Ты ль не любишь, милашка, Холмистых земель, Где поет на просторе Пастушья свирель? Солнце светит вовсю, Воздух чист и горяч. Сбирайся живее — И на-конь, и вскачь! Ты ль не слышишь, милашка, Щегла и дрозда? Не тебя ли зарянка Зовет из гнезда? Не к тебе ль ковыляет Напыщенный грач? Сбирайся живее — И на-конь, и вскачь! Ты ль не помнишь, милашка? — Над светлым ручьем, Одинок и уютен, Возвышается дом… Нет, не скроешь румянца — И взора не прячь! Сбирайся живее — И на-конь, и вскачь!

Идем пылающий рассвет Встречать на берегу; Благоухающий букет Сбираем на лугу; На сеновале спим подчас, А иногда в стогу, — И тем сильнее тянет нас К родному очагу! Люблю глядеть на облака И радугу-дугу… Травинку, пташку и зверька Люблю и берегу! А вечером всего милей В приятельском кругу — Пора вернуться из полей К родному очагу!

«— Ребятки, вот уж полночь бьет, И честной повсеместно храпит народ! Говорю вам опять: По домам — да и спать!» Не внемлют ребятки — ватага пьет: «— Утихни, пустомеля Кэт! — Налей-ка нам сызнова эля, Кэт! Да неужто же нам Разбрестись по домам? Наступила шальная неделя, Кэт! Ужель не вдоволь припаса, Кэт? — Нынче пьем до рассветного часа, Кэт! Нынче наша пора! Мы гульнем до утра! Эй, пива живее! И мяса, Кэт! — Что ни день — забота: работа, Кэт; До седьмого трудимся пота, Кэт. Ох, пора отдохнуть Хоть зимой, хоть чуть-чуть! — И нынче нам клюкнуть охота, Кэт. — Наполни кружки снова, Кэт! Неси на закуску мясного, Кэт! Ай да радостный пир! Покинуть трактир Грешно было б — честное слово, Кэт!»

Я опять говорю «прощай», И гляжу, не скрывая слез, На любезнейший сердцу край! Не шутя повторю, всерьез: Я душой в эту землю врос… Грустный голос холмов и рек, И ветров, и рассветных рос Нынче внемлю: «Прощай навек!» Час прощания столь тяжел! Понимаю, надежды нет: Не вернуться в шотландский дол, Чтобы алый встречать рассвет! Здесь роскошен весенний цвет, Здесь веселый журчит ручей… Нынче будет последний спет Гимн отраде моих очей! Ты прекрасней всех прочих стран, Расставаться с тобой — беда! Знаю: тает в горах туман, Иссякает в ручьях вода, Гибнут замки и города… Но возлюбленный окоем Не изменится никогда — Он бессмертен в сердце моем!

Когда я славил в прошлый раз Бессмертного поэта, Сверкало солнце, как алмаз, — О, сколько было света! Теперь пою в чужой земле… Здесь тучи низки, серы, Здесь укрываются во мгле Чащобы и пещеры. Не внемлю дружественных слов, Не слышится привета. Январский мир весьма суров, И далеко до лета. До поднебесья восстают Верхи мохнатых кряжей. Природа! Ты предстала тут Угрюмой, дюжей, ражей. Но вспомню Бернсову хвалу Приволью и безлюдью — И дышится в моем углу Медвежьем полной грудью! Здесь, в чужедальней стороне, — Простор людскому праву; И Бернсу этот край вполне Пришелся бы по нраву! За Бернса пьют шотландцы днесь Вино из полной чаши. И гордостью — и там, и здесь! — Пылают души наши.