Когда «Боинг-747» начал снижаться, подлетая к лос-анджелесскому аэропорту, Клаудиа Коллингвуд посмотрела в иллюминатор салона первого класса на пурпурный смог, который подобно гигантскому покрывалу висел над огромным мегаполисом. Солнце медленно садилось за Тихий океан, осталась лишь небольшая полоска светила.

— Жутковатая эта все-таки красота, не так ли? — заметил средних лет бизнесмен, сидевший в кресле рядом с Клаудией. Во время длительного перелета из Нью-Йорка он заговаривал с ней о самых различных предметах, а также выпил две бутылки превосходного «Джордан Уайнери каберне савиньон» урожая 1980 года.

— Это смог-то? — спросила Клаудиа. — Вы думаете, он красив?

— В нем красота смерти, — ответил мужчина. Заметив, что он уже не вполне четко произносит слова, она решила, что «каберне» оказало на него большее, чем она думала, воздействие. — Все эти миллионы автомобилей там, внизу, все производят и производят свои выхлопы… И это никогда не прекратится, смог будет делаться все более и более густым — до тех пор, пока все люди не задохнутся. И — пффф! — конец Калифорнии.

Клаудиа опять посмотрела в иллюминатор. Самолет сейчас находился в самой гуще смога, и огни города были сейчас неразличимы. Конец Калифорнии.

С такой мыслью не очень-то приятно возвращаться домой.

— Папочка, я сейчас в Бель-Эйр, — говорила она по телефону два часа спустя.

— Добро пожаловать домой, девочка, — сказал Спенсер Коллингвуд, находившийся сейчас в гараже, расположенном в полумиле от главного дома на ранчо «Калафия».

— Я взяла машину напрокат и завтра утром, как только проснусь, сразу же приеду. Подумал ты насчет Джеффри с тех пор, как я звонила тебе из Парижа?

— Разумеется, подумал. Трусливый, подлый подонок, пытающийся за моей спиной продать ранчо кучке иностранцев! Впрочем, и черт с ним! Я отлично знаю, почему он пытается это сделать, завтра я все тебе расскажу. Как там твой супруг?

— Папочка, я с ним развожусь.

— Что?

— Во время полета я приняла окончательное решение. Кстати, о трусости и подлости: он подставил меня лорду Нортфилду и Билли Чингу, и теперь я больше ни в чем не могу ему доверять. Ты был прав, я сделала ошибку.

— Аллилуйя! Значит, ты возвращаешься домой насовсем? Не вернешься больше во Францию?

— Совершенно верно.

— Черт возьми, это самые приятные слова, какие я слышал за много лет. И никакого разбитого сердца?

— Чуть-чуть разбито. Ты ведь знаешь, я так любила Ги, но его интересует лишь его замок и его коньяк. Мне понадобилось два года, чтобы понять это. Конечно, мне тяжело, ну да как-нибудь переживу.

— Детка, знаешь ведь, как я ненавижу разговаривать по телефону, — прервал Спенсер дочь. — Кроме того, вот и Микки дает мне понять, чтобы я закруглялся. Я все-таки купил «порше-926» и утром хочу впервые его опробовать. Давай так: ты завтра приедешь, и мы обо всем переговорим. О'кей?

— Хорошо, папочка.

— Доброй ночи, родная. И еще раз добро пожаловать домой. Ты сделала своего папочку счастливым.

Он повесил трубку. Клаудиа, которая сидела в постели, также положила трубку и слегка улыбнулась. Истинной и единственной страстью отца были спортивные автомобили, равно как единственной страстью Ги был коньяк.

«Ох уж эти мужчины, — подумала она, выключая свет и забираясь под одеяло. — Что бы они там ни говорили, а ведь в основе своей — это маленькие мальчики со своими игрушками».

И еще она подумала, засыпая, что было бы неплохо иметь сейчас в постели Ги. Нет, пошел этот Ги ко всем чертям!

* * *

В восьмидесяти милях от Бель-Эйр Спенсер и Микки Карлайл, его механик, закрыли ворота гаража, после чего направились к своим джипам.

— Прогноз погоды хороший, — сказал Микки.

— Да. Увидимся в семь, тогда и обкатаем ее.

Спенсер сел за руль своего джипа и поехал домой.

После того как лет двадцать назад он «заболел» спортивными автомобилями, Спенсер выстроил не только полностью оснащенный гараж, но и собственный трек протяженностью в 1,8 мили, с которого можно было видеть Тихий океан. Только очень состоятельные люди могли позволить себе подобное. Но несмотря на тот факт, что к нему перешло огромное состояние Джоэла Коллингвуда и прекрасная внешность, унаследованная от Лауры Лорд Коллингвуд, известной кинозвезды, Спенсер де Мейер Коллингвуд никогда не считал себя особенно счастливым человеком. Уже с рождения судьба улыбнулась ему весьма экстравагантно. Он вырос чрезмерно подозрительным ко всем людям, как будто любой встречный человек может стянуть у него что-нибудь: Когда он был молодым, свое мрачное настроение и свою неизбывную подозрительность он как-то пытался держать под контролем и вел более или менее нормальную жизнь богатого человека. Но с годами он начал все больше времени проводить на ранчо и все меньше времени в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе. Когда его жена Сильвия погибла на своем частном самолете, разбившемся в 1974 году, он стал еще более замкнутым — до такой степени, что его прозвали «червем из «Калафии».

Спенсер был крайне правым по своим убеждениям и жертвовал миллионы на дела консервативных политиков. В весьма консервативном округе Ориндж он очень удачно вписывался в политическую палитру. С другой стороны, он был истинным консерватором в том смысле, что он желал сохранить красоту Южной Калифорнии против всяческих поползновений цивилизованного мира. Он с жаром говорил о своем предке, Арчере Коллингвуде-старшем, который век тому назад пытался защищать права индейцев. Спенсер утверждал, что у Арчера и Джо Тандера была философия, которая предполагала жизнь в единении с природой и которая, собственно, и была настоящим калифорнийским золотом. Человек XX века должен что-то принципиально изменить в своей жизни, иначе XXI веку ничего не достанется, кроме огромного зловонного болота. Спенсер использовал свое огромное влияние в «Коллингвуд фаундейшн», чтобы огромные суммы выделялись тем, кто пытается спасти планету от саморазрушения. Его самыми заклятыми врагами были те, кто осваивал девственные участки. Он говорил о них таким тоном, каким говорят о самых заклятых врагах.

Припарковав свой джип перед домом, который Стар и Хуанито построили почти девяносто лет назад, он прошел внутрь, поел — как всегда, в одиночестве. Обед Спенсера состоял из подогретого мяса, которое приготовила и подала единственная имевшаяся в доме служанка Ана, жена одного из мексиканцев, которых Спенсер нанял в качестве чернорабочих.

После обеда он прошел в библиотеку, выходившую окнами на океан, посмотрел «Колесо фортуны», после чего по скрипучей старенькой полутемной лестнице поднялся в башенную комнату, в ту самую, что Стар облюбовала себе и в которой она так много лет тому назад допилась до смерти. Там Спенсер лег в постель. Человек, имевший все, вел унылый и мрачный образ жизни. Если кому-нибудь захотелось доказать, что деньги необязательно приносят счастье, то миллиардер Спенсер Коллингвуд был бы живым доказательством этого тезиса.

В два часа ночи «рейндж ровер» с четырьмя молодыми китайцами проехал по пляжу и остановился чуть поодаль спенсеровского трека и гаража. Мужчины выскочили из автомобиля и побежали к гаражу. Один из них, профессиональный слесарь, быстренько открыл ворота. Вбежав внутрь, они наставили лучи своих фонарей на «порше-926», который стоял на гидравлическом подъемнике. Они подняли автомобиль, после чего слесарь вытащил из сумки специальную алмазную пилу, забрался под «порше» и принялся аккуратно подпиливать тяги рулевого управления.

Он перепилил их вполне достаточно.

Как только взошло солнце, над крышей ранчо «Калафия» с криками пролетела первая чайка. Под ее крылом простиралась девственная природа, к которой все ближе и ближе подступали быстро растущие города, торговые центры и прочие населенные пункты округа Ориндж. На ранчо до сих пор существовали несколько цитрусовых рощиц, но много лет назад Спенсер перестал заниматься выращиванием цитрусовых, и сейчас большую часть территории ранчо составляли заброшенные земли. На первый взгляд ферма выглядела не слишком-то приятной для глаз, однако когда взгляд путешествовал в сторону океана, ему открывалась целая палитра изумительных красок. Теплые охряные и кремовые тона менялись на оливково-зеленые краски выдающихся из воды скал; были тут и серые краски и даже грязно-розовые. В разных местах к скалам приклеились кактусы. Уж кому-кому, а морским чайкам было хорошо известно то множество тихих уютных бухточек, которыми изобиловала здешняя береговая линия: там вода и песок образовывали изумительное сочетание золотого и изумрудного.

Если следить взглядом от побережья, то чем дальше от океана, тем выше — уступами — поднимался ландшафт, пока плавный подъем не уступал место холмам. Ни хорошенькой, ни веселенькой здешнюю природу не назовешь, но в ее облике было что-то величественное. Морская чайка, имеющая великолепное зрение, могла заметить, что здешняя земля имела самые разнообразные формы дикой природы. Земляные белки безудержно резвились, но стоило только показаться чужаку, как тут же застывали. Земляные совы сидели, как изваяния, лишь время от времени поводили по сторонам головами. Полевые мыши бестолково бегали взад-вперед, как бы имитируя их же собственных родственников из детских мультфильмов. Калифорнийские перепела были повсюду, койоты предпочитали жить в холмах, дикие кошки, рыжие лисы и миллион рыжевато-коричневых и серых зайцев бегали в зарослях вечнозеленого карликового дуба. Ну и конечно же, тут водилось немало змей.

Морская чайка на всякий случай старалась держаться подальше от коричневой крыши дома, над которой торчала телеантенна. Ей было видно сейчас, как перед обширным домом ранчо «Калафия» Спенсер Коллингвуд садится в свой джип, чтобы ехать в гараж. Морская чайка направляется в океан, чтобы немножко подкормиться. Когда же она подлетела к самой кромке воды, ее желудок внезапно заполнила страшная боль. Чайка жалобно закричала, сделала крутой вираж, резко начала снижаться и замертво упала, разбившись о прибрежные камни.

Чайку настиг выстрел.

Спенсер надел спортивный шлем и сел в кабину белого «порше-926», который они с Микки выкатили из гаража на покрытый асфальтом трек. Закрыв прозрачный верх, Спенсер сделал знак Микки и надавил на голубую кнопку стартера. «Порше» взревел.

— Удачи! — крикнул Микки Спенсеру, включившему первую передачу.

Утро было прекрасное, солнце освещало самые верхушки деревьев. Спенсер выбрал довольно-таки холмистую местность для устройства трека, который огромным овалом протянулся в этой безлюдной местности. Спенсер двинулся на север по колену трассы, которое было проложено параллельно линии пляжа. Он быстро набирал скорость: 60… 70… 80… Превосходно отрегулированный двигатель счастливо ревел, автомобиль превосходно слушался руля. Спенсер подумал, что никогда еще у него не было лучше автомобиля.

120… 130…

Машина летела стрелой. Спенсер сделал первый поворот и помчался по восточному участку трассы, практически летя над холмистой местностью.

150, 160… Теперь Спенсер двигался на юг, в направлении гаража.

170, 175… Затем он нажал на тормоза и остановился рядом с Микки.

— Великолепно! — прокричал он, откинув верх. — Сто семьдесят пять совершенно без всякой натуги. Поставим трубонаддув на четыре цилиндра, и я попробую выжать из нее две сотни.

— Понял.

Десять минут спустя Спенсер стартовал снова. И вновь обогнул трек, однако на сей раз продолжал давить на акселератор и после того, как была достигнута скорость в 175 миль.

180, 190, 200…

— Oy! — радостно воскликнул он, как только стрелка спидометра коснулась отметки в 200 миль.

И вновь автомобиль свернул на южный отрезок трека, снова он несся к заключительному повороту трассы. Спенсер повернул руль — и ничего не произошло!

Спенсер де Мейер Коллингвуд уставился на стену гаража, которая со скоростью его «порше» летела навстречу ему. «Порше-926» врезался в стену гаража со скоростью 200 миль в час.

Огненный шар и черный дым были видны вплоть до самого Лонг-Бич.

— Клаудиа Коллингвуд?

Клаудиа стояла возле стойки отеля, оплачивая счет, пользуясь кредитной карточкой «американ экспресс». Обернувшись, она увидела Гаррисона Форда, в которого влюбилась, когда на экраны вышел фильм «Звездные войны». Впрочем, окликнувший ее мужчина не был Гаррисоном Фордом. Этот человек был удивительно похож на известного актера, вот только ростом был чуть повыше, да нос имел несколько поострее. Одет он был в консервативного покроя серый пиджак и голубой галстук в горошек.

— Да?

— Я Артур Стивенс, адвокат вашего отца. Могу я поговорить с вами?

Взяв со стойки свою кредитную карточку, Клаудиа пошла вслед за ним через вестибюль в свободный уголок.

— Случилась авария, — спокойным тоном сказал он. — Мне позвонил Микки Карлайл, механик вашего отца. Он рассказал, что Спенсер сидел за рулем «порше», когда машина потеряла управление.

— С папочкой все в порядке?

— К сожалению, нет. Он врезался в гараж.

Она вздрогнула.

— Он…

Адвокат кивнул.

— Машина взорвалась… Весьма сожалею.

Клаудиа представила лицо трудного человека, каким был отец, с которым в последние годы она так часто спорила. Внезапно она вспомнила пони, которого отец подарил ей, когда ей было шесть лет, вспомнила, как заботливо он обучал ее верховой езде.

— Клаудиа?

— Да.

— С вами все в порядке? Мне, право, очень неприятно обрушивать на вас все это таким вот образом…

— Ничего, — услышала она как бы со стороны свой голос.

— Микки сказал, что вы сегодня собирались приехать на ранчо. Поскольку я еду туда же, если не против, может быть, поедете со мной?

Она была ошеломлена.

— Да, спасибо, может, так будет лучше…

Она почти ничего не видела: слезы застилали глаза. Она чувствовала внутри гложущую пустоту, как будто ничего не ела много дней.

Внезапно она оказалась последним Коллингвудом.

— Только не пытайтесь убедить меня, будто это — несчастный случай, — говорила она час спустя, когда по «Сан-Диего Фриуэй» они ползли на серебристом «мерседесе-300» Артура в южном направлении. В миле от них перевернулся тяжелый трейлер, отчего движение на этом участке практически замерло.

— Но и вы также не пытайтесь убедить меня, — сказал Артур. — Все это выглядит чертовским нагромождением случайностей. Кроме того, Спенсер был очень осторожным водителем. И за день до аварии они с Микки буквально вылизали с тряпкой и щеточкой весь «порше». Но все равно внутренний голос подсказывает мне, что как бы там ни было, мы ничего не сумеем доказать, поскольку автомобиль полностью уничтожен. Микки вызвал, конечно, полицию, потому что он подозревает не меньше нас с вами. Полицейские приехали, пытались обнаружить какие-нибудь сторонние отпечатки пальцев, но обнаружили только отпечатки пальцев Микки и вашего отца.

— Папа рассказывал вам про лорда Нортфилда и Билли Чинга?

— Рассказывал.

— И что сейчас они угрожают моему мужу?

— О да. Если это было убийство, то они — главные подозреваемые, хотя я и сомневаюсь, что мы сумеем их обвинить и засадить. В этой стране азиаты создали целую структуру из преступных организаций, и в Лос-Анджелесе немало членов «Триады», равно как и в Сан-Франциско. Билли — гражданин Гонконга, его банк отмывает деньги, полученные за счет наркотиков, которые «Триада» завозит в Гонконг. И поэтому главари «Триады» с удовольствием сделают все возможное, чтобы потрафить ему. Билли достаточно сделать один-единственный телефонный звонок. Тогда сразу же приказ направляется в Лос-Анджелес. Совершается убийство, причем никто не может и близко подступиться к самому Билли. Все разыгрывается как по нотам. Билли и лорд Нортфилд хотят заполучить ваше ранчо. С вашим отцом им не удалось договориться, и поэтому… — Он пожал плечами.

— И конечно же, они рассчитывают на то, что я так перепугаюсь, что сделаю все, чего они только захотят.

— А вы напуганы?

— Вы чертовски правы: я напугана, но еще больше взбешена. И вовсе не собираюсь позволять каким-то двум дельцам от наркобизнеса хозяйничать на моем ранчо.

Артур на ее слова улыбнулся.

— Рад это слышать. Но с Билли будет справиться весьма непросто. Если та информация, которой я располагаю, правильная, то банк Билли отмывает миллиарды долларов, полученных на наркотиках. А «Калафия» — отличное место для вложения этих денег: сто квадратных миль, расположенных в одном из самых плодородных районов Америки.

— Как вы считаете, может ли Билли использовать это ранчо для маскировки своих операций с наркотиками?

— Мне не хотелось бы так думать, однако возможность этого определенно существует. У вас такая широкая прибрежная полоса — удобно подходить кораблям и катерам, а ночью на территорию ранчо могут садиться самолеты. Чертова пробка!..

«Мерседес» вынужден был и вовсе остановиться. Водители отчаянно сигналили.

— Вчера вечером, когда мы разговаривали по телефону, папа сказал, что он знает — знал, — почему мой кузен Джеффри Бретт хочет продать ранчо. Как вы думаете, что отец мог иметь в виду?

— Спенсер скорее всего полагал, что Джеффри воровал деньги у «Коллингвуд корпорейшн».

Клаудиа уставилась на него.

— Но ведь Джеффри возглавляет корпорацию.

— Совершенно верно. Приходилось ли вам когда слышать про торговцев-«инсайдеров»? В прошлом году Джеффри обратился к вашему отцу, пытаясь взять в долг двадцать миллионов долларов, но ваш отец послал его к черту.

— Они никогда не любили друг друга.

— Важно то, в какой именно день позвонил Джеффри. А позвонил он через два дня после того, как в прошлом году был обвал на Бирже. Спенсер же был уверен, что Джеффри сильно играл на Бирже и прогорел. Он тогда нанял бухгалтерскую фирму, чтобы сделать аудиторскую проверку всех бумаг, однако они так ничего и не сумели отыскать. Впрочем, и отыскивать было нечего. Однако нутром чую, что ваш отец был прав в своих подозрениях.

Клаудиа усмехнулась.

— Еще одним высококлассным вором в семействе Коллингвудов стало больше. Что ж, неудивительно. Отец нередко повторял, что Джеффри — то, что Наполеон сказал о Талейране.

— А именно?

— «Дерьмо в шелковых носочках».

— Хорошо сказано.

Она вдруг поняла, что сидит, уставившись на замершую выхлопную трубу машины, которая оказалась в пробке перед ними. Она припомнила мужчину в самолете. Из труб будет валить и валить дым, пока все вокруг не задохнется… Конец Калифорнии.

— Нет, еще не конец! — внезапно с чувством сказала она.

— Простите?

— Калифорнии еще не конец. Один мужчина в самолете говорил, что смог будет все сгущаться, пока в один прекрасный день все не задохнутся и это будет конец Калифорнии. А папочка жертвовал экологам миллионы долларов. Мы все должны бороться со смогом и загрязнением природы точно так же, как я должна бороться с Билли Чингом и Найджелом Нортфилдом. Помню, когда были на яхте Найджела, там с нами была эта жуткая женщина Перфюм…

— Жена Билли?

— Да. Так вот Билли говорил, что с Америкой покончено, что ее превратили во второсортную страну и что рано или поздно мы опять превратимся в колонию, потому что богатые иностранцы скупят Америку. Но этого не произойдет! Я в долгу перед всеми моими предками — даже если иные из них и были не чисты на руку — и буду бороться против богатых чужеземцев. Билли Чинг и Найджел не получат ранчо «Калафия»!

Артур внимательно посмотрел на сидевшую рядом с ним ослепительную блондинку. Ее экспрессивность произвела на него впечатление. Он всегда слышал, будто Клаудиа Коллингвуд — избалованная богатая девушка, сумевшая выскочить замуж за французского графа. Однако сейчас она предстала в новом свете.

В Клаудии была стальная воля Эммы де Мейер.

В 1982 году изящный 58-этажный небоскреб из стали и стекла был выстроен и открыт на Монтгомери-стрит в Сан-Франциско. Церемонию открытия возглавлял Джеффри Бретт, который посвятил новый «Коллингвуд-билдинг» Эмме, Арчеру, Скотту и Феликсу, чьи имена и даты жизни были запечатлены в бронзе в вестибюле небоскреба. «Коллингвуд корпорейшн» разрослась до размеров, о которых люди XIX века даже и помыслить не могли. Сейчас корпорация владела 5 телестанциями, 89 газетами, 10 журналами, 2 издательствами; кроме того, корпорация сдавала старую студию Джоэла на бульваре Санта-Моника в аренду одной из телевизионных компаний, которая специализировалась на пудрящих мозги игровых программах; корпорации принадлежали «Пасифик Бэнк энд Траст», страховая компания «Золотой штат», чьи капиталы составляли несколько миллиардов долларов, а также немало земли. В «Коллингвуд корпорейшн» входила и старенькая судоходная компания Кинсолвинга, с которой, собственно, и началось накопление капитала, однако без лишних сантиментов эта компания, ставшая в 1970-х годах убыточной, была продана, а полученные от продажи миллионы реинвестированы в одну из авиакомпаний, в фирму по изготовлению бумаги, в компанию по производству крекеров, в аптечную фирму и винодельческую фирму. Гигантская корпорация, подобно многим другим изрядно разросшимся компаниям, протянула свои щупальцы едва ли не во все важнейшие отрасли. И контролировал всю эту финансовую империю из «Коллингвуд-билдинг» 64-летний Джеффри Бретт.

Давно уже юристы взяли контроль над управлением колоссальными коллингвудовскими капиталами. Юристы пытались использовать всякую брешь в законах о налогообложении и делали все возможное для того, чтобы каждый член обширной семьи был в финансовом отношении человеком независимым и состоятельным. Однако все рычаги финансовой власти по-прежнему оставались в руках представителей мужской ветви Коллингвудов, и после смерти Джоэла контроль над капиталами перешел по наследству к Спенсеру. Но когда Спенсер в 1956 году объявил о своем нежелании заниматься вопросами корпорации, эта давняя фамильная традиция была нарушена. В соглашении, которое выработали юристы, контроль за делами корпорации переходил в кузену Спенсера Джеффри Бретту, а ему и его наследникам была передана половина ранчо, которое Спенсер так любил. Более того, Спенсер был вовсе не из тех людей, которых — подобно его предкам — завораживает накопление капитала. Произведения искусства, драгоценности, роскошные дома — все это вызывало в нем смертельную скуку, и потому он распродал все драгоценности, которые получил в наследство, в том числе свое Берлингамское поместье; словом, все, что было, он продал Джеффри. Спенсер, правда, оставил себе немало золота, однако блеск перешел к той ветви семьи, которую возглавлял Бретт.

У Джеффри было много преимуществ, кроме того, что он был внуком Альмы Коллингвуд Бретт. Он был высоким, симпатичным мужчиной. Ежедневные тренировки с личным тренером в гимнастическом зале, который разместился на 57-м этаже, держали его постоянно в форме. Он четвертым закончил Гарвардскую Школу Бизнеса. У него были отличный вкус, большое личное обаяние, он говорил по-французски и по-испански совершенно свободно, был отличным отцом своим трем детям, прекрасным мужем для жены Ирен.

Но двух вещей ему недоставало — души и мозгов.

Он изучал финансовый рапорт о деятельности ККОЛ — ТВ, телестанции, расположенной в Сан-Франциско, которая была открыта еще Джоэлом в 1949 году, как вдруг зазвонил телефон. Его рука с отманикюренными ногтями потянулась к трубке.

— Да?

Несколько секунд он слушал голос в трубке, и вдруг лицо его смертельно побледнело.

— Спасибо.

Он повесил трубку. Звонил один из трех редакторов новостей с ККОЛ — ТВ, сообщивший, что Спенсер Коллингвуд убит. На патрицианском лбу Джеффри выступили капли пота.

Один из наиболее влиятельных людей в Калифорнии — может быть, даже самый влиятельный — казался сейчас предельно испуганным.

Ирен Бретт подняла колье с шестью огромными в виде кабошонов изумрудами и тремя сотнями бриллиантов — она упивалась красотой сверкавших камней. Ирен либо получила в наследство, либо купила все, что теперь называли в семье «драгоценностями Эммы», поскольку именно Эмма положила начало коллекции драгоценностей. Однако у Ирен были также и такие украшения, которые прежде принадлежали Альме и Алисии. Были у Ирен также и бирманские рубины Зиты. Сейчас, налюбовавшись, она застегнула колье на шее. В пятьдесят семь патрицианка, ведущая свой род от одного из Четверки железнодорожных королей, все еще выглядела привлекательной. Она по моде выкрасила волосы в черный цвет, и вообще она была из тех женщин, за чьими приглашениями на обед устраивалась не явная, но вполне определенная погоня.

Поднявшись от туалетного столика, Ирен огладила стройные бедра, расправила складки материи на ярко-красном вечернем платье от Полин Трижер. Ежегодный бюджет Ирен только на наряды значительно превосходил четверть миллиона долларов — не случайно ее называли даже «Королевой Западного Побережья». Да, уж чего-чего, а блеска Ирен было не занимать.

— Как ты думаешь, должны мы ехать на похороны Спенсера? — спросила она мужа, когда тот вошел в комнату из ванной, на ходу поправляя галстук.

— Думаю, уж я-то во всяком случае должен.

Подойдя, Ирен поправила мужу галстук.

— Не понимаю зачем? — сказала она. — Он был таким противным человеком. За двадцать лет ни разу не удосужился пригласить нас к себе на ранчо.

— Но Клаудиа может обидеться.

— Ну и что?

— Кстати, мне бы хотелось, чтобы сегодня все прошло исключительно гладко.

— Дорогой, ты как будто нервничаешь. Все и пройдет без сучка, без задоринки. Как всегда, не так ли? У нас все всегда проходит самым наилучшим образом. Так было, и так оно и будет.

«Всегда все самое лучшее», — подумал он. Именно этого он и добивался от жизни. Вот только цену за все это приходится платить не меньшую, чем заплатил Фауст.

Перфюм сидела по правую руку хозяина — Джеффри Бретта. Она сейчас мысленно прикидывала, во что обошлось платье Калисты, леди Нортфилд.

— Симпатичное платье, — сказала она Калисте, сидевшей напротив нее за обеденным столом. — Это от Зандры Роуд?

— Да, — подтвердила Калиста, достаточно хорошо знавшая Перфюм и хорошо понявшая подтекст вопроса. — Да, и очень дорогое.

— Могу представить, — отметила, как бы бросая вызов, Перфюм. Она оглядела столовую, мысленно оценивая каждый предмет, какой только попадался ей на глаза.

— Хорошенький ковер, — сказала она, обратившись к Джеффри и показав рукой на напольный ковер с цветочным узором. — Обюссоновский, нет? Спорю, он обошелся в кругленькую сумму! Цены на ковры скачут в последнее время, как сумасшедшие. Ты, наверное, заплатил пятнадцать тысяч баксов, если не больше?

Джеффри уставился на блистательную гонконгскую кинозвезду, которая решила сейчас поухаживать за Джеффри Бреттом. Джеффри даже и в голову не пришло бы, что кто-то может прицениваться к ковру или еще чему-либо, причем делая это не таясь, во всеуслышание, за обеденным столом, и особенно в присутствии таких известных в мире культуры людей, как доктор Пирс Уолтон, хранитель Коллингвудского музея изящных искусств, и мистер Веллингтон Труекс, председатель Совета попечителей Сан-Францисской оперы. Специально для Билли Чинга и лорда Нортфилда Джеффри собрал изысканную компанию, однако невзирая на это Перфюм намерена была и это застолье превратить в блошиный рынок.

— Да, ковер обошелся недешево, — сказал он в свой черед принимая эстафету от Калисты.

— Не понимаю я порой белых американцев, — Перфюм горестно вздохнула, хотя в действительности она получала удовольствие от того, как ей удавалось, к удивлению других, точно называть стоимость различных вещей. — Не понимаю… Стоит только заговорить о цене, как все вы сразу делаетесь такими надутыми. А чего тут такого? Да, мне, например, нравится обсуждать, сколько что стоит. Брюс Уиллис, например, ежегодно получает пять миллионов долларов за роли в своих дурацких картинах — и про эти самые пять миллионов говорят в новостях наряду с самыми важными мировыми событиями. Но стоит только мне сказать: «Эй, Ирен, это шикарное платьице от Полин Трижер, что на тебе надето, наверняка стоит не меньше пяти тысяч баксов», как все сразу думают, будто я вульгарная особа и не умею себя вести в приличной компании. Вы не против, я закурю? Хотя я знаю, что не следует так делать.

— Ну, может быть, — сказала миссис Веллингтон Труекс, которая выглядела совсем как Маргарет Дюмонт в фильме Маркса Бразерса, — может быть, все и правы, думая, что вы вульгарны.

Перфюм уничтожающе глянула на нее, в то время как два официанта в белых пиджаках наполняли бокалы присутствующих «кортоном-шарле-манж» урожая 1973 года.

— Что ж, пусть так, пусть я и вульгарная, но тогда следует признать, что и вся эта страна не менее вульгарна. Ведь «купи-продай» — в этом вся Америка.

— Ну, тут ты, положим, несколько преувеличиваешь, — сказала Ирен, которая была в который уж раз неприятно поражена поведением Перфюм и сейчас отчаянно пыталась не допустить, чтобы званый обед превратился в копание в грязи. — Я, например, думаю, что есть еще и духовная сторона нашей национальной жизни.

— Правда? Это какая же?

— Наша любовь к искусству, например.

Доктор Уолтон одобрительно кивнул.

— К искусству? — переспросила Перфюм, выдохнув свой вопрос вместе с сигаретным дымом. — Искусство — это всего-навсего денежная игра, а музеи — это всего лишь места, существующие для того, чтобы люди могли выглядеть чопорными и получать приглашения на нужные вечеринки.

Доктор Уолтон конфузливо прокашлялся в кулак, а миссис Веллингтон Труекс едва не поперхнулась своим бургундским. Лорд Нортфилд выдавил смешок.

— Ну и кроме того, — уже с некоторым отчаянием продолжила Ирен, — для многих людей еще важную роль играет религия.

— Религия? Пфф… — Перфюм фыркнула. — За последние пять веков во имя этой самой религии убито больше людей, чем за что бы то ни было еще. От религии у меня мурашки. Когда я слышу, как ваши американские политики говорят, обращаясь к Богу, когда вижу утренние религиозные службы в Белом доме, у меня желание скрыться куда-нибудь и затаиться, чтобы меня было не видно и не слышно.

Лорд Нортфилд принялся нарезать «махи-махи», только сегодня утром доставленные на самолете с Гавайских островов.

— Кажется, на прошлой неделе у нас завязался такой же разговор, когда мы обедали на моей яхте, — сказал он. — Американские цели и все в таком же роде. Там еще была твоя кузина Клаудиа, Джеффри. Если не ошибаюсь, она сделала потрясающее заключение, что самые в этой жизни лучшие вещи приходят к человеку бесплатно, подобно воздуху или воде. Но конечно же, чистый воздух сегодня — это чрезвычайно дорогое удовольствие, да и воду в бутылках сегодня также продавать чрезвычайно выгодно. Я даже подумываю, не заняться ли и мне продажей экологически чистой воды. Могу себе представить, как лет через двадцать люди будут приходить в ресторан и вместе с картой вин им также будет предлагаться и карта разного сорта вод, типа «Эвиан 1964» или «Сан Пеллегрино 1996».

— Разумеется, — согласилась Перфюм. — Ничего нельзя получить бесплатно. Но все продается. Между прочим, с ума схожу по этому твоему колье, Ирен. Какая прекрасная работа, и эти шикарные изумруды! Oy! Держу пари, они стоят ого-го!

Ирен изобразила свою самую патрицианскую улыбку.

— Мне они ровным счетом ничего не стоили, миссис Чинг. Мой муж получил колье по наследству от своей бабки.

«Вот ведь сука, — подумала Перфюм. — С нее гонор слетел бы, если бы только Билли и Найджел как следует побеседовали с ее муженьком».

— Это ты замочил Спенсера? — прошипел Джеффри час спустя. К тому времени персоны культурного фронта и их жены давно уже разошлись, а Джеффри пригласил Найджела и Билли Чинга в отделанную деревом библиотеку, чтобы покурить и выпить коньячку.

— Замочил Спенсера? — переспросил Билли, потягивая «Реми Мартэн». — Что за сумасшедшая мысль! Почему, скажи на милость, тебе вообще могло прийти в голову, что мы убили Спенсера Коллингвуда?

— Потому что когда вы позвонили мне с яхты, то сказали, что намерены разобраться со Спенсером по-своему. И когда мне позвонили сегодня и сказали, что Спенсер мертв… я… — он с трудом сглотнул.

— Не очень-то по-дружески полагать, будто «по-нашему» — это обязательно убийство, — сказал Билли. — Это накладывает определенный отпечаток на мою репутацию. Что скажешь, Найджел?

Найджел тем временем внимательно разглядывал термометр работы Фаберже: у Джеффри была целая коллекция русского ювелирного искусства и предметов старины.

— Без всякого сомнения, Билли. Джеффри, я полагаю, ты позволяешь себе слишком много. Ты должен бы извиниться. Мы ведь уважаемые бизнесмены, в конце концов. Бизнесмены, которым, могу добавить, ты должен восемьдесят миллионов долларов.

Покрывшись потом, с трясущимися руками, Джеффри явно потерял спокойствие и выдержку. Он выглядел как загнанная крыса.

— Я ведь не отказываюсь с вами сотрудничать. Слушай, Найджел, вы же оба отлично понимаете, что я и сам заинтересован поскорее избавиться от этого ранчо. Но мне и в голову никогда не могло прийти, что вы убьете Спенсера!

— Опять он употребил это слово, — сказал Билли. — Право же, Найджел, если Джеффри будет и дальше так продолжать, с ним нужно будет что-то сделать. С ним или с кем-нибудь из членов его семьи.

Джеффри уставился на него.

— Ты угрожаешь мне? — прошептал он.

Плоское восточное лицо Билли осталось невозмутимым.

— Джеффри, если в этой комнате и есть преступник, то это ты. Позволь мне обрисовать ситуацию. В прошлом году ты сильно играл на животноводческой бирже, используя для своих маневров подставную фирму, а фирма нужна была, поскольку ты использовал внутреннюю информацию, которую по служебным каналам тебе, как председателю правления, поставляли из «Коллингвуд корпорейшн». Ты по сути играл против собственной же корпорации.

— Да, Джеффри, все это чрезвычайно серьезно, — сказал Найджел, проводя пальцем по малахитовой раме, в которой было фото последнего русского царя. — Это серьезное уголовное преступление. Можно угодить в федеральную тюрьму.

— А может быть, и того хуже, — продолжил Билли. — Будучи председателем «Коллингвуд фаундейшн», ты использовал его акции для покупки на рынке других пакетов акций.

— Использовать капитал благотворительной организации — это очень дурной поступок, Джеффри, — не преминул заметить Найджел. — Дело не в том, что ты расписался в собственной жадности, не в том только, что данное деяние суть противоправное. Это может иметь серьезнейшие последствия.

— А затем наступило девятнадцатое октября, крах Биржи, и ты оказался на мели. Тебе чертовски была нужна наличность. А в банк ты идти не решился — даже в свой собственный банк — из-за своей криминальной активности.

— И тогда ты отправился к Спенсеру подзанять то, что ты сам оказался должен. Это была глупейшая ошибка, — сказал Найджел. — Следовало бы знать, что уж он-то ничего тебе не даст и что ты таким образом лишь возбудишь подозрения.

— Когда он выгнал тебя, ты пришел к нам. И мы дали тебе взаймы восемьдесят миллионов, которые тебе так были необходимы.

— Мы, так сказать, спасли твою задницу.

— Следовательно, дорогой Джеффри, если кто и преступник — так это ты, а не мы. Мы можем доказать твои деяния, и даже если смерть Спенсера организовали мы, тебе никогда не удастся это доказать. И потому ты будешь продолжать делать то, что мы тебе скажем. Все ли тебе ясно?

Джеффри одним махом допил коньяк и посмотрел на двух хорошо одетых змей.

— Да, — прошептал он.

— Вот и отлично. А теперь мы намерены дать Клаудии еще одну возможность одуматься. Как тебе известно, завтра на ранчо состоятся похороны Спенсера. И ты, как премного скорбящий родственник покойного, непременно будешь присутствовать.

— Никогда я не чувствовала себя так неловко, как в присутствии ужасной Перфюм, — говорила Ирен, сидя за косметическим столиком и расчесывая волосы. Она уже переоделась в пеньюар, однако Джеффри, который сразу после ухода гостей отправился наверх, оставался еще в смокинге. Держа небольшую рюмочку коньяка, он привалился к двери спальни. — Чуть не умерла, когда она принялась разглагольствовать насчет того, что искусство — это, мол, только лишь денежная игра, способ для многих людей быть приглашенным на различного рода нужные им вечеринки… Подумать только… При том что тут же сидит доктор Уолтон! Амелия Труекс сказала мне потом, что, по ее мнению, эта женщина, должно быть, выросла в борделе. И потом, всюду глазеет и разговаривает только про деньги, как если бы весь мир был одним большим базаром. — В зеркало она увидела отражение мужа, который пьяно кивнул головой. — Дорогой, с тобой все в порядке?

Выронив рюмку, он сполз по двери на пол и растянулся во всю свою длину.

— Джеффри! — Ирен подскочила к мужу. — Господи, ты ведь напился! Этим, стало быть, ты там, наверху, и занимался?

— Я лишь для сна… — не открывая глаз и с трудом ворочая языком, сказал он.

— Джеффри Бретт, ты уже лет двадцать как не надирался, с того самого дня, когда Гарвард выиграл у Принстона. Ну-ка, поднимайся, и я уложу тебя в постель.

— Я боюсь, Ирен, — прошептал он. — Я боюсь…

— Чего именно?

— Их боюсь…

— Кого? Билли Чинга? Лорда Нортфилда? Кого? Ответь мне!

Но Джеффри уже полностью отключился. Через его полуоткрытый рот вылетали громкие храпящие рулады. Ирен поднялась.

— Что ж, тогда будешь спать на полу, — твердо заявила она. — Я вовсе не намерена волочь тебя до кровати. Надеюсь, у тебя будет утром ужасный вид.

Она выключила свет, прошла к своей кровати и забралась под одеяло. Погасив ночник, повторила про себя:

— Боится… Странно все это.

Клаудиа видела, как калифорнийский перепел упал на дорожку прямо напротив нее. Был следующий за похоронами отца день, рассветало. Поскольку от Спенсера буквально ничего не осталось после взрыва «порше», необходимости в погребальной процессии и церемониале практически не было. Клаудиа чувствовала себя одиноко и весьма неуютно, оттого что отец вдруг исчез с лица земли, даже не попрощавшись с ней. Хотя сама она терпеть не могла похороны, открытые гробы, Клаудии очень хотелось сейчас бросить хоть один последний взгляд на отца. Заупокойные службы проводили нынче в духе времени, и потому процедура отличалась неполнотой и оставляла чувство недоумения. Даже странно, во что превратилась некогда пышная викторианская церемония прощания с усопшими — в насмешку, не более того. Однако нынешнее поколение, упростив таким образом себе жизнь, едва ли стало более счастливым.

Она направилась по дорожке от дома к океану. Небо начинало розоветь, холодный бриз дул с океана. Будучи девчонкой, она столько раз гуляла здесь на пляже. Сейчас ритмичный шум прибоя подействовал на нее успокаивающе.

Она подумала об Артуре Стивенсе. Он оказался неожиданно милым, поскольку о влиятельных юристах никто не думает, что они плюс ко всему могут еще быть сострадательными людьми. Он осведомился у Клаудии, не хочет ли она, чтобы он провел ночь в доме на ранчо, и Клаудия поспешно сказала, что да: мысль о том чтобы остаться в доме одной была неприятна. Они вместе приготовили обед, чувствуя некоторую радость от компании друг друга. Она нашла, что он сильный, неглупый и… и надежный. Да, именно надежный. И потому ей было приятно от того, что он сейчас находится рядом.

А кроме того, должна была она признать, он был одним из самых сексуальных мужчин, каких ей только доводилось встречать. Она была ничуть не огорчена, когда он поведал о том, что его собственная жена удрала вместе с его личным тренером.

Когда она бродила по пляжу, то смотрела на ранчо, которое так любила, за которое она должна была теперь сражаться. Но как? Если Джеффри заодно с лордом Нортфилдом и Билли Чингом, какие у нее есть варианты?

Именно при этих размышлениях она вдруг увидела впереди себя пожилую женщину с седыми волосами. Женщина присела на корточки перед морской чайкой, разбившейся о камни.

— Доброе утро, — сказала Клаудиа, подходя.

— Доброе утро.

— Что случилось с чайкой?

— Да вот, убили бедняжку. В последнее время я видела много мертвых чаек. Около Кемп-Пендлтон оползень, вот к нему и устремляются многие чайки. Они ведь питаются всякой дрянью, вы понимаете. И иногда, наевшись отходов, они травятся. Одному Богу известно, что в этот оползень попадает.

«До того, как здесь появилась моя семья, — подумала Клаудиа, разглядывая мертвую чайку, — тут жили индейцы. А еще раньше жили птицы и животные. Казалось бы, одна птица — эка важность! Но не было ли в последних анализах чего-нибудь более важного?»

И внезапно она поняла, что именно нужно делать.

— Благодарю вас, — сказала она женщине и тотчас побежала вдоль кромки берега.

— За что? — крикнула вслед ей женщина, немало озадаченная.

Но Клаудиа не ответила. Она должна найти Артура. Она знала, что за полчаса до нее он вышел на свою обычную пробежку. Она же сама сказала ему, что выстроенный отцом трек может служить великолепной дорожкой для пробежек. Ей не хотелось видеть тот самый гараж, у стены которого Спенсера настигла смерть. Именно поэтому она не побежала вместе с Артуром, но теперь это уже было неважно. Она знала, как отомстить за смерть Спенсера. Впрочем, тут без помощи Артура ей было никак не обойтись.

Пятнадцать минут спустя она взобралась по крутому краю автомобильного трека. Солнце пригревало, ей сделалось порядком жарко, выступил пот. Она увидела, как в отдалении легким бегом к ней приближался Артур. Она побежала ему навстречу, начав издали махать рукой. Когда же они встретились, Артур продолжал бег на месте, чтобы не было резкого спада нагрузки. Держа сейчас в руках два груза по восемь фунтов каждый, он был практически обнажен, если не считать трусиков и кроссовок. Она с восхищением взглянула на его влажный мускулистый торс.

— Артур, я знаю, что я хочу сделать с ранчо. Хочу услышать ваше мнение, сработает ли мой план или нет.

Поминальная служба была короткой и немноголюдной — из-за того, что уединенно живший Спенсер имел немного приятелей. По окончании службы процессия из семи автомобилей вновь прибыла на ранчо, где Анна приготовила легкий ланч с салатами и белым вином. Большинство из присутствующих были наемными батраками, работавшими на ранчо, и Клаудиа подумала, что они как никто другой оказались близкими ее отцу. Странный финал для представителя той самой семьи, которая как раз и была известна своим умением устраивать общественные развлечения и массовые пирушки.

К удивлению Клаудии, из Сан-Франциско на службу прилетел Джеффри в своем небольшом частном самолете. Она давным-давно не видела своего кузена, но хотя он и очень хорошо сохранился, тем не менее выглядел несколько сдавшим. Джеффри страдал от дикого похмелья, чего накануне ему так желала Ирен. Однако после нескольких бокалов вина он как будто немного воспрял.

— Хотел бы поговорить с тобой чуть позже, — сказал он, подойдя к Клаудии. — После того, как остальные разъедутся.

— Конечно. Деловой разговор?

— Скорее, семейный бизнес.

— В таком случае, если ты не против, я попрошу, чтобы присутствовал Артур. Сейчас он представляет меня как адвокат.

— О… — Налитые кровью глаза Джеффри уставились на Артура, одетого в синий, превосходно сшитый костюм.

«Черт побери, — подумал Джеффри, — это многократно усложняет дело. Этот Артур наверняка весьма ушлый сукин сын».

— Я прекрасно понимаю, что сейчас отнюдь не лучшее время для решения деловых вопросов, — говорил Джеффри час спустя, когда он, Клаудиа и Артур повели разговор в порядком обшарпанной библиотеке. — Но раз уж все мы собрались, то полагаю, что не худо обсудить возможность продажи ранчо. Билли Чинг и лорд Нортфилд связались со мной и предложили за ранчо два миллиарда долларов. Конечно, я ничего им в ответ не сказал…

— Да неужели? — перебила его Клаудиа.

— Хотя я бы непременно подумал о такого рода предложении, потому что, на мой взгляд, оно превосходное, да и сами Билли и Найджел — крупнейшие предприниматели, работающие с недвижимостью. Они сказали, что если ты увидишь модель будущей застройки, то будешь поражена.

— Может, и так, но только если земли ранчо будут застраивать, почему бы нам самим не взяться за это? У нас в распоряжении финансовые ресурсы «Пасифик Бэнк» и страховой компании, а если мы застроим эти земли, то сможем это сделать так, как того захотим.

— Да, конечно же, это так. Но пока твой отец был жив, о застройке этих земель даже не могло быть и речи. А сейчас мы одновременно занимаемся столь многими проектами, что пройдут годы и годы, прежде чем руки дойдут до ранчо. В то время как Билли и Найджел готовы приступить прямо сейчас, не откладывая, да и кроме того, они предлагают отличную цену, да еще намерены расплатиться наличными. Наши дела резко поправятся, причем это не будет стоить нам ни гроша.

Клаудиа подошла к каминной, старинной работы полке, которая сплошь была уставлена старыми фотографиями членов семьи. Здесь же находилась и сделанная где-то в студии на рубеже веков фотография Эммы. Секунду Клаудиа смотрела на эти фото, затем резко обернулась к Джеффри.

— Значит, ты, насколько я понимаю, готов расстаться с ранчо, так ведь? — Она прищелкнула пальцами. — Готов забыть семейные традиции, забыть и семью как таковую и продать эту землю шайке богатых иностранцев?

— Семейные традиции не исчерпываются одним только ранчо «Калафия», Клаудиа.

— Да, но это — огромная часть традиций нашей семьи. Ведь признайся, что ты не любишь эту землю. Для тебя все это — лишь очередная операция с недвижимостью.

Он пожал плечами.

— Действительно, не могу сказать, что с этим участком земли у меня связаны какие-нибудь сентиментальные чувства.

— Вот-вот, для тебя это вроде Судоходной компании Кинсолвинга. Компания стала убыточной — продать ее!

— Клаудиа, пора быть более практичной. Я тоже по-своему сентиментален, как и все люди. Но времена изменились. Мы не можем все время цепляться за прошлое. Мертвые мертвы, а мир принадлежит живым.

— Достаточно! Словом, как я понимаю, дело в том, что никто не намерен разрабатывать ранчо «Калафия», так, Джеффри? Ни мы, ни Билли с Найджелом, ни кто-нибудь еще. И поэтому я решила отдать ранчо штату Калифорния.

Джеффри тупо уставился на нее.

— Полагаю, ты шутишь, — сказал он.

— Отнюдь. Ранчо в точно таком же виде будет существовать всегда. Эта территория будет открыта для всех желающих, чтобы люди приезжали сюда отдыхать, с тем лишь условием, что приезжать можно будет на лошадях или приходить пешком. Никаких автомобилей, никаких торговых точек, никаких ресторанчиков быстрого обслуживания, никаких тематических парков или кинотеатров с несколькими залами, никаких мусорных свалок, никакой грязи и уж наверняка никаких игорных домов. Ничего такого! Наши предки купили эту землю в том виде, как ее создал Господь, и мы передаем ее также чистой, незагрязненной против ее изначального состояния. Это будет самый большой дар, какой семья Коллингвудов может дать штату Калифорния, тому самому, который столько дал семье Коллингвудов.

— Не верю! — прошипел Джеффри. — Ты что же, вот так выбрасываешь миллиард долларов?

Клаудиа улыбнулась.

— Да. Шикарный жест, не правда ли? Совершенно в традиции нашей семьи. В моем распоряжении остаются еще деньги двух фондов — этой суммы мне будет достаточно на целых семь жизней, а я вовсе не свинья, в отличие от некоторых моих родственничков. Более того, если бы можно было посоветоваться с моими предками, я думаю, они одобрили бы мое решение. Ты говоришь, что мир принадлежит живущим, но я в это не верю. У нас есть долги перед прошлым и обязательства перед будущим. Одно из обязательств перед будущим — прекратить засорять планету.

Джеффри поднялся.

— Ты такая же сумасшедшая, как и твой отец, — сказал он.

— Может быть, папа был не таким уж сумасшедшим.

— Он был психом. Мне очень неприятно разочаровывать тебя, Клаудиа, однако не ты одна будешь решать судьбу этого ранчо. Я тут представляю остальных членов нашей семьи, и посему…

— Извини, Джеффри, мы тебя опередили. Прочитай ему, Артур, пожалуйста.

Артур вытащил из кармана бумагу.

— Когда сегодня утром Клаудиа сказала мне о своем решении, я послал по факсу в свой офис запрос, прося прислать копию соглашения, которое в 1956 году Спенсер подписал с остальными членами семьи. Так вот (он развернул бумагу) в параграфе восьмом говорится: «В ответ на это я, Спенсер Коллингвуд, отказываюсь от всякого контроля за положении дел в «Коллингвуд корпорейшн», тогда как нижеподписавшийся Джеффри Бретт соглашается не только предоставить Спенсеру Коллингвуду и его наследникам 50 процентов означенного ранчо, но также соглашается предоставить Спенсеру Коллингвуду и его наследникам право вето в вопросах, касающихся распоряжения означенным ранчо. Более того, все другие заинтересованные стороны, т. е. все остальные члены семейства Коллингвудов, имеющие в своей собственности акции класса «А» (с правом голоса) «Коллингвуд корпорейшн», не имеют права препятствовать Спенсеру Коллингвуду или его наследникам принимать такое решение касательно судьбы ранчо, каковое Спенсер Коллингвуд или его наследники сами определят».

Он аккуратно сложил листок и улыбнулся.

— Ты делаешь ужасную ошибку, — хриплым голосом произнес Джеффри. — Умоляю тебя изменить решение. При разработке ранчо будут предприняты все меры по защите экологии…

— Нет, — сказала Клаудиа, — мое решение непреложно. Я все окончательно решила еще утром, когда увидела, что отрава добралась даже до морских чаек. Не будет здесь никакого развития, как ты это пытаешься представить. Ранчо навеки останется в своем первозданном виде, и, может, это немного поможет восстановлению озонового слоя, я уж не говорю про парниковый эффект. Джеффри, знаешь, если называть вещи своими именами, ты просто предал нашу семью. — Она взглянула на часы. — Передавали прогноз погоды. Говорили, что существует вероятность бури. Наверное, ты захочешь успеть вылететь в Сан-Франциско, пока…

— Намек понял, Клаудиа. Несмотря на все твои разговоры о необходимости спасения планеты, о необходимости соблюдения семейных традиций, именно ты создаешь ту трещину, которая в итоге и развалит нашу семью. Об этом подумала бы лучше, а не о своей чертовой озоновой дыре. Ну а тем временем мои юристы займутся своим делом. Что-то мне говорит, что в ближайшие лет десять мы нередко будем встречаться в зале суда. — И бросив уничтожающий взгляд на Артура, он вылетел вон.

Секунду Клаудиа не двигалась, затем обернулась к Артуру.

— Могут ли юристы помешать нам? — спросила она.

— Уверен, они попытаются сделать все возможное. Наверняка будут напирать на то, что соглашение 1956 года не предполагало возможности продажи ранчо, что остальные члены семьи при таком дарении теряют значительные суммы доходов. Хотя, с другой стороны, поскольку у вас имеется право вето и вы можете блокировать всякие их дела в этом направлении, основная власть остается по-прежнему в ваших руках. Рано или поздно они, возможно, и успокоятся, особенно если нам удастся договориться с властями штата о приемлемом варианте налогообложения.

— Как вы полагаете, я поступаю правильно? — нервно спросила она.

— Это отличный шаг, — ответил он. — Никем и никогда в жизни я не восхищался так, как вами.

Она повернулась и вновь посмотрела на фотографии, занимающие всю каминную полку.

— Думаю, — сказала она наконец, — что Эмма бы одобрила.

На борту частного «Боинга-727» огромными буквами было написано «Перфюм». Самолет опустился на единственную взлетно-посадочную полосу, которая, словно нож, глубоко вонзилась в тело залива Коулун. Из реактивного лайнера вышли Билли Чинг и Перфюм. Они прибыли в аэропорт Гонконга Кай Так. После того как таможенные сотрудники произвели осмотр багажа, пассажиры «Боинга» направились к поджидавшему их вертолету, который полетел в направлении порта Виктория, а затем дальше, к самому острову Гонконг. Через двадцать минут вертолет приземлился на специально оборудованной площадке, расположенной позади особняка Билли, который фасадом был обращен на залив Репалс. Особняк, выстроенный в начале тридцатых китайским магнатом, занимавшимся торговыми операциями, выглядел совсем как особняк в британской колонии. Имелось немало крылец и веранд. Когда мальчики-слуги принялись разгружать чемоданы Перфюм, произведенные фирмой «Боттега Венета», Билли направился прямиком в дом, пришел в свой рабочий, прохладный от работы кондиционера кабинет. Усевшись за стол, он взял телефонную трубку и набрал номер.

— Говорит Билли, — через несколько секунд сказал он. — Начинайте вторую фазу.

— Это один из моих самых любимых ресторанов, — говорил Клаудии два дня спустя Артур. Это был многим известный в Санта-Монике китайский ресторан Вольфганга Пака.

— Вы часто бываете в ресторанах?

— Да, с тех пор как сбежала Кати. Я не слишком-то умею готовить, да и…. В общем, я не люблю быть дома. Чувствую себя несколько одиноко.

Им показали столик неподалеку от кухни и медного жара.

— Вы позволите вам заказать? — спросил Артур. — Полагаю, вам может прийтись по вкусу то, что я выберу.

— Конечно.

— Мы возьмем сейчас копченую семгу с соусом силантро и еще черно-золотые макароны, — сказал он официанту. — И еще принесите даме ризотто из омара с хорошо поджаренным шпинатом. И бутылочку белого «Мондави Фюме».

— А не слишком ли калорийно? — поинтересовалась Клаудиа, когда официант удалился.

— Поверьте, нет.

— Расскажите мне о Кати.

Он некоторое время поиграл ложкой.

— Она очень красивая женщина. Мы познакомились с ней в Лос-Анджелесском университете. Минут десять с ней пообщался — и тотчас влюбился. Когда я закончил Школу Права, мы поженились. Ей хотелось стать актрисой, то есть она очень серьезно обдумывала это.

— Она была хорошей?

— Пожалуй. Но, знаете, весь этот мир кино — такой непредсказуемый. Я имею в виду, что одни люди становятся кинозвездами, тогда как другие, почти такие же, никогда не могут выбиться в люди.

Клаудиа улыбнулась.

— Моя бабка Лаура Лорд стала звездой лишь благодаря огромной помощи моего деда.

— О, конечно, связи очень помогают.

— Единственной связью меж ними был секс.

Артур улыбнулся.

— Что ж, может быть. Кати тоже была очень сексапильной. Как бы то ни было, но ей удалось сняться в парочке фильмов и в нескольких эпизодах «Лунного света». Однако большего ожидать не приходилось. Ее это очень угнетало. А в один прекрасный день она сбежала с тренером. Они живут нынче в Венеции, и она серьезно занимается йогой.

— Дети?

— Сын. Ему десять лет. Отличный мальчишка, обожающий скейтборд.

— Вот бы на него взглянуть.

— А не хотели бы вы после обеда взглянуть на мой дом? Я живу неподалеку от вашего отеля. Джил как раз будет к тому времени дома.

— С удовольствием.

Официант принес бутылку вина. Пока Артур наливал и нюхал винный букет, она испытывала какое-то странное чувство. Внезапно она поняла, какое именно.

Именно так она чувствовала себя во время первого чудесного ланча с Ги в замке Субиз два года назад.

— Вам нравится музыка Рахманинова? — спросил он ее час спустя, когда они ехали в его «мерседесе».

— Я его обожаю.

— Стало быть, вы романтик, как и я.

— Вы сумели влюбиться в Кати за десять минут, а я влюбилась в Ги минут через пять.

Он улыбнулся.

— И посмотрите теперь, чем мы оба закончили. Вот так.

Дом был симпатичной калифорнийской версией построек в новоанглийском стиле, хотя и был он построен из светлого камня, а не из досок.

— Мне нравится ваш дом, — сказала Клаудиа, когда они остановились возле парадной двери.

— Спасибо. Я купил его в прошлом году и назвал «Заложенным Поместьем». Сейчас строю теннисный корт. — Артур открыл входную дверь и вошел первым, чтобы включить в холле свет. И тотчас раздались звуки Третьего концерта Рахманинова.

— Горовиц, — пояснил он, когда Клаудиа переступала порог. — Чувствуйте себя как дома, а я пойду приведу Джила.

Клаудиа вошла в просторную гостиную. На стенах мерцали разным светом три электронные скульптуры, озаряя две огромных размеров картины современных художников. Интерьер выглядел очень современным. Ее отец, например, ненавидел подобный стиль, однако здесь чувствовался хороший вкус.

— Привет.

Обернувшись, она увидела стоявшего в дверях мальчика. Будучи похожим на отца, он был очень красив.

— Джилберт, — представился он. — Отец просил вам передать, что он пошел достать немного вина. И он был прав.

— В чем же он был прав?

— Он сказал, что вы выглядите прямо как принцесса Дайана.

— Благодарю за комплимент.

— Но только вы умнее ее.

Клаудиа рассмеялась.

— Джилберт, ты слишком много разговариваешь, — сказал появившийся позади него Артур, в руках которого были два светло-зеленых бокала. — Мы наскоро сообразим сейчас, затем я отвезу вас в отель. Вы что думаете насчет Джилберта?

— Думаю, что он очень красив и очень добр.

— На самом деле это не так, — возразил Джилберт. — Я самый настоящий грубиян.

— Его слова, не мои, — сказал Артур, протянув Клаудии бокал. — За Калифорнийский парк «Калафия», — и он прикоснулся краем своего бокала к бокалу Клаудии.

— О нет, он будет именоваться «Коллингвудовский Калифорнийский заповедник».

— По-моему, звучит отлично. Ваше здоровье!

Они посмотрели друг другу в глаза и пригубили вино. «Интересно, — подумала она, — прилично ли спать с собственным юристом? Конечно, если он об этом попросит».

На следующее утро в 6.30 Клаудиа одела костюм для пробежек, завязала шнурки «рибоков» и вышла из отеля, чтобы пробежать свои две мили. Направилась она на юг и побежала через земли Сельского клуба «Бель Эйр». Дорога была абсолютно пуста.

Она уже одолела первые полмили, как внезапно серая «тойота» притормозила и двинулась вровень с Клаудией, держась за спиной бегуньи. Но вот автомобиль резко рванул, и из него раздались выстрелы. За какие-нибудь две секунды до ранения Клаудиа почуяла опасность и попыталась убежать с дороги. Но тут рванувшая машина сильно ударила ее, и Клаудиа пролетела по воздуху футов двадцать, приземлившись в кустах.

«Тойота», за рулем которой сидел азиат, умчалась.

Джеффри Бретт изнывал от страха. Известие об «инциденте» с Клаудией, который едва не окончился ее смертью, поверг Джеффри в состояние паники, потому что он знал, что это был отнюдь не инцидент. Артур позвонил ему и сообщил, что был совершен на Клаудию автомобильный наезд, однако же она осталась в живых и с переломанным бедром доставлена в больницу «Седарс-Синай». Сломаны были также правая нога, два ребра, не считая многочисленных контузий. Но самое ужасное — она была в состоянии комы. Доктора высказывали надежду, что она выживет, однако как только речь заходила о коме, они становились более осторожны в своих высказываниях. Мощнейший удар пришелся в затылочную часть черепа, и существовала опасность того, что Клаудиа не сможет никогда прийти в себя.

В своем просторном рабочем кабинете на 58-м этаже Джеффри расхаживал от окна к окну. Под ним расстилался весь Сан-Франциско. Джеффри мог хорошо разглядеть сейчас Ринкон-Хилл, где сто сорок лет назад Скотт Кинсолвинг выстроил деревянный особняк, куда и привез свою молодую жену. Нынче Ринкон-Хилл был западной оконечностью города. Мог Джеффри видеть и Ноб-Хилл, где Эмма и Арчер выстроили свой дворец в псевдоренессансном стиле, на месте которого стоял теперь двадцатиэтажный отель.

Клаудиа сказала, что он предал семью. Видит Бог, кого только в семье не было — и нечестные люди и простолюдины, наиболее яркими примерами которых были Слейд Доусон и Лоретта Доусон. Однако же в настоящее время Коллингвуды были семейством сродни Рокфеллерам, Меллонам, Фордам, Дюпонам. Окруженные ореолом всего самого лучшего, они, без сомнения, приблизились к положению монархов, насколько вообще было можно стать монархом в Соединенных Штатах.

Однако же все они были не выше Закона этой страны. Вытащив из кармана платок, Джеффри промокнул лоб. Клаудиа была права: он конечно же предал семью, и за свое отступничество может поплатиться самым ужасным для члена семейства Коллингвудов образом — угодить в тюрьму. И все из-за старейшего порока людского — жадности.

Будучи одним из богатейших людей в Америке, имея доход примерно в пять миллионов долларов в год, Джеффри умудрялся проживать около семи миллионов ежегодно. Был даже такой год, когда он потратил девять миллионов. Деньги шли, разумеется, и на женщин, потому что спать с Ирен было все равно что спать с эскимо и потому у Джеффри были развлечения на стороне: высококлассные шлюхи и несколько дочек тех людей, с которыми у Коллингвудов были деловые отношения. Быть Коллингвудом — значило быть сексуальным: положение, известность и богатство были тем самым огоньком, вокруг которого, как мошкара, постоянно кружились девушки.

Но вовсе не девушки так подточили его состояние. Были у него автомобили, яхты, был, наконец, личный реактивный самолет. Кроме этого, Джеффри, подобно своим предкам, развил манию коллекционирования предметов искусства, и только за последние годы он потратил на это более тридцати миллионов долларов. Драгоценности и наряды Ирен, особняк в Берлингаме, апартаменты в Нью-Йорке, замок в Нормандии, шале в Гштааде, поместье в Мауи… Блеск поглотил золото.

Игра на Бирже, как представлялось ему, была тем беспроигрышным вариантом, который мог выправить дела. Как же все казалось просто: знал всякий шаг, который намерена предпринять твоя компания, продавать акции этой самой компании, а затем их же покупать по более низким ценам. Это был денежный станок. И откуда Джеффри мог знать, что Биржа в одночасье рухнет?

— Мистер Бретт, — сказал голос по селектору. — Пришел мистер Стивенс, хотел бы встретиться с вами.

Джеффри быстро вернулся за свой рабочий стол, нажал клавишу.

— Пригласите его. — И тяжело опустился в кресло. Вот и все. Он загнан, в него теперь можно стрелять из всех стволов. Джеффри был уверен, что Артур все просчитал. Голос у Джеффри по селектору прозвучал безжизненно-слабым.

Сейчас он оглядел кабинет, которым прежде так гордился. Мебель была в стиле модерн, с некоторой примесью классических черт, представляя собой удачное сочетание, современных предметов с отдельной антикварной мебелью. Здесь, кроме всего прочего, стояли два потрясающе безобразных китайских божка войны — как раз по сторонам входной двери из нержавеющей стали. Те стены, которые не были сделаны из стекла, имели нежный оттенок гелиотропов. Оформлял кабинет сам Джон Саладино, вот почему все тут было самым лучшим. Едва ли во всей Америке был более шикарный кабинет.

Двери из нержавеющей стали распахнулись, и вошел Артур, скользнув взглядом по божкам войны, изготовленным еще в эпоху династии Мин. Дверь закрылась. Артур прошел по мягкому фиолетовому ковру к столу Джеффри, сделанному в стиле английского Регентства.

— Слейд Доусон, — начал Артур, — двенадцать часов я потратил, изучая движение акций «Коллингвуд корпорейшн» за последние два года и наконец-таки мне удалось найти искомое. Вы — настоящий Слейд Доусон.

Лицо Джеффри стало пепельно-серым.

— Не ясно только, почему бухгалтеры Спенсера сами не обратили внимания.

— Потому что они не знают историю семейства Коллингвудов так, как знаю я. Вы взяли имя одного из наименее почетных ваших предков для того, чтобы прикрывать незаконные покупки и продажи акций. Слейд Доусон — это была ипостась торгующего и обманывающего Коллингвуда. И ведь до девятнадцатого октября все было шито-крыто. Но затем Коллингвуда умыли, причем так умыли, как мало кого умывали в Америке. Кто вас вытащил? Билли Чинг и лорд Нортфилд?

— Да.

— Я передам полученные сведения в службу прокурорского надзора Калифорнии, так что если вы намерены уже сейчас драться, можете прямо сейчас вводить в курс дела своих юристов.

— Ни с кем я не намерен больше драться. — Голос Джеффри звучал устало. — Довольно с меня. Я и так предал семью. Но только клянусь вам, Артур, что я и понятия не имел о том, что они убьют Спенсера и попытаются убить Клаудиу. Я шулер, но не убийца.

Артур несколько секунд внимательно изучал перепуганное лицо Джеффри.

— Я верю вам, Джеффри, и если честно, вам мозгов не хватит кого-нибудь убить. Если вы согласитесь сотрудничать с властями штата и поможете предъявить обвинение Билли и Найджелу, вам скостят срок за оказанную помощь.

Джеффри поднялся с кресла.

— Вы никогда не сумеете ничего доказать касательно Билли и Найджела. Не получится. Они слишком умные. И если я только пальцем против них шевельну, Бог знает, что они сделают с одним из моих детей. Нет, Артур, у меня остался только один выход. А в тюрьме я и одного дня не намерен проводить.

Легким движением он поднял сделанный из металла и кожи стул и изо всей силы швырнул его в стеклянную стену позади своего рабочего стола. Стекло разлетелось на мелкие осколки. Внезапно сильный ветер ворвался в кабинет.

— Джеффри! Ради Бога! — Артур рванулся вокруг стола. Джеффри отбросил стул и оказался сейчас на краю зияющего проема, взглянул с высоты пятидесяти восьми этажей вниз. Ветер ерошил его волосы, трепал одежду. Он чуть-чуть замешкался, однако этого Артуру оказалось достаточно, чтобы схватить его за руку.

— Пусти!

— Назад!

— Я не намерен отправляться в эту чертову тюрягу!

Они поборолись некоторое время напротив разбитого окна. Артуру удалось завалить Джеффри и они, сцепившись, катались по полу, норовя ударить друг друга. Тут внезапно Артур обнаружил, что находится рядом с зияющей дырой. Всегда боявшийся высоты, он на мгновение заглянул вниз и увидел Монтгомери-стрит. Машины с такой высоты казались не больше муравьев.

Тут Джеффри изловчился и оттолкнул его.

— Извинитесь за меня перед Клаудией! — крикнул он и выпрыгнул из окна. Артур видел, как над ним промелькнуло тело Джеффри — с зажмуренными глазами, с открытым в последнем крике ртом.

Крик отдалялся подобно свистку ушедшего в тоннель поезда.

И наступила тишина.

Она казалась Спящей Красавицей. Так думал Артур, сидя в частной больничной палате на стуле возле постели. Он нежно взял ее правую руку.

— Ты должна выздороветь, Клаудиа, — мягко сказал он. — Врачи говорят, что мозг должен сам лечить себя. Они больше ничем не могут тебе помочь. Уже три дня. Пожалуйста, проснись же.

Она дышала глубоко, глаза ее были закрыты. На мониторы выводилось биение сердца и мозговые импульсы, и приборы монотонно жужжали в изголовье кровати. В нос Клаудии была введена трубка для внутривенного питания.

— Ты должна проснуться, — продолжал Артур. Врач рассказал ему о теории, согласно которой больные, находящиеся в состоянии комы, могут слышать обращенную к ним речь, даже если не реагируют на слова. Были даже случаи, когда такие разговоры выводили людей из состояния комы. И потому Артур был уверен, что стоило попытаться. — Ты всем нам очень нужна, Клаудиа. Ты ведь последняя из Коллингвудов. Джеффри умер, Ирен распродает драгоценности Эммы, чтобы как-то расплатиться с Билли Чингом и Найджелом. Она и остальная семья согласны передать ранчо штату Калифорния, так что все кончилось: Билли и Найджел проиграли. Мы победили их, Клаудиа, так что, пожалуйста, пожалуйста, проснись.

Клаудиа не шевельнула ни единым мускулом.

— Не знаю, можешь ли ты слышать меня, — продолжал Артур, — но у меня есть и эгоистическая причина желать, чтобы ты проснулась, и не только потому, что ты хорошенькая женщина и важный для меня клиент. — Он вытер глаза. — Господи, глупо, конечно, так вот говорить об этом. Понимаешь, Клаудиа, я влюбился в тебя. Наверное, объясняться сейчас в любви — это своего рода сумасшествие, но что я могу еще сказать? Я считаю тебя потрясающей женщиной, и я так хочу тебя. Да и Джилберт со мной согласен, считая, что ты великолепная. Вот как у меня все повторяется. В Кати я влюбился за десять минут, а в тебя влюбился и того меньше, минуты за две. Поэтому, если ты можешь слышать меня, поверь, что я буквально с ума схожу по тебе.

Открылась дверь, и появилась медсестра.

— Как она? — шепотом поинтересовалась она, входя в палату.

Он пожал плечами.

— Все по-прежнему. Не знаю… Я чувствую себя таким раздавленным.

Сестра подошла к постели с другой стороны.

— Требуется какое-то время, — сказала она. — А теперь у нас водные процедуры, мистер Стивенс.

Не отрывая глаз от Спящей Красавицы, Артур поднялся.

— Доброй ночи, Клаудиа. Вернусь завтра. И помни, что я сказал тебе: ты должна бороться.

— Вы хороший друг, — сказала сестра.

— Ага, а хотел бы быть не только другом, — вздохнул он.

Он ожидал лифт внизу в холле, когда вдруг услышал голос медсестры:

— Мистер Стивенс!

Она бежала к нему, махая руками.

— Она проснулась! Только что она сказала слово!

— Какое?

— Она сказала: «Эмма». Кто эта Эмма?

Артур рассмеялся и бегом побежал к палате Клаудии.

— Потрясающая женщина, потрясающая!

Два месяца спустя Артур, взяв Клаудиу на руки, входил в бассейн. Наконец-то ее выпустили из больницы. Правую ногу освободили из гипса, в бедро поставили соединительное крепление. Все царапины и шрамы исчезли. Он привез Клаудиу к себе домой, где была организована круглосуточная помощь сиделок. Каждое утро Артур брал Клаудиу с собой в бассейн, чтобы она могла разрабатывать ногу. Из динамиков мягко звучала рахманиновская «Рапсодия на темы Паганини».

— За столько времени ты, должно быть, уже привык носить меня на руках, — с улыбкой сказала Клаудиа, обвивая руку вокруг шеи Артура.

— Надеюсь, это не плохая привычка.

— Как сказать. Ты был таким нежным со мной. Помимо исполнения своих адвокатских обязанностей. Действительно, я так благодарна тебе, Артур!

— Я тут получил факс от мэтра Леграна.

— Адвоката Ги? И что же?

— Никаких проблем. Более того, кажется, Ги уже присмотрел себе вдовушку из соседнего поместья и собирается на ней жениться.

— Мадам Вальмон? О, это прекрасно!

— Почему?

— Она владеет шестьюдесятью гектарами той земли, о которой Ги всегда мечтал. Она категорически отказывалась продавать землю, но Ги, как выяснилось, не мытьем, так катаньем получил желаемое.

— Как говорит нынче молодежь, «Собственность на землю — это жизнь». Теперь можно и начинать.

Они были в воде по шею. Артур поддерживал Клаудиу, которая начала работать в воде ногами.

— Этой ночью мне приснился очень странный сон, — сказала она.

— Какой?

— Мне приснилось, что я опять в больнице, а ты сидишь возле меня. Сидишь и говоришь… Да, ты сказал так: «Я влюбился в тебя. Наверное, глупо так вот говорить об этом. Понимаешь, Клаудиа, я влюбился в тебя. Наверное, объясняться сейчас в любви — это своего рода сумасшествие, но что я могу еще сказать? Я считаю тебя потрясающей женщиной…»

Артур уставился на нее.

— Это был не сон. Все так и было. И я действительно говорил все это. Хочешь сказать, что ты к тому моменту уже проснулась и просто не отвечала мне?

Она пожала плечами и одарила его загадочной улыбкой сфинкса.

— Как знать. Но если ты немедленно не поцелуешь меня, думаю, я буду очень несчастна. Ты ведь знаешь нашу, коллингвудских женщин, страсть к симпатичным мужчинам.

Он коснулся губами ее губ. Клаудиа прекратила болтать ногами, и они поцеловались.

И волна огромного счастья захлестнула Клаудиу Коллингвуд.