Коль ты пополнить был бы рад Людей великих долгий ряд, За ум и труд не жди наград — Секрет в ином: Добротнейшим живот и зад Одень сукном! О, ежели купил отрез Добротный, и в обновку влез, То вымахаешь до небес — Пускай ты гном: Добротным даден рост — и вес! — Тебе сукном. В кафтане из дешевой ткани Ты — ровня распоследней рвани, Предмет насмешек — или брани, — А чья вина? Не зря гогочут горожане: «Купи сукна!» Развязный брадобрей в субботу Кончает поскорей работу: Трудился до седьмого поту Цирюльник, — но Рядиться время обормоту Пришло в сукно! Гляди: грядет он, — прям и горд, Как родовитый, славный лорд, Чужих вовек не бривший морд, — Отколь сей форс? В сукно оделся юркий черт — Добротный ворс! В одежке бедной не моги К девицам направлять шаги — Напрасно стопчешь сапоги! Пуста мошна? Влезай хоть по уши в долги — Купи сукна! Коль скоро твой истерт камзол — Девичий голос груб и зол, И дева цедит: «Хам! Осел!» Шипит она: «Ишь, воздыхатель, — нищ и гол! Купи сукна!» В сукно одевшись, тот же час Предстанет принцем свинопас, И богословом — лоботряс. Мораль ясна: Будь кем захочешь, коль припас Кусок сукна! Родиться Ньютоном, Шекспиром — И дозволять в кафтане дырам Зиять — беда: ничьим кумиром Не стать — хана! Да, всем тебя освищут миром… Купи сукна.

Где б ни качал соленый вал Рыбачью шхуну либо ял, Где б ни влачил добычу трал Иль перемет, — Никто шотландских не знавал Богаче вод. Тунца, и сельди, и трески В них изобильны косяки; Угри отменно велики, — А уж макрели! И устриц лакомых садки — На всякой мели. Ликуй, береговой народ, Поскольку осень — у ворот, И Посейдон в столицу шлет Шотландцам дань, — И устриц полон всякий рот, Куда ни глянь. Теперь никто из объедал Не внемлет лекарю: бахвал, Ты, видно, публику считал Безмозглой дурой? Разбейся вдребезги фиал С твоей микстурой! Сюда, понурый хворый люд, Тут свежих устриц подают! Они врачуют в пять минут — Любой порой! — Зубную боль, мигрень, и зуд, И геморрой! Пропойца, гей! Тряхни копилкой! Ты, обессиленный бутылкой, Цепляй-ка свежих устриц вилкой На радость глотке — И не страдай от страсти пылкой К вину и водке! Когда гремит над головой, И хлещет влагой дождевой, Когда вздымается прибой, И ветер свеж, Займи в трактире столик свой — И устриц ешь! Когда купцу в урочный час Придет пора замкнуть лабаз, Вечерний звон торопит нас, Манит в кабак, Дабы во устричном погряз Обжорстве всяк. Бывало, меркнет Феб в окне, А я блаженствую вполне, Взыскуя истины в вине Пред очагом… Родным гнездом казался мне Питейный дом. Коль у глупца полно монет, Глупец являет приверед, И жрет изысканный паштет С довольной миной; А ты ешь устриц на обед — И суп куриный. И в Новой Гавани кутеж, И в Устричном Поселке тож: Сидит попарно молодежь В любом трактире — И устриц отворяет нож Крупнейших в мире! О, здешний люд весьма неглуп (Хоть неучтив подчас и груб, И сдачу пробует на зуб!) — Он хлещет виски И устричный хлебает суп Из полной миски! И если пива льются реки, Глотайте устриц, человеки, Дабы не тяжелели веки! И — шиллинг на кон, Что вас не перепьют вовеки Ни поп, ни дьякон!

Ступайте прочь… Прощайте, — хоть Вы знатно грели кровь и плоть Мою — прощайте… Мы, бедняги — Певцы, маратели бумаги, — Таскаем рвань, доколе вслед Не засвистит шутник сосед, Покуда с горем пополам Заплаты сокрывают срам, Покуда стужа сквозь прорехи Не донимает без помехи. Не так ли чахнущий больной Не поспешает в мир иной И бочками лекарства пьет — Авось, протянет лишний год? Но, как спасаться ни горазд, — А все едино, дуба даст. Мне внятен ваш немой упрек; Отлично помню, кто берег И защищал мой бедный зад В мороз и вьюгу, в дождь и град. Увы! — неблагодарны барды, И вылететь в окно мансарды Моим порткам пришла пора: Ни золота, ни серебра Не вверишь столь худым карманам В отрепье, столь безбожно драном. А ежели в кармане грош, Иль вовсе на аркане вошь (Поэты нищи искони) — Терять последнее? Ни-ни! Портки! таков уж белый свет, — И вам ли горше всех? О нет: Мы любим друга, если тот Поит вином и в долг дает; А деньги у него иссякли — И вышел дружбе срок. Не так ли? Но, если человек не шваль, Ему друзей злосчастных жаль, — И мне вас жаль. Надевши вас, Я подымался на Парнас! Но мыслит Муза, что во вред Нам изобилие монет, — А мы без них угрюмы, злобны, Понуры, неблагоутробны: Коль скоро нет житейских благ, То в каждом ближнем зрится враг. Видали вы, как мой бокал В руке недрогнувшей сверкал, И лик мой счастлив был и свеж — И сколь светло мечталось прежь! Мечты погибли — все подряд, Как маргаритки в зимний хлад… Эх, нет умелого портняжки, А поврежденья ваши тяжки! Вы долгие служили годы И не внимали крику моды, Но — времени vicissitudo… Вы одряхлели. Верю: худо К последней близиться секунде. Увы! Sic transit gloria mundi! Спешите к некой лютой дуре, Чей голос родствен реву бури, — Вы подошли бы ей вполне, Мужеподобнейшей жене! Стыжусь открыто вас таскать я, — Так скройтесь под подолом платья, Чтоб ощутить объем и вес Вельми упитанных телес! А коль дождусь иных времен И окажусь обогащен, И задеру нескромный нос, Имея денег целый воз, — Пусть мне предстанет призрак ваш! И укрощу хвастливый раж, И вспомню, по какой одежке Протягивал когда-то ножки. Так царь Филипп — я вспомнил ныне, — Пределы царской клал гордыне, Чтоб Македония нимало От спеси царской не страдала: Слугою состоял при нем Гнуснейший смерд, развратный гном — И дротом этого слуги Вправлялись царские мозги.

Когда под вечер меркнет небосвод, Когда усталый в хлев шагает вол, Когда цепы кончают обмолот, И прерывает мельница помол, — О как, свершив урочный зимний труд, И позабывши зимний лютый хлад, Сельчане создают себе уют Среди забав домашних и услад? Начни, о Муза, петь на сельский лад! Поленницу на земляном горбу Укутали от снега и ветров; И ух, как будет весело в трубу Гудеть огонь сухих дубовых дров! Хозяин, воротясь, глядит кругом — И забывает, что пришла зима, И люб ему родной и чистый дом — Да, чистый дом, — хоть бедный, и весьма… А встречь идет хозяюшка сама. И после изнурительного дня Обильной муж потребует еды, И кружку эля выпьет у огня: Харчи худые — скверные труды! И груда пышек источает жар, А в масле пышки новые скворчат, И в чугунке горяч мясной навар, И слышен запах жареных курчат; И тянется к стропилам сытный чад. И здесь — ледащим неженкам урок: Работай от зари и до зари — И ешь нехитрый кус, идущий впрок! — И здрав извне пребудешь и внутри. Да, всякий день пребудешь бодр и прям! А ночью станешь спать, сурку сродни, — И шастать прекратишь по докторам: Ненадобны содеются они. А смерть придет — лишь свой преклонный век вини. Сколь подвигов, из пищи таковой Почерпав сил, вершил шотландский род! Бойцы дрались, рискуя головой, Весь день, покуда солнце не зайдет. Сколь туго мы натягивали лук! И нас никто не застигал врасплох: Датчане гибли от шотландских рук, Шотландский побеждал чертополох И римского орла — свидетель Бог! Семья поест, и примутся тогда Судачить — языки развяжет эль: Как прибывала полая вода — Она для здешних пагубна земель, — Каков хозяйству был от ней урон; И как за Дженни увивался Джок; Как принесла в подоле Марион, У коей был неведомый дружок… Чего не вспомнишь, в тесный сев кружок! А после, в наступившей тишине, Теснятся дети ближе к очагу: Проказники, насытившись вполне, Внимать готовы — ша, и ни гу-гу! — Рассказам бабкиным о старине, О ворожбе по сочетаньям звезд, О колдовстве полночном при луне, О навях, покидающих погост… И мнится, даже пес поджал мохнатый хвост! Вещает бабка: «Дьявол — он здоров Нечистый сброд науськивать на нас! Вишь, портят ведьмы нашенских коров, И в засухе злодейский винен сглаз…» Не смейтесь, о читатели! Скорбеть, Внимая бабке, нужно бы, ей-ей: Вы млады и насмешливы — но ведь Приблизитесь и вы к закату дней, — И дряхлость вас не сделает умней. Пусть одряхлела бабка — все равно Она еще не из последних прях: По вечерам жужжит веретено В старушечьих морщинистых руках. Садится бабка и за ткацкий стан; И, если внук на праздник приодет В самою бабкой скроенный кафтан, В очах ее лучится добрый свет. Да, нынче бабка есть, а завтра — нет… Ох, за день утомлен глава семьи! Легко ль работать в пору зимних стуж? И вдлинь своей излюбленой скамьи Уже хозяйкин растянулся муж. Но пес и кошки знают: их черед Вот-вот придет — получат смачный шмат, И лакомой похлебки всем нальет Хозяин, — ибо добр и тороват. Желать ли благ иных, иных наград? А после будут слушать батраки Наказ на завтра: как чинить забор, Как отвозить на мельницу мешки — Да чтоб не гнать коня во весь опор. Проверить, сколь исправно заперт хлев Хозяюшка поденщицам велит: Пеструшка не корова — чистый лев! Ну, чья скотина эдак вот шалит? Все брык да брык — подойник и пролит! А после — всех одолевает сон: Зевнули даже пес и котофей. Всяк честными трудами изнурен, И всех зовет в объятия Морфей. Коптит огарок, воткнутый в бутыль, И сонно головнями свищет печь… Заливши пламя и задув фитиль, Сельчане отправляются прилечь, Поспать — и встать заре грядущей встречь. Мир дому твоему, о честный друг, Кормилец добрый наш из года в год! Пускай же твой усердно пашет плуг, И сельский труд плоды свои дает В обилии — как ныне, так и впредь. Земля! оратаю твоих полей Здоровую подай вседневно снедь, И вволю пива пенного налей — Чтоб жить шотландцам все дружней и веселей!