Страна джунглей. В поисках мертвого города

Стюарт Кристофер С.

Часть II

 

 

«Его бросили умирать, но он был сильнее смерти»

Спустя почти неделюходу по беспокойным морям, 6 апреля, наши путешественники наконец прибыли в гондурасскую Ла-Сейбу. В порту было жарко и душно. Морде с Брауном собрали свое снаряжение и сошли на берег, чувствуя, как раскалываются головы от бесконечной качки и ноют мышцы от ночей, когда приходилось спать в неудобном положении. Им очень нужно было отдохнуть, но не давала накатившая гигантской волной эйфория. Посмотрев вдаль, они видели, как тянутся до самого горизонта и растворяются в белесой дымке, наводящей на мысли о древних проклятьях, горы, одновременно округлые и зазубренные, как поломанные ребра каких-то гигантских животных. Морде был одет в габардиновые штаны, кожаные сапоги и легкую летнюю рубашку. Они с Брауном зарегистрировали на таможне свое оружие, а потом отправились в город.

Над немощеными и слабо освещенными улицами висели тучи пыли. Редкие электрические фонари тщетно пытались разогнать подступающую ночную темноту. Город в этот субботний вечер кишел людьми – портовые работники, банановые маклеры, миссионеры и шлюхи. Нашим путешественникам казалось, что они очутились в маленьком ковбойском поселке на Диком Западе, в местечке на границе цивилизованного мира, постоянно балансирующего на грани полного бедлама. Во время прогулки они заметили, что почти все мужчины вооружены: одни демонстративно втыкали за пояс штанов пистолеты, у других на ремнях висели длинные мачете.Жизнь била ключом, но сразу разобраться, что к чему, было очень трудно. Ясно было только одно: в этих местах надо держать ухо востро.

Ла-Сейба мало отличалась от остального Гондураса, проходящего через очередной трудный момент своей истории. Экономика, в основном базирующаяся на экспорте фруктов, пыталась подняться на ноги после удара, нанесенного Великой депрессией. Во всех соседних странах бушевали революции и гражданские войны, и гондурасский президент, отставной генерал Тибурсио Кариас Андино, прославившийся в народе своей тяжелой нижней челюстью, делал все возможное, чтобы не дать стране скатиться в хаос. Диссидентствующих бросали в тюрьмы, а время от времени и казнили. Наводя страх на людей, повсюду рыскали агенты тайной полиции.

Свое место в этом политическом вакууме поспешили занять американские банановые компании: Standard Fruit со штаб-квартирами в Ла-Сейбе и Новом Орлеане и United Friut с главными офисами в Бостоне и гондурасском городе Тела, и теперь без их ведома в стране почти ничего не происходило. Они вели себя, словно наркокартели, которым, по странному стечению обстоятельств, временно приходится торговать фруктами. С помощью особенно жестоких диктаторов региона компании подмяли под себя всю Центральную Америку и прославились кровавыми методами решения трудовых конфликтов.

Один из самых вопиющих эпизодов произошел в Колумбии в 1928 году, то есть лет за десять до путешествия Теодора Морде. Эти события вошли в историю под названием «банановая резня». Рабочие банановых плантаций вышли на улицы с требованием сократить рабочий день и поднять заработную плату. Военные, действующие, как стало известно, по приказу United Fruit, прозванной в народе El Pulpo (Осьминог) за почти неограниченную власть и влияние в регионе, открыли огонь по толпам невооруженных демонстрантов. Количество погибших в тот день неизвестно до сих пор, но, по разным сведениям, их было от 49 до 2000 человек. Позднее эти события опишет в своем романе «Сто лет одиночества» Габриэль Гарсия Маркес.

Первую ночь в Гондурасе Морде провел в одном из всего нескольких приличных отелей Ла-Сейбы, многоэтажном «Париже», расположенном на оживленной площади рядом с морем. В дворике гостиницы росли пальмы и кричали попугаи. До джунглей оставалось пройти всего несколько кварталов в противоположном от берега направлении. Отель был наполнен иностранцами, матерыми, брутальными мужиками, покорителями гондурасского фронтира , лелеющими надежду разбогатеть на торговле бананами или каучуком. Не сумев совладать с перевозбуждением, обуявшим их после схода на берег, Морде и Браун отправились выпить в жутковатую на вид местную таверну, но, даже пропустив по паре стаканчиков, в эту ночь заснуть так и не смогли: мешали доносящиеся с улицы громкие голоса и, конечно, жара.

* * *

Первые дниоказались крайне трудными. Постоянная жара вгоняла в почти наркотический транс. Попытки собраться с мыслями и распланировать путешествие длиной в полторы с лишним тысячи километров высасывали все силы, а сделать нужно было многое. Морде и Браун сходили в порт и наняли лодку, чтобы спуститься вниз по карибскому побережью страны до Берега Москитов. Рассортировали снаряжение, проверили карты, закупили изготовленную на базе марганцовокислого калия сыворотку от змеиных укусов. Они поспрашивали насчет проводников. Кто бы смог помочь им в путешествии через дикие джунгли?

Наводя справки, Морде и Браун услышали о многочисленных экспатах, населяющих берега здешних рек: о скрывающихся от властей беглых преступниках, напуганных войной в Европе потенциальных призывниках, приехавших в погоне за богатством авантюристах и старателях. Узнав, что у них на пути находится принадлежащая группе немцев плантация, путешественники с оказией отправили туда весточку о своем скором визите.

«Тропики вцепились в нас мертвой хваткой», – написал в своем дневнике Морде, словно рассказывая о каком-то невидимом паразите.

Через неделю Морде занервничал, опасаясь, что до джунглей они так и не доберутся. «Патука кажется мне сегодня невообразимо далекой», – записал он в какой-то момент, имея в виду самую длинную реку Гондураса, по которой они намеревались пройти внутрь страны, до наиболее глухих ее регионов.

Однажды вечером Морде и Браун решили немного развеяться и отправились на малонаселенный остров Роатан, расположенный недалеко от побережья страны. Парой веков ранее этот остров был базой пиратов, охотившихся на корабли, уходящие в Европу с грузами золота и серебра. Говорят, пять тысяч морских разбойников, живших на Роатане, держали под контролем весь так называемый «испанский материк», то есть завоеванные испанцами территории и прилегающее к ним морское пространство от Мексиканского залива до карибской оконечности Южной Америки. Морде услышал, что в одной из пещер острова можно найти интересные развалины.

Путешествие по неспокойному морю получилось не из приятных. Морде, оказавшийся зажатым между мужчиной и женщиной, «от которых воняло козами», ни на минуту не смог сомкнуть глаз. Все бы ничего, но женщину еще то и дело рвало за борт каждый раз, когда усиливалась качка. Вернувшись на следующее утро в порт, наши путешественники со смехом отметили, как правильно называется катер – «Adiós». Они и впрямь были счастливы распрощаться с этой посудиной и благополучно оказаться на берегу.

В разговорах с местными жителями Морде и Браун особенно интересовались слухами о древних городах и цивилизациях и вскоре услышали историю о «великих вспышках света, озарявших небо и угасавших к утру три ночи подряд». Эти загадочные события буквально свели с ума весь город. Что это было? Стоя под палящим солнцем, рассказчик показал нашим путешественникам участок джунглей, из которого исходило это свечение.

В поисках источника света или каких-нибудь следов древних цивилизаций они шесть с лишним километров прошагали в указанном направлении. После наступления темноты их атаковали москиты, от чьих укусов им пришлось страдать несколько следующих дней. Но найти ничего не удалось.

Вернувшись той ночью в Ла-Сейбу, на грязной улице неподалеку от гостиницы они наткнулись на окровавленное тело мужчины. Было уже поздно, и улицы города почти опустели. Буквально несколько минут назад кто-то изрубил этого человека мачете и скрылся. Худое тело мужчины было покрыто кровавыми ранами, одна рука отрублена полностью, а голова расколота надвое, словно арбуз. Как это ни удивительно, но он был еще жив… его бросили умирать, но он был сильнее смерти».

Если в ту ночь у путешественников и возникли какие-то сомнения, то они совсем скоро рассеялись, поскольку появилась надежда на скорое продолжение экспедиции. Им удалось найти корабль, который направлялся на юг по Карибскому морю и мог доставить их в Трухильо. Этот крошечный захолустный городок на восточном побережье страны будет последней остановкой Морде и Брауна в цивилизованном мире перед уходом в дикие джунгли.

 

Hotstuffie92

Я внезапно проснулсяи понял, что больше уже не засну. Через тонкие белые занавески просачивался серый предутренний свет. Я уставился в потолок своего номера в отеле «Париж», то есть той самой гостиницы, где почти 70 лет назад останавливался Теодор Морде, и, словно по лабиринту, принялся бродить взглядом по трещинам в штукатурке. Мы добрались из Сан-Педро-Суллы в Ла-Сейбу вчера вечером. Чтобы ограничить передвижения смутьянов и прочих подрывных элементов, пыльная дорога, ведущая в город, была перекрыта вооруженными до зубов военными патрулями. В какой-то момент густой влажный воздух наполнился звуками выстрелов, и я вжался в сиденье машины, ожидая, что пули вот-вот забарабанят по моей двери. У меня было такое ощущение, будто я превратился в героя романов Грэма Грина, попал в мир шпионских интриг и политических заговоров, где со мной могло приключиться вообще все, что угодно. Пытаясь справиться с волнением и страхом, я напомнил себе, что и Морде в начале своего путешествия приходилось бороться с теми же самыми эмоциями.

Сегодня население Ла-Сейбы уже перевалило за 100 тысяч, но пирсы, некогда встречавшие и провожавшие суда фруктовых компаний, на одном из которых прибыли Морде и Браун, давным-давно канули в морскую пучину. Ла-Сейба оказалась совершенно типичным городом третьего мира: возведенные в далекие «лучшие времена» помпезные здания соседствовали с убогими, крытыми гофрированным железом хижинами. У входов в банки и американские фастфудные рестораны – «Kentucky Fried Chicken», «Pizza Hut», «Popeyes» – дежурили вооруженные охранники. На шумных, заваленных мусором улицах царил транспортный хаос. Вдоль набережной стояли постепенно разрушающиеся, насквозь просоленные морским воздухом облупленные дома. За обмотанными колючей проволокой воротами и высокими стенами, усеянными поверху битым стеклом, прятались дома местных богатеев.

Стараясь не пустить в гостиничный номер тропическую жару, доводящую до исступления даже ночью, монотонно гудел оконный кондиционер. Рядом со мной, на второй такой же продавленной кровати, храпел Крис Бегли, прилетевший в Гондурас сплавляться по реке за неделю до меня. Казалось, его совершенно не волновало все, что нам предстоит пережить в ближайшем будущем. Два нанятых им местных помощника должны были присоединиться к нам позднее.

Часы показывали пять утра. Через шесть часов мы отправимся в путь. Мне было жарко, я оказался точно так же сбит с толку и дезориентирован, как Морде в первые дни после приезда. Поплескав себе в лицо ледяной водой из-под крана, я еще раз перебрал свое снаряжение – просто хотел убедиться, что ничего не пропало. Чтобы записные книжки, карты и лекарства не пострадали от влажности и ливней (или от речной воды, если у нас не останется других вариантов и придется переходить реки вброд), я упаковал их в пакеты с герметичными застежками. Вместе с запасами продуктов (спагетти, консервированные сосиски, сухие блинные смеси, энергетические напитки, молотый кофе) мой рюкзак тянул на 25 с лишним килограммов. Гигантская зеленая армейская сумка Криса, в которой было то же самое, что и в моем рюкзаке, плюс комплект топографических карт Американского географического общества, GPS-навигатор и здоровенный спутниковый телефон с запасным аккумулятором, весила около 40 килограммов. Спутниковым телефоном предполагалось пользоваться только в самых экстренных ситуациях, и мы очень надеялись, что батареек хватит до конца путешествия.

Оставив Криса досматривать сны, я спустился вниз, чтобы зайти на почту и написать своим домашним, что добрался до Ла-Сейбы и не знаю, когда теперь смогу в следующий раз выйти на связь. Постояльцев в гостинице из-за переворота было мало, и в этот ранний час не спали только два вооруженных дробовиками охранника, сидящие в фойе с каменными лицами, портье, от скуки рисующий в блокноте какие-то каракули, и обрюзглый чернокожий мужчина в спортивных штанах и футболке с символикой «New York Mets», развалившийся перед гостиничным компьютером, которым я, собственно, и намеревался воспользоваться.

В облицованном фальшивым серым мрамором фойе гостиницы негромко звучал давнишний хит «Safety Dance» группы The Men Without Hats. Я сразу вспомнил, как давным-давно, еще в средних классах, танцевал под нее на школьных дискотеках. На меня приятным на вкус противоядием от подкрадывающегося одиночества накатила теплая волна ностальгии. Но вместе с тем я почувствовал себя очень старым. Куда же делись все эти годы?

Подойдя сзади к человеку за компьютером, я увидел на дисплее страницу сайта знакомств для чернокожих одиночек из Ла-Сейбы и открытое поверх нее окошко чата с кем-то, скрывающимся под ником «hotstuffie92». Склонившись над клавиатурой, мужчина медленно, словно взвешивая значимость каждой отдельной буквы, печатал очередную фразу.

В конце концов он заметил, что я стою у него за спиной, и повернулся. «Какие-то проблемы?» – просипел он, пытаясь загородить телом экран. На вид ему было около сорока. Я извинился за невольное вторжение и сказал, что просто хотел поинтересоваться, скоро ли освободится компьютер.

«Американец», – одобрительно кивнув головой, сказал он, а потом несколько раз сцепил и расцепил над клавиатурой толстые пальцы, будто собирался похрустеть суставами, но передумал.

Он сказал, что сам из Квинса, и, узнав, что я тоже из Нью-Йорка, казалось, очень обрадовался возможности поболтать с земляком. «Я приехал знакомиться с девушками», – наконец признался он, показав на экран, где его ответа ждала «hotstuffie92».

«А мне казалось, что за невестами наши холостяки ездят в Россию», – пошутил я. Нет, ответил он, сюда прилететь гораздо дешевле (особенно во время путча!), да и женщины здесь, по его мнению, симпатичнее. У него среди родни уже были никарагуанки. Сам он несколько раз летал в Коста-Рику, но это получалось дороговато. Кроме того, «там оседает столько пенсионеров, что чувствуешь себя, как во Флориде».

С «hotstuffie92», девушкой из расположенной неподалеку от Ла-Сейбы деревни, он общался в Интернете уже около года. Они должны были встретиться в «Париже», но перекрывшие все дороги военные патрули не пустили ее в город и заставили вернуться домой. Он показал мне помятую от постоянного ношения в заднем кармане штанов фотографию темнокожей полноватой женщины с дыркой между передними зубами. Выглядела она на 21 год, не больше.

«Хорошенькая», – сказал я. Мужчина удовлетворенно кивнул и объявил, что как только она, наконец, сможет добраться до города, он поведет ее в какой-нибудь хороший ресторан. «Наверное, в «Pizza Hut», – сказал он.

Потом он спросил, что в этой стране делаю я, и мне пришлось рассказать ему о Белом Городе. Почти все, с кем мне доводилось беседовать в Гондурасе, знали эту легенду. Территорию в сотни и сотни квадратных километров, где предположительно находился потерянный город, местные неизменно называли «где-то там», а то и просто говорили «далеко-далеко», будто имея в виду какую-то другую планету. Американец о городе ничего не слышал. Хохотнув, он сказал, что по доброй воле к джунглям и близко не подойдет, и сравнил их с бурлящим на огне котлом, угодив в который сваришься, как курица. Он сказал, что никакие джунгли или потерянные города ему и даром не нужны – вполне хватает бассейна, пальм и цветов в горшках на заднем дворе гостиницы.

«В общем, мы оба приехали сюда за сокровищами», – пошутил он.

Когдаамериканец наконец освободил для меня компьютер, я открыл почту и увидел сообщение от Эми. Она спрашивала, добрался ли я до Гондураса. «Мы по тебе скучаем», – написала она. Сидя за клавиатурой, я представил себе, как они в этот момент завтракают (наверняка кукурузные хлопья с молоком) и собираются выходить из дома… Скай проведет день в городском летнем лагере в своей школе, а Эми отправится на очередную художественную выставку.

Я написал, что переворот не так страшен, как его подают в прессе, и что гораздо больше меня достает жара. Я умолчал о военных блок-постах и вчерашней стрельбе, а потом, когда меня вдруг пробило на сантименты, сказал, что всю дорогу в такси вспоминал, как мы прощались на тротуаре перед домом. Я попросил Эми передать Скай, что во дворике отеля живет оранжевый попугай и что через три недели я обязательно позвоню ей в день рождения. «Не волнуйтесь за меня!» – закончил я и, нажав на «отправить», вдруг осознал, что в ближайшем обозримом будущем это последнее интернет-кафе и, соответственно, последнее письмо домой.

 

«Где растут большие странные цветы»

В Трухильо, увиденном Морде и Брауном, уже ничто не напоминало о том, что он когда-то был центром колоний Испанской империи. Окружавшие город банановые плантации погибли в результате недавней эпидемии, местные работники отправились искать заработков в других местах, и все постепенно пришло в запустение. Спустившись на неверных после морского путешествия ногах по трапу корабля, наши путешественники оказались, наверно, на том же самом берегу, куда сотни лет назад высаживались Христофор Колумб и Эрнан Кортес. По пути в город они прошли через разваливающийся испанский форт с давно заржавевшей пушкой. Крепостные улицы заросли травой, а в горячем летнем воздухе висела жутковатая тишина… «как в городе-призраке», написал Морде.

На вершине крутого холма мужчины набрели на кладбище и, проходя через него, обнаружили полуразрушенный склеп известного американского бандита по имени Уильям Уокер, в 1860 году расстрелянного властями Гондураса за попытку захвата страны. Эта зловещая находка только укрепила путешественников в желании как можно быстрее двинуться в дальнейший путь.

Их визит в Трухильо заслуживает упоминания лишь по одной причине: здесь произошла загадочная встреча Морде с человеком, якобы обладавшим информацией о Белом Городе. Его имени путешественник в своих дневниках не назвал. Мало того, он даже не уточнил, мужчина это или женщина, и не зафиксировал, где и в какое время состоялся их разговор. Тот человек поведал ему, что город славился своими «arenas blancas», то есть какими-то белыми песками, но практической пользы для Морде в этой информации было не больше, чем для Вудмана во всех собранных им мифах и легендах. О местоположении города Морде записал со слов собеседника, что он может находиться где-то между реками Вампу и Платано, «в высоких горах, где растут большие странные цветы». Но под цветами этими, предупредил тот человек, скрываются древние могилы.

* * *

Мужчинамнастолько не терпелось продолжить путешествие и наконец перешагнуть границу цивилизованного мира, что этой ночью они спали очень плохо. Но наступившее утро принесло серьезные неприятности. Отправившись на машине в порт искать себе места на корабле, они случайно раздавили на дороге петуха. Случилось это в самый неудобный момент, прямо на глазах у трех офицеров местной полиции. Схватив свои карабины, полицейские выбежали на дорогу и приказали путешественникам остановиться на обочине.

Полицейские печально покачали головами, осмотрев безжизненную тушку птицы, а потом один из них сказал: «Вам надо пройти с нами».

Морде попытался принести извинения. Петух появился на дороге буквально ниоткуда, сказал, он, и они просто не успели среагировать. Только что его не было, и вдруг он уже оказался под колесами. Им очень жаль, что все так получилось.

Но извинений оказалось недостаточно. Полисмены сказали Морде с Брауном, что они отправляются в тюрьму. Это был не просто какой-то там петух, а любимец местного шерифа. На мгновение путешественники подумали о самом худшем: экспедиция, еще толком не начавшись, могла закончиться в этом захолустном городке.

В обшарпанном здании полицейского участка Морде и Браун попытались урезонить шерифа, надеясь, что он окажется более вменяемым человеком, чем его подчиненные. Но этот здоровенный, жирный мужик с полусонным взглядом просто сидел в своем кресле и с идиотской улыбкой выслушивал их объяснения. Лицо его было усеяно капельками пота. Этот петух был лучшим бойцом в округе, сказал шериф, и он приносил ему хорошие деньги. Как же ему теперь жить без своего чемпиона? Он засмеялся и развел руками, демонстрируя пустые ладони и предлагая путешественникам сделать ему какое-нибудь выгодное предложение.

Путешественники с облегчением засмеялись вслед за ним. Морде запустил руку в свою сумку, отсчитал там несколько золотых слитков и положил их на стол начальника полиции. В общей сложности они тянули на 15 долларов. Этой суммой им удалось откупиться от тюрьмы.

Они без промедления отправились на свой корабль. Пароход «Cisne» ждал их в порту Трухильо. Это было 25-метровое судно с крепким, но изрядно потрепанным за долгие годы службы стальным корпусом. Выйдя из Трухильо, он должен был доставить Морде с Брауном на самую крайнюю восточную точку гондурасского побережья, расположенную чуть севернее границы с Никарагуа. На борт судна они поднимались с вполне оправданным волнением. До джунглей наконец было рукой подать.

 

Змеи и валиум

Через некоторое времявниз спустился заспанный Крис Бегли. Усевшись в зеленом дворике завтракать яичницей и гренками, мы проштудировали записки Морде, сверились с разложенными на столе картами и составили план путешествия. Мы не пойдем так, как это в первый раз сделал Морде, то есть морем с востока через лагуну Каратаска и потом по земле до Рио-Патука. Вместо этого мы решили сместиться по побережью, затем двинуться на автобусах и грузовиках на запад к центру страны и только после этого пересесть в лодку и начать искать на берегах реки лагеря Морде. В конце концов мы должны были точно так же, как и он, оказаться в верховьях Патуки, а оттуда, уже на своих двоих, добраться до района, названного Крисом «страной потерянных городов». «Вот куда мы с тобой направляемся», – сказал Крис, показав на карте зеленые горы, окруженные таким же зеленым океаном джунглей.

В последний раз, когда он был в тех местах, его взяли в плен местные бандиты. В тот момент он очень радовался, что воображаемое кино о его реальных приключениях в джунглях не может видеть его жена: «Позднее я выяснил, что один из этих парней кого-то убил и теперь от всех прятался». Крис рассказывал эту историю с нескрываемой гордостью. Ему сильно повезло. Он смог убежать посреди ночи, когда бандиты ушли добывать пропитание. Дослушав его рассказ, я посмеялся над ним как над анекдотом. Но он был совершенно серьезен.

Вдруг, сидя в том гостиничном дворике, я с испугом вспомнил, что забыл дома в Бруклине свои противозмеиные гамаши, этакие непрокусываемые нейлоновые щитки с полиуретановой оболочкой, которые надо пристегивать на голени. Змеи пугали меня гораздо больше, чем бандиты и экзотические инфекционные болезни. Я ненавижу змей и психую, даже увидев совершенно безобидного ужа. Я попытался заставить Криса хоть как-то меня успокоить. «Как ты думаешь, я, наверно, слишком уж паникую по поводу змей?» – спросил я.

«Нет, – ответил он, покачав головой, – это повод для очень серьезного беспокойства».

Ядовитые змеи у Криса – это вообще пунктик, он может говорить о них часами. Ему довелось повстречаться почти со всеми их разновидностями – от носатых ботропсов до коралловых аспидов. Но самой страшной считается «fer de lance», или американская копьеголовая змея. Всего один укус, и у человека перестает сворачиваться кровь, он погибает от кровотечения через все поры кожи и естественные отверстия, включая даже глаза.Когда Крис пускается в рассказы о копьеголовых змеях, у него на лице начинают играть желваки. Эти змеи прячутся среди камней, на деревьях и в траве под ногами. Иной раз они встречаются в джунглях почти каждый день. «Как-то раз я карабкался по скале, – рассказал он, – добрался до уступа, поднял глаза и увидел, что одна такая лежит на камнях прямо у меня под носом, в считаных сантиметрах». Малый шанс на выживание, продолжал он, появляется, если даже после введения сыворотки от змеиного яда удастся в течение 18 часов добраться до больницы. «А это значит, что нужен вертолет», – сказал он. Но никаких гарантий не будет, даже если успеть вовремя. Самое малое – лишишься руки или ноги, в которую ужалила змея.

Я не могу описать обуявший меня ужас. До сего момента я просто гнал из своего сознания мысли о змеях. Может быть, именно поэтому и забыл дома защитные гамаши. Я не раз бывал в зоне военных действий, встречался с убийцами и мафиозными авторитетами. Но тут было другое… Я пугался до потери сознания, только представив себе, как огромная змея падает с какого-нибудь дерева прямо мне на шею или гоняется за мной по джунглям. Все это было похоже на сцену из плохонького приключенческого романа. А перспектива погибнуть, кровоточа всеми порами своего тела, была для меня страшнее любой самой бесчеловечной пытки. Я не хотел умереть от змеиного укуса.

На вопрос, каким образом можно себя обезопасить, Крис ответил: «Просто будь начеку и не суй руки в заросли». Крис сталкивался со змеями десятки раз, и пока ему везло. Но это было чистое везение, и не более того. К несчастью, никакого по-настоящему железного метода защиты в природе не существовало. «Молись», – сказал мне Крис. В этот день я «хлопнул» первую таблетку валиума и, решив, что одних молитв будет маловато, пошел в местный супермаркет и купил там комплект футбольных щитков.

 

«Наконец-то все начинается по-настоящему»

Спальных мест на «Cisne»было аж двенадцать, но вонь в кубрике стояла невыносимая. Морде и Браун опять не спали всю ночь, потому что их сильно беспокоили нагоняющие корабль черные тучи.

Поднялся сильный ветер, и корабль заплясал на гигантских волнах. В первую же ночь корабельный доктор услышал по радио о разгорающейся в глубине страны эпидемии тифа. Он сказал, что в некоторых районах уже началась эвакуация жителей. Будьте осторожны, предупредил он.

Капитан Кэшман время от времени включал свой радиоприемник, и в те моменты, когда появлялся хороший сигнал, слушал новости о войне в Европе. Эти сообщения, конечно, продолжали расстраивать Морде, но чем дальше они уходили от Ла-Сейбы, тем меньше его интересовали происходящие на другом берегу Атлантики события. Война, сказал он позднее, «казалась очень далекой», и поэтому новости о ней казались менее значительными. Еще находясь на борту корабля, Морде решил отпустить бороду, а также начал регулярно принимать хинин для профилактики малярии.

Когда корабль подошел к береговой линии, оказалось, что смотреть тут особо не на что: длинные белые полосы песчаного пляжа местами прерывались буйной зеленой растительностью, а потом продолжались снова. Ни деревень, ни одной живой души. Здесь не будет ни регулярного питания, ни отелей, ни кроватей. Совсем скоро они окажутся полностью отрезанными от большого мира.

29 апреля, после двухдневного путешествия по морю, «Cisne» вошел в лагуну Каратаска, внешнюю часть заполненного болотными миазмами лабиринта из ручейков, рек и озер, простирающегося на 40 километров в глубь материка и почти на сотню вдоль побережья. Так выглядели врата в Москитию. Было еще темно, когда капитан Кэшман приказал бросить якорь рядом с небольшой, стоящей в воде на сваях деревней. Пока матросы выгружали и доставляли туда продукты, путешественники изучали карты местности, убивали время игрой на губной гармошке и, представляя себе, какие опасности ждут их впереди, тренировались в стрельбе.

Той же ночью «Cisne» попытался пройти в глубину лагуны, но начал цеплять корпусом дно, и Кэшман решил, что двигаться дальше будет слишком рискованно. Погода только ухудшалась, а видимость давно уже и так была почти нулевой. Морде начал подумывать, не стоит ли ему вернуться вместе с кораблем на побережье и высадиться в каком-нибудь другом месте, поближе к устью Патуки. Около часа ночи он вышел на палубу, чтобы осмотреться, но все скрывала болотная мгла. Луна спряталась за тучами, и видна вокруг была только кишащая крокодилами и водорослями коричнево-черная вода и торчащие из нее высокие кустарники. Это было самое большое болото Центральной Америки, и заблудиться здесь не составляло труда.С другой стороны, если Морде и Браун останутся на «Cisne», им придется пережидать шторм: Кэшман не смог поручиться, что в такую непогоду ему удастся высадить их где-нибудь еще на побережье. Они приняли решение остаться и найти Патуку самостоятельно.

Морде и Браун выгрузили почти полтонны снаряжения на берег и попрощались со старым морским волком. Путешественники провожали взглядом скрывающийся в ночной тьме корабль и понимали, что вместе с ним исчезает последняя возможность связи с цивилизованным миром. Минут через пятнадцать наконец разверзлись хляби небесные, и мужчины, дрожа от холода, укрылись от проливного дождя под брезентовым тентом. Морде сделал в своем дневнике следующую запись: «Ужасная ночь… совсем не спали. Промокли до нитки». Но потом с определенной долей оптимизма добавил: «Наконец-то все начинается по-настоящему!»

 

Долина индейской принцессы

Мы двинулись в путьи через несколько часов наткнулись на труп человека.

Взятый напрокат джип «Тойота» был под завязку набит нашим снаряжением. Идя по стопам Морде, мы направились на восток, в Трухильо, с которым у нас ассоциировались первые слухи о потерянном городе. Мы планировали остановиться там на ночь, а на следующий день встретиться с двумя местными проводниками, взявшимися провести нас через джунгли. По пути мы проезжали мимо будок с вооруженными охранниками, спрятанных за высокими стенами домов, обнесенных проволочными изгородями банановых плантаций и помойных куч, в которых копались одичавшие собаки. Дома стали встречаться все реже и реже, выглядели они все беднее и беднее, и в конце концов остались только редкие убогие хижины, стоящие на отвоеванных у джунглей кусочках земли. В какой-то момент я заметил на обочине дороги мальчишку, державшего на поводке игуану длиной метра в полтора. Он пытался продать ее проезжающим. Каждые полчаса нас останавливали либо военные, либо полицейские. Они искали наркотики и вооруженных сторонников президента Мела.

Я уже почти задремал, но Крис вдруг сказал, что мы находимся совсем недалеко от той долины, на которую когда-то взирали Педраса с индейской принцессой. «Вон там, – сказал он, – видишь?» Он показал на простирающуюся до видневшихся на горизонте гор плоскую зеленую равнину, покрытую зарослями гвинейских масличных пальм. В поисках хоть каких-нибудь полезных для нас подсказок я сто раз перечитал эту историю, изложенную в письме королю Испании Карлу. Из всех ранних свидетельств рассказ Педрасы, первого епископа Гондураса, был связан с легендой о потерянном городе теснее всего. Обосновавшись в Трухильо, он регулярно уходил в длинные миссионерские экспедиции по неисследованным территориям страны. В том знаменитом походе его сопровождала группа из 60 «миролюбивых индейцев». Они три дня и три ночи продирались через непроходимые джунгли и пробирались через непролазные болота, пока наконец не поднялись на вершину высокой горы. Там на встречу с Педрасой уже собрались лидеры местных индейских племен. В этой компании было трое мужчин и дочь одного из вождей. Ученые до сих пор спорят, где конкретно находилась конечная точка экспедиции, и в большинстве своем сходятся во мнении, что это было где-то в 80 или 150 километрах к западу от берега моря.

Именно стоя на вершине этой горы, Педраса услышал от принцессы рассказ о находящемся в глубине джунглей городе. Подняв руку, она показала на другой край долины, где покрытые зеленью горы сливались с синевой неба. Там, сказала она, находится Тагусгуальпа – мой дом, где льют золото.Под ярким солнцем этот золотой дворец отсвечивал белым, сливаясь с окружающими его горами. Не об этом ли самом месте говорили Колумб и Кортес? В письме королю Педраса не сообщал, сколько людей населяло те места, и не упоминал названия родного города девушки. В ответ на его настойчивые расспросы она просто сказала: это очень богатый город, где «едят с золотых тарелок», показывая, таким образом, что там живут не дикари, а цивилизованные люди.

Охотникам за сокровищами и исследователям эта история казалась особенно привлекательной, потому что автором ее был не какой-то безответственный и хвастливый конкистадор, а уважаемый священнослужитель Педраса. Кроме того, она была интересна еще и тем, что факт существования такого города противоречил общепринятому мнению, что пришлые европейцы были людьми более современными и цивилизованными, чем жившие до их появления индейцы. Но отец Педраса так и не добрался до загадочного мегаполиса. По крайней мере, в письмах домой он ни о чем таком не упоминал. Он вернулся в Трухильо, оставив поиски потерянного города другим.

* * *

На дороге, около остановившегося на обочине школьного автобуса, толпились люди. Через полуоткрытую трехстворчатую дверь из него доносилась неизвестная мне песня в стиле «кантри». Все стоявшие рассматривали что-то на земле. Мы чуть не врезались в них, но Крис успел резко крутануть руль, одновременно с этим приказав мне не смотреть в их сторону. Он ударил по тормозам, и наша машина замерла на самом краю заболоченной канавы. Я все-таки посмотрел.

Крис остался за рулем, а я вылез из джипа и начал пробираться к центру толпы. Сначала я переступил через одиноко лежащий на земле до блеска начищенный коричневый ковбойский сапог. Еще один шаг, и в поле моего зрения появилось переднее колесо валяющегося на грязной дороге мотоцикла. А потом и труп.

То, что я увидел, просто не укладывалось у меня в сознании. Тело было выгнуто и перекручено совершенно неестественным образом – руки в локтях вывернуты назад, выбитые в суставах колени согнуты в обратную сторону. Кожа на правой и левой руке в трех местах пробита сверкающими белизной осколками костей. Мужчина был одет в джинсы и красную рубаху, его темная шевелюра была насквозь пропитана кровью, а лицо покрыто такой толстой коркой из грязи, камушков и крови, что больше походило на комок говяжьего фарша. Школьный автобус, с которым этот мотоциклист столкнулся лоб в лоб, теперь стоял метрах в пяти от места катастрофы.

Один мужчина, с белым, как торчащие из рук мертвеца кости, лицом, стоял прямо над трупом и в отчаянии заламывал руки. Я догадался, что это – водитель автобуса. Он был чуть старше меня. Солнце жарило немилосердно, и мне показалось, что я чувствую запах крови. Во рту появился привкус рвоты, но мне удалось проглотить подступающий к горлу ком. У меня закружилась голова, и я еле-еле устоял на ногах. Зеваки, конечно, осмотрели странноватого гринго, но в остальном вели себя совершенно спокойно, курили, попивали газировку и лопотали на уже привычном моему уху испанском. Поворачиваясь к нашей машине, я услышал чьи-то слова о том, что мотоциклист был совсем еще мальчишка, ему всего-то 25 лет.

Я доковылял до джипа, в котором меня дожидался Крис… «Крис из этого фильма», – подумал я, представляя, как буду описывать эту сцену, и чувствуя, что начинаю немножко сходить с ума. За три следующих дня я увижу еще два мертвых тела: мы найдем в реке труп семилетнего мальчишки, а потом обнаружим застреленного в собственном доме мужчину.Я не раз вспомню совет своего партнера: «Молись». Крис завел мотор, и мы свернули с дороги прямо в болото, чтобы объехать стороной военные блок-посты. Мы не сказали друг другу ни слова. До Трухильо оставалось чуть больше 30 километров.

* * *

Уильям Сидни Портер, более известный нам под именем О. Генри, описывал Трухильо в опубликованном в 1919 году романе «Короли и капуста». Гондурас он в этой книге называет «Анчурией», «страной беззакония и вседозволенности», а Трухильо в ней превратился в «Коралио», «брильянтик, вкрапленный в ярко-зеленую ленту моря». Лет за тридцать до выхода этой книги он сам на протяжении некоторого времени жил в Трухильо… еще один «гринго», оказавшийся в почти безвыходном положении. Это была очень серьезная черная полоса в жизни О. Генри. Его, работавшего банковским клерком в Хьюстоне, обвинили в растрате, но буквально за день до суда ему удалось сбежать в Новый Орлеан, а там сесть на идущий в Гондурас корабль. «Годы жизни в Соединенных Штатах, – написал он, – теперь кажутся мне каким-то надоедливым дурным сном».

По заболоченным проселкам до города нам с Крисом пришлось ехать около двух часов. Трухильо мало изменился с тех пор, как в нем побывал Морде… а, возможно, даже и с тех времен, когда в нем жил О. Генри. Дороги были только грунтовые или, в лучшем случае, мощенные булыжником, и пешеходы на них встречались редко. Жителей в городе и ближайших его пригородах было 20–30 тысяч. Состоял он в основном из двух– и трехэтажных деревянных и каменных домов, выкрашенных в яркие цвета, – синих, зеленых, желтых. Мы нашли гостиницу, в которой не было ни одного постояльца, и его пожилая хозяйка встретила нас с такой помпой, будто наш приезд был знаменательной вехой в истории этого крошечного местечка.Мой номер находился на втором этаже, и пахло в нем так, будто дверь комнаты не открывали лет сто или больше. В одном углу армия красных муравьев растаскивала последние крошки чего-то, что, судя по расстоянию между разбросанными по полу остатками, некогда было достаточно большим. На покрывале осталась вмятина в форме человеческого тела. На тумбочке лежала потрепанная испаноязычная Библия, а в дальнем углу стоял малюсенький телевизор, который мне так и не удалось включить. Встроенный в стену кондиционер ревел громче двигателя гигантской дальнобойной фуры. При этом он еще и вибрировал так, словно пытался расшатать удерживающие его кронштейны и уйти гулять на свободе.

Я поднял трубку гостиничного телефона и позвонил Эми, надеясь немного успокоиться, услышав ее голос, но на том конце провода сработал автоответчик. В Нью-Йорке было около пяти часов вечера, и я представил себе, чем сейчас занимаются мои родные. Скай, наверно, играет на детской площадке в конце квартала и ждет, когда Эми позовет ее домой ужинать. А может быть, они в этот момент поливают цветы на крыше нашего дома и нежатся под последними лучами заходящего солнца? Мне было очень не по себе. «Я скучаю по вам, ребята», – сказал я, чувствуя себя невыносимо одиноким, и повесил трубку.

Вечером мы пошли прогуляться, но к девяти часам в городе было совсем темно, будто все жители уже отправились спать. Только со стороны пляжа доносилась громкая кантри-музыка. Мы пошли на звук и наконец набрели на пару ресторанов, словно соревнующихся, чьи концертные колонки смогут выдать больше басов. Но ни в одном, ни в другом заведении не было ни души, даже официантов. Мы прошли мимо испанского форта, от которого сейчас остались только полуразвалившиеся стены, приземистое каменное здание и несколько пушек под благоухающими манговыми деревьями. На близлежащем холме стояла статуя Христофора Колумба, указывающая рукой на простирающиеся перед нами темные морские воды. Шагая обратно в гостиницу, мы забрались на высокий холм и оказались на Cementerio Viejo, или Старом кладбище, где похоронен авантюрист Уильям Уокер. 70 лет назад здесь же побывал и Морде.

Мы разговорились с женщиной в свободном белом платье, стоявшей на другой стороне улицы у облупленного двухэтажного здания. «Иногда здесь бродит его дух», – сказала она об Уокере. На вид ей было около шестидесяти. Власти Гондураса схватили Уокера в 1860 году. Казнили его прямо под стенами испанского форта. В тот момент ему было 36 лет. Женщина взмахнула рукой, как делают люди, описывая небоскребы. «Он очень-очень высокий, – сказала она о призраке, – и выходит, когда луна в подходящей фазе».

Этой ночью меня охватила паника. Я дрожал от страха, а в голове снова и снова крутилась одна и та же мысль: и это всего лишь первый день путешествия! Я хотел помолиться, но, сообразив, что забыл, как это делается, наконец, уснул. Когда я проснулся, оказалось, что мы уже опаздываем на встречу с проводниками.

 

«Золотая лихорадка»

Боб Берк подплылк Морде и Брауну на тарахтящем мотором 12-метровом «питпане». Местные жители используют эти длинные, узкие, выдолбленные из стволов деревьев лодки для передвижения по рекам в глубине континента. Боб был белый, но казался столь же диким и необузданным, как окружающая природа. Это был худощавый, мускулистый человек с длинной бородой и забранными в хвост волосами по пояс. Он ходил в драной одежде, не носил обуви, а на макушку головы повязывал синюю бандану. Молчаливым, но выразительным предупреждением у него на поясе висела кобура с пистолетом 45-го калибра.

Этим утром Морде с Брауном поднялись по берегу лагуны Каратаска до лагеря, в который местные жители доставляли из джунглей древесину. Явно временные хижины были построены из пальмовых листьев, а рабочие выглядели так, будто каждую ночь глушили ром и устраивали кулачные бои.

Берк был знаком с хозяевами лагеря и наведался к ним за продуктами. Морде с Брауном он рассказал, что родом из Филадельфии, но последние два десятка лет провел в Гондурасе. Он жил вместе с женой-индианкой и четырьмя детьми в небольшом домишке, расположенном в джунглях километрах в тридцати к западу от лагеря. Боб показал рукой на уходящие в глубь континента болота. Его хижина была в восьми километрах от Рио-Патуки, он будет возвращаться домой завтра утром и, если они хотят, может взять их с собой.

Мужчины провели ночь на берегу. Они поужинали выловленной из воды черепахой, а утром 2 мая, не видя других вариантов, отправились в джунгли на лодке Берка. Дожди вроде бы прекратились, джунгли начали возвращаться к нормальной жизни, воздух, словно аэрозолем, наполнился тучами москитов. За время своего путешествия по реке они «видели черных и белых журавлей ростом с человека. Десятки и десятки цапель. Белолицых обезьян на деревьях, крокодилов в протоках».После наступления темноты не раз наблюдали, как из мглы, «поблескивая красными, как рубины, глазами», выплывают навстречу чернильно-черные тела крокодилов.

Проводник развлекал путешественников рассказами о своей необычной жизни, которые в действительности были очень похожи на истории многих других американцев, покинувших родину, чтобы без следа раствориться в джунглях. Он сказал, что уехал из Филадельфии в 19 лет, после каких-то неприятностей, случившихся во время службы на флоте. «Какие беды заставили его покинуть Штаты, он не сказал, а мы не спрашивали, – написал Морде в своем дневнике, хотя позднее все-таки выяснилось, что Боб убил кого-то, поспорив из-за женщины. – Тем не менее он признался, что домой вернуться не может, а экстрадиция из Гондураса по местным законам ему не грозит».

Берк сказал, что по прибытии в страну он поучаствовал в двух революциях, контрабандой доставляя оружие из Соединенных Штатов. Во время второй его арестовали, бросили в тюрьму и пытали в надежде узнать, где он спрятал последнюю партию оружия. Ничего, кроме смеха, у него это не вызвало. Берк отказался назвать место, и его в итоге просто отпустили. Схрон с оружием до сих пор так и лежит в джунглях… ведь никогда не угадаешь, в какой момент в Гондурасе случится новый переворот. Казалось, он намекал, что спрятанное оружие служит ему своеобразной страховкой.

Вскоре после этого Боб устроился в одну из фруктовых компаний, но надолго в ней не задержался, решив, что лучше будет работать самостоятельно. По его словам, он уходил «все дальше и дальше от цивилизации, пока не очутился в Москитии».

Женившись, рассказывал Берк, он вместе с семьей ушел в джунгли и относился к этой новой жизни как к возможности изучить дикую природу. Он знал названия большинства местных деревьев и растений (не только на английском, но и на латыни) и с первого взгляда узнавал любую змею. Заметил, что «презирает медлительную копьеголовую змею», и назвал теперешнего себя «любителем приключений и исследователем», которого «изнутри пожирает золотая лихорадка».

Ближе к вечеру мужчины прибыли на плотно утоптанный участок берега, который Морде назвал Тибалканским Плацдармом, но после этого им пришлось еще шесть километров прошагать по болотной траве и саванне до хижины Берка. Увиденное там поразило Морде. Боб жил «в неописуемой грязи – повсюду хрюкали свиньи, под ногами путались куры, вокруг дома бродила пара облезлых псов». Посмотрев на спрятанное в глубине джунглей жилище Берка, Морде пришел к выводу, что оно больше похоже на убежище беглого преступника. Но он слишком устал, и у него слишком болели стертые в кровь ноги, чтобы беспокоиться по этому поводу. Они с Брауном поставили свои раскладушки рядом с домом и переночевали посреди грязного двора, «как бродячие собаки».

Им не терпелось продолжить путь, и на следующее утро они наняли 50 местных индейцев с двумя лошадьми, чтобы транспортировать свое тяжелое снаряжение на находящийся в восьми километрах берег Рио-Патуки. В самый последний момент Берк решил присоединиться к их экспедиции. Все, что касалось золота, вызывало у него большой интерес. Надо сказать, он вполне подходил в качестве помощника. Боб не раз поднимался вверх по Патуке, вдоль и поперек исходил почти все близлежащие горы и долины. Он говорил по-испански и владел всеми языками местных индейцев. Во многих племенах, живущих на берегах реки, его знали в лицо. Если кто-то и был способен помочь Морде с Брауном найти потерянный город, то это Берк. Опасались ли они брать с собой убийцу, нам неизвестно. Но там, куда направлялись исследователи, «крутизна» Берка могла очень пригодиться. Другими словами, в присутствии такого брутального мужика были свои плюсы.

 

Панчо

Крис договорилсявстретиться с двумя нашими проводниками на бензозаправке неподалеку от Трухильо. Панчо и его 20-летний сын Анхель целый день тряслись в кузове потрепанного грузовичка, добираясь до места встречи из своей родной деревушки, расположенной на крайнем востоке страны. Увидев их, я поначалу не поверил своим глазам. Судя по одежде, они явно были не подготовлены к месяцу скитаний по горам и дремучим лесам, да еще и под частыми тропическими ливнями. Казалось, они собрались в ближайший супермаркет: оба одеты в мешковатые джинсы, кожаные ботинки и тщательно отглаженные парадные рубашки. Панчо отдал предпочтение синей рубахе с застегивающимися на пуговки кончиками воротника, которая на протяжении всего нашего путешествия будет выглядеть так, будто по ней только что прошлись горячим утюгом. У него на голове было сомбреро, у Анхеля – бейсболка от «Diesel». Вместо гигантских рюкзаков они взяли небольшие вещмешки, в которые могла уместиться от силы одна смена одежды. Когда я спросил, почему они взяли с собой так мало вещей, Панчо просто похихикал надо мной как над слабоумным.

Панчо был грузным мужчиной с густыми иссиня-черными усами. На вид ему было ближе к шестидесяти, но Крис сказал, что за день он может пройти столько же, сколько мы с ним, вместе взятые. Много лет назад он работал с ним на раскопках. Панчо хорошо стрелял и был отменным следопытом. «В этом он настоящий профессионал», – сказал мне Крис за несколько часов до встречи. Панчо мог не только отличить следы ягуара от следов дикого кабана, но еще и высчитать, когда они были оставлены.

Кроме того, он был невероятно суеверен. Забираясь в нашу машину, он сказал: «Хотите, расскажу про Ciudad Blanca?» Со временем выяснится, что Панчо – человек немногословный. Он ничего не повторял дважды, и поэтому слушать его надо было очень внимательно.

«Я как-то охотился в тех местах, где, как говорят люди, находится потерянный город. Это очень далеко в джунглях, – начал он с заднего сиденья, когда Крис заводил машину. – Я провел там несколько дней и страшно устал. Я спал, но немного. В общем, присел на поляне отдохнуть и уснул».

Сколько он спал, Панчо не знает. Но когда проснулся, была уже ночь, и невдалеке находился какой-то человек. «Он стоял ко мне спиной, и я не видел его лица. Но все было так, словно он находился там все время. Будто он и спал рядом со мной», – рассказывал он.

Панчо сделал паузу и посмотрел в окно на проносящиеся мимо банановые плантации. «Когда я поднялся на ноги, мужчина пропал. Я так и не увидел его лица. Он просто исчез», – сказал он.

«И кто же это был?» – спросил я. Панчо не знал: «Может, это был дух джунглей. Он разные обличья принимает. Когда мужчиной обернется, когда женщиной или даже ребенком», – сказал он. Но суть рассказа была вовсе не в человеке без лица, а в том, что мы направляемся в место, полное иллюзий и обмана. Джунгли любят играть с людьми. «Понимаете? – спросил Панчо. – Там творятся очень странные вещи».

* * *

Поначалу, когда Крис только предложил Панчо пойти с нами в экспедицию, тот долго колебался. Мало кто из знатоков джунглей согласился бы пойти туда, куда мы собирались… да еще так надолго. Но у Панчо были и собственные причины для сомнений. Он львиную долю жизни провел в джунглях, и с тем их участком в департаменте Оланчо, где мы планировали начать и закончить свое путешествие, у него были связаны очень тяжелые воспоминания. В этом районе погибло много его друзей и родственников.

Оланчо – это самый большой департамент во всем Гондурасе, почти 40 тысяч квадратных километров неприступных гор и непроходимых джунглей, что превышает площадь соседнего Сальвадора. На протяжении долгих лет именно здесь можно было бесплатно получить землю под фермерское хозяйство, но обосноваться в этом отрезанном от внешнего мира царстве болот и жидкой грязи решались немногие.

Тем не менее некоторые решили осесть в этих местах. «Ради свободы», – сказал Панчо. Он отправился туда с родителями и семью братьями. Они поселились в двухкомнатной хибаре, за две недели построенной из соснового бруса и покрытой пальмовыми листьями. Панчо влюбился в местную женщину и вскоре женился. Позднее выстроил себе отдельный дом, купил несколько коров, распахал землю, посадил кофе, маниоку, кукурузу, другие культуры и стал жить натуральным хозяйством. У них родилось восемь детей, начали подтягиваться и селиться поблизости другие родственники, решившие последовать его примеру. Некоторое время все было прекрасно, но продлилась эта безбедная жизнь недолго. В какой-то момент на огромных грузовиках нагрянули бригады лесорубов и по указке крупных фермеров начали вырубать джунгли, чтобы освободить место для их хозяйств. Ни военные, ни полиция на все это никакого внимания не обращали. Законы действовали весьма избирательно… впрочем, таким же образом они действуют в Гондурасе до сего дня.

Через некоторое время один за другим погибли два брата Панчо. Одного застрелили, когда он ввязался в земельные споры. Мотивы убийства второго так до конца и не прояснились. Панчо дважды переезжал с места на место, стараясь держаться подальше от мстительных соседей и войн деревня на деревню. В процессе переездов он похоронил двух детей, не успев донести их, заболевших, на руках через непролазные джунгли в расположенную за много десятков километров больницу.

Об этом регионе в Гондурасе говорят так: в Оланчо легко попасть, но выбраться оттуда – трудно ( Olancho es ancho para entrar, y angosto para salir).

Панчо о тех днях вспоминал неохотно. Он ограничился словами, что сначала все было хорошо, а потом стало печально. Бросить все и уехать было очень сложно, но в конце концов сделать это все-таки пришлось. Последним его домом в Оланчо была крохотная деревушка под названием Бонанса. Уезжая из нее, он навсегда прощался с мечтой жить на своей, возделанной собственными руками земле, пасти скот, ни от кого не зависеть и самостоятельно обеспечивать себя и своих родных всем необходимым.

Теперь он жил на восточном побережье, далеко от Оланчо. Пусть дом приходилось снимать, пусть он был не очень большой, пусть с совсем маленьким участком земли, но зато вокруг – ни алчных фермеров, ни безумных первопроходцев. Жить там было гораздо безопаснее. «Теперь у меня шестеро детей, – сказал Панчо, – и все уже выросли». Он с улыбкой посмотрел на своего сына Анхеля, который, как и пять его братьев, работал шофером на полноприводном грузовике, перевозя по всему побережью грузы и пассажиров.

За прошедшие годы Панчо несколько раз бывал в Оланчо, но каждый раз старался избегать тех мест, где когда-то жил. Там он не был уже много лет. Но Крис уговорил его пойти с нами, и теперь он возвращался домой.

Пока мы ехали, Крис изложил Панчо программу первой части нашего путешествия: мы едем на джипе напрямую до города Катакамас, а оттуда спускаемся до Рио-Бланко, где Морде некогда разбил свой главный лагерь. Если он добрался до Рио-Бланко по Патуке, то мы собирались подняться до нее по земле, а через Патуку пройти на обратном пути. До Рио-Бланко через страну вела одна-единственная дорога длиной в 360 километров. Но по сути это была не столько дорога, сколько петляющее в высоких безлюдных горах пыльное русло высохшей когда-то речки.

Мало того, мы не могли воспользоваться арендованным джипом, потому что прокатная контора запрещала уезжать на своих машинах в ту часть страны. Немного подумав, Крис решил не рисковать, ведь машину могли угнать или отнять какие-нибудь бандиты. В результате мы в тот же день вернули ее хозяевам в Ла-Сейбе и начали выяснять, не возьмется ли кто-нибудь из местных автомобилистов перевезти нас через горы. Несколько первых собеседников отказались сразу и наотрез. Желающих отправиться в Оланчо почти не было. Один джентльмен, вроде бы соблазнившийся на наше предложение, запросил безумную для тех мест сумму в $400, с которой мы явно были не готовы расстаться. Наверно, так он хотел продемонстрировать нам всю глубину безумия нашего замысла.

Дорога была не просто опасной. В документах по Гондурасу Государственный департамент США советует путешественникам держаться подальше от этих мест: «В Оланчо, на дороге из Хутикальпы в Телику, а также на Трассе-39 в Сан-Эстебан и Бонито, начиная с поворота на Гуалако, противоборствующие группы криминальных элементов прибегают в отношении друг друга к актам насилия».

Местные называют эту дорогу callejon de los bandidos, то есть Бандитский Тракт, и поговаривают, что там запросто можно лишиться машины, попасть в заложники или даже распрощаться с жизнью. Разбойники, по слухам, поджидают своих жертв, скрываясь в тени скал. Рассказывали, что за месяц до нашего приезда вооруженные «калашниковыми» бандиты остановили набитый людьми автобус, отобрали у пассажиров ценности, а потом расстреляли всех, кроме водителя.

Через несколько часов телефонных звонков и общения с таксистами мы наконец нашли человека, согласного довезти нас в нужное место за $100. Этого 26-летнего коротенького и полноватого парня с беспорядочно торчащими во все стороны блестящими черными волосами звали Хуан. Он еще ни разу не ездил по ведущим через страну проселочным дорогам, но сказал, что ради интереса готов попробовать. Проработав несколько лет на заводе «Pepsi», он всего месяц назад уволился оттуда и устроился в частный таксопарк. «Теперь я стал свободным человеком и хочу посмотреть всю страну», – сказал он.

Хуан был уверен, что сможет на время раздобыть полноприводный пикап (этот тип машин больше всего подходит для поездок по территории Гонудраса), но на следующее утро пришел в гостиницу с дурными новостями: с грузовичком ничего не вышло. Понятно, что отправляться в такое путешествие не на мощном внедорожнике было, по меньшей мере, неразумно, но Хуан уговорил нас поехать на своем легковом седане. « No problema, – с воодушевлением приговаривал он, буквально за руки вытаскивая нас из отеля на улицу. – Зверь-машина!»

Он надел свежевыглаженные белые джинсы и новенькую на вид футболку небесно-голубого цвета, словно собрался на какой-нибудь праздник. Он был чисто выбрит и, улыбаясь, сверкал идеально белыми зубами. Улыбался он часто, несмотря даже на то, что от жары по его лицу вскоре побежали ручейки пота.

Мы вышли на улицу и увидели то, на чем поедем: новенький белый Geo Prizm с тонированными стеклами. Я сразу вспомнил Nissan Sentra, на котором ездил в далекой юности, крошечную машинку с невозможно тесным салоном и жесткой, как у гужевой повозки, подвеской. Он распахнул переднюю дверь, включил зажигание и показал на моргающий лиловыми огоньками CD-плеер. «Новый, – сказал он. – Очень громко может!»

Именно в этот момент меня осенило, что Хуан не имеет ни малейшего представления, что ждет его самого и эту новехонькую машину. Мало того, и машина-то была не его, он одолжил ее у своего начальника.

«На этом мы никуда не доедем», – сказал я, повернувшись к Крису. Колеса были обуты в плоскую, как блин, городскую резину, да и подвеска была слишком низкая.

«Ну, ничего не поделаешь, – ответил Крис. – Других вариантов у нас нет».

Панчо тихонько стоял в сторонке рядом с Анхелем, который торопился использовать последние минуты перед отъездом, чтобы обзвонить максимальное количество девчонок.

Я покачал головой: «Ты посмотри, какая она маленькая! Это же не машина, а какая-то, блин, хлебница на колесах. Как можно влезть в нее впятером, а потом еще и ехать целых пять часов?»

Тем не менее в салон мы все-таки втиснулись. Крис, Панчо и Анхель забрались на заднее сиденье, а я, упираясь коленями в торпеду, еле-еле разместился на переднем. Когда мы захлопнули двери, Хуан врубил сборник регги и жестом эстрадного фокусника показал на мигающие лампочки, словно удивляясь, кто это придумал сделать из обычной магнитолы такую красоту. Совсем скоро мы уже неслись по дороге, приближаясь к потерянному городу со скоростью 80 километров в час.

 

«Последний форпост»

Добраться до Патукиоказалось гораздо труднее, чем представляли себе Морде и Браун: мешали проливные дожди, буйная растительность и чертова грязь. Остановившись наконец на ночь в крошечной деревне индейцев мискито километрах в шестидесяти от моря, они поняли, что просто не держатся на ногах. Это было 3 мая, почти через месяц после прибытия в Ла-Сейбу. «Половина снаряжения насквозь промокла, сумки покрылись толстой коркой высохшей грязи, а мы – укусами насекомых, – написал Морде. – Ужасно устал».

Деревенька из пяти-шести домиков ютилась на небольшом участке берега на излучине реки. В сравнении с остальными коренными племенами мискито считаются относительно молодой народностью, так как возникли в результате смешения индейцев печ и тавахка с англичанами, оккупировавшими страну в XVII веке, и представителями народа гарифуна, то есть потомками беглых африканских рабов. Поначалу мискито плавали с пиратами, рыскавшими в близлежащих водах. Авантюрные по характеру, они знали все закоулки моря, как пять пальцев своих мозолистых рук.

Путешественники спросили, можно ли остаться и пожить в деревне пару следующих дней, и их приютила семья, состоящая из шести человек. Морде и Браун спали в своих гамаках, а Берк устроился на земляном полу. В основном они, конечно, спали и отдыхали, но в остальное время растаптывали свои ботинки, учились использовать при ходьбе посохи, проверяли оружие и пытались найти лодочника, который согласится доставить их в верховья реки. От индейцев они услышали истории о древних артефактах, спрятанных где-то на западе, а также еще об одном американце, который тоже искал золото, но умер в прошлом месяце, когда его 16 раз укусила змея.

Индейцы прозвали Морде «доктором»: он лечил им ссадины от падений, бинтовал порезы от не-удачных взмахов мачете, дезинфицировал другие раны, то есть творил, по местным меркам, самые настоящие чудеса.

Наши исследователи меняли соль и сахар на куриные яйца. Ели они в основном бобы, рис и тортильи, но как-то вечером один из индейцев удивил их, приготовив белолицую обезьяну. Насадив ее на вертел, он жарил ее над костром до тех пор, пока не обгорела кожа и не закипел жир.

Как-то Морде с Брауном решили изучить окрестности и вышли на прогулку в северном направлении от деревни. Совсем скоро они оказались в узком, закрытом с трех сторон каньоне с крутыми, поднимающимися высоко в небо стенами. Посреди этого каньона они увидели странный, продолговатый холмик, покрытый растительностью. Желая посмотреть, что скрывается под травой, Морде и Браун принялись за раскопки и обнаружили нечто, позволявшее думать, что они движутся в правильном направлении.

Под зарослями оказался полутораметровый фрагмент кладки из больших обтесанных камней. Взволнованные интересной находкой, путешественники раскопали и тщательно изучили руины. Что это было? Может быть, часть фундамента доисторических зданий? Или просто остатки маленькой деревни? Если это деревня, то имела ли она отношение к близлежащим поселениям или была форпостом большого города, расположенного в другом месте?

Что бы ни означали эти руины, это было первое встретившееся на пути Морде с Брауном свидетельство существования древних цивилизаций. Кроме того, на примере этих развалин они смогли убедиться, с какой легкостью джунгли уничтожают все знаки присутствия человека, как быстро в них бесследно исчезает все рукотворное.

6 маяМорде с Брауном наконец раздобыли лодку – сделанный из ствола красного дерева 12-метровый челнок с плоским ложкообразным носом и мотором в 3,5 лошадиных сил. Им пришлось нарастить борта лодки еще на 10–12 сантиметров, чтобы защититься от бурных речных потоков. И вот 7 мая, собрав вещи и попрощавшись с жителями деревни, они отправились вверх по Патуке.

Начались дожди, небо почти постоянно было окрашено в серый металлический цвет, а река местами разливалась до тридцати метров в ширину, быстро превращаясь в буйство подводных течений и пенистых водоворотов. Морде был рулевым, Берк сидел на носу, а Браун, находившийся в середине лодки, следил, чтобы она не приближалась к острым камням. Когда река немного успокоилась, мужчины наконец смогли обратить внимание на окружающий их призрачный пейзаж – впереди до самого горизонта, словно американские Великие равнины, простирались абсолютно плоские и безлюдные травянистые луга.

По пути у Брауна сломались часы. Для американцев они были последней связью с цивилизованным миром и порядками его жизни. Наверно, разрыв этой нити пошел на пользу, но в дневниках поломка часов упоминалась как событие не особенно важное. Они уже привыкли жить в соответствии с суточными циклами, как местные индейцы, то есть вставали вместе с солнцем и ложились спать после наступления темноты.

Теперь на пути к по-настоящему диким джунглям, о которых писали Капитан Мюррей и Митчелл-Хеджес, им встречались только редкие жилища экспатов. Эти отщепенцы жили здесь, на самом краю цивилизации, в простых, построенных собственными руками хижинах. У каждого из этих аутсайдеров были свои причины прятаться от внешнего мира.

Через восемь часов пути то на моторной тяге, то на веслах они познакомились с эксцентричным 50-летним американцем Джорджем Брейтоном. Его двухэтажный домик одиноко стоял на вершине крутого десятиметрового берега и был еще и главным пунктом торговли для всех, кто путешествовал по реке. «Он покупает у индейцев крокодильи шкуры и золото, а им продает соль, рис, мачете и табак, – писал Морде. – За унцию золота он отдает по $15, а продает потом за $25. Шкуры крокодилов Брейтон покупает по 20 центов за фут, а продает торговцам в Ла-Сейбе по 45». Потные и замусоленные бумажные деньги он сворачивал в тугие рулончики, клал в жестянки от консервов и закапывал вокруг дома, часто забывая потом об их существовании.

На двери его хижины красовалась табличка с надписью: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ВСЕМ… КРОМЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ И ТУРИСТОВ.У Брейтона жили два цветастых попугая ара, которых он научил при появлении гостей кричать: «Пошел вон отсюда!» Тем не менее, похоже, что он радовался возможности побыть в компании. «У него в доме стоят три гостевые койки, и Брейтон с истинным гостеприимством принимает и кормит всех заезжих», – написал Морде. Местные звали его «дама», то есть «почтенный старик», или «сэр».

Еду ему каждый день приносила индианка из расположенной чуть ниже по течению реки деревни, а уборкой занималась «маленькая, голубоглазая индейская девушка». Брейтон сказал путешественникам, что собирается жениться на ней, как только она немножко подучит английский – может быть, к Рождеству. Пока Морде и Браун закупали у него провизию, Брейтон рассказал о своем прошлом и о том, как уехал из Штатов, отчаявшись найти хоть какую-то работу. «Что у меня там было в жизни хорошего? – говорил он. – Да ничегошеньки!» А здесь, на реке, он «просто сидит себе, а деньги сами плывут ему в руки». По дому он не скучал совершенно.

Брейтон мало отличался от множества других скитальцев, приезжавших до него в Гондурас, чтобы найти себя, о чем-то забыть, начать жизнь сначала… от Кортеса, Педрасы, Уолкера, О. Генри. Все эти люди отказались от прошлой жизни, мечтая о больших переменах… мечтая разбогатеть, прославиться или просто найти новую жизнь, которая скроет все следы прошлого, как шрам скрывает старую рану.

* * *

Чуть вышепо течению реки путешественники познакомились еще с одним американцем. Это был «полуслепой, дряхлый старик» по имени Уилл Вуд, в грязной одежде, с желтыми обломанными зубами. Он лежал в гамаке перед своей покосившейся деревянной хижиной. У него не было никакого желания рассказывать, по какой причине он уехал из Миннесоты и стал бродягой, потому что все это случилось слишком давно. За прошедшие годы сырой воздух джунглей основательно поработал над его рассудком.

«Безмолвная зелень с каждым днем подбирается к старику все ближе и ближе, – писал Морде. – Он сильно потрепан временем и жизнью, потраченной на постоянную борьбу с джунглями, неуправляемой рекой и неумолимой апатией, которая здесь высасывает из человека все силы без остатка».

Вуд рассказал путешественникам только одну историю, которая касалась его умершего дяди. Уезжая, он бросил его, как и всех прочих родственников. Но несколько месяцев назад вдруг узнал, что дядя умер и оставил ему в наследство $40 000.

Старик рассказывал об этом со смехом, вполне осознавая, что это очень большая сумма денег. Чтобы получить ее, ему нужно было всего-то добраться до города на побережье и подписать там необходимые бумаги.

«И вы поедете?» – поинтересовался Морде.

«Не сейчас, – ответил Вуд, поудобнее устраиваясь в гамаке, и помахал рукой, словно пытаясь разогнать вокруг себя горячий воздух. – Как-нибудь потом…»

На самой границетравянистой равнины путешественники остановились на ночь у группы немецких евреев, спасавшихся в этих краях от войны. Разговаривали они с таким акцентом, что все остальные экспаты прозвали их «немцами». Гарри Фельдман, Франц Джефриз и его жена были высокими, светловолосыми людьми ближе к сорока. Они держали небольшую банановую плантацию. Еще вместе с ними постоянно жили двое маленьких детей Джефризов и время от времени – бродяга, о котором никто не знал ничего, кроме того, что его звали Чарли.

Морде поразил их образ жизни. «На высоком левом берегу, – писал он об этом необычном семействе, – три молодых человека пытаются построить собственную систему жизни. Родители дают образование своим детям, все возникающие в коммуне проблемы решаются без всяких конфликтов и с учетом непривычных тягот жизни на фронтире».

Много лет назад эти люди купили свою плантацию у одной из западных компаний, но потом все пошло не по плану. У них накопились большие долги, а банан на их участке был заражен какой-то болезнью. В свободное от работы время они просто сидели в своем однокомнатном домике с крышей из гофрированного железа и смотрели на реку. У них сломался даже мотор на лодке. «Они живут в кредит, – записал Морде в ту ночь, – трудятся, пытаются выжить и молятся, чтобы скорее настал день, когда отсюда можно будет уехать».

Многие пытались разбогатеть за счет этой реки: лесорубы, охотники за каучуком, золотоискатели. Для большинства из них все закончилось очень печально.

За несколько десятилетий до этого момента две банановые компании (United и Standard) начали рубить просеки и строить железные дороги, при помощи которых можно было бы быстро и недорого доставлять фрукты из расположенных в глубине страны плантаций в портовые города. Совсем скоро они бросили эти попытки, узнав то, что за несколько столетий до них уже узнали испанцы: джунгли не терпят вмешательства в свою жизнь и сопротивляются с небывалой силой. Только что прорубленные просеки моментально зарастали свежей растительностью и за считаные дни превращались в те же самые дебри из увитых лианами высоченных деревьев и непроходимого подлеска.

В результате джунгли и протекающая через них река стали самым настоящим кладбищем человеческих надежд и проектов:берега Патуки были усеяны заброшенными лагерями золотоискателей, старыми шахтами и банановыми плантациями. Например, чуть выше по течению от того места, где жили «немцы», можно было увидеть останки затопленного колесного парохода «Maid of the Patuc», который некогда перевозил золотоискателей и их снаряжение. Если уровень воды в реке опускался до минимума, памятником утопическим мечтам человека на белый свет показывался увязший в иле, треснувший по швам паровой котел судна. Когда корабль сел на мель, американские предприниматели, занимавшиеся этим проектом, свернули свою деятельность, пробили через джунгли тропинку до расположенного к северо-западу от места крушения маленького городка Катакамас, чтобы продать там все, что им удалось спасти, а потом вернулись в Штаты. «Sic transit Gloria mundi» , – написал об этом случае Морде. Бог дал, Бог взял.

В ту ночь «немцы» включили радио, чтобы послушать новости о войне. По словам радиоведущего, Германия в этот самый момент шла в атаку на Бельгию и Голландию, а Британия выводила свои войска из Норвегии. У Морде и его спутников возникли подозрения, что за время их отсутствия мир может измениться до неузнаваемости. Он попробовал представить себе, как будет развиваться обстановка на фронтах, куда дальше направится Гитлер, но, не сумев сделать этого, просто лег спать, чтобы поскорее обо всем забыть.

По-настоящему экспедиция началась только 14 мая, то есть через месяц после того, как они отправились в путешествие. Оказавшись в горах, мужчины смотрели, как со всех сторон над их небольшой лодкой вздымаются крутые, изъеденные ветром скалы из песчаника. «Словно колонны причудливой архитектуры», – написал Морде. Там и сям на поверхности этих скал виднелись черные точки пещер. На реке появились первые пороги, и это вызвало у путешественников определенное беспокойство: им было известно, что дальше они будут встречаться все чаще, а бороться с течением реки станет гораздо сложнее. Чтобы понимать, где они находятся, Морде начал рисовать карты, отмечая на них все заметные ориентиры и притоки реки. «Потрясающая страна», – написал он в тот день, наверно, представляя себе, какие удивительные возможности могут открыться перед ним впереди. Теодор отметил в дневнике, что они оставили за спиной «последний форпост белой цивилизации» и в скором времени полностью погрузились в сельву – вокруг больше не было ничего, кроме деревьев, лиан и «каши» из вечно сырой растительности. Теперь с ними могло произойти что угодно. «С этого момента, – со смесью восторга и страха написал Морде, – вопросы повседневного существования должны волновать нас гораздо больше заморских войн».

 

Бандитский тракт

В какой-то моменту Geo Prizm начал перегреваться двигатель, а вместе с ним стал кипятиться и наш водитель Хуан. «Где мы находимся?» – безадресно заорал он и, крутанув руль, загнал машину в плотные придорожные заросли. Мы рассчитывали преодолеть этот участок пути без остановок, часов за шесть, но за два часа езды с двумя пит-стопами смогли подняться по горной дороге на высоту чуть больше 600 метров.

Хуан хлопнул ладонями по рулю в кожаной оплетке, а потом, уронив голову, прижался к нему лбом. Из-под капота валил густой белый дым, будто там бушевал пожар. Грунтовая дорога серпантинной лентой взбиралась на сотни и сотни метров по склонам гор, тянулась по руслам высохших рек и балансировала на краю отвесных обрывов, под которыми бушевал зеленый ад джунглей. Время от времени мы проезжали брошенные хозяевами, погибшие в пути автомобили – загнанный в канаву пикап с выбитыми стеклами, застывший среди сосен седан без дверей. Иногда мимо нас на безумной скорости пролетали джипы с тонированными окнами. Скорее всего, это спешили наркокурьеры. Наша машина стала сдавать еще в начале пути. Подвеска была убита напрочь.

Хуан выскочил из машины, открыл капот и сразу же впал в панику. «Problema! Problema!» – завопил он. В последний раз мы делали остановку минут сорок назад. В радиаторе не хватало охлаждающей жидкости, а Хуан не додумался захватить с собой запасную банку. Парень вскинул руки к небу, то ли ожидая, что Бог заставит его машину ехать дальше, то ли надеясь, что Он расскажет ему, как и зачем мы оказались в этом треклятом месте.

Пока Панчо с Крисом откручивали пробку радиатора и заливали в него одну из последних бутылок питьевой воды, Анхель поднял в направлении немилосердно палящего солнца свой телефон и кружил около машины, надеясь поймать сигнал и в очередной раз попрощаться с подружками.

Когда мы залезли обратно в машину и двинулись дальше, солнце уже начало клониться к закату. Некоторое время мы сидели в полном молчании, словно в тишине нам будет легче, прохладнее и быстрее ехать. Смеркалось, мы миновали несколько глиняных и каменных домишек с крышами из гофрированного жестяного листа, но вскоре закончились и они. Вокруг было пусто, и нам удавалось двигаться в достаточно приличном темпе.

Время от времени мы останавливались и разбредались по придорожным кустам облегчиться. Я стоял на обочине дороги, стараясь отвернуться от ветра, как вдруг прямо передо мной неожиданно появились мужчина с женщиной. Я замер, почувствовав себя так, будто гадил у них в огороде. Потом я поднял руку и, приставив ее козырьком к глазам, притворился, что смотрю на расстилающуюся внизу долину. Подумаешь, еще один гринго любуется прекрасным видом. Они не обратили на меня никакого внимания и просто прошли мимо. Да, я был тут чужаком, но на их веку далеко не первым.

Мы поднимались в гору еще около двух часов, но потом машина снова закипела. Радиатор проглотил вторую бутылку воды, после нее другую. В результате у нас осталась всего одна, последняя. Мы двигались с черепашьей скоростью, машина то и дело дергалась, потому что начала сдавать трансмиссия, а Хуан громко матерился по-испански. Когда из-под капота в очередной раз повалил дым, я с ужасом сообразил, что жить машине осталось совсем недолго.

«Где мы?» – спросил Хуан, выглянув из-под открытого капота. Он только что вылил в радиатор последнюю бутылку воды.

Но сказать, сколько осталось до Катакамаса, никто не мог.  В любом путешествии бывают такие моменты… мгновения, когда полностью теряешь ориентацию, чувствуешь собственную беспомощность, не представляешь, чем может обернуться ситуация, и от этого очень пугаешься.Приблизительно так я чувствовал себя в день прощания с Эми и Скай в Бруклине.

«Надо начинать беспокоиться?» – спросил я у Криса.

«Давай лучше не будем об этом», – сказал он без тени смеха или улыбки.

«Но все-таки надо или нет?»

 

«Эквивалент государственной тайны»

«Это эквивалентгосударственной тайны», – написал как-то Морде о потерянном городе.

Уходя все дальше и дальше в глубину дождевых лесов, мужчины готовились к знакомству с племенами, населяющими верховья Патуки. Морде прекрасно понимал, что надеяться узнать побольше об окружающем его океане джунглей он сможет, только наладив с этими людьми добрые, дружеские отношения.

Утром 15 мая они пристали к берегу у лагеря индейцев тавахка, жители которого встретили их с непроницаемыми, каменными лицами. Тавахка были одной из двух главных этнических групп, исконно населявших гондурасские джунгли, а представители второго племени, известного под названием печ, чаще жили в горах.

Тавахка отнеслись к Морде как к чужаку, коим он, собственно, и был. Они видели в нем длинного, тощего человека, пришедшего из какого-то другого мира. «Все просто разглядывали меня, не отходя от своих хижин», – написал он.

Казалось, индейцы не могут решить, как им себя вести, напасть на чужаков или обратиться в бегство. Наверно, так же они вели себя, когда к ним со своими расспросами заявились конкистадоры. Некоторые из мужчин держали в руках копья. Женщины носили линялые, застиранные платья, а мужчины были одеты в основном в простые штаны и футболки. Детишки бегали по деревне голышом.

Напряженное противостояние длилось, пока из леса навстречу путешественникам не вышел деревенский староста. В своих дневниках Морде называет его Николасом. Ему было всего 55 лет, но из-за глубоких морщин, изрезавших его лицо, он казался стариком. Это был невысокий мужчина с прямыми черными волосами и мускулами, накачанными бесчисленными взмахами мачете во время походов в джунгли и весла во время путешествий вверх и вниз по реке.

Начался дождь, и Николас пригласил гостей в свою хижину. Его дом был одним из самых больших в деревне, приблизительно 10 на 15 метров. Внутри стояли пять низких деревянных кроватей. Балки под потолком были украшены бананами и пальмовыми листьями. В углу – гарпуны для рыбной ловли, несколько деревянных луков и бадья чичи, домашнего пива, изготавливаемого из сахарного тростника и ананасового сока.

Буря продолжалась всю ночь, и это позволило путешественникам хорошенько отдохнуть и обсушиться у расположенного в центре хижины очага. Они поужинали вобулом – пюре из вареных бананов с кокосовым молоком. Поначалу Николас вел себя очень сдержанно, но со временем разговорился. Он сказал, что у него 15 детей и самый маленький из них еще в грудном возрасте. Вообще, попытки вырастить детей в условиях диких джунглей были больше похожи на игру в рулетку. По его словам, люди здесь создавали семьи лет в 12, а уже через год становились родителями. «У нас рождается немало детей, но они часто умирают, и мы закапываем их в землю», – сказал Николас.

Антропологам об этих двух племенах известно не очень много. По сути, только то, что они являются америндскими этническими группами, в языках которых наблюдаются лингвистические связи с панамскими и колумбийскими культурами. Они говорят на языках чибчанской группы, распространенной на юг вплоть до Колумбии. В культурном отношении эти племена считаются сходными с народами Южной Америки, из которой они, судя по всему, мигрировали около трех тысяч лет назад. Предполагается, что эта миграция была вынужденной, в результате какой-нибудь войны или крупной эпидемии. Некоторые ученые считают их потомками еще более таинственного народа чоротега. Считается, что до испанского вторжения чоротега населяли Коста-Рику, Гондурас и Никарагуа и были дальними родственниками майя и ацтеков и, возможно, их современниками.

Морде, а до него и Капитан Мюррей, верили, что чоротега входили в состав разыскиваемой ими потерянной цивилизации. «Сами они построили город или отвоевали его у народа, жившего до них, никому не известно», – напишет позднее Морде. Однако самой большой загадкой было почти полное отсутствие масштабных развалин или любых других признаков существования этих племен.

Морде надеялся разобраться во всем этом, но уже в тот момент, когда он познакомился с Николасом и его соплеменниками, индейцы находились на грани полного вымирания. В доколумбову эпоху их было несколько десятков, а то даже и сотен тысяч, но теперь, по подсчетам Морде, в двух племенах осталось от силы несколько тысяч человек. Большинство из них были обращены в христианство испанскими миссионерами. Теперь же, через много поколений, они стремительно превращались в чужаков на собственной земле, в изгнанников из своего рая, в бездомных скитальцев.

Вместе с аборигенами умирала и их история. «У них не было письменности, а значит, и возможности фиксировать подвиги своих героев и достижения предков», – написал Морде в ночь знакомства со старейшиной деревни индейцев тавахка. Все запомнившиеся события из своей жизни и жизни предков они передавали из поколения в поколение в виде устного фольклора. Со временем эти истории все больше и больше искажались, теряли связь с действительностью и превращались в смутные легенды. Реальные факты от индейцев узнать было трудно, потому что они побаивались рассказывать о себе чужакам. Иногда Николас сообщал о мифических событиях или происшествиях столетней давности так, будто они случились только вчера. Выходя на прогулки по берегу реки и окружающим деревню джунглям, Морде чувствовал, что жизнь становится все менее и менее реальной и все больше и больше напоминает приключенческий роман.

 

Смертельная опасность

Двигатель немного остыл, и мы попытались продолжить путь… но все было безнадежно. Только мы набрали скорость и начали верить в лучшее, как Geo Prizm стал разваливаться на ходу. Сначала висящая над дорогой ветка дерева снесла зеркало заднего вида с водительской стороны, минут через двадцать, когда начался проливной дождь, я поднял глаза и обнаружил большую трещину в лобовом стекле. Дорога превратилась в бурный поток жидкой грязи. Пыхтя мотором и виляя из стороны в сторону, машина продолжала взбираться в гору, но вскоре отлетел и куда-то укатился колпак с колеса. Каждый раз, когда от машины отваливалась очередная деталь, Хуан тормозил, выскакивал под ливень и оценивал ущерб. Совсем скоро он вымок до нитки и в прилипшей к телу рубашке казался голым по пояс. Последней каплей для него стала разбитая фара. У него просто лопнуло терпение.

Он вылез из машины, наклонился и выкопал из грязи осколок фары. К этому моменту мы ехали уже семь часов, но так и не знали, где находимся. Хуан на такое явно не рассчитывал. Сжимая в правой руке кусок фары, он смотрел на темнеющую мокрую долину, словно пытаясь решить, ехать дальше или вернуться.

«Это же чужая машина», – наконец произнес он. Мы тоже вылезли под дождь и стояли вокруг него, но парень, казалось, нас просто не замечал. Что скажет его начальник? Ведь Хуан только что устроился на работу. Мне было его очень жалко. Я не хотел становиться виновником его возвращения к рабскому труду на заводе по розливу газировки.

Но у нас не было времени думать об этом. «Надо как-то заставить машину ехать дальше, – встревожился Панчо. Это нас сильно обеспокоило, потому что этот человек был совсем не из тех, кто волнуется по пустякам или раздает приказы. – На ночь нам здесь оставаться нельзя». Он показал на заполняющуюся тенями долину, а потом повсеместно понятным жестом приставил к голове воображаемый пистолет и нажал на невидимый спусковой крючок. Тут было полным-полно всяких бандитов.

Панчо быстро уговорил Хуана сесть обратно в машину, и мы двинулись дальше. Наступила ночь. В течение следующего часа Панчо сидел в центре заднего сиденья и крутил из стороны в сторону головой. Он всматривался в расстилающуюся перед нами дорогу, будто обладал возможностью видеть в кромешной темноте.

Я начал гадать, подумывал ли Морде в какие-нибудь моменты прекратить свое путешествие, но никаких записей об этом в его дневниках вспомнить не смог. Мне никак не удавалось привести в порядок мысли, и поэтому я постарался сконцентрироваться на своей дочери, как будто образ улыбающейся Скай мог стать защитой от всех скрывающихся в темноте убийц и разбойников. Я представил, что обнимаю ее, а она, как обычно в таких случаях, прижимается ко мне, обхватив ручками за талию. Мне бы сейчас очень пригодилось, чтобы она меня обняла.

Я закрыл глаза, но от этого почувствовал себя только еще более одиноким и беззащитным, словно со мной вот-вот произойдет что-то страшное, ведь механизмы этих событий уже запущены, все предопределено и поэтому неотвратимо. Может быть, своими действиями я заслужил, чтобы на меня напали вооруженные пулеметами и мачете люди в масках.

Когда мы поднялись на 900 с лишним метров и оказались на вершине горы, позвонила жена Хуана. Не дождавшись от него никакой весточки, на протяжении последних трех часов она раз за разом набирала его номер.

Поначалу Хуан говорил спокойно и, как я понял, пытался объяснить, что находится в компании четырех мужчин, разыскивающих потерянный город. Потом он замолчал, а по доносящимся из трубки звукам можно было догадаться, что она устраивает ему серьезную головомойку. Захлопнув крышку телефона, Хуан бессильно откинулся на спинку сиденья. «Она говорит, что я сошел с ума», – пожаловался парень. Я сказал, что моя жена, услышав от меня о решении поехать в эту экспедицию, подумала обо мне точно так же. Тебе не обязательно это делать.

Хуан восторженно заговорил о своей четырехлетней дочери, и я сразу же мечтательно задумался о своей. «Я, наверно, сейчас умру», – всхлипнул он.

Шанса переварить эти слова или продолжить беспокоиться за свою собственную жизнь мне не представилось: как раз в этот момент метрах в пятидесяти от нас на дороге вдруг появились два темных силуэта.

«Берегись!» – крикнул Панчо.

Именно таким образом бандиты грабили проезжающих: они выпрыгивали на дорогу, окружали машину и брали ее пассажиров на мушку.

«Разворачивай машину!» – заорал я.

Но времени на спасительный разворот не оставалось. Если у разбойников были джипы, они догнали бы нас в считаные секунды. Мы уже подумали было хорошенько разогнаться и на всей скорости врезаться в них, но вместо этого продолжали с черепашьей скоростью ползти вперед, словно нас притягивала какая-то невидимая сила.Теперь мы слишком приблизились к этим людям, чтобы что-то предпринимать. Если они вооружены, то в любой момент могут открыть огонь, и тогда нам конец. Я опустил голову к коленям, готовясь услышать стрельбу.

Подняв, наконец, голову, я увидел, что тенями этими были двое мальчишек. Они держали натянутую поперек дороги веревку. Мы остановились, предполагая, что придется просить пощады. Начав что-то говорить, я быстро замолчал, сообразив, что несу какую-то тарабарщину. Я представил себе разноцветных попугаев, в компании которых, по представлению дочери, находился, в то время как в действительности должен был умереть в этой полуразвалившейся машине.

Но мальчишки были одни, и никакие вооруженные бандиты ниоткуда не появились. Они просто подошли к машине и протянули к нам руки, выпрашивая мелочь.

 

«Пляска мертвых обезьян»

Когда над деревнейтавахка сгустились сумерки, Морде удалось увидеть «до невозможности странную», как он написал в своем дневнике, церемонию.

Сначала индейцы зажгли огромный костер, пламя которого поднималось выше хижин. Участники ритуала (более тридцати человек) были практически обнажены, если не считать набедренных повязок и ожерелий из перьев попугая. Всю ночь они напивались чичей и теперь вышли к огню с нанизанными на копья трупами паукообразных обезьян коата. Поблескивая обильно умащенными кокосовым маслом телами во всполохах костра, они начали танцевать вокруг деревенского знахаря, на шее которого висели бусы из крокодильих зубов и ожерелья из черепов обезьяньих детенышей. Женщины и дети оставались в тени, а мужчины стали что-то выкрикивать под ритмичный стук барабанов: так они рассказывали легенду о «волосатых людях», известных здесь под названием «улаки».

Индейцы сказали Морде, что, по их поверьям, полулюди-полудухи улаки жили на земле и ходили на двух ногах, а выглядели как обезьяны. В дневниках эта легенда была записана следующим образом: «Однажды пришли три улака в индейскую деревню и забрали трех самых красивых девственниц. Они отвели девушек высоко в горы, чтобы те жили с ними в их пещерах и рожали им детей. Но родились у них, однако, не люди и не полулюди, а маленькие уру (так местные называют обезьян). Именно поэтому таких обезьян стали звать «детьми волосатых людей». За день до ритуала индейцев отправили в джунгли убить трех обезьян, то есть символически расправиться с тремя «волосатыми людьми». Убить их индейцы должны были ровно тремя стрелами, один выстрел – одна жертва. Любой другой результат считался провальным. А сам танец, продолжал Морде, был «ритуальной местью за похищение трех дев».

Поздней ночью на глазах у путешественников церемония превратилась в массовое сожжение обезьян… это и была «Пляска мертвых обезьян». Вид пожираемых огнем трупов вызывал у Морде крайнее отвращение, но он все равно не мог отвести глаз от костра. «Под действием пламени, – писал он, – тело начинает трястись и извиваться, как живое: иногда обезьяны вдруг садились, вытягивали вперед руки или поджимали ноги».

Церемония закончилась, когда дотла сгорел последний труп. Остаток ночи племя мстило за своих украденных предков, пируя блюдами из обезьяньего мяса. Морде это навело на мысли об ацтеках, веривших, что поддерживать вселенское равновесие и ублажать богов лучше всего, принося им в жертву тела убитых врагов.

Какое отношение все это имело к секрету потерянного города? Подробно расспросив индейцев, Морде начал подозревать, что увиденный им ритуал является «извращенным воспоминанием» или искаженной интерпретацией традиций их далеких, живших задолго до прихода Колумба предков. Возможно, некогда обезьяна была центральным божеством, и в честь этого бога-обезьяны и построили город. Местные старейшины сказали Морде, что «у Бога-Обезьяны были свои жрецы… и, может быть, ему в жертву приносили людей». Тем не менее о взлете и падении культа бога-обезьяны, а также о судьбе его сторонников и служителей практически ничего не известно.

Изучая этот миф, Морде придерживался относительно недавней теории в стиле Христофора Колумба, гласившей, что между наиболее развитыми цивилизациями Мезоамерики и Юго-Восточной Азии, где он тоже некогда побывал, может существовать определенная связь. Например, индусы тоже поклонялись божеству по имени Хануман, предводителю обезьяноподобных лесных жителей ванаров, которым было предначертано вступить в битву с демоническим властителем Раваной.

Морде чрезвычайно интриговала мысль о том, что десять или пятнадцать тысяч лет назад миф о Ханумане мог мигрировать в Гондурас… вполне возможно, вместе с племенами, переходившими из сегодняшней Сибири на Аляску по существовавшему когда-то, скованному льдами северному перешейку, теперь называемому Берингией.

Корнями идея доисторической миграции людей с Востока, при помощи которой устанавливалась связь между восточными и западными культурами, уходит в так называемую теорию потерянных племен, выдвинутую в XVI столетии испанским монахом Диего Дураном. В своей книге «Ацтеки» он предположил (впрочем, не приводя каких-либо убедительных доказательств), что в 721 году до н. э. ассирийский царь Саргон изгнал десять колен Израилевых, и те в конечном итоге расселились по самым удаленным уголкам света, среди которых были и обе Америки. «У меня есть основания считать, что эти индейцы являются сынами Израилевыми», – писал Дуран.

В более близкие к нам времена новый элемент в теорию миграции народов добавил ученый по имени Льюис Генри Морган. В 1850-е годы он прославился в Соединенных Штатах и за границей (его цитировал даже Чарльз Дарвин) социальными идеями, касающимися коренных племен Америки. В своих исследованиях он утверждал, что общие традиции и обычаи, наблюдаемые у разных народов, независимо от того, как далеко они находятся друг от друга, являются свидетельством их генетического родства. Морде, в свою очередь, казалось, что у живущих вдоль реки аборигенов «немного раскосые азиатские глаза и высокие, как у китайцев и индусов, скулы».

Сегодня мало кто решается опровергать тот факт, что в доисторические времена континенты были соединены участком суши. Тем не менее большинство ученых уже отказались от мысли, что культуры возникли в каком-то одном месте, скажем, в Европе или Азии, а потом распространились на другие территории, например в обе Америки. Теперь любой археолог знает: цивилизации типа тех, что существовали в Мезоамерике и перуанских Андах, какими бы обособленными они ни были, как бы далеко ни спрятались в джунглях, могут возникать, существовать и достигать высоких уровней развития совершенно самостоятельно, исключительно за счет внутренних ресурсов.

Проснувшись поутру, Морде и Браунс удивлением обнаружили, что проспали слишком долго. Давно вставшее солнце уже разогнало утренний туман. Может быть, индейцы наложили на них какое-то заклятье? Или во всем виновата чича?«Почему же мы так долго раскачиваемся и никак не возьмемся за настоящие поиски города?» – подумал Морде.

Путешественники сказали Николасу, что хотят отправиться в регион, где живут «волосатые люди». Услышав это, индейцы некоторое время спорили друг с другом, а потом отрицательно покачали головами. Тавахка посоветовали им «избегать» расположенных выше по течению реки территорий. Улаки, сказали они, «живут в пещерах на пиках гор». Они уговаривали исследователей не ходить в те края.

Показали ли Морде и Браун свои эмоции индейцам, нам неизвестно, но все эти зловещие предупреждения путешественники явно посчитали добрым знаком, говорящим о том, что они находятся на правильном пути и приближаются к древнему Белому Городу. Они попросили Николаса дать им проводника. Есть в племени человек, способный показать им дорогу? После долгих колебаний из толпы вышли два тощих подростка лет пятнадцати от роду и согласились помочь. По меркам тавахка, они были уже взрослыми мужчинами и знали окрестности не хуже старейшин. Мальчики сказали, что отведут путешественников до самой границы того, что у них в племени называлось «запретным регионом».

 

Катакамас

Последние пару часовмы ехали в полном молчании, нашим мыслям аккомпанировал только скрип убитой подвески. Мы ждали, что с минуты на минуту нам опять перестанет везти, но все обошлось. Даже на военном блок-посту у въезда в Катакамас усталые солдаты просто осмотрели нашу машину, а потом поспешили спрятаться в свои грузовики.

Ближе к полуночи, то есть почти через 11 часов с начала путешествия, мы подъехали к обшарпанному железобетонному зданию отеля в центре города. К этому моменту снова пошел сильный дождь. Выбираясь из машины, я обратил внимание, что крыша отеля с одной стороны покосилась и, похоже, в любую минуту могла сложиться, как карточный домик. Но мне было на это наплевать, ведь мы добрались живыми и невредимыми, каким бы чудом это ни казалось.

К месту, где у машины отвалился колпак, мы уже больше никогда не вернемся. Хотя Хуан отправился в обратный путь не сразу, на следующее утро мы с ним тоже не увиделись, и я, наверно, до конца жизни буду гадать, как он вернулся в Ла-Сейбу… если вообще смог это сделать.

Нас с Крисом поселили на втором этаже, в крошечной комнатке без окон, в которой на расстоянии считанных сантиметров друг от друга стояли две кровати с твердыми, как камень, матрасами. Моя источала запах чужого тела, но мне так хотелось скорее прилечь, что я не обратил на это внимания. Я закрыл глаза. Страх ушел, а его место, как ни странно, заняло ощущение невероятной бодрости духа и беспредельной смелости. Я уже много лет не чувствовал такого прилива жизненных сил.

«Неужели у нас все получилось?» – сказал я Крису.

«Получилось, – ответил он. – Но теперь у нас будет завтра, за ним еще один день, за ним – еще один».

«Ну, хуже, чем сегодня, уже не будет».

Крис от души посмеялся над этими словами.

До конца своего путешествия я больше не увижу ни отелей, ни кроватей, ни сухих простыней.

«Постарайся отдохнуть», – сказал он.

 

«Зеленый ад»

«Старуха-Патукаоказалась коварным врагом», – написал Морде, рассказывая, с каким трудом они поднимались дальше в верховья реки.

Исидарио и Хулио, вызвавшиеся стать проводниками, молча работали на носу лодки длинными деревянными шестами, отталкивая ее от торчащих из воды валунов, отгоняя плавающие стволы деревьев и предупреждая о приближающихся порогах. Идти против течения было трудно и изнурительно с физической точки зрения. Этот этап путешествия займет у них больше недели.

Люди давно покинули верховья Патуки… или, может быть, вообще никогда здесь не селились. На берегах не было никаких следов лагерей или деревень. Возможно, кто-то и жил за крутыми скалами, возвышающимися по обоим сторонам реки над частоколом увитых лианами деревьев, но за все время плавания путешественникам никого из этих людей увидеть не удалось. По сравнению с высоченными деревьями и отвесными скалами 12-метровый «питпан» казался крохотной игрушкой, а сам Морде, пораженный величием природы, ощущал себя микроскопическим насекомым.

Он постоянно беспокоился, что лодку бросит на прибрежные камни или что ее в щепки разобьют вырванные с корнем деревья, несущиеся вниз по течению. Теперь в случае катастрофы до ближайшего города пришлось бы добираться больше пяти суток. Когда перед лодкой в мгновение ока возникали валуны размером с автомобиль, Морде по-настоящему боялся за свою жизнь: «В эти моменты я чувствовал ярость, отчаяние и отвращение, причем все одновременно».

Ближе к четырем вечера усталые путешественники высаживались на берег и разбивали лагерь. Они рубили молодые деревца, строили из них каркас шалаша, а потом накрывали его пальмовыми листьями. В иной день они настолько выматывались, что даже не могли приготовить себе еду. Все суставы болели от бесконечной борьбы с порогами и попыток увести лодку от камней. В таких случаях им приходилось ужинать и завтракать бананами. Вскоре, когда надоели бананы, они решили поохотиться, но за несколько дней так и не смогли ничего добыть.

По вечерам путешественники доставали виски, крутили себе сигареты на машинке от Brown & Williamson и отдыхали при свете керосиновой лампы. Несомненно, Морде и Браун не раз пытались разговорить своих проводников в надежде услышать от них доказательства существования в этих краях каких-нибудь крупных руин, но в записных книжках никаких записей об этих беседах не было. Время от времени они возвращались мыслями к дому и гадали, что сейчас происходит на фронтах, ввязались ли Соединенные Штаты в эту большую драку. А когда разговаривать было уже не о чем, просто сидели и «завороженно прислушивались к доносящимся из джунглей звукам – воплям, стонам, реву и треску ломающихся под чьими-то тяжелыми телами веток». По утрам они сворачивали лагерь и отправлялись дальше еще до восхода солнца.

В небольшой специальный блокнот Морде и Браун заносили подробные сведения об этих пока еще никем не исследованных краях. Они описывали прекрасных сине-оранжевых бабочек, обезьяньи вопли, проносящихся над водой желтых попугаев, крокодилов, принимающих солнечные ванны на топких берегах реки, случайно замеченные человеческие следы. Кроме того, отмечали в этом дневнике приблизительную скорость лодки и показания компаса.

Их изводили тучи москитов, но гораздо хуже москитов были клещи (особенно ближе к берегу). «Клещи падают с ветвей деревьев и сразу же впиваются в кожу, – писал Морде. – В среднем это случается 30–40 раз в день. Каждого клеща нужно сначала выковырять из ранки и только после этого раздавить».

Солнце, конечно, появлялось, но почти ежедневно шли сильные ливни, и небо моментально становилось черным, будто кто-то поворачивал выключатель. В самом скором времени Морде и Брауну придется задуматься о подготовке к приближающемуся сезону дождей. Самую большую опасность представляли внезапные ливневые паводки, то есть возникающие буквально за считанные секунды десятиметровые волны, которые стремительно прокатывались по реке, сметая все на своем пути. На этих волнах со скоростью пули вниз по течению неслись еще более крупные обломки деревьев, смытые с берегов кусты и прочий мусор. Из-за непрекращающихся дождей мужчины были вынуждены ходить в постоянно мокрой и пропахшей плесенью одежде. Они перестали пытаться высушить даже ботинки. У обоих отросли длинные бороды, и днем они жутко страдали от жары. «Если это тропики, – написал Морде, – то лучше бы нам было поехать на Аляску».

Некоторые дни, казалось, не закончатся никогда. 24 мая, когда с момента посещения последней деревни индейцев тавахка прошла почти неделя, Морде почувствовал нарастающее ощущение оторванности от всего мира. Ему казалось, что воздух джунглей сводит его с ума, потому что временами он никак не мог избавиться от навязчивых мыслей о боге-обезьяне. Однажды он пошел на охоту и подстрелил на мясо гондурасского ревуна (одного из потомков расы «волосатых людей»), но когда мужчины начали грузить добычу в лодку, Морде, по его признанию, охватило чувство вины и стыда. Что-то в лице убитой обезьяны наводило его на мысли о погибшем родственнике, а глаза ее, которые никак не хотели закрываться, казалось, «смотрели прямо в душу». В результате он опустил мохнатое тело обезьяны в речные воды.

* * *

Время от временипутешественники думали о своем скрытном спутнике Берке. За что он убил того человека? Сможет ли он сделать такое еще раз? Но ему никто никаких вопросов не задавал. Чем дальше они уходили в джунгли, тем правильнее казалось им решение взять Берка с собой. «Мы набирались смелости, когда видели, как он босиком уходит в кишащий змеями зеленый ад, – размышлял Морде в одной из дневниковых записей. – Конечно, у нас не хватало отваги поступать так же, но, по крайней мере, мы учились не бояться джунглей».

В какие-то моменты им казалось, что джунгли осознанно вставляют им палки в колеса. В одну ночь на лагерь напала целая колония огненных муравьев, как-то днем группа из дюжины обезьян, прыгая по нависающим над рекой деревьям, забросала ветками проплывающую под ними лодку. В другой раз, когда мужчины отправились на разведку в густые заросли, на них напало стадо из нескольких сотен диких свиней, известных под названием «вари».

Исследователь Езекия Баттерворт, примерно в тот же период времени путешествовавший по Никарагуа, как-то заметил, что приближающиеся «вари» выдают себя «бешеным зубовным скрежетом», а в процессе движения «раскачиваются туда-сюда, будто подвешенные на тросах». Эти свиньи перемещаются с места на место большими группами, чтобы защититься от ягуаров, а при первых признаках опасности бросаются в атаку.

В один из дней мужчинам удалось убить шесть «вари». Распространившийся в раскаленном воздухе запах крови, по словам Морде, «терзал душу».

«Мы устали, мы голодны, мы с ног до головы покрыты ссадинами и синяками», – написал Морде по завершении одного особенно тяжелого дня. К этому моменту у них уже не осталось ни виски, ни табака, и по вечерам путешественники взялись курить сырые табачные листья: «Для поднятия духа мы стали разговаривать о клубничных пирожных и мороженом».

В скором времени Исидарио и Хулио начали поговаривать о возвращении в деревню. Экспедиция почти достигла границы так называемого запретного региона. Путешественники свернули с Патуки на один из ее небольших притоков, холодную горную реку Куйямель, несущую свои воды через глубокие каньоны с вздымающимися высоко в небо отвесными стенами.

Ближе к концу мая, когда с начала экспедиции прошло около семи недель, исследователи прибыли в район слияния рек Куйямель и Бланко. Теперь они находились в трех с лишним сотнях километров от побережья, на остающейся белым пятном на всех картах территории, о которой ничего не рассказывал даже Капитан Мюррей. «Так далеко вверх по реке не забирался еще ни один белый человек», – сказал мужчинам Берк. Этот факт обнадеживал и вместе с тем сильно беспокоил путешественников. Индейцы уже не скрывали своей паники, постоянно говорили о злых духах, предупреждали, что в эти места соваться опасно, но Морде и Браун сдаваться не собирались. Они попрощались с проводниками и сказали, что зайдут в деревню на обратном пути. «За шесть часов индейцы соорудили плот из стволов пробкового дерева и отправились вниз по течению, оставив нас изучать Страну Улаков и познавать все грозящие в ней опасности самостоятельно», – вспоминал Морде.

Морде, Браун и Берк нашли участок земли, возвышающийся над впадающим в Рио-Бланко ручьем, и за три дня упорного труда разбили на нем постоянный лагерь. Это было очень разумное решение – остановиться именно здесь, почти в центре запретного для индейцев региона, то есть края, где, как надеялись путешественники, и находится знаменитый потерянный город. Они вырубили своими мачете небольшую поляну и построили на ней три маленьких домика – в одном они спали, в другом стоял рабочий стол, а в третьем была кухня с очагом. Судя по фотографиям, это были примитивные, но на совесть сработанные хижины, а весь лагерь производил идиллическое впечатление и казался иллюстрацией к «Робинзону Крузо». Домики размером шесть на три метра были построены из веток деревьев, связанных между собою лианами и полосками коры, и пальмовых листьев.

В честь «волосатых людей» Морде назвал Улаком и лагерь, и ручей, на котором он стоял. Именно отсюда участники экспедиции наконец начнут выходить на поиски руин и золотых месторождений.

К этому моменту путешественники похудели килограммов на десять каждый и сильно мучились от того, что длинные бороды чесались в жару и воняли в дождь. «Вообще, нам повезло друг с другом», – писал Морде. По вечерам мужчины пели под губную гармошку, играли в бридж и нередко обсуждали маячившую гигантским вопросительным знаком «возможность найти золото».

 

«Психованные»

Несколько следующих днейя помню плохо.

В пять утра мы были уже на ногах. Выйдя в Катакамас, купили и заточили четыре мачете, а потом втиснулись в помятый желто-черный автобус. Обутый в грязевую резину, оборудованный бамперами и дугами безопасности из стальных труб, бывший школьный автобус, казалось, был подготовлен для съемок в «Безумном Максе» . Он повез нас на юго-запад, к Рио-Бланко, где мы планировали разыскать построенный Морде лагерь Улак. Над чернявой головой водителя висел список «правил поведения в автобусе», из которых мне особенно полюбилось такое: «Будьте добры, соблюдайте чистоту в салоне. Мусор выбрасывайте в окна».

Прямо передо мной сидела девочка, на вид совсем еще подросток, и держала на руках завернутого в одеяло маленького ребенка. Крис сказал мне, что она приезжала в Катакамас рожать и теперь возвращалась из больницы домой.

Почти всю дорогу я продремал. Периодически мы останавливались в местах, где вокруг вроде бы не было ничего, кроме леса, но и там выходили и входили пассажиры. Радио в автобусе было настроено на станцию, передающую американскую кантри-музыку. Когда закончилась главная дорога, мы продолжили путь по узким, грязным проселкам, и в окна автобуса время от времени начали стучать ветви деревьев.

В конце концов мы слезли с автобуса и загрузились в кузов ржавого пикапа, где уже сидело около двадцати смуглолицых пассажиров. Я присел на борт грузовичка рядом со стариком с масляными волосами и зеркальными солнцезащитным очками и мускулистым парнем в белой майке-алкоголичке. Мы на безумной скорости понеслись через заросшие густым лесом холмы, а потом спустились в заливные луга, где паслись стада скота. В ответ на мой вопрос, далеко ли нам до джунглей, Крис коротко ответил: «Еще прилично…» Пока мы ехали через обжитые сельские районы. Грузовик постоянно цеплялся элементами подвески за кочки или камни и не меньше десяти раз садился на брюхо. Волосы мои покрылись толстой коркой дорожной пыли, а поручень, за который я держался, натер на ладонях мозоли. Спустя пять часов езды и после многочисленных остановок на военных блок-постах грузовик наконец-то остановился, и водитель объявил конечную остановку. Дальше двигаться придется только на своих двоих.

Расстелив на траве карту, мы не смогли обнаружить на ней место, где в данный момент находились. Крис вытащил свой GPS-навигатор, но и он показал, что мы стоим посреди не имеющего никакого названия пространства, равномерно выкрашенного в зеленый цвет. Насколько нам удалось понять, мы оказались километрах в двадцати к северу от Рио-Бланко, но никакие дороги в ее направлении не шли. Между нами и рекой были только леса и холмы.

Была середина дня, немилосердно жарило солнце. Вскоре Панчо нашел тропинку, которая, по его мнению, должна была привести нас к реке… или хотя бы куда-нибудь поближе к ней. Это была узенькая, размокшая от утреннего дождя дорожка. Мы двинулись вперед под стереофонический аккомпанемент цикад, такой громкий, что временами я буквально зверел от шума. Я подрегулировал лямки своего 30-килограммового рюкзака, но легче он от этого так и не стал. Я на секунду задумался, не забыл ли взять с собой еще что-нибудь такое же нужное и важное, как противо-змеиные гамаши. Когда я наклонился, чтобы вставить под брючины футбольные щитки, Крис сказал: «Сейчас не обязательно. Змеи появятся позже».

На Панчо была все та же самая синяя рубашка, что и в момент нашего знакомства три дня назад… и при взгляде на нее по-прежнему казалось, будто по ней недавно прошлись утюгом. Шагая по тропинке, он расчищал путь от растительности широкими взмахами мачете и слушал маленький радиоприемник на батарейках, ожидая новостей об изгнанном из страны президенте Меле Селайя. В какой-то момент он вдруг объявил: «Мел вернется через горы на лошади». Но нам он так и не встретился.

Анхель переобулся из своих парадных ботинок в высокие, чуть не до колена, черные резиновые сапоги. Даже зная, что сотовая связь в этих местах не работает, он каждые полчаса вытаскивал из кармана телефон, включал его и поднимал в кишащий москитами и мошкой воздух, как только раздавался фирменный нокиевский джингл. Размахивая телефоном, он упорно ждал, что тот все-таки поймает сигнал, но все было бесполезно.

Со временем мелодия включающейся и выключающейся «Нокии» стала у нас чем-то вроде дежурной шутки: Анхель ни о чем, кроме девчонок, думать вообще не может. «У него своя охота», – сказал Панчо, со смехом сделал из рук подзорную трубу и всмотрелся через нее в окружающие нас леса, словно выискивая женщин. Анхель улыбнулся – он знал, что это правда.

Поначалу мы продвигались достаточно медленно. Виной тому была и жуткая жара (температура приближалась к 40 градусам), и тяжелые рюкзаки. Мы то проходили через пастбища, то продирались через джунгли, то взбирались на крутые холмы. То тут, то там я замечал большие разлапистые растения типа тех, что продают в горшках в бруклинских цветочных магазинах. На протяжении нескольких часов нам не встретилось ни одной живой души и не попалось никаких следов обитавших здесь людей. Ногам в армейских ботинках было очень удобно, и я топал вслед за всеми, не задаваясь вопросом, в правильном ли направлении мы идем.

Через пару часов я попросил сделать привал. Мы нашли несколько валунов, на которые падала тень от деревьев, и рухнули на них, чтобы перекусить энергетическими батончиками. Немного отдохнув, я почувствовал во всем своем теле пульсирующую боль, такую сильную, что оно, казалось, вот-вот взорвется и разлетится на части… Болело все, от ног и лодыжек до груди, плеч, рук, глаз и даже кончиков моих коротких, пропитанных потом волос.

Подняв глаза, я увидел, что Анхель снял сапоги и начал массировать себе ступни. «К концу путешествия могут получиться мозоли», – пожаловался он с кислой миной на лице.

Услышав такое признание, я немного успокоился. У меня создалось впечатление, что Панчо ввел сына в заблуждение относительно длительности нашей экспедиции. «Отец сказал тебе, что нам каждый день придется помногу ходить пешком?» – спросил я.

Панчо улыбнулся, а Анхель отрицательно потряс головой. «Он сказал, что ходить надо будет много, – сказал он, – Но не сказал, что с этим…» Он показал на рюкзак.

Панчо внезапно поднял руку в воздух, словно требуя тишины от миллионов окружающих нас насекомых. Он всегда чувствовал то, на что все остальные не обращали внимания… по крайней мере, сразу. Он показал на тропинку за нашими спинами. Мы разом повернулись и навострили уши. Из раскаленной дымки материализовалась молодая женщина в черных шлепанцах на тонкой подошве. Это была симпатичная стройная девушка, не старше шестнадцати, с длинными блестящими черными волосами и смущенной улыбкой. На одной руке у нее сидела маленькая девочка не старше двух лет, а в другой она несла живую белую курицу не очень здорового вида. Курица явно видала лучшие времена, у нее был обломан клюв и не хватало перьев. Мы остановили девушку, и я спросил, что она здесь делает и издалека ли пришла. Осчастливленный ее присутствием Анхель расплылся в довольной улыбке.

Она заговорила с нами по-испански, представилась Люсией и сказала, что на данный момент прошла уже почти пять километров. Она упомянула об этом походя, будто просто вышла прогуляться по мощеной загородной дороге. «Прямо вот так, с дочкой на руках?» – с изумлением спросил ее я. Вообразить себя, шагающего вверх-вниз по холмам в такую жару, я никак не мог. С другой стороны, я не мог и представить себе, что теперь придется снова взваливать на спину огромный рюкзак.

Люсия сообщила, что идет к дяде, до дома которого осталось километра три, а курицу несет ему в подарок. Она рассказала, что несколько часов назад, еще ночью, какие-то «психованные» застрелили ее 21-летнего двоюродного брата. Судя по всему, он ввязался в споры относительно прав на расположенный неподалеку участок земли. Практически без эмоций, будто пересказывая нам прогноз погоды, девушка предупредила, что дальше по тропинке мы увидим следы крови ее брата.

* * *

Уже после наступлениятемноты мы добрались до дома Альберто Агилеры. Поначалу мы не знали, можно ли ему доверять. За пару часов до этого несколько вооруженных конников предупредили нас не останавливаться на ночевку в джунглях. Крупные землевладельцы очень ревностно следили за порядком на своих землях. Безопасно спать в лесу можно будет только на территории государственного заповедника, до которого оставалось еще много дней пути. Наездники посоветовали нам обратиться к хозяевам третьего по ходу дома: владельцы остальных, по их словам, были людьми «ненадежными». Но мы, прошагав несколько часов, ни одного жилища так и не увидели. Солнце уже село, и, даже нацепив на головы фонари, мы все равно шли почти на ощупь, как в наглухо закрытом погребе. Все слишком устали, чтобы двигаться дальше, и, увидев чей-то дом, решили рискнуть.

Мы прошли через железные ворота, увитые колючей проволокой, и на всякий случай взяли в руки свои мачете. Выскочившие из темноты большие собаки остановились, услышав окрик своего хозяина. К нам приблизился одетый в одни только джинсы мужчина с большим волосатым пузом. На голове у него была широкополая коричневая ковбойская шляпа, а из-за пояса штанов торчал пистолет. Где-то во мраке похрюкивали свиньи.

Панчо сделал несколько шагов вперед и объяснил мужчине, как мы здесь оказались. Тот с улыбкой покачал головой, а Панчо рассмеялся в ответ. Он умел ладить с людьми. Вернувшись к нам, Панчо сказал, что Альберто – мужик хороший. Мы дали хозяину рису, фасоли и несколько пакетиков растворимого энергетического напитка, и он позволил нам переночевать на открытом крыльце своей двухкомнатной деревянной хижины.

Пока мы отдыхали на земляном полу и ужинали рисом, который еще вечером приготовила его жена, Альберто оставался с нами. Жена уже спала, и компанию хозяину составлял только один из его сыновей. Электричества в доме не было, и мы сидели при мерцающем свете двух свечек. Крис заметил, что Альберто со своим семейством похож на современную версию существовавших в XIX веке «сорокадевятников», искателей удачи, хлынувших в 1849 году на Запад, чтобы построить новую жизнь на дармовых или очень дешевых землях. Точно таким же был и Панчо до тех пор, пока не вернулся из джунглей, не имея возможности противостоять творящемуся там беспределу.

За несколько лет Альберто прорубил дорогу к дому, а потом завез скот. У него был лифтованный полноприводный грузовик, который он парковал на той же дороге в нескольких километрах от своих владений. В паре километров к востоку жили два его брата. Свою деревню Альберто называл «Perlas», так на испанском звучит слово «жемчужина». Этот кусочек земли, большим трудом отвоеванный у джунглей, и впрямь можно было считать драгоценностью.

Я еще никогда в жизни не чувствовал такого голода и поэтому расправился с четырьмя порциями риса подряд. На ночь я решил переодеться в сухую одежду, а сняв ботинки и носки, увидел, что моя левая пятка превратилась в одну огромную красную мозоль. Я попробовал почистить свои облепленные грязью ботинки туалетной бумагой, взятой из гостиничного номера в Катакамасе, но она, раскисая, скатывалась в мокрые шарики, а ботинки чище не становились. «Бедные мои ноги», – снова и снова думал я.

Спали мы прямо на полу, и я позволил себе несколько секунд помечтать о белых простынях и пышных матрасах. Может, еще об ужине прямо в номер и хорошем фильме по телевизору. Просто чтобы отвлечься… Но тут же прекратил, представив, как бы расхохоталась, узнав об этом, Эми.

Перед сном мы расспросили Альберто о потерянном городе. Он о нем слышал, но искать его никогда не ходил. Давным-давно кто-то рассказал ему, что город находится под охраной стаи необыкновенно свирепых ягуаров. Что же до реки, где, как сообщил Берк Теодору Морде, «еще не ступала нога белого человека» и где индейцы начали открыто опасаться духов, то о ней он сказал так: «Я знаю Рио-Бланко. Это недалеко отсюда. Я расскажу вам, как туда идти».

 

«Все просто растворилось в воздухе»

« Перед каждойвылазкой в джунгли мы читаем две молитвы, – написал Морде в период жизни в лагере Улак. – В одной просим уберечь нас от змей, а в другой – послать нам в добычу ягуара».

Третьей вполне могла быть молитва о богатстве. Во время, свободное от поисков артефактов, земляных курганов или еще хотя бы чего-нибудь, способного навести их на след потерянного города, Морде, Браун и Берк искали золото на берегах ручья. Они спускались вниз по рекам, которые привели их в Улак, и исследовали те, которых еще не видели. Они составляли карты региона, отмечали маршрут своих путешествий по системе рек. Одним словом, им удалось сделать гораздо больше, чем Стронгу, Митчеллу-Хеджесу и Капитану Мюррею.

Покидая лагерь, они обязательно брали с собой оружие, зная, что находятся на территории, где правят прирожденные хищники, в местах, «где непроходимые заросли, таящие в себе множество опасностей, подступают прямо к берегам рек… в царстве малярии и дикого зверя». Морде вышел из лагеря без оружия один-единственный раз. Он расчищал себе дорогу через заросли, когда обнаружил, что из-за валуна, расположенного буквально в метре от него, выглядывает змея. Они уставились друг на друга, и Морде почувствовал, что у него от испуга замерло сердце. Он увидел, как смертоносная рептилия подняла свою заостренную треугольную голову, готовясь к атаке, заметил на ее спине желтые ромбы и понял, что это та самая «fer de lance», страшная копьеголовая змея.Он простоял без движения несколько минут, которые показались ему долгими часами. Длиной змея была метра в два с половиной, заметил он, медленно отступая назад и удивляясь, что она не стала на него нападать. Вместо этого змея просто наблюдала за ним… четыре шага, шесть шагов, и она скрылась из виду. Когда Морде вернулся в лагерь, Браун спросил его, почему он выглядит так, будто только что встретился с привидением. Теодор улегся на свою койку и внезапно почувствовал, что считаные минуты назад был на волосок от смерти. «Казалось, я оказался на прицеле у пулеметчика, – вспоминал он позднее, – солдат уже почти нажал на спусковой крючок, но потом вдруг и пулемет, и стрелок просто растворились в воздухе. Ощущение у меня было именно такое».

Путешественникипрожили в лагере Улак около месяца. Постепенно они вошли в ритм и стали регулярно осматривать окрестные джунгли в поисках каких-нибудь следов города. На фотографиях, сделанных в тот период за краем цивилизованного мира, Морде похож на бродягу. Он запечатлен на них в отрезанных по колено габардиновых штанах и помятой, перепачканной рубахе с закатанными рукавами. Грязные, неделями не мытые волосы зачесаны назад, сосредоточенное, исполненное решимости лицо, по-мальчишески тонкие, но узловатые от мышц ноги в высоких черных ботинках.

Запасы продуктов, однако, подходили к концу. Они питались бобами, а курили черенки табачных листьев. Иногда Берк удивлял их, готовя всякие блюда из того, что можно было добыть в джунглях. Однажды вечером они съели двух туканов, ощипав разноцветные перья. «Получилось вкусно, – написал Морде об этом ужине, – поскольку они состоят из одного темного мяса, гораздо более душистого, чем у других не очень крупных местных птиц». Время от времени им удавалось загнать и подстрелить диких свиней «вари», поймать каких-то «животных, похожих на морских свинок» или наловить рыбы. Берк научился делать замечательно вкусный пирог из желтохвоста.

Закончился май и начался июнь, принесший с собой каждодневные дожди, из-за которых стали подниматься реки и ручьи. Путешественников сильно беспокоило, что вода теперь стояла в считанных метрах от лагеря. «Сегодня днем, часа в четыре, над лагерем буквально разверзлись хляби небесные, и все наши вещи вымокли до нитки», – написал Морде 8 июня. Их радовали небольшие дожди, освежавшие усталые тела и смывавшие грязь с одежды, но когда случались ливни, лагерь подмывали многочисленные мелкие ручейки, а земля превращалась в мокрую жижу, в которой вязли ноги.В такие дни они понимали, что ничего не поделаешь, и ждали окончания дождя, как заложники ждут освобождения. Тем не менее тяготы сезона дождей только укрепили их в намерении во что бы то ни стало найти потерянный город.

Днями их нередко пугал рык, похожий на львиный. Они останавливались и всматривались в джунгли, освещенные пронизывающими кроны деревьев столбами солнечного света. Другие звуки отдаленно напоминали человеческую речь, и исследователям казалось, что джунгли пытаются им что-то сказать. Регулярные набеги на путешественников совершали стаи белолицых обезьян. Они закидывали их ветками деревьев и фруктами.

Берк хорошо разбирался в редких видах птиц. Однажды они увидели птицу, которую он назвал «Маргаритой». По словам Берка, это была священная птица ацтеков и местных индейцев печ. Их легенды гласили, что в первую такую птицу превратилась прекрасная девушка, отвергнутая любовником и брошенная им в горах. Рисунок на ее крыльях был похож на восходящее солнце – желтое зарево, подчеркнутое коричневым фоном и черными кончиками крыльев.

В приступе печали по жизни в цивилизованном обществе они решили оставить ее в лагере в качестве «домашнего любимца» и сделать для нее бамбуковую клетку. Мужчины назвали птицу Питом и надеялись, что он будет предупреждать их о приближении опасных хищников. Но крупные звери и «волосатые люди», к счастью, их компании избегали. «Никаких следов легендарных гигантских полулюдей-полуобезьян нам найти не удалось», – доложил в своем дневнике Морде.

Подробностей походов в поисках потерянного города, в которые мужчины отправлялись из лагеря Улак, сохранилось мало: в дневниках они были описаны лишь в общих чертах. Отдельные записи были сделаны рукой Брауна или Берка. Они сообщали, что Морде уходил из лагеря без них, взяв с собой только ружье и посох. Что он делал в эти дни в джунглях, неизвестно. Об этом нигде ничего не говорилось.

Вполне возможно, что Морде вел еще один журнал, где записывал данные об этих одиночных вылазках. Разумеется, настолько же велика вероятность, что он искал одиночества просто от скуки и бесцельно бродил по лесу, пытаясь отогнать одолевавшие его мрачные мысли (например, мысль о том, существует ли вообще потерянный город). Хотя Морде никогда не писал о своих сомнениях, в глубине души он наверняка опасался, что ничего не найдет в этих бесконечных джунглях. Ведь по ним можно было ходить сутками, не видя ничего, кроме мокрых от дождя деревьев и лиан, которые в конечном счете замыливали глаз и сливались в сплошной бессмысленный фон. Но как жить, допуская возможность провала? Откуда брать силы на продолжение поисков? Что он скажет миру по возвращении в Нью-Йорк? Что впустую просидел четыре месяца в гондурасских джунглях?