», листая старые выпуски «Лайфа» и «Космополитэна» и поглощая бесчисленные чашки плохого кофе с булочками.

В одиннадцать в комнату для посетителей вошел Чак. Лицо его казалось грустным.

– Мы дали ей сильные антибиотики, – заметил он, – и положили под одеяло со льдом.

– Со льдом? Зачем?

– Попытаться сбить жар. У нее сорок градусов. Поли заплакала. Майлз обнял ее рукой за плечи.

– Пола, она поправится…

– Но я не понимаю! Все это случилось так быстро.

– Верно, – согласился Чак. – Это необычно. Что-то усложняет пневмонию, но пока мы не закончим тесты, нет полной уверенности.

– Но вы можете сделать хоть что-то? Чак сжал ей плечо.

– Конечно, как только закончим тесты; это займет не больше часа. И тогда мы поможем ей.

Она слабо кивнула, пытаясь подавить приступ истерии.

– Ты сообщишь нам, как только что-то изменится?

– Мы сообщим сразу, как только спадет жар.

* * *

Эбби умерла в пять часов того же дня.

К двум тридцати жар поднялся до сорока двух градусов. Чак сообщил, что ее лихорадит. Он предупредил Полу и Майлза о возможном повреждении мозга в случае, если жар не спадет.

В пять десять он вышел и сказал им. Казалось, его охватило оцепенение.

– Не знаю, что и сказать… я чувствую себя чертовски беспомощным…

Пола попыталась осознать происходящее.

– Тут не твоей вины, Чак. Ты пытался…

С искаженным от горя лицом, она повернулась к Майлзу. И всхлипнула.

– О, Эбби… Милая Эбби…

Они отвели ее в офис Чака, и тот дал ей успокоительное. Она впала в истерику.

– Во всем виновато масло, – всхлипнула она.

– Что! – спросил Чак.

– Масло. Которое вылил ей на лоб Дункан Эли. Я ощутила его у нее на коже, когда она пришла утром в комнату. Это не было сном. Он налил ей на лоб масло и оно убило ее.

Чак тупо посмотрел на Майлза. И покачал головой.

– Масло! Это нечто ужасное и злое – как Дункан Эли и тот человек в шляпе…

Она повернулась и впилась взглядом в Майлза. Слезы ручьями бежали по ее лицу.

– Кто он, Майлз?

– О ком ты?

– О человеке в черной дерби! Это не Билл Грэнджер – я знаю точно! Он убил Эбби, и ты знаешь, кто он! Теперь скажи мне!

– Пола, пожалуйста… – потрясение произнес Майлз.

– Скажи мне! – вскрикнула она. – Скажи, кто он!

– Это Билл Грэнджер…

– Вовсе нет! Я знаю. Скажи мне, Майлз! Скажи, ты знаешь!

Чак сильно встряхнул ее.

– Пола успокойся. Ты сделаешь себе хуже. Успокойся. Она упала в кресло и спрятала лицо в ладонях.

– Боже, что со мной происходит? И что произошло с Эбби? фантазия превратилась в реальность.

 

Глава 1

Следующие двое суток Пола прожила словно в забытьи. Она не покидала спальню Эбби: неторопливо разбирала ее одежду и игрушки, раскладывая их по местам и непроизвольно подчиняясь обычным материнским заботам. Подобно наркотику, они смягчили шок, наступивший после внезапной смерти дочери. Периодически она пыталась плакать, но не могла. Слез не осталось, лишь тупая боль.

Майлз пробовал утешать ее, но она попросила оставить ее в покое. Случившаяся с ней в больнице истерика была неизбежной. Позже она вяло извинилась перед Чаком и мужем, поскольку, придя в себя, осознала, что ее обвинения не были справедливыми. Очевидно, Майлз переживал смерть Эбби так же, как и она; с ее стороны нечестно было швырять ему в лицо в тот ужасный миг свои сны и фантазии, обвиняя в некоем заговоре – не имея ни единого факта, подтверждающего ее подозрения. Теперь она испытывала стыд. И все же ее не покидало ощущение, что ее истерические обвинения находились ближе к истине, чем убеждение Чака в том, что Эбби заразилась вирулентной формой пневмококкового менингита.

Результатом явилась мучительная двойственность по отношению к мужу: с одной стороны – любовь к старому Майлзу, с другой – страх и подозрительность по отношению к предполагаемому «новому». Все это усугубило ее горе и ввергло в крайнюю депрессию: как никогда в жизни она отчаянно нуждалась в человеке, на которого можно было опереться, но ощущала лишь мимолетную тень, сегодня знакомую, а завтра принадлежащую совершенно чужому человеку… Наконец, она замкнулась в себя и ее отношения с Майлзом повисли в леденящей пустоте.

* * *

И все же она сумела пережить похороны. Прилетевшая из Форт-Лодердейла Жанет, казалось, постарела от горя на десять лет и настолько упала духом, что Майлзу пришлось подолгу просиживать у нее в гостиничном номере, оберегая ее от сильного нервного расстройства. Мэгги предложила любую возможную помощь, но Пола так и не сумела сосредоточиться, чтобы найти подруге какое-то дело. Утром в день похорон в квартире неожиданно появилась Роксанна с собственноручно приготовленной вырезкой. Пояснив, что «подношение пищи» – обычай Новой Англии, она припомнила о том, как была благодарна своим друзьям, принесшим ей съестное, когда умер ее ребенок.

– Я и не знала, что у вас были дети, – заметила Пола.

– Сын. Он оказался слабоумным и прожил всего лишь шесть недель. Теперь мне кажется, что его смерть была божьей благодатью. Но тогда…

В первый раз Пола ощутила подобие симпатии к этой холодной красавице и коротко выразила ей сочувствие.

К счастью, Роксанна предложила забрать с собой Робина и попытаться пристроить его на новое место. Когда она ушла вместе с черным Лабрадором, Пола решила, что пес единственная собственность Эбби, с которой ей не жаль было расстаться.

* * *

После похорон слезы хлынули ручьем.

Ее отвезли домой в длинном черном лимузине. Мэгги собралась приготовить ленч, но Пола извинилась и, выскользнув из парадной, направилась в кино. Ей нужно было уйти подальше от дома и от Майлза. Она хотела побыть в одиночестве и как-то отбиться от настигшей ее беды. Оказавшись в кинотеатре «Шеридан», она просидела там комедию с Дорис Дэй и вестерн с Генри Фонда. Ее устраивало, что зал был фактически пуст; она сидела в заднем ряду и плакала, глядя на мелькающие на экране образы и испытывая глубокое равнодушие к их словам и поступкам. Она думала о дочери, такой веселой и счастливой еще насколько дней назад, а теперь уложенной в землю в наглухо закрытом ящике. Она тихо всхлипывала, желудок словно пронзали иглы боли.

Это было необычной терапией, но в какой-то степени она помогла. Пола вышла из кинотеатра с покрасневшими глазами, но слезы прекратились. Боль постепенно уходила; она знала, что переживет ее. Она вернется в ритм жизни и наощупь войдет в повседневные заботы. Это не легко, но что остается делать? Эбби ушла навсегда. Никто еще не вернулся из могилы – или, все-таки, кто-то вернулся? Она вспомнила странную улыбку на лице Майлза тогда, на Бермудах, его улыбку и фразу: «Живешь лишь раз».

А может, Дункан Эли ухитрился прожить дважды? Ночью Майлз поинтересовался, не считает ли она, что дебют следует отменить?

– Вовсе нет. Зачем?

– Я думал, что из-за Эбби…

– Отказ от выступления в Карнеги-холле не вернет ее…

Пола знала, что она охладела к мужу, но ничего не могла поделать. Он был обижен.

– Пола, ты все еще веришь тому, о чем говорила в больнице?

Отыскав свой старый антиникотинный мундштук, она воткнула в него очередную сигарету. Тяга к курению так и не оставила ее, а в нынешнем состоянии не находилось сил с ней бороться. Глубоко затянувшись, она выпустила дым через ноздри.

– Я уже сказала, что сожалею об этом.

– Знаю. Но ты ведешь себя так холодно…

– Возможно, но это получается непроизвольно.

– Но я действительно не понимаю, о чем ты говорила! «Масло» – что за масло? Как может масло кого-то убить? И – я же сказал тебе, что тот человек Билл Грэнджер. Спроси Филипа Розена, и он подтвердит.

– Я уже говорила, что верю тебе.

Они смотрели друг на друга, словно боксеры, медленно кружащие по рингу, в ожидании, что противник чуть раскроется… Ей хотелось протянуть к нему руку и восстановить контакт, но она не могла – потому что не верила ему.

Она не раскрывалась.

* * *

– Пола, милая, что с вами обоими случилось? – спросила Жанет, когда они ожидали в аэропорте Кеннеди самолета на Форт-Лодердейл. Майлз отошел, чтобы зарегистрировать ее билет.

– Насколько мне известно, ничего, – тупо ответила Пола, закуривая очередную сигарету. Вернувшись к вредной привычке, она обнаружила, что теперь курит больше, чем когда-либо.

– Он говорит, будто ты подозреваешь его в какой-то причастности к болезни Эбби.

– Я уже говорила, что не думаю этого. Если он не верит – моей вины здесь нет.

– Но милая, за то время, пока я была с вами, вы едва обменялись парой слов. А раньше вы были так счастливы вместе… и я знаю, что Майлз очень из-за этого переживает.

– Откуда вы это знаете?

– Он мне рассказал. Вдобавок, я знаю собственного сына. И вижу, когда тот переживает.

Внезапно туман, окутывающий мозг Полы, рассеялся. Ну конечно, она видит! Она – его мать, собственная плоть и кровь! И должна знать…

Глянув в сторону бюро регистрации, она нашла Майлза в очереди с билетом Жанет и повернулась к свекрови.

– Жанет, вы не заметили, что Майлз изменился?

– Изменился? Я сказала, что его расстраивает твое отношение…

– Нет, я имею в виду его привычки. Касающиеся его…личности. Он не кажется несколько другим! Жанет на секунду сомкнула веки.

– Вообще-то, да.

– В чем?

– Он вновь собирается стать пианистом. Впрочем, я всегда полагала, что ему следовало стать музыкантом. Не стоило обращать внимания на те неважные отзывы…

– Я не о том. Не кажется ли, что он каким-то образом стал совсем другим!

– Милая, я не понимаю о чем ты говоришь.

– Знаю, – вздохнула Пола. – Не уверена, что сама понимаю, о чем говорю…

Жанет бросила на нее любопытный взгляд.

– Ты просто расстроена, это естественно. Знаешь, неплохо было бы навестить врача. Я имею в виду психиатра. Они чудесно лечат депрессии… Когда умер мой второй муж, мне казалось, будто вселенная пришла к концу. Но после нескольких сеансов у доктора Арнхейма, я словно вновь родилась. Хочешь, я дам тебе его координаты? Он все еще практикует по старому адресу, на Сентрал Парк Уэст.

– Спасибо, нет. Мне не нужен психиатр. По крайней мере сейчас.

Потушив сигарету, она наблюдала, как Майлз идет к ним через зал ожидания.

– До твоей посадки пятнадцать минут, – заметил он матери. – Ты приняла успокоительное? Жанет кивнула.

– За пятнадцать минут я успею выпить двойной скоч это успокоит меня по-настоящему. И они направились в бар.

 

Глава 2

Теперь жизнь казалась ей пустой.

Она вернулась в «Бич Бам», пытаясь загрузить себя работой, но ее не интересовала торговля купальными костюмами. Ее преследовали призраки дочери и странного человека в черной шляпе. Мысли, что приснившееся было правдой, и все, случившееся той ночью проникло в ее спящий мозг, исказившись в символах сна, не покидали ее. Но как это доказать? Засыпая, она пыталась восстановить сон в памяти, концентрируясь на странном полуразрушенном доме. Она ясно помнила его: зияющие дыры в крыше, продранные шторы, разбитые оконные стекла, латунная кровать посреди огромной комнаты… Но странно – чем больше она старалась вызвать сон в памяти, тем бесчувственнее засыпала.

Потом она кое-что придумала: вытащив из стопки журналов «Таймс-санди», перечитала статью, написанную Майлзом о Дункане Эли… Муж Роксанны, Уильям де Ланкрэ. Возможно, причиной их развода был слабоумный ребенок, о котором рассказала Роксанна. Но может, и нечто иное – то, что «откроет окно» для Полы. Она решила попытаться встретиться с ним.

Позвонив в маклерскую фирму «Де Ланкрэ, Риэрдон и Лорд», попросила де Ланкрэ к телефону. Назвавшись подругой его бывшей жены, она сказала, что хотела бы поговорить с ним по «личному вопросу». Ей казалось, что он мог подумать, будто ей от него что-то нужно, например, деньги. Но что бы Ланкрэ ни думал, манеры его были скрупулезно вежливыми. Он осведомился, устраивает ли ее встреча в два часа назавтра. Она согласилась.

Офисы «Ланкрэ, Риэрдона и Лорда» находились на Пайн-стрит, через полквартала от Уолл-стрит и занимали шестой, седьмой и восьмой этажи старого здания. Грязноватый фасад начала века придавал ему солидность и цельность, которых не хватало постройкам из металла и стекла. Пола нервно курила в приемной, пока в комнате не появилась секретарша, проводившая ее по коридору в большой, отделанный панелями кабинет с потертыми кожаными креслами и морскими гравюрами на стенах. Уильям де Ланкрэ встретил ее у двери, улыбнулся и пожал руку. Ему было чуть за сорок, хотя он легко мог сойти за тридцатилетнего. Он казался даже симпатичнее, чем на фотографии к статье Майлза – темные вьющиеся волосы и квадратное лицо с синими, как у Пола Ньюмена, глазами. На нем был консервативного покроя костюм от Бруксов, а дружеская манера общения казалась старомодной, но вполне гармонировала с гарвардским акцентом и галстуком нью-йоркского яхт-клуба. Он подвел ее к стоявшему перед столом креслу, и Пола заметила лежащие там и сям журналы «Парусный спорт» вперемешку с «Уолл-стрит джорнэл».

– Ваше имя кажется мне знакомым, – произнес он, усаживаясь за стол. – Это не вы написали статью о Дункане Эли в «Таймсе» за прошлый месяц?

– Ее написал мой муж.

– На мой взгляд, очень хорошая работа. Дункан был весьма необычным человеком. Вы когда-нибудь с ним встречались?

– Да. Примерно, за два месяца до его смерти, когда муж брал у него интервью для статьи.

С минуту оба помолчали. Он явно ожидал, пока она сообщит о цели своего появления. Пола отчаянно придумывала наилучшее вступление для «личного вопроса».

–..Мистер де Ланкрэ, – сказала она наконец, – придя к вам я чувствую себя несколько глупо. Но на прошлой неделе умерла моя дочь…

– Примите мои соболезнования, – прервал он сочувственно.

– Она внезапно заболела и через сутки скончалась. Врачи не уверены в том, что именно ее убило, но…

«Боже, – подумала она, – как же мне сформулировать, зачем я здесь?»

– Но мне кажется, что мой муж и ваша бывшая жена некоторым образом имеют к этому отношение.

Теперь дружелюбие и вежливость менеджера нью-йоркского яхт-клуба сменились истинным изумлением.

– Простите, миссис Кларксон, но я не совсем понимаю. Какое именно отношение?

Она беспомощно махнула рукой.

– Я не уверена. Поэтому и решила вас навестить. Я думала, что вы сможете о чем-то рассказать…

«Прекрати, – приказала она себе. – Ты начинаешь волноваться, а затем расплачешься и покажешься дурой. Успокойся. Будь рассудительной. Не позволяй ему принять тебя за глупую психопатку. Расскажи обо всем медленно и четко».

Так она и сделала. Рассказала ему о встрече с Дунканом, о перемене в Майлзе после смерти старика, о чудесной метаморфозе в его игре и его решении попробовать себя в концертной карьере.

– Концертная карьера? Как у Дункана?

– В точности, как у Дункана. Муж начинал пианистом, но не добился успехов. Дункан поощрил его попытку заняться карьерой музыканта вновь и даже завещал ему пятьдесят тысяч долларов в качестве помощи. А теперь Роксанна и Филип Розен устроили для него вечер-дебют в Карнеги-холле, в следующую субботу, и мне кажется, он добьется большого успеха.

Она смолкла. Ланкрэ сохранял вежливость, но она видела, что он сбит с толку.

– Не совсем понимаю, при чем здесь ваша дочь. Или же я сам, – признался он.

Подавляя нервозность, она сжала пальцы в кулаки.

– Когда вы были женаты на Роксанне, не встречался ли вам молодой человек в черной шляпе дерби?

В его глазах действительно мелькнула искорка понимания, или ей это показалось?

– Боюсь, нет. А почему вы о этом спрашиваете?

– Потому что этот человек – кем бы он ни был – как-то связан с моим мужем и Роксанной и…

Боже, он думает, что я сошла с ума! Наверняка думает!

– Вы не замечали за Роксанной каких-либо странностей? Какой-то скрытности или – хитрости?

Теперь голубые глаза похолодели, а лицо стало почти отчужденным.

– Извините, миссис Кларксон, но пожалуй, я не смогу быть вам полезен.

– Я понимаю, что не имею права спрашивать у вас о подобных вещах, но я должна знать! Ведь могли же вы заметить хоть что-нибудь!

Он встал.

– Кажется, дальнейший разговор не пойдет нам на пользу.

– Роксанна и Дункан… не были сатанистами? – вырвалось у нее.

С минуту, он пристально смотрел на нее, затем щелкнул кнопкой интеркома.

– Миссис Дэйли? Миссис Кларксон нас покидает.

– Да, мистер де Ланкрэ.

Пола поднялась, чувствуя себя крайне неловко.

– Извините, – попросила она. – Знаю, о чем вы могли подумать, но мне необходимо было это сделать.

Он промолчал. Пытаясь казаться спокойной, она подошла к двери и секретарша распахнула ее. Пола обернулась.

– Благодарю за потраченное время, – мягко сказала она.

И вышла из комнаты…

Внизу, на Пайн-стрит сновали толпы клерков, маклеров и прочих служащих, спешащих после завтрака в свои конторки. Протискиваясь через толпу, она, сгорая от стыда, переживала случившееся. «И как это я осмелилась? – думала она. – Все же считаю себя настоящей леди и вдруг врываюсь в чужую контору и допытываюсь у абсолютно незнакомого человека, не сатанистка ли, случаем, его бывшая жена!»

Она столкнулась с человеком в черной дерби. И в ужасе оглянулась. Тот оказался пожилым банкиром с белой гвоздикой в петлице.

Торопливо извинившись, она заспешила прочь. Подавляя рвущийся из груди крик, она бросилась к ближайшей станции подземки.

* * *

Теперь Пола редко видела Майлза.

Когда она приходила домой после работы, он занимался наверху. Она заглядывала к нему, здоровалась и отправлялась на кухню готовить ужин. Иногда они ели вместе, но чаще он продолжал заниматься, пока она не поужинает. Затем она спускалась вниз, а он ел в одиночестве и возвращался к инструменту. Пола лежала на постели, уставясь в потолок и пытаясь читать «Признания Нэта Тэрнера», а наверху раскатисто гремел рояль, лишая ее покоя и заставляя ненавидеть музыку. В десять часов он прекращал занятия, и она притворялась спящей, чтобы не пришлось с ним разговаривать. Иногда он «будил» ее для любви и она смирялась, но нежности уже не было – лишь холодность и удовлетворение потребности. Она стыдилась этой, все еще присутствующей потребности, потому что всегда считала физические и духовные качества Майлза одним целым, а сексуальное влечение – гранью этого целого. Ее смущало, что желание в ней не угасло, несмотря на подозрения о возможном изменении или даже смерти личности любимого ею человека.

Ее уже не трогала его карьера пианиста. Интерес угас вместе со смертью Эбби. Пола едва помнила, что до дебюта оставались считанные дни. Но знала, что каждый вечер Майлзу обязательно звонит Филип Розен. Часто звонила и Роксанна. Несмотря на ее вежливость, чувствовалось, что ей не терпится поговорить с Майлзом. Пола протягивала ему трубку и вновь ложилась в постель, недоумевая: ревность ее к Роксанне уже притупилась и перешла в слабую ноющую боль. Наверно, она уже смирилась со своим положением.

А может быть – и это хуже – ей уже все равно.

 

Глава 3

Дебют Майлза не собрал полного зала в Карнеги, но для концерта неизвестного пианиста слушателей вполне хватало и, благодаря Роксанне, публика была светской. Даже погода смягчилась и предоставила ароматный весенний вечер. Вылезая из такси у прекрасного заново отделанного здания. Пола попыталась настроиться на какие-то переживания и пробудить в себе волнение, достойное столь важного в ее жизни события. Но так ничего и не почувствовала.

Она прошла за кулисы, в заполненную цветами артистическую комнату Майлза, где находились и присланные ею цветы. Там же была и Роксанна, поразительно эффектная в бледно-желтом платье от Мэйнбохера. Она поцеловала Полу и похвалила ее белое платье, сделав вид, что не видела его раньше. Пола подыграла ей, выказывая радость от встречи, а затем поцеловала Майлза, Тот выглядел совершенно спокойным и был очень симпатичен в новом фраке. В нем есть определенный стиль, решила Пола. И у него появилась уверенность в себе, которой не было раньше или это заурядная наглость?

– Не похоже, чтобы ты нервничал, – заметила она, не находя более интимных слов для ставшего почти чужим для нее человека.

– Не совсем так. У меня потеют ладони. Но почти не колотит, чего я вовсе не ожидал…

– Перед выступлением все нервничают, – сказала Роксанна. – Так было и с отцом. Это придает особое волнение концерту.

Вошел Филип Розен.

– Майлз будет великолепен, – произнес менеджер. – Он уложит их нокаутом.

– Пришли нужные люди, – добавила Роксанна. – Они разнесут событие по Нью-Йорку и завтра утром станет известно, что произошло нечто замечательное.

Пола чувствовала, что все трое ждут ее ухода; пожелав Майлзу удачи, она покинула комнату и прошла на свое место в пятом ряду.

Белый элегантный зал с его темно-красными сиденьями кресел был ярко освещен, а на сцене в молчаливом ожидании стоял огромный концертный рояль. Как и тысячи раз до этого, он готов был распять или же осыпать почестями очередного питающего надежды пианиста. Пола заметила Гарольда Шонберга из «Тайме», затем Сиднея Рэймонта, а рядом с ним – Агату Ренфру, похожую на стареющую сивиллу. В четвертом за ними ряду сидела принцесса Андраши, которую сопровождал высокий тощий мужчина с рыжей бородой. Роксанна была права, подумала Пола, подмечая в толпе известные лица. Здесь вся знать. С точки зрения рекламы – если Майлз не провалится – подобная публика стоила миллиона долларов. Но конечно, он не провалится. Это знают и Роксанна, и Майлз, и Филип Розен. И конечно, он не нервничает. Ведь он играл в Карнеги холле десятки раз.

Она глянула на отпечатанную программу: гольдберговские вариации Баха. Ни один новичок не осмелился бы начать со столь длинного и сложного произведения. Затем соната для фортепьяно – кто совладает с ней после вариаций, кроме пианиста-ветерана? Затем andante spianto и полонез Шопена… После антракта последуют вариации на тему Паганини Брамса, «Лиль Жуайе» и «Маски» Дебюсси, а вместо финала – «Мефисто-вальс»… Довольно сложная программа. Фактически, программа Дункана Эли.

В ту минуту, как свет в зале начал гаснуть, к ней наклонился Уильям де Ланкрэ.

– Миссис Кларксон? – прошептал он.

Пола обернулась и увидела сидящего прямо за ней симпатичного маклера. На нем был строгий костюм, как и на большинстве мужчин из публики.

– Если уделите мне минутку в антракте, я хотел бы с вами поговорить.

Пола кивнула. Послышались аплодисменты, и она отвернулась, чтобы увидеть выходящего на сцену мужа. Тот уверенно поклонился и уселся за рояль. С полминуты длилось молчание, помогающее сосредоточить на себе внимание публики. И вот – он заиграл Баха…

* * *

– Вы были правы: ваш муж в самом деле играет, как Дункан, – сказал Уильям де Ланкрэ во время антракта. Они устроились в уголке переполненного вестибюля. Позади курили и оживленно обсуждали концерт зрители. Даже не обладая особым восприятием, можно было заметить по их реакции, что Майлз пользовался большим успехом.

Публика устроила ему овацию после мастерской интерпретации Бетховена, а яркий Шопен в едином восторженном порыве поднял людей на ноги.

– И ко всему прочему, у него прекрасная внешность! – делился впечатлениями некий элегантный юноша, а Пола в это время угощала сигаретой маклера.

– Секс, стиль и Шопен, – заметила она, выдыхая дым. – Боюсь, Майлз обречен на успех.

– Кажется, вы не очень рады.

– Нет, рада, – пожала плечами Пола. – Но для меня это вовсе не сюрприз.

– Почему?

– Вы не поверите, если я вам отвечу, де Ланкрэ.

– Пожалуйста, зовите меня Биллом. Но меня крайне интересует ваше объяснение.

Она бросила на него скептический взгляд.

– Я не хочу попадать впросак дважды… Он помолчал.

– Насчет той встречи: именно о ней я и хотел с вами поговорить. Кажется, я обошелся с вами грубо.

– И правильно сделали. Мне не следовало лезть в чужие дела со своими расспросами.

– Нет, следовало. Но я не ответил вам, потому что боялся.

– Вот как?

– Да, боялся пережить снова то, что предпочел бы забыть… Видите ли, я солгал вам. Я встречал человека в черной шляпе.

– Где? – с любопытством глянула на него Пола.

– В Сент-Морице. Двадцать лет назад.

– Когда умерла жена Дункана?

– Да.

– Вы не думаете, что он как-то причастен к ее смерти?

– Не знаю, – нахмурился маклер, – пожалуй, нет. Я подозреваю, что он в чем-то замешан, хотя чертовски трудно сказать наверняка.

– Вы знаете, кто он?

– Нет, но понимаю, почему он вас пугает. И вообще, мне кажется, – нам необходимо поговорить, чтобы я смог рассеять ваши опасения. Можно проводить вас после концерта?

– Роксанна дает прием в честь Майлза. Я должна на нем присутствовать.

– Так, может, завтра?

Следующий день – воскресенье и ей нелегко будет ускользнуть из дому. Но нужно разузнать обо всем, что известно де Ланкрэ.

– Знаете ресторан «О'Тенри» на углу Шестьдесят второй авеню и Четвертой улицы?

– Знаю. Когда мы встретимся?

– В два часа.

Прозвенел звонок, и Пола, погасив сигарету в ящичке с песком, направилась в зал. Поднимаясь по лестнице к главному входу, она заметила на противоположном конце фойе Роксанну. Та провожала взглядом бывшего мужа.

И взгляд ее горел яростью.

* * *

Во время приема в городском особняке Роксанны, Пола неотрывно ощущала на себе внимание хозяйки.

Элегантный ужин оказался триумфом Майлза, и поток комплиментов, который расточали ему поочередно «важные гости» едва не доконал Полу. Майлз превратился в нового идола, в модную тему разговора, служащую в качестве некоего символа… «Дорогая, неужели вы еще не слышали о Майлзе Кларксоне?»… И это продолжится до тех пор, пока он не займет постоянного места в нью-йоркской музыкальной элите. А когда его узнает вся страна, то восторгающиеся им сейчас типы, с присущим им снобизмом «законодателей общественного мнения», отвернутся от него…«Конечно, Майлз Кларксон неплох, но мне сдается, что его рейтинг несколько преувеличен»…

Но сейчас он был героем дня и принимал мгновенное признание со спокойной самоуверенностью.

С бокалом шампанского в руке к Поле подошла Роксанна.

– Не правда ли, это было восхитительно?

– О да. Он играл великолепно.

«Боже, я говорю то же, что и остальные».

– Он выполнил все обещанное, – продолжила Роксанна. – Как жаль, что его не услышал отец. Вы знаете, что он это предсказывал. И верил, что Майлз удивит всех.

– Меня он в самом деле удивил, хотя для вас, по-моему, это не оказалось сюрпризом. Роксанна пригубила шампанское.

– Я и не подозревала, что вы знакомы с моим бывшим мужем, – промурлыкала она.

– Я познакомилась с ним на прошлой неделе. Он зашел в «Бич Вам» и кое-что купил. Я узнала его по фотографии из статьи Майлза. Интересно, проглотит ли она эту «липу»?!

– Неужели? Билл покупает вещи для подружек? Наверно, вновь вернулся к старым трюкам.

– Каким именно?

– О, у него никогда не переводились дешевые девицы для развлечений, он довольно падок на женщин. Поэтому я и развелась с ним, вы это знаете.

– Нет, я этого не знала.

– Боюсь, для Билла не характерна супружеская верность. Он ничего не говорил обо мне?

– Нет.

– Удивительно. Обычно он не упускает возможности «раскрыть глаза» на мой счет любому, кто меня знает. Вообще-то, он довольно жестокий человек, хотя никто этому не верит – благодаря его большим голубым глазам и «настоящему» гарвардскому акценту. Впрочем, поверьте: он не стоит доверия и я не советовала бы иметь с ним дело.

– Я и не собираюсь.

Тон Полы понизился до точки замерзания. Билл де Ланкрэ понравился ей, а характеристика, данная ему Роксанной, ужасно рассердила.

– И все же, я повторю свой совет и более того – я предупреждаю вас…

Роксанна продолжала улыбаться, но в голосе появились жесткие нотки, а в холодных бархатных глазах не было даже намека на улыбку. Наконец Роксанна отошла. Пола, следя, как она протискивается через толпу, отметила фантастическую выдержку, присущую этой женщине.

И решила, что ее ревность к Роксанне быстро переходит в откровенное отвращение.

* * *

Преждевременная весенняя погода исчезла, и когда на следующий день Пола входила в ресторан «О'Тенри», вновь дул холодный зимний ветер из Канады. Зал со слоем опилок на полу был наполовину пуст. Стеклянные канделябры от Тиффани и газовые светильники придавали помещению уютный полумрак. Приглядевшись. Пола заметила де Ланкрэ, сидящего у стены за деревянным стрликом-колодой.

– Хотите выпить? – спросил он, когда она уселась за стол.

– Пожалуйста, шерри. Если можно, Манцаниллу. Он заказал шерри для нее и водку для себя. Пола смотрела на него и ей нравилось то, что она видела. В этом спокойном, мускулистом мужчине с чудесными синими глазами было нечто ободряющее, и она поняла, что отчаянно нуждается в человеке, которому можно довериться после перемены, происшедшей с Майлзом.

– Роксанна предупредила, чтобы я держалась от вас подальше. Она заметила, как мы разговаривали в вестибюле вчера вечером.

– Роксанна не числится среди моих почитательниц. Она не сообщила вам, что я похотливый развратник?

– Не скажу, чтобы она использовала именно эти выражения. Но рассказала о вашем пристрастии к женщинам, из-за чего, собственно, и развелась с вами.

– Не стану отрицать, что мне нравятся женщины, но это не было причиной развода. Впрочем, раньше, чем мы исследуем эту мрачную тему, – не хотите ли дообедать?

Он подал ей меню и Пола пробежала его взглядом.

– Извините, – , перебил де Ланкрэ, – ваши духи называются «Шалимар»? Она улыбнулась:

– Да. Это мои любимые духи.

– Никогда не встречал женщину, предпочитающую «Шалимар» и не нравящуюся мне, – сухо добавил он. – Роксанна пользуется духами «Джой».

Он открыл свое меню.

– Я прочел прессу о дебюте вашего мужа. Отзывы фантастичны!

– Именно это и позволило мне улизнуть из дому. Майлз слегка перебрал, отмечая свой успех и решил вознаградить себя, провалявшись целый день в постели. Когда я уходила, он храпел вовсю.

– Так поступал и Дункан.

– Что?

– После концерта он проводил весь день в постели. Официант принес напитки, и Пола заказала куриный салат, а Билл – говяжий сэндвич. После ухода официанта Билл поднял бокал.

– За человека в черной дерби.

– Пожалуй, мне не хотелось бы за него пить, – покачала головой Пола. – Расскажите-ка о Сент-Морице. Билл наклонился к ней:

– Когда я повстречал Роксанну, ей было семнадцать, а мне двадцать два. Я в жизни не видел столь прекрасной женщины и влюбился в нее по уши. Откровенно говоря, она тоже полюбила меня. Довольно скоро я предложил ей выйти за меня замуж, и она согласилась. Но нашу идиллию нарушала одна маленькая помеха.

– Что именно?

– Милый старый папан. Дункан.

– Вы ему не понравились?

– Мягко сказано. Он меня возненавидел. Конечно, он не говорил ничего напрямик, но вовсе не делал из этого тайны. Когда мы находились вместе в одной комнате, ненависть исходила из него, подобно лучам смерти.

– Но почему он вас ненавидел?

Билл откинулся назад и сделал глоток спиртного.

– Вначале и я не совсем понял, так продолжалось два года. Медовый месяц мы с Роксанной провели в Европе. Скажу без преувеличения – вряд ли кто-либо испытал большее счастье, чем мы вдвоем. Затем в Сент-Морице к нам присоединились Дункан с Оливией, чтобы покататься на лыжах. Оливия – жена Дункана, была приятной женщиной, доброй и очаровательной. Но помню, я сразу заметил, что она чем-то расстроена. Оливия нервничала и казалась испуганной, и это совершенно не соответствовало ее натуре.

– Вы не выяснили причину ее страха?

– Нет. Она была убита на третий день после приезда. Весь тот день мы с Роксанной не покидали Дункана. Он сильно повздорил с Роксанной – по крайней мере, мне так показалось, потому что они почти не разговаривали друг с другом. Впрочем, Оливия отлично каталась на лыжах лучше любого из нас – и в то утро сказала, что собирается испробовать один из трудных спусков. Мне подумалось, что она просто хочет избавиться от Дункана.

Итак, она отправилась в одиночку, а мы втроем отправились по испытанному нами склону… Помню, около одиннадцати мы с Роксанной были наверху и тут я заметил Дункана, следящего за чем-то, находящимся на соседнем склоне – том, где каталась Оливия. Вверх по лыжне поднимался какой-то человек, за которым и следил Дункан. Он был в полумиле от нас, но меня поразила его одежда – деловой костюм и черное пальто. Удивительно неподходящий наряд на лыжном склоне. И ясно помню, что на нем была черная шляпа.

Де Ланкрэ помолчал и отпил из бокала. Затем продолжал:

– Днем ее тело обнаружили в рощице, рядом с верхней площадкой спуска. Вы слышали про отпечатки лап на снегу?

– Да. И о следах ног вокруг тела. По-вашему, они принадлежали виденному вами человеку?

Билл поколебался.

– Возможно. Это бессмыслица, но все же я считаю, что он как-то связан с гибелью Оливии. Я не говорю, что он непременно убил ее. Ведь причиной смерти оказалось животное.

– В то время у Дункана не было собаки, похожей на Робина?

– Да, он всегда держал черных лабрадоров и всегда называл их «Робин».

– Вы не думаете, что его пес мог перегрызть ей горло?

– Нет, – покачал головой Билл, – он оставил собаку в Нью – Йорке.

– А может, то была собака, которую нашли в поселке? Та, что болела бешенством? Билл нахмурился.

– Пожалуй, да.

– Почему «пожалуй»?

– Вообще-то, я видел ту собаку перед тем, как ее пристрелили. С год назад она попала левой лапой в капкан и с тех пор сильно хромала. Я видел следы той собаки, которая убила Оливию и, хотя я не специалист, но мне не показалось, что она хромала. По снегу видно было, что отпечатки задних лап были на одинаковой глубине.

Официант принес заказ, и они принялись за еду. Пола не чувствовала голода, но для приличия поковырялась в курином салате.

– После смерти своей матери Роксанна почему-то изменилась, – продолжал Билл. – Она начала отдаляться от меня, вначале почти не заметно, и я едва чувствовал, что это происходит. Но так оно и было.

– Я понимаю вашу мысль, – согласилась Пола. – То же самое происходило с Майлзом, причем настолько постепенно, что я опомнилась лишь увидев в нем кого-то чужого!

Билл кивнул.

– Роксанна стала часто посещать отца. Наша квартира находилась в нескольких кварталах от его особняка и Роксанна ходила туда днем. Примерно с месяц я даже не подозревал, что это происходит, потому что, работая в конторе, редко звонил ей днем. Но однажды я простудился и пришел домой рано. Ее не было, а вернувшись, она сказала, что была у Дункана. Роксанна стала скрытной и отчужденной, Затем она забеременела.

– Вы планировали ребенка?

– Нет, но я обрадовался, решил, что ребенок нас сблизит. Но этого не случилось; оказалось, что у мальчика врожденное слабоумие.

Глядя на Билла, Пола почувствовала сострадание.

– Роксанна заболела и едва не сошла с ума от горя, – добавил он. – Она во всем обвинила меня.

– Какая нелепость!

– И я решил так же. А позже понял, что это просто послужило ей поводом, чтобы избавиться от меня.

– Зачем?

– После смерти мальчика она переехала в Рено и начала оформлять развод. Я не опротестовал его… В тот вечер, когда она должна была уехать в Неваду – а перед этим она прожила у отца несколько дней, – я проходил мимо его особняка. Не знаю, к чему я это сделал, наверно, от одиночества и тоски по ней. Так вот: проходя по противоположной стороне улицы, я глянул на окно библиотеки на втором этаже. Оно светилось и я заметил голову Дункана – тот сидел за столом и разговаривал с кем-то, стоящим перед ним. Это был тот самый парень из Сент-Морица.

Оба недолго помолчали.

– И вы совершенно его не знаете?

– Да.

– А не помните, как он выглядел?

– Я не мог как следует разглядеть его с той стороны улицы. Но он был молод.

– Как странно. Он и сейчас таков, хотя прошло уже двадцать лет.

– Может, он принимает витамины, хотя, я чертовски уверен, что тогда он этого не делал: он был ужасно бледным, с глубоко запавшими глазами. Не хотелось бы столкнуться с ним в темном переулке.

Де Ланкрэ занялся сэндвичем.

– Вот и все, что я могу сообщить о господине «Черная шляпа». А теперь, расскажите-ка, почему вы считаете Роксанну колдуньей?

– Сатанисткой.

– Ну хорошо, пусть так.

– Вам не кажется, что есть люди, способные убить кого-либо, загадывая желание? – поколебавшись, спросила Пола.

– Вовсе нет. Но лично мне это бы не помешало – на примете у меня несколько человек, с которыми я расправился бы немедленно.

– А я уверена, что это возможно, – тихо проговорила она. – Думаю, тот человек в шляпе, Роксанна, Дункан, Филип Розен, Ина Андраши, вся компания – образуют некую сатанинскую секту. И уверена, они практикуют черную магию.

Билл помолчал.

– С чего вы это взяли?

Пола рассказала. А закончив свой рассказ, добавила:

– Наверно, вы принимаете меня за сумасшедшую?

– Что ж, история довольно дикая. Но я не считаю вас безумной. Вы просто боитесь.

– Значит вы этому не верите?

– Тому, что Дункан сумел завладеть телом вашего мужа и тому, что у них с Роксанной есть некое магическое масло, с помощью которого они могут убивать людей?

– Да.

Он усмехнулся, приканчивая сэндвич.

– К сожалению, я весьма скептичен ко всему сверхъестественному.

– Я тоже! – воскликнула Пола. – Но чем еще можно это объяснить?

– Возможно, ничего подобного не случилось, и вы просто дали волю своим фантазиям. То, что мы видим во сие далеко не всегда отображает случившееся. Фактически наш сои является полным искажением реальности.

– Может, все это плод моего воображения, – помолчав, согласилась Пола. – Скорей всего, это вызвано шоком от потери Эбби…

– Почему бы вам не уехать на несколько дней? Пожалуй, все, что вам нужно – это отдых.

– Это не поможет. Вдобавок, я не знаю, куда мне уехать.

– В конце недели я еду на свою виллу в Коннектикут. Хотите присоединиться?

Она быстро глянула на него, и он улыбнулся.

– Нас будут опекать. Там живет пожилая пара, присматривающая за домом. Вы не поверите, насколько они респектабельны…

Это звучало заманчиво. Билл нравился ей, и это удивляло ее. Разговаривая с ним. Пола испытала спокойствие, которого у нее не было уже много недель.

Но она покачала головой, отвергая приглашение. Казалось, это обескуражило его.

– Но почему же «нет»?

– Когда-то я любила Майлза – прежнего Майлза – и хочу полюбить его снова. До тех пор, пока я не узнаю, реальность ли это или плод воображения… И вообще, поездка в Коннектикут не пойдет мне на пользу. Слишком смахивает на побег.

Он не настаивал. Когда официант начал убирать со стола, Билл заказал кофе.

– Позвольте еще два слова о Роксанне: я не рассказывал об этом никому, но в данном случае это может вам как-то помочь. Роксанна не колдунья и не сатанистка. Но она очень неблагополучна.

– Что вы имеете в виду?

Он неторопливо потер губы пальцами, словно не желая выдавливать из себя мысли. Затем сказал:

– Видите ли, причиной ненависти Дункана ко мне было то, что он любил Роксанну.

– Собственную дочь? – пораженно спросила Пола.

– И любил безумно, – кивнул Билл, – В самом буквальном смысле.

– А она знала?

– Видимо, узнала после смерти матери, когда стала пропадать в особняке целыми днями.

– Но откуда ваши сведения?

– От нее. После рождения ребенка Роксанна рассказала мне правду: ребенок оказался слабоумным оттого, что его отцом был не я, а Дункан.

– Боже мой…

– А истинным поводом к разводу, – спокойно добавил он, – было то, что она полюбила другого мужчину.

– Дункана?

– Да.

Пола с отвращением вспомнила выражение глаз Роксанны в тот вечер, когда она впервые появилась в особняке – ту волнующую страсть, с которой та следила за отцом, играющим Шуберта.

– Если это правда, – медленно произнесла она, – то становится понятным, почему Дункан убил жену, или, по крайней мере, подстроил ее убийство.

– Чтобы заполучить Роксанну? Пола кивнула.

– Понятно и кое-что еще.

– Что же?

– То, что он собирается убить меня. По той же причине…

* * *

Когда она вернулась домой, Майлз, сидя в постели и попивая кофе, решал кроссворд в «Таймсе». На нем были лишь пижамные брюки.

– Где ты была? Она сняла пальто.

– Заходила в ресторан «Саттера» пообедать.

– Остерегайся потолстеть от их выпечки. Он казался необычно добрым и веселым и напоминал старого Майлза больше, чем когда-либо. Он хлопнул ладонью по постели рядом.

– Полезай сюда и поцелуй самого модного пианиста в Нью-Йорке.

Она стояла в дверях их маленькой спальни, большую часть которой занимала огромная кровать.

– В начале я хочу чашку чаю.

– Я принесу ее тебе через минуту. Живо – поцелуй меня.

И он снова хлопнул по постели. Ей не хотелось входить в спальню и не хотелось, чтобы он к ней прикасался. Впрочем, пока она живет с ним в одном доме, избежать общения невозможно. Она вяло повесила пальто на спинку стула и присела на краешек постели.

– Я не могу до тебя дотянуться, – пожаловался он. – Подвинься-ка поближе, я не кусаюсь.

Она подняла на постель ноги и полезла к нему прямо по электроодеялу. Он обнял ее и притянул к себе на обнаженную грудь.

– Так-то лучше?

Нагнувшись, он поцеловал ее в лоб.

– А теперь, будь добра, расслабься.

– Да, Майлз.

Он казался таким нежным и ласковым, что она и в самом деле расслабилась. Мысли, еще недавно не вызывающие сомнений, вновь показались запутанными.

– Почему ты все время нервничаешь? – прошептал он, поглаживая ей грудь.

– Не знаю. Наверно, просто устала.

Его сильные и нежные ладони, запах чистой кожи и тепло упругого тела действовали на нее подобно наркотику. Кончик языка скользнул ей в ухо, и она закрыла глаза.

– Устала? Но это наилучший повод для того, чтобы улечься в постель, а?

– Пожалуй.

– Звонил Филип. Он уже получил «добро» на гастроли. В следующую субботу мы летим в Питерсберг, затем – Кливленд, Дейтон и еще пара городов, не помню точно. В общем, мы закончим в Чикаго. Всего неделя, но это неплохая разминка…

– Кто это «мы»?

– Роксанна и Филип. Они отправятся со мной.

– Какая любезность со стороны Роксанны.

– Ну разумеется. Мне кажется, тебя не очень волнует эта поездка…

Пола промолчала. Он притянул ее к себе и впился поцелуем в губы, раздвигая губы языком. Почувствовав прикосновение напряженной плоти к телу, она вырвалась.

– Майлз, не сейчас.

– Но почему?

– Пожалуйста… просто, у меня нет настроения… Это было ложью. Пола очень хотела близости, но ее преследовал страх. Майлз начал расстегивать на ней блузку.

– Не говори, что ты этого не хочешь.

– Но это правда.

Выскользнув из его объятий, она уселась на постели, нервно поглядывая на свои ногти.

– Что случилось?

Не глядя на него, она принялась изучать синие с желтым обои, которыми они оклеили стены в прошлом году.

– Майлз, ты не хотел бы развестись со мной?

– Ну еще бы, судя по тому, как я к тебе пристаю…

– Я серьезно.

Молчание. Она тихонько перевела взгляд на него. Лицо его было абсолютно бесстрастным.

– С чего ты решила, что мне нужен развод?

– Роксанна. Думаю, ты ее любишь, и не хочу вам мешать.

Он взял ее за руку. Непроизвольно она попыталась выдернуть ее, затем поддалась.

– Ты боишься меня, не так ли?

– Вовсе нет. Почему я должна тебя бояться?

Он снова притянул ее к себе. Она не сопротивлялась.

– Потому что ты по-прежнему одержима безумной идеей, будто я – это Дункан Эли.

Щека Полы уже покоилась на его груди и он продолжал расстегивать блузку.

– Я уже не думаю об этом. Честно.

В глазах его мелькнули насмешливые искорки.

– Вот уж не верю…

Он снял с нее блузку, затем лифчик. Наклонившись впился в обнаженную грудь губами. Их прикосновения пробудили в ней первобытную, всепоглощающую страсть. Может, она и в самом деле не верила в это. Видит Бог, она и не хотела поверить. Разве можно испытывать страсть к человеку, которого считаешь в душе убийцей?

– Что касается развода, – заметил он, расстегивая молнию на юбке, – конечно, я не хочу его и ты это знаешь. Проблема в том, что ты не можешь преодолеть ревность к Роксанне, хотя она не более, чем друг. А ты – единственная, кого я когда-либо любил…

На миг ей показалось, что он смеется над ней, но она быстро забыла про все, ощущая его в себе и испытывая невыразимое наслаждение, воспоминаний о котором уже почти не осталось в памяти…

Потом она лежала на спине, а когда он принес кофе, уселась и взяла чашку. Затем, снова откинувшись назад, закрыла глаза. Его обнаженное тело вытянулось рядом и он нежно поглаживал ладонью ее волосы. Она погрузилась в глубокий сон.

* * *

Она снова очутилась в доме. В том самом, таящем колдовскую тайну. Дом распадался на фрагменты, подобно портрету Дориана Грея.

Она лежала на латунной кровати посреди огромной и пустой гостиной. Ветер тихо шелестел в кипарисах снаружи, нежно шевеля продранными кружевными шторами на разбитых окнах. День клонился к вечеру и комната была погружена в печальный полумрак. Некоторое время она просто лежала, слушая вздохи ветра.

Потом услышала шаги. Наверху. Скрип половиц: кто-то ходил взад-вперед над ней в комнате, где в прошлом сне лежала Эбби.

Шаги последовали прочь из комнаты, на лестничную площадку. Она глянула вверх и увидела человека в черной дерби. Стоя на площадке, тот смотрел на нее.

– Кто вы? – спросила она.

– Ты знаешь.

– Нет. Не знаю! Кто вы? Это вы убили мою дочь?

Он промолчал.

– И жену Дункана?

Снова молчание. Ветер чуть усилился; это был холодный, северный ветер.

– Когда я понадоблюсь, – произнес незнакомец, – ты знаешь, как меня найти.

– Я даже не знаю, – кто вы, а, тем более, как вас найти! Это вы убили мою дочь? Зачем? Для чего вы ее убили?

Он не ответил.

Она услышала звук открывающейся двери и, повернувшись, увидела, как входят Майлз и Роксанна. Подойдя к кровати, они встали рядом, глядя вниз, на Полу.

– Она знает, – произнес Майлз. – Она пыталась обмануть меня, но я понял, что она знает.

– О чем? – вскричала Пола, пытаясь сесть и чувствуя, как невидимые руки удерживают ее, прижимая к матрасу. – О том, что ты – любовник собственной дочери? И о том, что вы оба – гнусные извращенные свиньи?

Казалось, они не слышали ее.

– Я предупреждала, чтобы она держалась подальше от моего мужа, – сказала Роксанна. – Но она не послушалась. Очень жаль. Полагаю, теперь у нас нет выбора.

– Она строит из себя порядочную, но на самом деле, лишь жалкая шлюха, – добавил Майлз. – Должно быть она с ним спит.

– Не сомневаюсь в этом.

– Это ложь! – воскликнула Пола, но они по-прежнему не обращали на нее внимания.

Роксанна открыла сумочку и извлекла фарфоровый флакон. Вытащив пробку, поднесла его ко лбу Полы.

– Убирайтесь! – вскричала та. – Убирайтесь…

Она пыталась пошевелиться, но невидимые руки все еще удерживали ее.

Роксанна наклонила флакон и из него вытекло несколько капель масла.

Пола кожей ощутила теплоту жидкости и заметила, как Роксанна закрывает глаза, словно произнося молитву. Через минуту она открыла глаза и уложила флакон в сумочку.

– Мне пора уходить, – сказала она Майлзу. Пола видела, как Майлз обнимает и прижимает к себе Роксанну. Он целовал ее, а та гладила его руки и плечи.

– Оставь его в покое, стерва! – крикнула Пола. – Он мой!

Внезапно Майлз исчез, и на его месте оказался разлагающийся Дункан Эли. Он страстно целовал Роксанну, и это выглядело настолько отвратительным, что Полу затошнило. Они обернулись и с усмешкой посмотрели на нее; затем Роксанна шагнула прочь от отца, пригладила волосы и пошла к двери.

Дункан, на миг задержавшись, глянул на Полу. Его гниющая черно-зеленая кожа и вытаращенные глазные яблоки походили на ужасную маску смерти.

– Когда это произойдет?

– Скоро, – ответила Роксанна. – Очень скоро. И они покинули комнату.

Масло впивалось в тело Полы словно миллион крошечных злых духов.

– Кто-нибудь, пожалуйста сотрите это! – молила она. – Сотрите поскорее, пока еще не поздно… Пожалуйста…

Она посмотрела наверх, на лестничную площадку. Человек в черной шляпе исчез. Она осталась в доме одна, наедине с ветром. Тот сильно шумел ветвями деревьев и, проносясь сквозь пустые окна, обдавал ее холодным потоком, испаряя масло. Внезапно ветер ослабел и замер. Воцарилась тишина…

* * *

Когда она проснулась, в спальне было пусто. Слышно было, как наверху, в гостиной, расхаживает Майлз. Половицы чуть поскрипывали и ей показалось, будто этот звук трансформировался в реальность прямо из ее сна.

Через минуту она медленно подняла ладонь к лицу, не смея прикоснуться ко лбу. Наконец, коснулась и почувствовала, что он сух.

Но посередине, как у Эбби, осталось скользкое пятнышко.

Почти незаметная остаточная капля масла.

 

Глава 4

Ее буквально мутило от страха. Сновидение подействовало на нее столь сильно, что весь следующий день она провела в постели, едва найдя в себе силы, чтобы дотащиться до ванной, где ее и вытошнило. Она обманула Майлза, сославшись на расстройство желудка. Она не могла выказать перед ним страх перед быстрой и мощной болезнью, в любой миг способной овладеть ее телом, как это случилось с Эбби. Может, именно в эти минуты масло уже просачивается через вены в органы, порождая быстрый и неуловимый процесс. И уже через час она почувствует неведомые первые признаки. Что это будет – лихорадка? Головная боль? А может, это та самая слабость, что удерживает ее в постели, а страх – лишь первый признак смерти…

Она чувствовала себя ягненком в волчьем капкане, знающем, что во тьме его выслеживает убийца.

Пола решила, что ей пора бежать.

На следующий день, после полудня, она заставила себя вылезти из постели и одеться. Притворяясь веселой, она сообщила Майлзу, что собирается съездить на работу. Поймав такси, она отправилась в «Бич Бам Норт». Мэгги с двумя помощницами обслуживала покупателей. И удивленно глянула на приблизившуюся к прилавку подругу.

– Пола, что ты здесь делаешь?

– Мэгги, ты не смогла бы выйти и посидеть со мной за чашкой чая? – шепотом спросила она, – Мне нужно с тобой поговорить.

– Милая, что случилось? – пристально всмотрелась ей в лицо Мэгги. – Ты чертовски плохо выглядишь.

– И чувствую точно так же.

Мэгги живо поручила магазин девушкам и, набросив пальто, вывела подругу из магазина.

– Тебе не хочется выпить чего-то покрепче чаю? Судя по тому, как ты выглядишь, сейчас самое время для хорошей порции спиртного…

Пола кивнула. Пройдя квартал, подруги вошли в маленький псевдоанглийский паб. Уединившись в углу, за перегородкой из темного дерева, украшенной английской охотничьей гравюрой, они заказали мартини и шерри.

– Выкладывай, в чем дело? – сурово осведомилась Мэгги.

Ее серьезность чуть приободрила Полу.

– Я боюсь, Мэгги.

– Чего именно?

– Боюсь умереть. Мэгги нахмурилась:

– Бога ради Пола, о чем ты говоришь.

– Все мы боимся смерти, но мне сдается, что твоя пора наступит нескоро – лет, эдак, через пятьдесят. Пола покачала головой.

– Со мной случится то же, что и с Эбби.

– Милая, это глупости…

– Нет! Мэгги, мне снова приснился сон! Тот самый, который я видела в ночь перед смертью Эбби, но на этот раз Майлз и Роксанна… они вылили масло на меня! Теперь со мной случиться нечто ужасное, какая-то болезнь.

Неведомо как очутившийся у стола официант начал пристально разглядывать Полу. Он выставлял на стол напитки, а Пола принимала невозмутимый вид, но так и не смогла унять дрожь в руках. Когда официант удалился, она отхлебнула шерри и ореховый привкус спиртного успокоил ее.

Мэгги не сводила с подруги пристального взгляда.

– Это то самое, о чем ты говорила Майлзу в больнице?

– Да. Чак рассказал тебе об этом?

– М-да. Но я ничего не поняла. В чем тут дело? Пола объяснила. Она рассказала Мэгги все и при этом наблюдала, как неуловимо меняется ее лучшая подруга. Закончив, подождала, не спросит ли о чем-нибудь Мэгги. Последовало мучительное молчание.

– Пола, тебе не трудно выполнить одну мою просьбу?

– Какую?

– Пожалуйста, приди завтра утром к Чаку в больницу и расскажи обо всем ему. А я договорюсь, чтобы он тебя принял. Или же сегодня вечером – так лучше. Сейчас мы пойдем ко мне, поужинаем и ты сможешь поговорить с Чаком.

– «Поговорить»? О чем? – холодно спросила она.

– Просто рассказать ему, – небрежно махнула рукой Мэгги.

– Но почему именно Чаку? Ведь я рассказала тебе, своей лучшей подруге.

– Но, милая, Чак – врач… Пола похолодела.

– Мэгги, ты разговаривала с Майлзом?

– С Майлзом? Вовсе нет, – замялась Мэгги.

– Неужели «нет»? Ведь это его мысли, не так ли?

– Пожалуйста, не волнуйся.

– Разве я не права? И он не предупредил тебя о моем появлении и о безумной истории, которую я собираюсь рассказать?

– Хорошо, пусть так, – твердо произнесла Мэгги. – Он беспокоится о тебе, милая, и я тоже. Прошу тебя: покажись Чаку, он знает, что делать. Может, все это лишь нервная перегрузка и тебе нужны транквилизаторы…

Пола лихорадочно думала. Итак, Майлз предупредил Мэгги. И Бог знает, что он ей наговорил – вероятно, представил свою жену ненормальной. Следовательно, то же самое он сообщил и Чаку. Теперь они только и ждут, чтобы она пришла и выложила все Чаку, и он тут же «оформит» ее. Вместе с Майлзом и Мэгги…Психиатрическая лечебница. Наверно, такую смерть и предусматривает для нее Роксанна – похоронить заживо в лечебнице. Придется солгать Мэгги, попытаться отвлечь ее и выиграть время…

– Ладно, Мэгги, – спокойно согласилась она, – Пожалуй, это дельная мысль – поговорить с Чаком. Но не завтра. Договоримся на следующую неделю, когда Майлз отправиться на гастроли.

– Если тебе кажется, что так лучше… – Да. И обещай, что не сообщишь Майлзу о нашем разговоре. По крайней мере до того, как я повидаюсь с Чаком.

– Согласна, – кивнула Мэгги. – Так назначим прием на вторник?

– Да, на вторник. Выпьем еще?

Пола расслабилась и в молчании ожидала, пока официант принесет вторую порцию шерри. Да, ей нужен врач, но не для мозга. А для тела. Ей необходимо полное физическое обследование. В случае, если внутри начинается… какой-то процесс, вызванный маслом, то она успеет обнаружить его вовремя.

Обследование. Но не у Чака. Теперь он был врагом. Нет, нужен другой врач, чужой. И хорошая клиника, может быть, в пригороде Нью-Йорка. Ей полезна перемена обстановки.

Она решила позвонить Биллу де Ланкрэ.

* * *

В субботу утром, когда Майлз отправился в аэропорт Кеннеди, Билл заехал за Полой в своем желтом «ХКЕ» и они тронулись в Коннектикут. День выдался безупречным: безоблачным и прохладным. Они мчались по Уэст-сайдскому шоссе, а рядом поблескивал Гудзон, и в первый раз после тяжелого сна настроение Полы немного улучшилось. Решив пройти обследование за городом, она спросила Билла, нет ли у него на примете хорошей клинике в Коннектикуте. Тот настоял, чтобы она посетила отличную маленькую клинику в Гринвиче, где практиковал его лучший Друг, доктор Мэл Рейнольдс. Билл пообещал, что она сможет пройти осмотр за уик-энд. Пола согласилась остановиться у него в доме. После рокового сна она поняла, что ее неудержимо тянет к Биллу. Она чувствовала его надежность, а желание быть с тем, кому доверяешь, превысило в ней колебания, возникшие сразу после его приглашения.

Билл владел двумя акрами молодого леса в миле от Гринвича. Участок выходил на побережье залива Лонг-Айленд; затененный деревьями поросший травой склон спускался к каменистому пляжу. Это было чудесное уединенное местечко. Три года назад Билл нанял молодого архитектора из Принстона и построил дом.

– Приготовьтесь увидеть его, – заметил он, поворачивая «Ягуар» на дорожку из гравия. – Если вам по душе современный стиль, он непременно вам понравиться.

Через минуту машина перевалила через невысокий холмик и свернула к прогалине. Пола увидела жемчужину из белого бетона и стекла, обрамленную деревьями. В отличие от обычных построек в модерне, дом отличался высотой, а стеклянные стены, разделенные продольными полосками бетона и белыми стальными стойками, создавали иллюзию парящей в воздухе геометрической башни. Сквозь окна-стены снизу можно было разглядеть интерьер дома, и Пола заметила, что он поделен на несколько уровней, а вдоль внутренних стен спиралью поднимались до самой крыши белые деревянные перегородки. Наружная лестница сходным образом соединяла два террасных уровня. Архитектор смог сохранить целостность замысла, несмотря на свободное конструкционное решение.

– Мне это нравиться, – заметила она. Билл согласно кивнул.

– Я просто помешан на нем. Сейчас мы войдем внутрь, и я познакомлю вас с супругами Бантро.

Взяв ее чемодан, он проводил Полу через лужайку ко входу. Дверь открыла пожилая седовласая леди, настолько крошечная, что Пола определила ее рост, примерно, в метр пятьдесят пять. Женщина улыбнулась ей, выслушав представление Билла и, пожав ей руку, провела в дом.

– А где Джордж? – спросил у миссис Бантро хозяин.

– Выносит из гаража дрова. Ночью обещают понижение температуры до нуля и мы решили, что вам понадобится огонь. На ужин будет ростбиф. Вы любите ростбиф, миссис Кларксон?

– Да, – улыбнулась Пола, спрашивая себя, не принимает ли ее экономка за одну из подружек Билла. Впрочем, определить это по ее невозмутимому виду не представлялось возможным. Вскоре, поставив Билла в известность о поимке мужем двух мышей в гараже, она зашлепала на кухню.

Билл показал гостиную, оказавшуюся двухэтажной и занимающую тыльную часть дома. Южная стена была из цельного стекла и открывала потрясающий вид на пролив. У западной стены находились внутренние ступени, ведущие на второй уровень, к которому примыкала спальня. У северной стены размещался огромный камин, перед которым стояли два синих дивана.

– Билл, это фантастично! – воскликнула Пола, вытягивая шею, чтобы рассмотреть потолок, отделанный каштаном на высоте второго этажа.

– На верхнем этаже две спальни, – объяснил он, – Сегодня я устроюсь там, так что можете занять главную спальню. И не волнуйтесь, – добавил он с озорной улыбкой, – на двери есть запор.

Пола улыбнулась.

– Я доверяю вам, – успокоила она, подходя к большому телескопу у стеклянной стены. – Надеюсь, у миссис Бантро не возникнут предвзятые мысли о моем моральном облике.

Билл понизил голос:

– Я заверил ее, что вы – одна из моих достойных приятельниц. Для нее все мои знакомые делятся на две категории: достойные и падшие женщины. Когда я привожу падших, она, как правило, пережаривает ужин, просто, чтобы выразить свое неодобрение.

– Так значит, я выясню ее отношение ко мне, когда она подаст ростбиф. О, кажется я вижу Сэндз Пойнт!..

Пола сфокусировала телескоп на Лонг-Айленде, и мощные линзы четко показали дальнее побережье.

– Похоже, кто-то уже поднял паруса! Не рановато ли в этом сезоне?

Она почувствовала, что Билл встал у нее за спиной.

– Вы сказали мужу, где собираетесь провести уикэнд? – спокойно спросил он.

– Нет, – выпрямилась она. – Просто, сказала, что возьму напрокат машину и поеду на север.

– И он поверил?

– Вовсе нет, но что он мог сказать? Ведь он уезжает на неделю с Роксанной. А почему вы об этом спросили?

– Просто так.

И она снова ощутила их взаимное тяготение друг к другу. Это беспокоило ее; ей не хотелось, чтобы Билл углублял их взаимоотношения. В данный момент она нуждалась в друге, а не в любовнике. С другой стороны, она сомневалась, что сможет серьезно противостоять его ухаживаниям. Как прекрасно было бы забыться в объятиях сильного и доброго мужчины, не думая о перенесенных за последнюю неделю муках. Она вспомнила злые слова Майлза из сна и ощутила укол совести. Она не была шлюхой, но в душе призналась себе, что с потерей безопасности в ней возросло стремление полюбить, и поэтому, если Билл вздумает сломить ее сопротивление, ей придется собрать в кулак всю свою волю.

Послышался громкий лай; из кухни спрыгнула через две ступени вниз большая немецкая овчарка и ринулась к Биллу. Пес поднялся на задние лапы и лизнул его в лицо. Билл со смехом принялся возиться с собакой.

– Ну довольно, Клайд, медведь этакий. Мы знаем, что ты рад меня видеть. Он толкнул пса.

– Пола, познакомьтесь с Клайдом. Пола погладила его по голове. Тот, в отличие от многих своих собратьев, дружелюбно завилял хвостом.

– Замечательный пес, – похвалила она. – Почему вы назвали его Клайдом?

– Из-за фильма «Бонни и Клайд». Я хотел, чтобы он стал убийцей – ведь это сторожевая собака. Но, поверьте, я приобрел самую дружелюбную немецкую овчарку на свете.

– Вот это точно, – подтвердил вошедший из кухни пожилой мужчина с охапкой дров. – Чертов пес не способен даже прогнать из гаража мышей. Пожалуй, если сюда заберется грабитель, Клайд наброситься на него, чтобы облизать физиономию.

Это был Джордж Бантро – фермер на пенсии, проживающий с женой над гаражом. Подозрительно глянув на Полу, он пожал ей руку и занялся разжиганием огня в огромном камине.

– Ночью похолодает, – заметил он. – Быть может, пойдет снег. Нынче зима не торопиться уступать место…

* * *

Билл подбросил Полу до клиники и познакомил с Малом Рейндольсом. Доктор был моложав, а его полная фигура, наряду с сигаретой в зубах, действовала на особенно нервных клиентов успокаивающе.

– Я специально поддерживаю лишний вес, – признался он, подмигивая ей, и проводил в кабинет. – Когда я рекомендую своим пациентам сесть на диету, они не особенно противятся. Итак, вы настаиваете на капитальном осмотре, не так ли? У вас есть на это особые причины?

– Нет, – солгала Пола. – Это обычный ежегодный осмотр.

– Весьма разумная мысль. Подобная предосторожность не помешала бы многим… Хорошо, начнем с самого начала. Будьте любезны пройти в соседний кабинет, сестра принесет вам халат.

Раздеваясь в смежной комнате, она видела из окна ухоженную лужайку; на клумбе под окном пробивались из-под земли крошечные побеги крокуса. Мрачные мысли о том, что она, возможно, видит чудеса весны в последний раз, не оставляли ее в покое.

* * *

Пола освободилась лишь около семи часов. Билл заехал за ней в клинику и отвез домой.

– Вы совершенно измотаны, – заметил он, когда она плюхнулась на сиденье рядом, – Они что-нибудь нашли?

– Результаты всех тестов появятся у них не раньше вторника. Но доктор сказал, что, будь он на месте страховой компании, то не побоялся бы выдать мне полис.

– Какие процедуры они применяли? Кардиограмму?

– Да, в начале. По крайней мере, сердце у меня в порядке. Затем, анализы крови, печени и энцефалограмма, кажется, так называют тест для мозга. В меня вонзили столько иголок, что я чувствую себя, словно сито.

– Что ж, я припас для вас бутылку шерри и хорошо натопленный камин, так что можете расслабиться. Представьте – миссис Бантро готовит на ужин суфле. Вам нравится это блюдо?

– Пожалуй, оно сравнимо лишь с пищей богов.

Свернувшись калачиком на сиденье, она закрыла глаза. Небо затянулось облаками еще днем, а темные массы на западе оправдывали прогноз мистера Бантро.

Выйдя из машины. Пола пошла следом за Биллом к дому. Внезапный порыв ветра прошумел в деревьях и напомнил ей о заброшенном доме с кипарисами из сна. Но она отбросила прочь мрачные мысли, усаживаясь на мягкую кушетку у очага в гостиной. Дрова весело потрескивали, а за огромным окном виднелась поверхность пролива, начинающая волноваться под порывистым северо-западным ветром. Глядя на игру стихий снаружи, Пола все обостреннее ощущала тепло и уют пламени домашнего очага.

Когда Билл подал ей шерри, она с благодарной улыбкой заметила, что ошиблась начет божественного происхождения суфле и ставит на первое место огонь.

Он приготовил себе виски со льдом и уселся на диван напротив нее.

– Вы так и не сказали, для чего понадобился этот осмотр…

– Дело в усиливающемся неврозе, – ответила она, сидя с полуоткрытыми глазами.

– Объясните подробней.

– Мне приснился повторный сон.

– Все тот же приятель в черной дерби?

– Да. И Майлз с Роксанной. С той разницей, что в этот раз они вылили масло на меня.

– Вы действительно думаете, что они пытаются вас убить?

Она уставилась на пляшущие языки пламени.

– Да, но по-своему. Я уже не собираюсь просить извинения за свои сны. Выдумка это или нет – уже не имеет значения. Я боюсь. И поэтому…

Она перевела взгляд на него. Тепло шерри вместе с теплом очага наполнили ее неземным блаженством и мужественное лицо Вилла лишь усиливало это ощущение.

–.. Я решила пройти обследование и выяснить, что со мной случилось. Можете считать меня тупицей, но я рада, что сделала это.

– Я не считаю вас тупицей. Пола улыбнулась.

– Спасибо. Я ценю это.

Он поднялся и подбросил в огонь полено. И остался стоять перед очагом.

– После нашей встречи на прошлой неделе я ознакомился с литературой по сатанизму – из чистого любопытства. И выяснил немало: к примеру, я и не представлял себе, насколько широко он был распространен в средние века.

– В самом деле? Я тоже считала, что этим занималась горстка чудаков.

– Нет, в него верило немыслимое число людей… Она закрыла глаза и, убаюканная теплом очага и его голосом, в пол-уха слушала Билла.

Он рассказал, что давление церкви в средние века настолько усилилось, что люди стали воспринимать ее, как одно из проявлений зла; в то же время сатанизм – зеркальное отражение христианства – казался культом, прославляющим радости природы и естества, в отличие от их осуждения, присущего церковному учению.

–.. Некоторым образом сатанизм напоминает сегодняшнее движение хиппи, – продолжал он, – и, конечно же, большинство сатанистов не были злодеями. А принимая в расчет существующую в тогдашней церкви коррупцию, можно поверить, что большинство сатанистов считали свою мораль более высокой по сравнению с христианской. Ведь они практиковали именно то, чему поклонялись.

В очаге треснуло полено и вылетевшая искра ударилась в каминную решетку.

– Кстати, – продолжал он, – кое-что может способствовать тому, чтобы вы получше поняли Дункана и Роксанну.

Пола стряхнула сонливость и с интересом прислушалась.

– У многих колдунов и колдуний есть родня: кошки и собаки, предположительно, являющиеся духами или чертями. Их называют по-разному, но обычно колдуньи, заключившие договор с Дьяволом, всегда называют своего родственника по-особому. Фактически, это второе имя сатаны.

– Вы не назовете его?

– Робин. Робин Гудфеллоу. Робин – второе имя сатаны.

– Не мешает узнать и следующее, – произнес он, помолчав. – Средневековая церковь чрезвычайно строго рассматривала брак с точки зрения законов о родственных отношениях. Для этого были веские причины: большинство людей проживали в маленьких общинах, где каждый состоял в родстве с соседом. Но проблемой обычного Джона четырнадцатого века была сложность переезда на другое место. Не только лорды-феодалы, но и недостаток денег удерживали его в родном поселке. Итак, с одной стороны Джон не мог отправиться в соседнее герцогство на поиски невесты, а с другой, его выбор в родном местечке ограничивался лишь несколькими женщинами, с которыми он не состоял в родственных отношениях. Поэтому, для многих юношей поиски невесты превращались в сложную задачу. И для большинства из них, ответ на нее давал сатанизм.

– Почему?

– Потому, что он поощрял кровосмешение… Не знаю, предназначалось ли оно для вовлечения в эту конфессию средневекового Джона, или же он ввел его туда сам, но широкое распространение кровосмешения среди сатанистов остается фактом. И разумеется, церковь истребляла этот порок наряду с прочими во время «охоты на ведьм».

– Вы рассказываете мне все это, думая, что я уже остываю по отношению к Роксанне и Дункану?

– Я рассказываю, чтобы вы поняли их замысел. Наверно, они были сатанистами. Возможно все началось с кровосмешения, а может, они просто интересовались магией. Похоже, сейчас все интересуются астрологией и прочими вещами: люди полагают, что Господь умер, и ищут то, что может занять Его место.

– И вы думаете, что Дункан заключил некий договор с Сатаной?

Билл улыбнулся.

– Именно это я вам и втолковываю. Вы считаете, что большинство верующих-христиан заключают договор с ангелами?

– Конечно, нет.

– А с чего вы взяли, что Дункану удалось сделать это с Дьяволом? Сатанизм – религия, точно такая же, как и христианство, ислам или индуизм. Есть люди, верящие в эту религию и исполняющие ее ритуалы точно так же, как исполняют свои обряды христиане.

Это не доказывает реального существования Сатаны или возможности заключения сделок наподобие Фауста. С той же долей вероятности вы, я – да хотя бы сам епископ Кентерберийский – могли бы творить чудеса.

– Но как знать? Ведь были же святые, творящие чудеса… А что, если и эти люди способны на это?

– Чудес не бывает, Пола, и магии тоже не существует.

– Билл, я повторяю: откуда вы можете знать? Он с улыбкой пожал плечами.

– Скажем, вы должны принять мое убеждение за аксиому…

* * *

Миссис Бантро не пережарила ростбиф. Он получился идеальным: розовым и сочным.

– Похоже, она все же не считает меня падшей женщиной, – шепнула Пола, когда старая экономка вернулась на кухню. Они с Биллом сидели на верхнем уровне гостиной, служившим столовой. Свечи в красивых антикварных подсвечниках отбрасывали теплые отблески на ростбиф, который нарезал Билл. Пламя очага трепетно отражалось в огромных окнах, весело играли блики от огня на сияющих дубовых досках пола.

Билл накрыл кусок мяса порцией йоркширского пудинга и подал тарелку Поле.

– Она прекрасно разбирается в людях, – заметил он. – Хотите приправу к мясу?

– Спасибо, нет.

Билл налил в бокалы французского вина и принялся за свою порцию.

– Вы сильно проголодались. Пола?

– До полусмерти. Сегодня днем у меня взяли уйму крови.

Проглотив кусочек, она вдруг резко отложила вилку.

– Что случилось? Мясо сыровато? – глянул на нее Билл.

– Нет. Просто я кое-что вспомнила. Той ночью, когда Майлз пошел в особняк Дункана – второго февраля, в ночь его смерти, – я помню, что он отдал пинту крови Дункану.

– И что же?

– Не нужна ли кровь жертвы тому, кто собирается приступить к магическому ритуалу?

– Пола, – вздохнул Билл, – я едва не решил, что мне удалось убедить вас, что эти люди не могут практиковать вуду.

– Но именно в ту ночь, когда умер Дункан, я впервые заметила перемену в Майлзе, – настаивала она. – И если Дункан завладел его телом – можно назвать это как угодно, – то для совершения ритуала им и понадобилась кровь Майлза.

– Допустим, они намеревались отправить старого Дункана в тело Майлза и, допустим, они использовали кровь для ритуальной магии. Но сам ритуал вовсе не обеспечивает успех замысла.

– Но если это удалось, то настоящий Майлз умер и никто ни о чем не заподозрит, потому что убийство недоказуемо!

– Вот это совершенно верно. Подобное убийство было бы идеальным. Но они не совершали его, – он плеснул в бокалы вина, – хотя я согласен, что в дате смерти Дункана есть некое странное совпадение…

– Почему?

– Второе февраля – один из «святых дней» этой конфессии. Его называют «Сретенье Господне» и считается, что это – одна из ночей, когда Сатана посещает землю.

– Так по-вашему, это – лишь совпадение? Он поставил бутылку на стол. Впервые, с него слетела оболочка скептицизма.

– Говоря откровенно, я не знаю… Из кухни высунула голову экономка.

– Ну как ростбиф?

– Прекрасный. Все изумительно.

– Хорошо. Я принимаюсь за суфле. Джордж спрашивает, не принести ли еще дров из гаража. Буря усиливается.

– Не стоит, пожалуй, нам хватит. Спасибо. Она исчезла в кухне. Билл глянул в окно, за которым кружились под напором ветра набухшие снежинки.

– Кажется, Бантро правильно предсказали бурю, – заметил он, поворачиваясь к Поле. – Ну да ладно, на сегодня хватит историй о привидениях. Продолжим ужин. Если вы не попросите добавки, миссис Бантро посчитает себя оскорбленной.

– Наверно, манипуляции с маслом – это извращение католического обряда, – заметила Пола, игнорируя его предложение.

– Что вы имеете в виду?

– Если сатанизм – зеркальное подобие церкви, то он должен извращать церковные обряды. Например, «Черная месса» – ведь она предполагает служение обычной мессы наоборот?

– Да.

– А значит, масло служит «соборованием наоборот». То есть, пастор налагает масло на лоб умирающему католику и отправляет последний ритуал. И если сатанисты хотят убить человека, они делают то же самое – но наоборот! Когда Роксанна вылила на меня масло, помню, она закрыла глаза, словно читая молитву. Наверно, она действительно произносила ее, но делала это наоборот.

Билл улыбнулся.

– Что ж, тогда они могут радоваться, что Папа разрешил служить мессу на английском. Ведь запоминать латынь наоборот – чертовски сложно.

– Здесь нет ничего смешного, – смущенно произнесла Пола.

– Извините. Но достаточно о привидениях… вы согласны?

– Согласна.

Она принялась за мясо и некоторое время оба молча ели. Потом она потянулась за вином и заметила, что он наблюдает за ней, отложив нож и вилку. Его мысли довольно ясно читались на лице и, глядя на него, Пола не могла не смутиться – потому что думала о том же…

В одиннадцать отключили электричество.

– Проклятье! – бросил Билл, когда дом погрузился в темноту, смягченную пламенем очага. – Наверно, ветер повредил линию электропередачи.

– Может, это лишь на пару минут, – предположила Пола, сидя на диване и приканчивая ложечкой вторую порцию ванильного суфле, извлеченного из холодильника.

– Возможно, – согласился Билл, подходя к окну и всматриваясь наружу. – Но есть вероятность, что это продлиться до утра. И мы останемся без тепла на всю оставшуюся ночь. Прекрасно!

Порывы мощного ветра гнули деревья и те царапали стены дома мертвыми ветвями. Снежинки проносились за окном словно пули. Билл обернулся и поглядел на очаг.

– Не помешает принести еще дров. И устроить вечеринку с одеялом перед очагом.

– Вам не страшен такой ветер?

– Бантро уже спят, и я не хочу будить Джорджа. Жаль, что я не попросил его добавить дров перед ужином…

– Не лучше ли подождать? Может, электричество скоро дадут.

Билл, сидя на полу у ее ног, всматривался в пламя. Пола любовалась игрой света, скользящего по его лицу.

– Пола, ведь вы любили Майлза?

– Да.

– А что, если его личность изменилась навсегда?

– Наверно, тогда я покину его.

Он смолк, и Пола задумалась над тем, не было ли это намеком на возможность его женитьбы на ней в случае ее ухода от Майлза. С годами супружества забылась искренняя радость общения с совершенно новым человеком, ощущение влечения и удовольствия от флирта – этого старомодного, но наилучшим образом объясняющего ситуацию термина.

Потом она вспомнила Майлза – подлинного Майлза; с его теплотой, силой и слабостями, – как хорошо им было вместе и как долго они боролись за его карьеру. Как могла она забыть об этом? А что, если он все же не изменился? И «новый» Майлз вовсе не был таковым? В то время, как она его жена, сидя в гостиной едва знакомого мужчины мечтает выйти за него замуж…

В одиннадцать пятнадцать Билл поднялся и сообщил, что отправляется за дровами.

– Кажется, стихия уже поутихла и пора браться за дело.

Надев дубленку, он вынул из шкафчика фонарь и ушел на кухню. Выбрав себе один из журналов, Пола при свете колеблющегося пламени попыталась сосредоточиться на очерке о Марокко, но вскоре ограничилась просмотром фотоснимков. Прошло пятнадцать минут. Она отложила журнал, недоумевая, почему задерживается Билл и преодолевая искушение выпить лишнюю рюмку шерри. Она и так выпила непривычно много и ощущала действие спиртного. Решив, что лишняя рюмка все же не помешает, она подошла к подвесному бару и налила шерри. Сделав глоток, Пола приблизилась к застекленной стене и, прижавшись лицом к стеклу, вгляделась в темноту. От дыхания стекло помутнело: видя лишь случайные белые пятнышки снаружи и решив, что это – барашки волн, она вернулась к дивану. Свернувшись калачиком на мягких подушках, она отпила вина и, запрокинув голову, сонно всматривалась в очаг. С минуту-другую, она развлекалась тем, что пыталась разглядеть в пламени знакомые лица, но вскоре почувствовала, как веки ее смыкаются. Сопротивление сну было недолгим и восхитительное тепло, окутав туманом мозг, быстро погрузило ее в бесчувственное забытье.

* * *

Когда она проснулась, было десять минут первого. Она села и оглянулась.

Темнота.

– Билл?

Ничего, кроме стонущего ветра.

Внезапно она испугалась. Вспомнив, что на двери черного хода висела теплая штормовка, она наощупь пересекла темную кухню, нашла ее и надела. Затем открыла дверь.

Свистящий втер швырнул ей в лицо пригоршню снежинок. Убедившись, что на двери имеется засов, она шагнула наружу и закрыла ее за собой. Выпавший глубокий снег уже таял; на поверхности сохранялась лишь легкая пороша. Глаза постепенно привыкли к темноте, да и выпавший снег подсвечивал мрак, улучшая видимость. Гараж находился метрах в пятнадцати от дома. Но рядом с ним никого не было. Впрочем, ботинки Билла оставили в слякоти четкие следы, ведущие от черного хода через открытую лужайку, окаймленную темными деревьями к гаражу и конуре Клайда. Пригнувшись под порывами ветра. Пола пошла по следам, чувствуя как в туфли попадает влага, и жалея, что не надела сапожки.

У гаража следы поворачивали направо, к проволочной ограде, присоединявшейся к боковой стороне гаража и огораживающей конуру Клайда. На минуту она остановилась и огляделась. Ничего – лишь серый снег и черные деревья, качающиеся на фоне темного неба. Поплотнее запахнув куртку, она прошла мимо двери, ведущей, как ей казалось, наверх в жилище Бантро, и тронулась вдоль гаража к конуре. Оказавшись у ограды, она услышала странный звук, похожий на хныканье. Волнуясь, она пробежала оставшиеся до гаража метры и вгляделась в темноту.

К конуре прилегала дорожка метров пять длиной и трех шириной; северная стенка собачьего домика была общей с конечной стеной гаража. Но Клайда в конуре не было. Хотя проволочные воротца, ведущие к дорожке, были подняты, пес съежился в юго-восточном углу, прижимаясь к решетке, дрожа и хныча. Он поглядел на Полу. Но не бросился к ней, торопясь выказать свою радость.

– Что случилось, Клайд? – спросила она и указала на конуру. – Полезай. Спрячься то ветра.

Он не шевельнулся. По-прежнему хныча и дрожа, пес жался к ограде, не обращая внимания на ветер и на широко распахнутые воротца.

Пола глянула вниз. Снаружи перед воротцами к следам Билла присоединялись следы лап, будто он выпускал пса порезвиться. Дальше следы Билла вели в сторону от конуры и возвращались к дому. Она последовала за ними. Судя по увеличившемуся расстоянию между следами и углубившемуся давлению на носки, он побежал. Пола непроизвольно последовала его примеру и тоже пустилась бегом. И вдруг остановилась; на полпути к дому он упал. Можно представить, как скользнуло по грязи его тело; дальше отпечатки ладоней, говорящие о том, что Билл отполз на пару метров назад, прочь от дома. Должно быть, то, что он увидел, находилось между ним и дверью черного хода.

Теперь дрожь охватила и Полу. Пес увидел то же, что и Билл, и это нечто оказалось достаточно ужасным, чтобы усмирить немецкую овчарку и вогнать в панику Билла де Ланкрэ невзирая на его скептическую натуру. Пола снова огляделась.

– Билл?.. Билл?

Нет ответа. И ни души. Деревья гнулись, и испуганное воображение превращало нагие ветви в когти, лихорадочно и безумно рвущиеся в небо. Она еле сдерживалась, чтобы не разбудить Бантро. Что-то, таящееся меж клонящихся деревьев и следящее за ней, внушало ей страх. Она кляла себя за глупость, но понимала, что упрекает себя напрасно. В следующий миг Пола бросилась к гаражу и позвонила в дверь Бантро.

Тишина.

Проклятье. Вспомнив об электричестве, она застучала в застекленное оконце, вставленное в двери, сквозь которое смутно виднелась лестница, ведущая в жилое помещение.

– Мистер Бантро?

Она прислушалась и поняла, что не разбудила их.

Боже мой… туфли промокли и ноги начали коченеть. Когда же стихнет этот проклятый ветер! И перестанет выть Клайд!

Пола заспешила на середину двора, на место, где споткнулся Билл – или его толкнули? Нет, невозможно. Вокруг никаких чужих следов. Так что же он все-таки увидел?

Теперь следы Билла вели в третьем направлении, к полоске деревьев, отделяющих участок от пляжа. Он снова побежал – еще быстрее, затем упал, поднялся и бросился дальше.

Оказавшись у деревьев, она остановилась. Волны бились о каменный пляж, и шум прибоя заглушал вой ветра. Шорох и скрип оживших под напором ветра деревьев усилили впечатление зловещего концерта. Билл находился где-то в кромешной тьме среди деревьев или по ту сторону, на пляже..

– Билл! – крикнула она изо всех сил.

Бесполезно. Пола едва не решилась вновь попытаться разбудить Бантро, но передумала. Пляж был совсем неподалеку, метрах в семи. Собравшись духом она вклинилась в заросли, пригибаясь и оберегая голову от хлестких ветвей.

– Боже, – повторяла она, – ну что он там увидел?

Принадлежали ли отпечатки лап в грязи Клайду? И где, в конце концов, Билл?

Она выскочила из темноты на относительно светлый пляж. Здесь следы обрывались, потому что швыряемая ветром пена смыла снег с камней. Но они уже не требовались, поскольку она увидела его: Билл лежал ничком на полпути к воде, словно желая броситься в залив, но поскользнувшись еще раз…

– Билл!

Она бросилась к нему, спотыкаясь на скользких камнях и едва не падая. Добежав, опустилась на колени. Дубленка Билла испачкана слякотью, а на ботинках – корка грязи. Правая рука сжимает разбившийся при падении фонарь. Она тихонько коснулась его плеча, но он не шевельнулся; тогда она взяла его за руку и перевернула на спину.

Когда она увидела его лицо, ей стало плохо.

Он был мертв, но глаза у него были выпучены, словно он увидел нечто ужасное. Рот был полуоткрыт, а слюна все еще стекала струйкой через губу. Справа на лбу виднелась огромная черная шишка; кожа – рассечена, и из раны вытекло много крови. Внизу Пола заметила острый камень, на который упал Билл, – смерть была мгновенной…

Она поднялась и отступила, начиная всхлипывать. Он погиб по ее вине: Роксанна предупреждала, чтобы она держалась от него подальше, но она не послушалась. Поэтому они убили его, как убили Эбби и Майлза, – и, в конечном счете, убьют ее. Спотыкаясь, она поднялась вверх по склону и углубилась в заросли, вскрикнув от того, что ветка ненароком зацепила ее за волосы. Ее словно преследовал смутный призрак того, с чем встретился наяву Билл. Протиснувшись сквозь заросли, она вышла на прогалину и побежала по снегу к гаражу. Позвать полицию – наплевать, что они не поверят ей – все равно она расскажет! И они арестуют Роксанну и Дункана, потому, что обязаны это сделать! Боже, Боже мой… они решат, что я сумасшедшая, и будут смеяться… Ну о чем я им расскажу? О твари, появившейся неведомо откуда и испугавшей насмерть практичного маклера? Но именно это и случилось. Именно это!

Клайд что-то видел!

Боже… Но ведь Бога нет! Существует лишь Сатана!..

Робин Дьявол-Господь… «Вначале Дьявол создал небеса и землю»… Я – безумна. Безумна. Что же со мной будет? Куда мне пойти? Кто мне поможет?

Подойдя к двери, она заколотила в стекло. Наконец лестницу осветил луч фонаря и послышался шум отпираемой стариком двери.

– Вы пьяны? – сердито осведомился он.

– Пьяна? – она едва не рассмеялась. – Он мертв!

– Кто?

– Билл! Внизу на пляже. Они убили его! Старик уставился на нее, как на сумасшедшую.

* * *

Точно так же смотрели на нее полицейские вместе с репортерами, заполнившие дом через двадцать минут. Уже дали электричество, и миссис Бантро, отведя Полу на кухню, едва не силой напоила ее кофе. К моменту, когда детектив Буонфилио осмотрел тело и вошел на кухню. Пола преодолела истерику и смогла разговаривать спокойно. Но все же он ей не верил.

– Вы утверждаете, будто он увидел нечто вроде призрака? – спрашивал детектив, сидя за кухонным столом напротив Полы и отхлебывая предложенный экономкой кофе.

– Не призрак, а тварь.

– Что за «тварь»? – спросил он, и она заметила, что он сдерживает смех.

– Не знаю, – отрезала Пола. – Если бы знала – сказала.

– Может, галлюцинация?

– Возможно. Но как быть с собакой, которую вы видели? Там было нечто материальное, испугавшее пса, потому что он тоже это видел.

Буонфилио потер волосатыми пальцами двойной сизый подбородок.

– Согласен, – с псом что-то случилось. Но должны же быть чьи-то следы, не так ли? Но, однако, единственные следы – собачьи, ваши и де Ланкрэ.

Детектив повернулся к миссис Бантро.

– Он не был эпилептиком?

– Вы имеете в виду припадки?

– Да.

– Нет-нет. Мистер де Ланкрэ никогда не болел.

– А как насчет наркотиков? Может, он принимал галлюциноген? Я знаю случаи, когда ЛСД действовал на людей подобным образом. Подростки, выпрыгивали из окон и прочее…

На лице экономки появилась презрительная гримаса.

– Де Ланкрэ был джентльменом! – бросила она.

– Джентльмены тоже принимают наркотики.

– Кто угодно, но не он. Можете сделать обыск, если не верите.

Детектив повернулся к Поле.

– Вы оба выпивали?

– Нет. Просто поужинали с вином, вот и все. Смешно предполагать, что спиртное заставило Билла бегать по кругу, а затем мчаться на пляж в разгар бури.

– В пьяном виде люди совершают странные поступки, – иронично заметил Буонфилио.

– Билл де Ланкрэ не был пьян и никогда не употреблял наркотики. Он был убит моим мужем и своей бывшей женой! – сердито сказала Пола.

Детектив сощурился.

– Между ними что-то есть? – спросил он, неуклюже покрутив пухлой ладонью, словно в попытке сгладить тон вопроса.

– Да.

– Тогда все ясно, – проговорил он, делая вид, будто давно пресытился смачными историями на темы морали. – Итак, они были здесь раньше?

– Нет. Сейчас они в Питерсберге. Муж выступает там с концертами.

– Питерсберг? Так как же, черт побери, смогли они убить де Ланкрэ?

Пола устало сомкнула веки.

– Не знаю, – со вздохом ответила она, – не знаю… Буонфилио переглянулся с Бантро и та украдкой пожала плечами. Он поднялся из-за стола.

– Что ж, миссис Кларксон, – понимаю, как вы этим расстроены. И конечно, прикажу провести вскрытие. Тогда мы узнаем, не было ли в его организме постороннего вещества, или же дело в сердечном приступе. Но, честно говоря, мне кажется, что де Ланкрэ просто поскользнулся, спускаясь на пляж, и упал на камень. Впрочем, что-то могло его напугать – например, розовый слон…

– Он не был пьян!

– Ну хорошо. Как угодно. Но, на мой взгляд, это смахивает на несчастный случай и точка. Очень жаль. Он был хорошим парнем.

«Хороший парень, – подумала Пола. – Очень хороший, почти как Майлз. Оба были такими и оба уже мертвы, чтобы жил Дункан.» И я – единственная, кто может хоть что-то с этим сделать.

 

Глава 5

На следующее утро личный шофер привез на виллу мать Била. Она пыталась казаться спокойной, но это плохо удавалось. Пола сообщила ей о случившемся прошлой ночью, пересказывая официальную газетную версию. Та словно онемела от горя, а затем, не выдержав расплакалась. Пола утешала ее, как могла. Затем шофер отвез Полу на вокзал, и она поехала утренним поездом в Нью-Йорк. Солнце тщетно пыталось сделать день ярче, то и дело проглядывая сквозь несущиеся облака, но вскоре небо окончательно затянулось пеленой. Пола сидела в болтающемся вагоне, хмуро глядя на сельский пейзаж, проносящийся за мутным стеклом. У нее страшно болела голова, и она старалась не курить, чтобы подействовал принятый аспирин. Но напряжение не спадало, тяга к никотину овладела волей, и она закурила сигарету. Головная боль немедленно усилилась, вызывая приступ тошноты.

Наконец поезд прибыл на «Грэнд стэйшн». Дотащив чемодан до главного вестибюля, она вышла на Вандербильт-авеню и поймала такси. Головная боль впилась ей в виски с такой силой, что Пола еле сдерживалась, чтобы не застонать от боли. По пути домой она снова и снова представляла себе бегущего в страхе Билла – но от чего? Может, это было нечто невидимое, неосязаемое? Или же психоделическое, как предположил детектив, – например, некий воображаемый доисторический монстр. Но почему тогда его увидел и Клайд? Нет, нынешняя полиция с ее скептическим стремлением к рациональному, смогла объяснить это дьявольское наваждение лишь опьянением или наркотической галлюцинацией. Но полиция не знала, на что способны Роксанна и Дункан. Об этом знала Пола. И не сомневалась, что Билл видел нечто реальное, вызванное неведомо откуда ее мужем и Роксанной. Впрочем, как она и ожидала, полицейские подняли ее на смех.

Такси довезло ее до дому, и она отперла дверь. День был серым и хмурым; витрины подвального магазинчика кожаных вещей и антикварной лавки на первом этаже были заперты на стальные решетки. Пола поднялась по лестнице в свою квартиру, когда-то любимую ею, но сейчас почти чужую. Оставив чемодан в прихожей, прошла в ванную и приняла еще две таблетки аспирина. Боль слегка отступила. Вернувшись в спальню, она подошла к конторскому столу Майлза и, выдвинув верхний ящик, принялась поднимать сложенные носки и носовые платки, отыскивая то, что надеялась здесь увидеть. Она обнаружила два старинных жетона для подземки, кучу медных монет, полупустую упаковку с вишневыми леденцами, но ключей не было. В нижнем ящике не оказалось ничего, кроме белья, маек и свитеров.

Задвинув ящик, Пола поднялась и оглядела комнату. Где они могут находиться? Она открыла шкаф и ощупала карманы пиджака – того самого, в котором он посещал особняк Роксанны для занятий.

Пусто.

Она осмотрела все его карманы. Ничего, кроме оберток от жевательных резинок.

Пола пошла наверх, в гостиную. Она надеялась, что Майлз забыл вернуть ключи Роксанне, но очевидно, он не забыл, и это усложняло дело. Ей придется набраться смелости и заказать слесарю новый ключ. Удастся ли обмануть его историей о том, что она потеряла ключи к собственному особняку? Поверит ли этому хоть один слесарь, зная о фантастическом количестве ежедневных краж в Манхэттене? А что, если не поверит и вызовет полицию?

Она закурила очередную сигарету, решив, что не обладает достаточно крепкими для такой попытки нервами. Так как же попасть в особняк? Взгляд ее замер на инструменте, черном концертном «Стейнвэе», когда-то принадлежавшем Дункану и наверняка завещанном им самому себе с целью подготовить новые руки для своей новой карьеры. Рояль был завален нотами. Внезапно ее озарило, подойдя к инструменту, она порылась в стопках нот. По-прежнему ничего не найдя, обошла его и взглянула на клавиатуру. Сбоку, у басовых клавиш, лежали ключи Роксанны.

С облегчением она подняла их и осмотрела. Затем глянула на белые и черные клавиши: в голове пронеслись начальные триольные пассажи «Мефисто-вальса». Там-ди-ди, там-ди-ди, там… Ей вспомнился первый вечер, когда Дункан Эли играл этот вальс на рояле, стоявшем тогда в его особняке. А на стуле сидела Роксанна, с примостившимся рядом Робином и следила за отцом, извлекающим колдовские звуки из струн и молоточков. Там-ди-ди, там-ди-ди… Колдуньи и сатиры, летящие в демоническом танце в тот миг, когда Дьявол – Повелитель Мух, убивает Господа и овладевает вселенной… Там-ди-ди, там-ди-ди, там…

Нервным движением она опустила на клавиатуру крышку и отправилась на кухню, чтобы заварить чай.

* * *

В Дейтонском аэропорту Майлз, Роксанна и Филип сошли с самолета, прилетевшего из Питерсберга, где предыдущим вечером Майлз поразил публику изумительной игрой. В Огайо было тепло: буря, все еще затягивающая мглой Нью-йоркское небо, здесь уступила место мягкой, почти весенней погоде. Они вошли в здание аэропорта и направились мимо выставочных стендов к багажному распределителю. С перекинутым через руку норковым манто Роксанна задержалась у газетной стойки и купила «Нью-Йорк Тайме», а затем присоединилась к ожидающим выгрузки багажа Майлзу и Филипу.

– Каковы прогнозы на вечер? – спросил Майлз.

– Они полагают, что сбор будет полным, – ответил Филип. – Обычно по воскресеньям на Среднем Западе с публикой нет проблем…

– Гляньте сюда, – заметила Роксанна, протягивая титульный лист газеты и указывая на заголовок, гласивший:

«Смерть известного маклера в результате падения». Майлз и Филип взглянули на заметку и кивнули. Распахнулись алюминиевые дверцы, служащие принялись выгружать из фургона чемоданы и укладывать их на стеллажи.

* * *

Пола вылезла из такси перед особняком Роксанны в девять вечера. Она добавила таксисту четверть доллара на чай, и тот небрежно поблагодарил. Машина отъехала, и она бросила взгляд в обе стороны Шестьдесят третьей улицы. Никого. В большинстве домов горел свет, но окна Роксанны были темны. Свет уличной лампы у соседнего дома отражался в оконных стеклах особняка. Видя их безукоризненную чистоту, у Полы мелькнула мысль, что хозяйка платит за ежемесячное мытье окон.

Вытащив из сумочки ключи. Пола поднялась по ступеням ко входной двери. Вдали резко просигналил автомобиль. Манхэттен казался необычайно тихим. Она вставила ключ в замок, но он не подошел. Попробовала другой, тот легко повернулся и послышался слабый щелчок. Пола шагнула в темный холл и закрыла за собой дверь. Затем извлекла из сумочки фонарик и включила его: луч обежал комнату, минуя две закрытые двери, ведущие в гостиную и замер на лестнице. Она начала подниматься по ней, замечая, что воздух в доме был слегка застоявшимся. Это удивляло, поскольку Роксанна отсутствовала всего лишь день. Возможно, влажность появилась после прошедшей грозы.

Поднявшись на второй этаж. Пола повела фонариком взад-вперед по коридору. Луч на миг отразился в антикварном зеркале. Снаружи прогрохотал грузовик. И вновь тишина.

Она прошла по коридору к библиотеке. Дверь оказалась открытой, и свет уличной лампы синеватым отблеском ложился на ряды книг. Выключив фонарик, она на цыпочках вошла в комнату. Проходя мимо столика в стиле ампир, глянула на кожаную подложку ручной работы, на которой находились: лампа времен Директории, красивая викторианская чернильница из серебра и письменный нож, увенчанный оскаленной мертвой головой. Как элегантно и зловеще – в стиле Дункана! – подумалось ей, когда она брала нож в руки.

Пройдя в угол библиотеки. Пола посмотрела сквозь решетчатые дверцы, защищающие коллекцию фарфоровых фигурок. Уличный свет не достигал шкафчика, но она смутно различила стоящий посредине полки флакон. Осторожно просунув нож между дверцами, попыталась открыть замочек, но он оказался прочнее, чем она ожидала. Пришлось просунуть нож до самой рукоятки и подвинуть его влево, чувствуя сопротивление дерева; через секунду что-то щелкнуло и дверца распахнулась. Проведя по кромке дверцы пальцем, она с облегчением обнаружила, что образовавшаяся в дереве трещинка невелика и заметна лишь при внимательном осмотре.

Вытащив из сумочки крошечную бутылочку с аспирином, она высыпала таблетки в сумочку и, сняв с полки флакон, извлекла из него пробку, после чего осторожно накапала в пустую бутылочку масло. Перелив в нее с четверть содержимого, вставила на место пробку и вернула флакон на полку. Затем закрыла дверцы, отжав замочек, чтобы соединились створки.

Шагнув к выходу из комнаты, она замерла, ясно расслышав внизу шум. Тихий щелчок, будто открылась или закрылась дверь. Застыв на месте, она прислушалась, но звук не повторился.

За окном промчался автомобиль, и она расслабилась, решив поторопиться и закончить дело, пока этот особняк окончательно не расстроил ей нервы. Подойдя к книжному шкафу у двери. Пода опустилась на колени, оказавшись перед рядом старинных, с кожаными переплетами книг. Включила фонарик и пробежала лучом по корешкам: «Де ла Демономаниа дес Сорсьерс» Жана Бодина, «Трактат о Коварных Проделках Дьявола» Жоржа Жиффарда, «Сатанизм и Колдовство» Жюля Мишелета, «Леди Элис Кайтелер» в издательстве «Кэмден», «Иллюстриа Миракула» Цезаря фон Хайстербаха, «Маллеус Малефикарум» Шпренгера и «Наставления монахам-инквизиторам XV—XVI веков»… Последний томик был значительно меньше остальных – не выше десяти сантиметров и переплетен в изящную зеленую кожу с золотым тиснением. Готические буквы гласили: «Книга заклятий». Верхняя часть корешка была отогнута и надорвана. Видимо, ею часто пользовались.

Сняв книгу с полки, она открыла ее на титульной странице и в тот же миг услышала щелчок. И снова замерла. На этот раз звук приблизился и, похоже, донесся с лестницы. Она уставилась на дверь.

Ничего.

По телу Полы пробежала дрожь, а лоб увлажнился от пота – подобное случалось с ней редко. «Успокойся! – приказала она себе. – Успокойся. Если это – та самая книга, ты уйдешь отсюда уже через пару минут».

Направив луч фонаря на титульную страницу, она прочла: «Книга заклятий или компиляция тайных догматов и древних слов. Сработана Мэттью Хопкинсом в год господний 1647. Под редакцией лорда Читхэма. Лондон. 1855.»

Она взглянула на предисловие лорда Читхэма.

… Означенные странные догматы, используемые сатанистами и колдуньями в XV, XVI и XVII веках, были собраны Мэттью Хопкинсом, известным Генеральным Дознателем во времена охоты на ведьм в 1640 годах. Хопкинс являлся…

Она услышала, как что-то бежит по коридору.

И узнала тварь прежде, чем та показалась из-за двери. Вскакивая на ноги и отступая за стул, она вдруг поняла, что слышанные щелчки были царапаньем когтей по мраморному полу. Подняв фонарь, она направила луч на дверь.

Появился Робин.

Глаза гигантского пса горели в луче света. Оскалив желтые зубы, не задержавшись ни на миг, он вспрыгнул на стул и перемахнул через него, целя ей в горло. От сильного броска его тела Пола рухнула на пол. Он растянулся позади нее, она не успела подняться и почувствовала, как в левое плечо впиваются клыки. Яростно рыча, пес тянул за рукав жакета, причиняя жгучую боль. Она колотила его по морде правым кулаком, но знала, что это бесполезно. Пес ослабил хватку, и она попыталась было откатиться в сторону, но в тот же миг он прыгнул ей на живот, прижимая всей тяжестью к полу. Вцепившись левой рукой в лохматую шею. Пола удерживала пса на расстоянии, тот, сердито встряхивая головой, пытался вырваться. Ее правая рука, шаря по ковру, нащупала нож как раз, когда силы ее были на исходе. Сжав рукоять, Пола изо всей мочи ударила снизу вверх, пронзая псу грудь. На миг лезвие ощутило сопротивление: то было сердце. Последнее усилие – тело пса дернулось и обмякло. Жесткие волоски оцарапали ей щеку, когда его морда замерла на ковре рядом. Всхлипывая от страха, она спихнула с себя собаку и с трудом поднялась на ноги. Подняв сумочку, сунула в нее «Книгу заклятий» и, спотыкаясь, побрела к двери. Глянув на распростертое на ковре черное тело, она торопливо вышла в коридор и бросилась к лестнице. Плечо дергало от боли; коснувшись ладонью жакета, она почувствовала кровь. Тут же возвратилась и головная боль.

Сойдя вниз, она пересекла холл и, выйдя наружу, захлопнула за собой дверь. Торопливо сбежала по ступеням и, оказавшись на тротуаре, прислонилась к припаркованному автомобилю, переводя дыхание. Жадно глотая обжигающий ночной воздух. Пола взглянула вверх, на второй этаж особняка, где за чистыми, отражающими бледный уличный свет окнами, лежал Робин. На миг ей показалось, что занавес шевельнулся, словно кто-то отступил вглубь, прячась от ее взгляда. А вдруг в доме был еще кто-нибудь?

Она услышала шум приближающейся машины и повернувшись, увидела свободное такси. Обежав припаркованный автомобиль, окликнула такси.

– Леди, вы не ранены? – спросил пухлолицый лысый таксист, когда она влезла на заднее сиденье. Он уставился на ее плечо.

– Я порезалась…

– Вот как? Да из вас хлещет, как из бочки! Хотите, я отвезу вас в больницу?

Откинувшись на сиденье, Пола закрыла глаза.

– Да, в Сент-Винсент, пожалуйста.

– Идет. На вас, часом, не напали? Пожалуй, мы сможем найти полицейского.

– Нет, нет. Просто отвезите меня в «Сент-Винсент».

– Как хотите, – он тронул машину. – Ей-богу, в этом городе любому грозит опасность…

Боль так сильно пульсировала в голове, что она едва ощущала рану в плече. Нужно пройти курс уколов от бешенства, подумала она, понимая всю несуразность подобного беспокойства для того, кто чудом спас собственное горло… Собака. Гончая из Ада. Пола все еще чувствовала на себе зловонное дыхание пса и сильное тело, напрягшееся в попытке сомкнуть пасть. И вспомнила лицо Билла де Ланкрэ, лежащего на пляже с вылезшими из орбит глазами. Ее нашли бы на полу библиотеки в таком же виде. А затем сообщили бы в полицию, что сторожевой пес напал на грабительницу – и никто не остался бы в претензии. Еще одно идеальное убийство, совершенное Дунканом и Роксанной, идеальными убийцами. Оливия Эли, Майлз, Эбби, Билл и наконец, она – Пола. Мысль о том, что они сделали, приводила ее в ярость. Подумать только, насколько холодно и бездушно они осуществляли свой замысел… А как привычно притворялась их другом и помощницей Роксанна, одновременно действуя по задуманному или же зловещему плану. «Господь дарует мясо, а дьявол дарует поваров», – прочла однажды Пола. Роксанна и Дункан не были простыми поварами: скорее, специалистами-гурманами.

Внезапно, что-то взорвалось у нее в голове.

Вначале интенсивная боль во лбу, затем, деревенеющее тело. Она начала задыхаться.

Таксист оглянулся.

– Леди, что с вами?

Она попыталась ответить, но не смогла. Голова ее запрокинулась и губы задрожали.

– Господи, да она умирает!

Подрулив к обочине, он остановил машину и, выскочив, распахнул заднюю дверцу.

– Вам лучше?

Одеревенелость уже исчезла, и Пола перестала задыхаться. Но в череп ползла новая боль.

– Пожалуйста, везите меня в «Сент-Винсент»… Язык ее заплетался, и она чувствовала, как струйка слюны сбегает по подбородку. Что происходит – Боже, что с ней происходит?

Таксист обеспокоенно глянул на нее еще раз, затем захлопнул дверцу и уселся за руль.

* * *

Прошло десять дней, в которые Пола едва осознавала происходящее. Ей постоянно давали успокоительное. Она смутно помнила, как такси доставило ее в больницу, где ее отвели в приемную. Кто-то сказал: «Удар», иона удивилась тому, что ее мог хватить удар. Подобное случается со стариками. Удар постиг ее мать, но в то время матери было шестьдесят. А ей – лишь тридцать. Она вспомнила, как в один из дней ей в шею вставили трубку. «Антиограмма, – сказал кто-то. – Рентгенограмма вашего мозга, позволяющая увидеть разрыв». Разрыв? Что это такое? Она смутно помнила, как к ней в палату приходили Мэгги с Майлзом и разговаривали с ней. Они старались казаться веселыми, как положено посетителям в больнице, и болтали о пустяках. Майлз рассказывал о своих успешных гастролях, а Мэгги – о «Бич Баме» и сделках по торговле недвижимостью.

Она слушала их в полуха. Когда они собрались уходить, Пола, с трудом шевеля языком, спросила:

– Это правда, что я должна умереть? Потом она вспоминала фальшивые улыбки на их лицах.

– Умереть? Конечно нет, милая. Ты еще похоронишь всех нас, вот увидишь…

И они у шли, оставив ее наедине с медсестрами, цветами и подвешенным к потолку телевизором, с пультом управления под рукой. Пола бесконечно долго смотрела различные шоу, мыльные оперы, рекламы, новости и Джонни Карсона – не досмотрев, дремала и просыпалась, чтобы вновь погрузиться в туманные приторные образы, порожденные электронной трубкой.

Наконец однажды утром Чак сообщил ей о предстоящей на следующее утро операции.

– Что они собираются делать? – пробормотала Пола, чувствуя полное безразличие.

Он что-то объяснил, упоминая Платиновый зажим на шейной артерии – той самой, в верхней части которой образовался аневризм.

– Что такое аневризм?

– Расширение артерии. У тебя было сильное кровоизлияние и нам пришлось подождать, чтобы кровь запеклась.

– А вы избавите меня от головной боли? – спросила она, отворачиваясь и начиная засыпать. По-настоящему, она так и не поняла его объяснений.

– Да. Головная боль происходит из-за давления кровяного сгустка. Когда мы его удалим, все будет в порядке. Операцию сделает доктор Шварцман, а я буду ассистировать.

Операция. Гадкое слово, пахнущее смертью. Интересно, что чувствуешь, когда умираешь? Когда-то она читала, что это похоже на погружение в сон. Быть может ей не придется сильно мучиться.

* * *

Она совершенно не помнила операцию; разве что, охвативший ее холод. Позже ей рассказали, что для того чтобы снизить температуру тела и частоту пульса, ее пришлось обложить льдом во время вскрытия черепа. Операция длилась шесть часов. Пола не очнулась после анестезии до следующего утра.

Первым ощущением было отсутствие головной боли.

Вторым – ясность мысли, пропавшая в тот миг, когда она, спотыкаясь, вышла из особняка, много дней назад.

Третье ощущение – стоящий у постели Чак.

– Как ты себя чувствуешь?

– Голова не болит. – Она заметила, что речь все еще плохо ей дается, хотя слова звучали разборчивей.

– У тебя было кое-что посерьезней головной боли… Можешь поднять правую руку?

Удивившись просьбе, она медленно подняла руку.

– Пошевели пальцами.

Она повиновалась. И обнаружила, что безымянный палец и мизинец едва двигаются.

– Хорошо. Опусти руку.

Пола опустила. Чак подвинул стул поближе и уселся.

– Кажется, я могу не распространяться о том, насколько серьезно ты болела, – заметил он. – Прежде всего, расскажи-ка мне черт побери, о том, где тебя носило в ту ночь, когда тебя привезли. И почему твое плечо выглядело так, словно его жевали…

Теперь она начинала вспоминать. Робин. Нападение.

– Я упала с лестницы у себя дома, – ответила она, не желая довериться Чаку. – И наверно, поранилась при падении.

– Наверно? Разве ты не помнишь точно?

– Нет. Что-то случилось перед тем, как я упала.

– Вероятно, кровоизлияние началось, когда ты находилась наверху и ты потеряла сознание. Впрочем, нам удалось перевязать артерию и устранить кровяной сгусток. Поэтому вполне возможно, что месяцев через шесть ты поправишься.

– Почему через шесть месяцев? – спросила она, поворачивая к нему голову.

– Видишь ли, кровоизлияние произошло на левой стороне мозга и вызвало частичный паралич правой стороны тела. Твоя речь тоже слегка пострадала, хотя сейчас она немного выправилась. И как видишь, тебе трудно двигать пальцами. Но все могло быть гораздо хуже – тебе здорово повезли.

«Повезло». Паралич! Она снова пошевелила плохо повинующимися пальцами.

– Для подобных случаев у нас разработана обычная терапевтическая программа. Ежедневный массаж и особые упражнения. Через шесть месяцев ты полностью поправишься.

Пола закрыла глаза.

– Это часто случается с людьми моего возраста?

– Иногда. Можно родиться с аневризмом и не иметь об этом ни малейшего представления, пока однажды – бац! Он рвется. Хотя обычно это бывает в пожилом возрасте.

– Моя мать умерла от удара. Как ты думаешь, это у меня не наследственное?

– Трудно сказать.

– А приступ может повториться? Помолчав, Чак заговорил, и сейчас Пола расслышала в его голосе осторожные нотки.

– Пожалуй, может. Но это маловероятно. Она услышала звук отодвигаемого стула и ощутила, как он слегка сжал ее пальцы в своей ладони.

– Ты поправишься. Пола. Не переживай. А теперь тебе нужно немного поспать.

Он пошел к двери и услышал, как она окликнула его:

– Как ни смешно, Чак, но как раз перед тем, как это случилось, я прошла полное медицинское обследование.

– Знаю, – бросил Чак от двери. – Доктор Рейнольдс выслал результаты Майлзу. Он сказал, что у тебя все в порядке.

Выйдя из комнаты, Чак закрыл за собой дверь.

* * *

Майлз навещал ее каждый день, иногда приходя с Роксанной. Оба казались заботливыми и, болтая о пустяках, не забывали ободрять Полу, уверяя, что та прекрасно выглядит. Никто ни разу не упомянул Робина, и это удивляло Полу. Они наверняка обнаружили тело собаки, сломанный замок на дверце шкафа и поняли, что кто-то побывал в доме… Конечно, они могли догадаться, что это – дело рук Полы. Но похоже, они ничего не знали, или же притворялись, будто не знают. Оба варианта казались нелогичными.

Разве что… ОН помогал ей. Мысль была необычной, но Пола не расставалась с ней и постепенно убеждалась, что в ней могла быть скрыта истина. И в этом случае события приобретали иной характер. Не лишенный определенных преимуществ.

Пола извлекла из сумочки «Книгу заклятий» и принялась перечитывать ее.

* * *

Пола не менее сотни раз взвесила все «за и против» своей идеи. Она казалось пугающей, но альтернатива пугала еще больше. Поскольку альтернатива представляла собой смерть. Теперь у Полы не осталось ни малейших иллюзий: Роксанна с Майлзом уже убили четверых, чтобы получить желаемое и убьют еще раз. Справившись с Робином, она отсрочила исход, а Чак отодвинул его своей операцией. Возможно, они подождут, пока она покинет больницу, а затем вновь случится разрыв аневризма или закупорка артерии. У них тысяча способов уничтожить ее, и они это сделают.

Поэтому, каким бы страшным ни казался ее замысел, страх этот бледнел перед альтернативой.

Ее навестила Мэгги. С обеспокоенным видом она передала сиделке букет анемонов, склонилась над постелью и поцеловала Полу.

– Ты неплохо выглядишь.

– И чувствую себя так же. Мэгги уселась у постели.

– Чак сказал, что завтра они начнут физиотерапию. Он уверяет, что скоро ты будешь совершенно здорова.

– Может быть, – согласилась Пола, сожалея, что не может занять оптимизма у Чака. – Как магазин?

– Я назначила одну из девушек заведовать филиалом на Бликер-стрит. Она неплохо справляется. На этой неделе торговля идет слабо: пора платить налоги и люди не спешат с покупками.

Возвратилась сиделка с вазой и поставила в нее анемоны. Наполнив вазу водой в ванной комнате, она принесла цветы, чтобы показать Поле.

– Красиво? – спросила сиделка.

– Да. Я люблю анемоны.

– Куда их поставить?

– Поставьте на подоконник. Там больше солнечного света.

Сиделка поставила вазу перед окном, и сине-красные цветы словно окунулись в яркие солнечные лучи. Она ушла.

– Пожалуй, я должна кое-что тебе рассказать, – начала Мэгги. – Если наберешься духу, чтобы выслушать плохие новости…

– Я уже отвыкла от хороших. Что случилось?

– Ты здесь уже почти две недели и… – она нахмурилась, – черт подери, я ненавижу доносчиков, но думаю, тебе следует знать об отношениях Майлза и Роксанны.

Пола не удивилась.

– Неужели мыши веселятся в отсутствие кошки?

– Может, я и ошибаюсь, но как-то раз я заехала к Майлзу поздно вечером, чтобы пригласить его к нам на ужин. Она была там.

– По крайней мере, Майлз не казался смущенным?

– Ничуть. Холоден как лед. Кстати, Мира Шульман рассказала мне, что видела и на прошлой неделе на премьере «Джо Эгга».

– Неужели?

– Да. И они вовсе не скрывают этого! Меня такое просто бесит. Никогда бы не подумала, что Майлз способен на подобное.

– Он и в самом деле не способен, – заметила Пола, не сводя глаз с потолка. – Этот человек – не Майлз. Мэгги быстро глянула на нее.

– Ты все еще веришь в ту дикую историю о Дункане, меняющимся телами с Майлзом и прочей чертовщине? Мэгги изумленно покачала головой.

– Нет, не верю… Мэгги, можно попросить тебя об услуге?

– Конечно, милая.

– Кажется у вас с Чаком есть хороший адвокат?

– Да. Гэри Сэттон. Пьет как сапожник, но адвокат хороший.

– Не попросишь ли его навестить меня? Брови Мэгги поднялись.

– Неужели ты думаешь о разводе?

– В некотором роде. Я хочу составить завещание.

– Завещание? Пола вздохнула.

– Знаю, что проживу еще полвека, что мне не следует думать о смерти и вообще, все будет распрекрасно… Но у меня уже был удар, Мэгги, и он может повториться. В любое время. Поэтому я хочу составить завещание и, кроме того…

– Да?

– Я оставляю свою половину «Бич Бама» вам с Чаком.

– Но как же Майлз?.. – поразилась Мэгги.

– А при чем здесь он? – холодно спросила Пола. Мэгги помолчала, затем поднялась и взяла подругу за руку.

– Ну хорошо. Я не против того, чтобы фигурировать в завещании, хотя и уверена, что не доживу до его реализации…

– Послушай, Мэгги! Будь добра, перестань сентиментальничать, – отрезала Пола. – Разве ты не видишь, что они делают? Они убивают меня! Ты по-прежнему думаешь, что у Эбби действительно был менингит, а Билл де Ланкрэ оказался не в себе той ночью? Бога ради, раскрой глаза! Я не безумна! Майлз и Роксанна – убийцы. Им нужно убрать еще одного человека, и тогда – они свободны. Тот человек я, а самое чертовское в этой истории то, что никто и никогда не докажет их вины.

Мэгги недоверчиво смотрела на подругу.

– Но милая, если это правда, почему ты не обратишься в полицию?

– Я это сделала, – вздохнула Пола. – Они посмеялись надо мной, как и ты. Да и что они смогли бы сделать, если бы поверили мне?

В комнату вернулась сиделка.

– Пора завтракать, миссис Кларксон. Боюсь, время посещения вышло.

– Хорошо, – кивнула Мэгги.

– Сегодня прекрасный завтрак, миссис Кларксон. Доктор разрешил вам перейти на обычную диету. У нас цыплята «по-королевски» и кое-что потрясающее на десерт.

– Что именно?

– Торт «Закуска Дьявола»! – просияла сиделка.

Пола удержалась от бурных похвал.

* * *

Свет в комнате выключили в десять часов. Пола лежала в постели, думая о своем детстве. Сама не зная почему, она все время возвращалась к десятому дню рождения. Тогда еще жив был отец, но он уже начинал медленно и мучительно спиваться. Она вспомнила, как он подарил ей велосипед и как она радовалась. А потом все друзья пришли к ней в гости. Мороженое и торт. Одиннадцать свечей – одна «на вырост» – так объяснил отец, пока она наполняла воздухом легкие. «На вырост»… чтобы дорасти, наконец, до этой ночи. Самой важной в ее жизни…

В полночь Пола покинула постель. Она чувствовала слабость, и правая нога у нее занемела. Держась за мебель, она проковыляла к двери и тихо закрыла ее. Затем подошла к ванной и широко распахнула ее дверь. Свет вылился в палату, разгоняя темноту.

Подойдя к окну. Пола выглянула наружу. Внизу, словно кичась своей роскошью, лежали центральные кварталы, а в черном, словно эбеновое дерево, небе сияла ущербная луна; вдали, мигая красными сигналами, заходил на посадку реактивный лайнер. Через улицу напротив виднелся темный подъезд театра, выпускающий последних зрителей.

Постояв, Пола проковыляла к кровати и извлекла из-под одеяла бутылочку с маслом и «Книгу заклятий».

Опустившись на колени рядом с постелью, открыла бутылочку и осторожно начертила маслом пентаграмму. В центре фигуры очертила крест. Обмакнув в масло указательный палец, коснулась им середины лба, ушей, век, кончика носа и губ. Затем обозначила перевернутый крест.

– Нет предо мной, иных богов, кроме Тебя, о Господин, – прошептала она, читая из «Книги заклятий». И начертила крест на груди.

– Я пойду, куда бы ни приказал мне Ты, о Господин, и выполню Твою волю. Снова крест.

– Ie n'ay rien qui ne soit a toy, O Maitre… En ton nom Seiqneur cette tienne seruante s'oingt, et dois estre quelque iour Diable et maling Esprit comme toy. Venez, O Antecessor. Venez, venez, O Diable. Venez, Prince et Pere. Venez, Dieu.

Пола закрыла книгу и, не вставая с колен, замерла в ожидании. Несколько минут царила тишина. Затем снаружи, в холле, послышались шаги. Они становились все громче и громче и вдруг остановились.

Пола не сводила глаз с двери в надежде, то та вот-вот распахнется…

 

Глава 1

Ее выпустили из больницы через три недели. Физиотерапия замечательно помогла ей; осталась лишь легкая хромота и одеревенелость в пальцах, но речь, практически, стала нормальной. Чак был очень доволен.

– Твои дела намного лучше, чем я ожидал, – заметил он, помогая Майлзу усадить Полу в автомобиль. – Я оказался излишне пессимистичен, говоря о шести месяцах. Мы по-прежнему будем придерживаться графика, хотя не стоит слишком надеяться на него. Все же я весьма доволен твоим состоянием.

Пола поцеловала его.

– Спасибо, Чак. Ты чудесно за мной ухаживал, я очень благодарна.

Она уселась на заднее сиденье такси.

Когда они ехали по Седьмой-авеню, она посмотрела на сидящего рядом мужа. Теперь, зная правду, она уже не боялась его и только удивлялась, что в ней просыпается былая любовь, несмотря на его явное безразличие. Она поняла, что ждала его посещений в больнице, хотя они были ему не по душе. Когда он входил в палату, она волновалась точно так же, как давным-давно, в начале знакомства с прежним Майлзом. Ее волнение было сексуально, потому что она все еще желала его и долгий срок в больнице лишь усилил желание. Пола поразилась тому, что по-прежнему испытывает страсть к человеку, виновному в гибели ее дочери и, возможно, в дальнейшем – в ее собственной смерти. Но она не прятала эту страсть от себя, хотя и стыдилась ее. Пола жаждала тела Майлза, хотя душа принадлежала другому человеку. И она намеревалась завладеть ею.

* * *

Он помог ей подняться по ступеням их дома. Ей было трудно, но Чак говорил, что подниматься по лестнице хорошее упражнение, только делать это надо помедленнее… Наверху ей стало легче, возможно, оттого, что она вновь находилась дома. Пройдя в спальню, Пола уселась на постель и с улыбкой посмотрела на Майлза.

– Как хорошо дома. Я ужасно устала от больницы. Он кивнул.

– Хорошо, что ты вернулась. Тебе ничего не нужно? Может быть, кофе?

– Нет, спасибо. Я просто посижу и отдышусь, а потом распакую вещи. Не хочу, чтобы ты из-за меня суетился.

Он выдавил улыбку. Она знала, что он мысленно подбирает ласковые слова, пытаясь выразить радость по поводу ее возвращения. Но конечно, так и не смог найти их, поскольку этот день давно внушал ему опасения.

Пола решила «снять его с крючка».

– Тебе не нужно поторопиться в студию? Он бросил взгляд на часы.

– Я должен быть там в одиннадцать.

– Так поезжай, – похоже, он испытал облегчение. – Что ты сегодня записываешь?

– Четвертое скерцо Шопена.

– Значит, работы на целый день. Когда ты вернешься?

– Пожалуй, не раньше пяти. Или позже. Все зависит от того, как пойдет запись. Я позвоню, чтобы узнать, как у тебя дела.

– Не надо. Все будет хорошо, не беспокойся.

Он пожал плечами.

– Что ж, на всякий случай – вот мой номер. А сейчас, если не возражаешь, я побегу.

– Ты поцелуешь меня?

Со смущенным видом он приблизился к кровати и поцеловал ее. Она пробежала пальцами по его мужественному подбородку и нежно погладила щеку. Какая прекрасная у него кожа! Что за великолепные глаза, превосходный нос и восхитительный рот! Ей хотелось прижаться к нему, обнять и не выпускать из объятий. Она сделает это, но не сейчас. У нее был в запасе более подходящий способ.

– Пока, Майлз. Желаю удачи с пластинкой.

– Пока.

И он с виноватым видом заторопился вниз по лестнице…

Она посидела на кровати, думая об Эбби. ОН объяснил, почему Эбби была убита: это входило в контракт. «Принесение ребенка в жертву,» – сказал ОН. Цена была ужасно высока, но они рады были ее уплатить. Теперь и она тоже заплатит высокую цену; достаточно неприятную, но не идущую в сравнение с тем, что требовалось от них. И она была благодарна за это.

Пола поднялась и, прихрамывая, подошла к стулу, на котором Майлз оставил ее чемодан. Открыв его, просунула ладонь под аккуратно сложенные пеньюары и, сомкнув на горлышке пальцы, извлекла из-под них пузырек. На ярлыке значилось «СНС13». Хлороформ. Снова потянулась к чемодану и выудила еще одну вещицу, украденную из больницы: шприц для инъекций.

Уложив пузырек и шприц в самый большой свой ридикюль, добавила туда же пакетики с ватой и бутылочку со спиртом. Потом медленно поднялась в гостиную и подошла к роялю. Рядом на полу лежали электронный камертон и настроечный ключ. Наклонившись, она подняла ключ: деревянная ручка и стальная головка идеально подходили для ее цели. Вдобавок в этом присутствовала непроизвольная ирония: инструмент для настройки роялей превращался в орудие мести.

Вернувшись в спальню, Пола обернула головку ключа платком и осторожно поместила его в ридикюль к остальным предметам.

Чуть коснувшись «Шалимаром» мочек ушей и шеи, она причесалась и надела пальто. Затем, хмуро поглядывая на собственное изможденное лицо в зеркале, подняла трубку и набрала номер Роксанны…

Выйдя из такси на Шестьдесят третьей улице, она заметила припаркованный рядом с особняком Роксанны «роллс-ройс». Приблизившись к блестевшему металлом автомобилю, оглянулась по сторонам. Не считая двух прохожих вблизи парка, улица была пустой. Пола извлекла из ридикюля настроечный ключ, еще раз осмотрелась и изо всех сил ударила им по автомобильной фаре. Стекло со звоном разлетелось. Сняв с носового платка пару осколков, она вернула ключ на место, и спокойно проковыляла по ступеням ко входной двери и позвонила.

Через минуту дверь открыл Беннет.

– Дома ли миссис де Ланкрэ? – спросила Пола.

– Я уже говорил вам по телефону, миссис Кларксон, что она все еще в постели.

– Будьте любезны, передайте ей, что я хотела бы вернуть ей книгу и масло. Думаю, она захочет меня видеть.

Дворецкий пропустил ее, нерешительно посторонившись.

– Прекрасно. Не угодно ли подождать в гостиной? Он распахнул высокие двойные двери, и Пола вошла в большую, декорированную в суровом модерне, комнату с огромными панно в стиле «оп-арт». Глянув на рояль у дальней стены – копию того, что был у них в доме – она вспомнила вечер, когда появилась здесь в первый раз. Она и Майлз – прежний Майлз. И Дункана, играющего «Мефисто-вальс». То было начало…

Через пару минут Беннет вернулся.

– Миссис де Ланкрэ оденется и сойдет вниз, – объявил он.

– Спасибо. О, Беннет – это не ее автомобиль стоит перед домом? Кажется, кто-то разбил фару.

– Наверное, это проклятые подростки… – заволновался Беннет. – Спасибо, миссис Кларксон. Пожалуй, я поставлю его в гараж. Вы не уведомите миссис де Ланкрэ?

– С удовольствием.

Из окна она проследила за выскочившим из дома дворецким и вдела, как тот, осмотрев разбитую фару, с отвращением качает головой, затем садится в машину и отъезжает. Пола удовлетворенно откачнулась от окна и подошла к креслу. В доме стояла тишина. Открыв ридикюль, она вытащила пачку сигарет – кстати, Чак рекомендовал ей бросить курить. Бедный Чак. Сколько сил он положил, чтобы продлить жизненный срок, отведенный ее телу, хотя в этом не было ни малейшего смысла. Вставив сигарету в мундштук, она откинулась в кресле и замерла в ожидании.

Вскоре в холле послышались шаги. В комнату вошла Роксанна. На ней был свободно спадающий с плеч пеньюар зеленого шелка, придающий ей сходство с классической богиней. Закрыв за собой двойные двери, она холодно посмотрела на Полу.

– Беннет сказал, будто вы собираетесь вернуть мне масло. Что это за масло?

– Разумеется то, что я похитила из флакона. Лицо Роксанны стало подозрительным.

– Похитила? Когда?

– В ту ночь, когда со мной случился удар, а вы с Майлзом были в Огайо. Я воспользовалась ключом Майлза и вошла в дом.

Пола положила сигарету в пепельницу и поднявшись, медленно захромала к Роксанне. Та казалась смущенной.

– А как вы заполучили флакон?

– Разъединила дверцы.

– Не может быть! Я не могла не заметить…

– ОН восстановил их для меня. ОН уладил все, по тому что захотел помочь мне.

Теперь Роксанна испугалась. Пола спокойно щелкнула замочком и открыла ридикюль.

– Беннет помог вам? Не верю…

– Беннет здесь ни при чем. ОН помог мне, потому что ОН хочет забрать тебя.

– Не понимаю, о чем вы говорите?

– Послушай, Роксанна. Пора оставить эти игры. Я знаю все. ОН рассказал мне, и ОН заключил контракт со мной: ты – вместо меня. Ты слишком долго пользовалась свободой и тебе не на что жаловаться, не так ли?

На мгновенье Поле показалось, что Роксанна снимает маску. В глазах ее мелькнуло сомнение – с примесью страха. Но маска уже вернулась на место.

– Ты сошла с ума! – бросила Роксанна. – А теперь убирайся отсюда прочь, пока я не позвала Беннета.

– Позови его, – пожала плечами Пола.

Роксанна направилась к дверям. Пола, выхватив из сумки ключ, шагнула вслед и резко опустила свое орудие ей на затылок. С тихим воплем Роксанна рухнула на пол.

Она лежала с закрытыми глазами, но Пола знала, что смягченный платком удар лишь оглушил ее. Вынув из ридикюля хлороформ, она отмотала платок с головки ключа, напитала его снотворным и, опустившись на колени, прижала к носу Роксанны. Та дернулась раз, другой – потом замерла и глубоко задышала. Пола убрала платок.

Снова потянувшись к ридикюлю, извлекла вату, спирт и шприц; засучив правый рукав зеленого пеньюара, нашла вену в правой локтевой впадинке Роксанны. Смочив вату спиртом, протерла иглу, выпустила из шприца воздух и протерла вену. Стоя на коленях, подрагивающей рукой приблизила иглу к нежной коже. Без колебаний пронзила плоть и вену. Затем медленно потянула плунжер назад.

Прозрачная стеклянная трубка постепенно наполнялась темной кровью.

Закончив, она вытащила иглу и приложила к ранке клочок ваты. Вернув шприц, вату и спирт в ридикюль, она подняла настроечный ключ, платок и глянула на распростертую Роксанну. Та мирно спала.

Пола открыла двери и выглянула в холл. Никого – и в доме ни звука. Тихонько шагнув за порог, она закрыла за собой двери. Стараясь двигаться как можно быстрее, заспешила к лестнице и, опираясь о перила, стала подниматься.

Оказавшись наверху, захромала по коридору к библиотеке.

И облегченно вздохнула, увидев, что необходимая ей вещь все еще висит на стене.

 

Глава 2

Днем, в половине третьего, Мэгги поднялась на площадку перед дверью дома Полы и позвонила. Руки ее были заняты огромной охапкой белых хризантем, купленных для подруги в честь ее возвращения. Цветы почти скрывали лицо Мэгги. Выглянув из-за букета, она кивнула владельцам магазинчика «Рэндом и Хаус», дверь которого была раскрыта по причине приятной погоды.

– Мы очень рады, что Пола вернулась из больницы, – сказал Рэндом.

– Да, то, что с ней случилось было ужасно, просто ужасно, – добавил Хаус, обожавший разговоры о чужих болезнях. – Но мы рады, что она дома.

– Все мы рады, – согласилась Мэгги.

В магазинчик проследовала пожилая матрона с юной дочерью, желающая взглянуть на «прелестное французское кресло» в витрине, и Мэгги забавлялась, внимая сдержанным шуткам Рэндома, помогающим владельцам набить цену.

Минут через пять, она забеспокоилась, почему так долго нет Полы. Мэгги знала, что та медленно ходит по лестнице, но за пять минут давно уже можно было подойти к двери. Взмахом руки она подозвала Хауса, и тот вышел из лавки.

– Не знаете, дома ли Пола?

– О да. Она выходила сегодня утром, но вернулась по меньшей мере час назад. А в чем дело? Не отвечает?

– Да. Может быть задремала. Можно воспользоваться вашим телефоном?

– Разумеется, но у нас есть ключ. Хотите, я открою вам дверь?

Объяснив, что Пола оставила запасной ключ в антикварном магазине на случай, если забудет собственный, он открыл Мэгги дверь, и та поднялась по узкой лестнице на второй этаж. Заглянула в спальню; постель смята, но в комнате – никого.

– Пола! – позвала она.

Тишина.

Она решила, что Хаус просто не заметил вновь выходящую из дома Полу, и направилась в туалетную комнату, чтобы оставить цветы в ванне. Она уйдет и вернется через часок, когда Пола уже будет дома.

Пол в туалетной был влажен, и из-за цветов она не сразу заметила то, что находилось в ванне. Подойдя к краю ванны, она увидела – и крик ее донесся не только до антикварной лавки, но и до подвального магазинчика.

* * *

– Боже мой, зачем она это сделала? – прошептал Чак двадцать минут спустя, стоя рядом с женой и глядя в ванну.

Наполнявшая ее до краев вода казалась почти полностью красной. Под медленно капающим краном, на глубине нескольких сантиметров виднелась голова Полы в золотистом ореоле волос. Ее обнаженное тело лежало на дне, и сквозь замутненную воду Чак разглядел глубокие порезы на кистях и нанесшее их бритвенное лезвие.

– Кажется, я знаю, – проговорила Мэгги, глаза которой покраснели от слез. – Видишь эту маску у нее на лице? Чак наклонился пониже и вгляделся в белый предмет.

– Это маска Роксанны. А это видишь?

И она указала на стакан, лежащий на полу рядом с ванной. Он был пуст, но края густо испачканы красным. Рядом лежал шприц. Чак поднял стакан и осмотрел его.

– Кровь, – заметил он. – Черт добери, чем она здесь занималась.

– Думаю, она ее выпила.

– Выпила кровь?

– Помнишь ту безумную идею Полы о Дункане Эли, владеющем телом Майлза? Она рассказывала мне, что подозревает Роксанну в том, что та изготовила прижизненную маску Майлза, нуждаясь в ней для магического ритуала.

Чак снова вгляделся в маску Роксанны.

– То есть. Пола хотела вложить свою душу в тело Роксанны?

Мэгги кивнула.

– Держу пари, кроме того, что именно Майлз с Роксанной убедили ее в этом.

– Но зачем?

– О, Чак. Не будь тупицей! Ты же знаешь, что они спали вместе, пока Пола болела. Наверно, они задумали это давным-давно, вбивая ей в голову всю эту сатанинскую чепуху и, наконец, заставили по-настоящему поверить в нее – до такой степени, что она убивает себя в надежде воспарить душой в особняк и стать с этой минуты Роксанной. Таким образом, старина Майлз с любовницей добились успеха.

– Господи, Мэгги, ведь это убийство!

– Конечно, убийство! – бросила она с горечью. – И самое гнусное из всех, что могут придти в голову. Их обоих следовало повесить на ближайшем фонаре! Но разумеется, это сойдет им с рук. Кто сможет это доказать?

Чак глянул на обнаженное тело, зависшее в красной воде – гротескное, словно воплощение смерти.

– А если она впала в депрессию из-за приступа?

– Брось! Депрессия? И поэтому она надевает на лицо маску и пьет кровь? Не совсем обычный способ совладать с депрессией. Нет… она верила в это. И настолько, что пошла на самоубийство. Видишь эту книгу в ванной, у ее ног?

Опустившись на колени, Мэгги закатала рукав и, погрузив руку в все еще тепловатую воду, выудила маленькую зеленую книжицу с золотым готическим названием. Подержав ее над ванной, давая стечь воде, Мэгги открыла ее.

– Смотри – «Книга заклятий». Наверно, она читала эту белиберду, вскрывая себе вены, бедняжка. Боже, как мне хочется рассказать полиции о Майлзе и Роксанне, – даже зная, что полиция не сможет привлечь этих ублюдков…

– Да, но ты этого не сделаешь.

– Почему? Нельзя же дать им улизнуть безнаказанными.

– По той простой причине, что нельзя предать Полу. Газеты с телевидением ухватятся за это и выжмут из сюжета все, что можно. «Самоубийство домохозяйки в ритуальной оргии» и прочее. Сплошные неприятности, – в том числе и для нас. Особенно из-за того, что она завещала нам свою половину «Бич Бама». Если бы я хоть капельку надеялся на полицию, я бы не возражал. Но в данном случае…

– Пожалуй, ты прав, – вздохнула Мэгги. – Тебе не кажется, что тогда нам нужно срочно убрать отсюда эти вещи, прежде, чем вызывать полицию? Я говорю о маске и шприце.

– А если отдать их Майлзу?.

Мэгги сняла с крючка махровое полотенце и принялась укладывать в него вещи.

– И обрадовать обоих тем, что их подлый замысел успешно завершен? Черта с два. Пусть теряются в догадках.

Снова погрузив руку в воду, она осторожно потянула маску с лица Полы. Вытащив ее, подержала с минуту над водой и положила на полотенце рядом с книгой и шприцем. Загнув края, соорудила узелок и сунула его под мышку.

– Вызови полицию, – предложила она Чаку, – а я отнесу это домой.

Чак кивнул и отправился в спальню. Мэгги, бросив последний взгляд на подругу, заторопилась следом за ним в коридор и сбежала вниз по лестнице, где ее встретили Рэндом и Хаус.

– Что случилось? – волнуясь, спросил Хаус.

– Она умерла, – сказала Мэгги и, оставив их пораженными, заспешила вниз.

По тротуару сновали покупатели, которых выманила на улицу прекрасная погода. Протискиваясь через толпу с полотенцем под мышкой, она добралась до угла Шестой авеню. Ожидая зеленого света, заметила следящего за ней молодого человека в черном костюме. Он приблизился и вежливо коснулся черной дерби.

– Простите. Вы – миссис Ван Арсдэйл, полагаю? Он говорил тихо, с оксфордским акцентом.

– Да…

Он посмотрел на полотенце.

– Я вижу, вы взяли маску. Я шел, чтобы забрать ее, но можете оставить у себя. Теперь это не имеет значения.

Кивнув не сводящей с него глаз Мэгги, он повернулся, чтобы уйти.

– Кто вы?

Он обернулся. Губы его тронула усмешка. – Мое имя Билл Грэнджер, – произнес он. – Я работаю для Филипа Розена. Агентом по рекламе. Он отошел и затерялся в толпе.

 

Глава 3

В тот вечер Майлз приехал в особняк Роксанны после шести. Открыв собственным ключом, захлопнул за собой дверь и подбежал к лестнице.

– Роксанна! – позвал он, нетерпеливо ожидая ее появления на верхней площадке. – У меня хорошие новости…

Она медленно спускалась, легко касаясь перил ладонью, двигаясь с изяществом и чувственностью. На ней был белый кружевной пеньюар, тесно облегающий великолепную фигуру. Низкий вырез подчеркивал белоснежную роскошь груди, черные волосы стянуты назад а-ля шиньон, а лицо – идеально накрашено. Никогда еще она не выглядела столь обворожительной.

Она сошла вниз, и он обнял ее, коснувшись губами уха.

– Я уже вдовец, – шепнул он, ухмыляясь. Ее лицо казалось бесстрастным.

– У нее снова был удар?

– Нет. Она влезла в ванну и вскрыла себе вены. Не спрашивай меня о причине. Может, она испугалась, не знаю. Но в конечном итоге – она мертва и по-моему, по этому поводу стоит выпить.

Роксанна пробежала пальцами по его волосам.

– Тебе не кажется, что в случившемся есть доля твоей вины? Все же она была твоей любящей женой.

– Она была лишь маленькой скучной домохозяйкой! – со смехом возразил Майлз.

Затем впился губами в ее шею и начал целовать ее, медленно лаская ладонями спину.

Роксанна сомкнула глаза и промолчала.

Через минуту он озадаченно глянул ей в глаза.

– У тебя новые духи, – заметил он.

– Знаю.

– Это не «Шалимар»?

Поправив волосы, Роксанна взяла его за руку и улыбаясь, повела к гостиной.

– Пойдем-ка, милый. Ты прав – все это стоит выпивки…