Пропавшие джунгли

«Здесь и начинаетсямир Морде, – провозгласил Крис, когда мы вскарабкались на вершину холма. Он включил свой GPS-навигатор и показал на зеленую долину. – Рио-Бланко должна быть где-то там…»

«Должна быть?» – спросил я.

«Я могу ошибаться».

«А если ты ошибаешься?»

«Тогда остается только надеяться, что мы ушли не так далеко от того места, куда шли».

Теперь нашу группу возглавил Панчо, выяснивший у Альберто, как добраться до реки. Мы вышли часа три назад, и у меня уже болели промокшие ноги, хотя не было еще и девяти утра. Небо обрушивало на нас внезапные заряды дождя. Ливни прекращались столь же внезапно, оставляя после себя раскисшую почву, которую тотчас же начинало палить мгновенно появляющееся солнце. Действие кофе с десятью кусками сахара, которым нас напоил Альберто, давно закончилось, и на меня навалилась усталость от бессонной ночи, проведенной на земляном полу. Всю ночь я не мог избавиться от мысли, что меня вот-вот сожрут хрюкающие вокруг свиньи. Мы шли широкой дугой по склонам холмов, пробирались узкими карнизами над обрывами, спускались на заболоченные равнины, а потом выходили на травянистые пастбища, где под тучами москитов паслись коровы.

Теперь мозоли у меня появились на обеих ногах. Мало того, они прорвались и превратились в черно-лиловую массу, в результате чего я, стараясь щадить самые болезненные места, был вынужден ходить почти на цыпочках. В какой-то момент Анхель остановился, пропустил меня вперед и прыснул, понаблюдав за моей походкой.

Мы проходили мимо маленьких домиков, видели мужчин и женщин, сидящих на крошечных крылечках или работающих на отвоеванных у джунглей участках земли, и я невольно задумывался: что они думают, видя группу людей в армейских ботинках, суперпрочных штанах и быстровысыхающих рубахах, да еще и с гигантскими рюкзаками на спине? Одни старательно не обращали на нас никакого внимания, тогда как другие внимательно следили взглядом за странными бледнолицыми чудаками, отправившимися на прогулку по джунглям.

Совсем скоро эти поселения закончились, и остались только пасущиеся коровы и вырубленные под корень джунгли. Мы вышли на поляну размером с шесть футбольных полей, сплошь покрытую обугленными пнями. Это было поразительное и даже в какой-то мере ужасающее зрелище: непроходимые и мистические в моем представлении джунгли были просто выжжены и уничтожены. «Ага, вот они какие, джунгли», – саркастически произнес я. На дикий, малярийный зеленый ад, о котором говорил Морде, все это было совершенно не похоже.

«Когда-то, – сказал Крис, – это были настоящие джунгли. Во времена Морде здесь все было совсем по-другому».

Теперь этот район был похож на гигантскую долину, по которой прошел пожар. Поселенцы, лесорубы и фермеры годами очищали землю от джунглей и часто делали это незаконно. «Вот она, передовая линия колонизации», – сказал Крис. Проблема уничтожения лесов стояла по всему Гондурасу. Поселенцы вырубали джунгли под участки для строительства домов, пастбища или просто ради самих лесоматериалов. Новых посадок они, как правило, никогда не делали.

За последние десять лет страна потеряла более 25 тысяч квадратных километров леса… а ведь это площадь всех Гавайских островов, вместе взятых. Из части леса производятся продукты, предназначенные для продажи в Соединенных Штатах. По сведениям посольства США, Гондурас продолжает терять до 3 % своих джунглей в год, ускоряя процессы сокращения площади крупнейшего дождевого леса Центральной Америки и, соответственно, вымирания всех населяющих его птиц, зверей, насекомых и самых разных видов флоры, многие из которых использовались местным населением в лечебных целях.

Чем дальше мы уходили в джунгли, тем больше я узнавал о бурной деятельности уничтожающих их браконьеров. Панчо рассказывал мне о замаскированных от пролетающих самолетов перевалочных базах древесины, о прорубленных в лесах секретных дорогах, по которым лесовозы могли добираться до самых дальних уголков джунглей, подпольных лесопилках и их хозяевах, криминальных баронах, называемых здесь chemiseros. Иногда лесные браконьеры и даже простые фермеры сотрудничали с наркоторговцами, вырубая в джунглях взлетно-посадочные полосы для их маленьких самолетов.Полицейские старались в тех местах не появляться, и это только усугубляло творившиеся там беззаконие и насилие. Если правоохранители и осмеливались заглядывать в джунгли, то выступали они, как правило, не на стороне потерпевших. Блюстители порядка стали защищать интересы криминальных элементов, а иногда даже и выполнять их заказы на ликвидацию противников.

В 2006 году в горах, возвышающихся над Патукой, бандой браконьеров был убит борец за сохранение окружающей среды. Он занимался проверкой границ расположенного недалеко от Оланчо лесного заповедника. Убийцы найдены не были. Спустя год бандиты вернулись, чтобы заткнуть рты родственникам эколога. Несколько человек в масках убили его брата, бывшего единственным свидетелем расправы, а также оказавшихся в тот момент рядом родителей жены. Преступников так и не поймали.

В том же году и приблизительно в том же самом районе были убиты еще два защитника окружающей среды. На этот раз преступниками были четверо полицейских, предположительно действовавших по приказу chemiseros. Они остановили машину экологов на дороге из Гуалако в Силку, то есть на той же самой грунтовке, по которой мы ехали в Катакамас. Возможно, экологи подумали, что это просто проверка документов, или посчитали, что полицейские не могут представлять никакой угрозы. Однако они вполне могли подозревать, что оказались в опасности. Эти люди работали на известную неправительственную организацию «Экологическое движение Оланчо» и, подобно другим борцам за спасение планомерно уничтожаемых джунглей, не раз получали приказы оставить лесную мафию в покое. Не думай протестовать. Не общайся с журналистами. Держи язык за зубами, а то будет плохо. Но они не прислушались к этим предупреждениям, потому что посвятили свою жизнь борьбе с браконьерами. Это было их решение. Это была их родная земля.Одному из них было 49, другому – 29 лет. Я слышал эту историю из трех разных источников. Полицейские привезли их на главную площадь близлежащего городка Гуарисама и поставили у стены муниципалитета, словно в назидание всем, кто осмеливался противостоять криминалу. Видите? Не стойте у нас на пути. Здесь хозяева – мы. Прозвучало около сорока выстрелов, и на землю рухнули два окровавленных тела.

Панчо показал на небо, где снова появились черные тучи. Нам было некогда глазеть на выжженную землю. Он повернулся и зашагал дальше. «Ты уверен, что мы идем в правильном направлении?» – спросил я у него. Панчо даже не оглянулся, из чего я сделал вывод, что у него все под контролем, а мы слишком много времени тратим впустую.

Как обещал Альберто, около полудня мы увидели перед собой Рио-Бланко. С высокого утеса она казалась нам серой закорючкой, протянувшейся через лежащую внизу долину. Снова начался дождь, и мы, спотыкаясь о камни и лианы, поспешили спуститься с горы. Вскоре мы наткнулись на маленькую хижину с соломенной крышей. Панчо снял свою ковбойскую шляпу и спросил у сидящего рядом с домом старика, как добраться до берега реки. Хозяин кивнул головой, пригласил нас войти и предложил присесть на деревянную скамейку. Он сказал, что знает дорогу до Улака, но идти туда настоятельно не советует.

 

«Полная безнадега»

Не находя физическихдоказательств существования древнего города, Морде снова взялся собирать слухи и устные свидетельства. Первый рассказ о Ciudad Blanca он записал со слов человека по имени Тимотео Розалес. Где и когда он встретился с Розалесом, остается тайной, потому что никаких дат Морде в своих дневниках не указал. Известно только, что Розалес работал собирателем каучука и неделями бродил по неизученным уголкам региона, извлекая из стволов каучуковых деревьев густой белесый сок, называемый латексом. Этот сок, который Розалес доставлял на берег реки, переправлялся на заводы и позднее превращался, например, в жевательную резинку или автомобильные шины. Он рассказал Морде, что в 1905 году по пути от Рио-Паулайя к Рио-Платано, посреди дикого леса, где нет никаких поселений, он поднял взгляд и увидел каменные «колонны». Он не стал останавливаться и изучать эти строения, но был уверен, что видел тогда развалины потерянного города. В другой момент своего путешествия Морде познакомился с человеком, который заявил, что в 1898 году наткнулся на руины в месте, где расходятся реки Платано, Паулайя и Вампу. Этот мужчина прямо сказал, что видел остатки Белого Города, и Морде впервые и единственный раз упомянул это название в своих дневниках. Конечно, это очень важная и полезная информация, но площадь района, о котором говорил его собеседник, составляла около 300 квадратных километров, и этих данных было явно недостаточно. Нужно было найти что-то еще.

Со временем путешественникам все-таки удалось обнаружить следы древних людей, когда-то населявших этот регион. Среди грязи и камней они нашли шесть каменных дудочек, множество похожих на бритвы лезвий и разнообразных предметов домашнего хозяйства, горшков, ложек и точильных камней. Кроме всего этого, они находили крошечных, изъеденных временем и дождями религиозных идолов, а также небольшие маски с лицами, напоминающими морды обезьян. Рассматривая свои находки, исследователи снова и снова задавались вопросом: не были ли эти предметы творениями обитателей потерянного города?

Как это ни удивительно, но им не раз попадались на глаза и маленькие холмики, похожие на поглощенные землей развалины небольших зданий. Встречавшиеся им индейцы рассказывали, что жившие когда-то в этих глухих местах древние люди славились мастерством каменного строительства. Именно по этой причине, уверяли индейцы, «многое в городе очень хорошо сохранилось до сегодняшних дней». Еще они рассказывали, что в его центр ведет длинная, выбеленная солнечными лучами каменная лестница, уставленная с обеих сторон «огромными статуями лягушек, крокодилов и обезьян».

Описания таких грандиозных структур присутствуют практически во всех легендах о потерянных городах. В 1542 году занятый поисками Эльдорадо конкистадор Франсиско де Орельяна писал, что видел «простиравшийся на 25 километров город, дома в котором стояли почти вплотную друг к другу», «множество великолепных мощеных дорог, уводящих в глубину континента». Еще он вспоминал об «очень больших, белых, сверкающих на солнце городах».

Но самое большое впечатление из всех услышанных за эти недели рассказов на Морде произвело описание центра Белого Города. «В сердце города стоял храм, – поведал ему один индеец, – на верхушке которого была большая каменная платформа с гигантской статуей самого Бога-Обезьяны».

Город мог скрываться за любым поворотом реки, за любым холмом. Но чем ближе Морде со своими спутниками подбирался к нему, тем агрессивнее сопротивлялись джунгли. «Джунгли оказались достойнейшим противником», – писал он. Однажды днем ураганом сорвало крышу со спального домика, на лагерь напали полчища змей и термитов, через окончательно разрушенную дамбу хлынула вода, угрожавшая смыть все постройки.Ручей превратился в сплошной поток жидкой грязи, в котором было бессмысленно даже пытаться продолжать искать золото. На лагерь обрушился ливень со шквальным ветром, называемый местными испаноговорящими жителями «chubasco». «Дождь не прекращается ни на минуту, – продолжал Морде. – Все мы постоянно на взводе, в лагере – сырость, беспорядок и полная безнадега». В другой записи он добавляет: «Мы часто задумываемся… какими крошечными букашками кажутся три белых человека в этом бесконечном зеленом аду».

11 июня их разбудили испуганные крики сидящего в бамбуковой клетке Пита. Выйдя на улицу, чтобы выяснить, в чем дело, они заметили следы взрослого ягуара. Он появился из глубины джунглей и по кругу обошел лагерь, словно заявляя о своих правах на эту территорию.

Берк, Браун и Морде всмотрелись в лес на краю лагеря, откуда вдруг донеслись голоса людей. Вскоре из джунглей вышли пять незнакомцев: четверо индейцев и белый мужчина, назвавшийся Уильямом Макдональдом. Макдональд был уроженцем Сан-Франциско, а здесь работал геологом на фирму из Торонто. Это был мужчина средних лет с таким тихим голосом, что его слова тонули в фоновом шуме джунглей. Макдональд сказал, что три дня поднимался по Рио-Бланко на лодке, а теперь разбил лагерь несколькими километрами ниже по течению. Он поинтересовался, успешно ли идут у путешественников поиски золота.

«Кто этот человек?» – задумался Морде. Может быть, он тоже ищет потерянный город? Не попытается ли он их ограбить? «Он сильно обеспокоил нас своими расспросами о золоте», – написал Морде. Мужчины были напуганы его прямотой. Они попытались перевести разговор на другую тему и, вместо того чтобы говорить о себе и своих приключениях, засыпали Макдональда вопросами о ходе войны. По его словам, Америка уже была очень близка к вступлению в войну. Эта информация заставила путешественников снова задуматься о том, что ожидает их по возвращении в Нью-Йорк.

Макдональд со своими людьми провел в лагере Морде около трех часов, но потом начался очередной ливень, и он заторопился вернуться на свою стоянку, опасаясь, что путь туда будет отрезан поднявшимися речными водами. Даже после их ухода Морде и Браун никак не могли перестать размышлять об этом визите. Макдональд показался им личностью подозрительной, и они решили покинуть лагерь. «Сейчас лучше как можно быстрее закончить все свои дела в этом месте, свернуть лагерь и уйти, – написал Морде. – Потом у нас будет возможность поспрашивать о Макдональде наших друзей с Патуки. Есть шанс, что они хоть что-нибудь знают и о нем самом, и о его планах». Макдональд мог устроить за ними слежку, и они не хотели рисковать. Для защиты уже собранной информации можно было сделать только одно – немедленно убраться подальше.

 

В поисках лагеря Улак

«Там живет женщина, – сказал нам старик по-испански. – Она – ведьма. Мы зовем ее La Sucia». Грязная женщина.

Он был одет в драные шорты, белую футболку и пыльные черные сандалии. На вид ему было уже за 80. Его большие мозолистые ладони были покрыты грязью. За стеной хижины ревела Рио-Бланко. Через трещины в мокрых стенах туда-сюда бегали насекомые – сороконожки и жирные блестящие мухи. На гладком земляном полу я заметил дорожку муравьев, уходящую под доску, которая, судя по лежащим на ней аккуратно сложенным одеялам, служила хозяину кроватью.

Старик рассказал, что уже несколько десятков лет моет золото на берегах здешних рек. Золото он, конечно, находил, но не в таких количествах, чтобы разбогатеть. Лет тридцать назад он переехал на берег Рио-Бланко из Катакамаса и своими руками построил тут первую хижину. Теперь вдоль заросшей травой тропинки стояли еще пять или шесть других глиняных домиков. Люди наладили здесь жизнь, но реши они когда-нибудь сняться с насиженного места, вся деревенька за совсем короткий срок бесследно растворится в окружающих ее джунглях. Старик сказал, что живет здесь, чтобы быть «подальше от всего». По крыше барабанил дождь, он говорил размеренно и негромко, и от этого слова его наполнялись сказочным мистицизмом.

«Ведьма охраняет золото Улака, – сказал он. – Там есть золото, и когда за ним приходят люди, они видят ее. – Он сделал паузу и широко раскрыл глаза, словно представляя себе это зрелище. – Это красивая женщина с черными волосами. Иногда можно увидеть, как она стирает в реке свои одежды».

Я спросил, являлась ли ведьма ему самому, а старик в ответ рассмеялся, будто я задал какой-то дурацкий вопрос.

«Те, кто ее видел, назад уже не возвращаются», – сказал он.

Я понимал, что это просто легенда, точно такая же, как байки о людях-обезьянах, но старик, судя по всему, относился к этой истории совершенно серьезно. Позднее выяснилось, что легенда распространена по всей Центральной Америке. Ведьму звали «грязной», потому что она никогда не покидала джунглей. Пользуясь своей красотой, она заманивала к себе мужчин. Иногда она завлекала их песнями, и голос ее, в зависимости от фантазии рассказчика, был похож либо на шум водопада, либо на свист ветра в горах. Я уже собрался отпустить какую-нибудь шутку, но тут старик упомянул погибшего американца.

«Это было давным-давно, – сказал он. – Тот гринго искал вокруг Улака золото, а потом подхватил лихорадку и умер».

Надеясь разбудить в нем воспоминания об услышанных когда-то историях, я рассказал ему про Морде, но он ответил, что никогда не слышал этого имени. Тогда я упомянул американского геолога Макдональда, побывавшего в этих местах почти 70 лет назад. Я понимал, что 70 лет назад – это очень давно, но лелеял надежду разобраться, не Макдональд ли был этим погибшим американцем. В дневниках Морде он больше нигде не фигурировал. Путешественники не встречали его на Рио-Бланко после ухода из лагеря Улак и не смогли ничего узнать о нем у живших на Патуке индейцев и немцев. Макдональд, казалось, просто растворился в воздухе.

Когда я закончил свой рассказ, старик немного подумал, а потом сказал, что время от времени находит в лесу «всякие древности» типа разбитой глиняной посуды и каменных плит, но никаких руин в ближайших окрестностях не видел. Он слышал о людях, которые разыскивали эти развалины, но не знает, как звали того погибшего американца. Истории о нем рассказывали, не упоминая имени. «Вы можете сходить на его могилу. Вы ее сразу увидите. Он похоронен рядом с Улаком, в тени деревьев».

Панчо спросил старика, не поможет ли он нам найти мула, потому что мы хотели хоть небольшую часть пути пройти налегке, и вскоре из поселка пришел усатый молодой человек с осликом и ружьем за спиной. Непослушные волосы парня торчали во все стороны. Широко улыбаясь, он демонстрировал два ряда почерневших зубов. Дождь прекратился, и на небе снова засияло солнце. Мы нагрузили мула, который уже начал фыркать от жары, своими вещами, а его хозяин вдруг показал на мои ноги, обвязанные футбольными щитками, и пробормотал какую-то непонятную мне фразу. «Он спрашивает, – перевел Крис, – ты, что ли, в футбол сюда играть приехал?»

На протяжениинескольких часов мы пробирались в направлении лагеря Морде по извилистому берегу Рио-Бланко. Я жаловался на стертые в кровь ноги, но внимания на мое нытье никто не обращал. Бланко, ширина которой в отдельных местах достигала 50 метров, была рекой быстрой. День перевалил за середину, и жара стала почти невыносимой. От высокой травы, в которую я всматривался в поисках ядовитых змей, поднимались волны горячего воздуха. В какой-то момент Панчо нагнулся и подобрал что-то с земли. «Калибр триста пятьдесят седьмой», – сказал он, держа на ладони свежую на вид стреляную гильзу, и окинул взглядом залитую солнечным светом долину, в которой мы находились, но вокруг не было ни души.

Пока мы шагали по этим скучным равнинным участкам, меня одолевали миллионы обрывочных мыслей. Они снова и снова прокручивались у меня в голове, как это бывает с мелодиями попсовых песенок, и избавиться от них было столь же трудно.

Скай так здорово прыгает в воду «бомбочкой»… А как там у Т. С. Элиота про то, что возвращение из путешествия – это и есть его начало? Боже, как я хочу чизбургер… с майонезом! Она пойдет в подготовительный класс… Куда уходит время? Чем все для нас закончится? А ведь тот мотоциклист действительно умер… Я не могу идти дальше… Змеи! Эми была права. У нее – свое путешествие… Где мы? Ты законченный идиот! Откуда эти слова – возвращаясь в место, откуда ушел, осматриваешься в нем, как впервые?

Прошло еще несколько часов, и я вдруг заметил, что Крис плетется далеко позади нас. К этому моменту мы прошли уже, наверно, 12–15 километров и оказались на краю крутого обрыва. Дождавшись Криса, я сразу заметил, как побледнело его лицо. «Меня кто-то укусил, – сказал он, растерянно качая головой. Он снял очки и вытер со лба испарину. – Меня сильно знобит. Я замерзаю».Его синяя рубашка и впрямь была насквозь мокрой от пота.

«Может, сделаем привал?» – спросил я.

«Нет, надо идти, – ответил он. – Ведь скоро ночь». Он хотел добраться до Улака. Отдыхать будем уже там, на месте.

Конечно, с моей стороны это был эгоизм, но я забеспокоился, что нам придется повернуть назад, чтобы доставить Криса в больницу. Ведь в этом случае мы потеряем несколько дней, уже не говоря о том, сколько сил отнимет обратная дорога до Катакамаса.

Мы сползли вниз по крутому склону и перебрались через Рио-Бланко в найденном на болотистом берегу узком «питпане», вырубленном из ствола махагониевого дерева. Во время переправы Крис сказал: «Наверно, где-то здесь Морде искал золото. Лагерь должен быть совсем близко». Я видел, что ему совсем нехорошо: он с большим трудом проговаривал фразы и смотрел на стрекочущие джунгли остановившимся взглядом человека, мечтающего быть в этот момент где угодно, только не здесь. Это явно был не тот фильм, который он хотел бы показать жене.

«Это вон там, наверху», – провозгласил хозяин нашего мула, когда мы оказались на другом берегу реки.

Мы взобрались вслед за ним на небольшой холм и оказались в самых густых и непроходимых зарослях из всех, что нам довелось увидеть за все время путешествия. Со всех сторон нас окружали высоченные деревья, через кроны которых не мог пробиться солнечный свет. Панчо остановился и, показав на землю, сказал: «Он похоронен где-то здесь. Ну, тот гринго…»

Мы нашли торчащий из земли замшелый камень, размерами напоминающий небольшое надгробие, и я представил себе лежащие под ним человеческие кости.

«А что, если это Макдональд?» – спросил я.

Мне никто не ответил. Голова моя наполнилась зеленым шумом джунглей, а потом на меня накатила неожиданная волна грусти. Этот человек приехал в Гондурас, мечтая о богатстве. Он оставил свой маленький мирок, соблазнившись возможностями другого, огромного мира. Но все закончилось плохо, и он не вернулся домой. Были ли у него жена или дети? Узнали ли они вообще о его гибели? Или подумали, что он их просто бросил?

История этого человека навела меня на мысли о наполненном черным юмором романе Ивлина Во «Пригоршня праха». Его герой Тони Ласт отправляется на поиски Эльдорадо, но, заблудившись в джунглях Амазонки, становится узником безумца, который заставляет его до конца жизни читать вслух книги Чарльза Диккенса, и его судьба остается тайной для всего мира. Какими бы ни были обстоятельства исчезновения этого мертвеца, он был здесь, в своей могиле, и знал о нем только старик-золотоискатель с того берега реки… и теперь еще я.

Мне стало не по себе. В эту секунду мне до невозможности захотелось сказать Эми и Скай, чтобы они даже не думали, что я убежал сюда от них. Вспомнилось, как незадолго до этой экспедиции Скай спросила меня, почему я так часто уезжаю. «Почему ты все время нас бросаешь?» – сказала она. Этот вопрос на несколько мгновений поставил меня в тупик. Немного подумав, я ответил ей, что уезжать из дома меня заставляет работа. Но такой ответ ее не устроил: «Тогда почему ты не найдешь себе другую работу, папа?»

Мы с Эми постоянно спорили о моей фрилансерской жизни, а особенно о полном отсутствии в ней какой бы то ни было стабильности. О нерегулярных гонорарах, о том, что у меня нет медицинской страховки, о том, что порой приходится быстро срываться из дома и лететь за моря и океаны. Разговоры эти случались, как правило, поздно ночью, когда мы, пропустив по паре стаканчиков, ложились в постель и выключали свет. Поначалу, пока нас было всего двое, мы говорили обо всем этом редко, но после рождения Скай и покупки дома тема начала всплывать все чаще и чаще.

Нет, Эми вовсе не стремилась сделать нашу семью похожей на все остальные. Она просто хотела, чтобы в нашей жизни было больше постоянства и предсказуемости. Одной частью своего сознания я все это прекрасно понимал, но другая (та, что обожала романтику дальних странствий) не переставала убеждать меня не менять своего образа жизни хотя бы еще годик.

У Скай на этот счет были свои соображения. Как-то днем, когда мы с ней проходили мимо местной пожарной части, она сказала: «Тебе надо стать пожарным, папочка. Тогда тебе не нужно будет никуда ездить». Я улыбнулся, потому что мне понравилось, каким простым в ее понимании был мир, такой сложный для меня.

Крису было так плохо, что все эти высокие материи его не интересовали. «Мне надо в воду», – внезапно произнес он.

«Не заходите в реку, – попытался вмешаться хозяин мула. – Там крокодилы».

«Со мной все будет нормально», – упрямо тряс головой Крис.

«Это очень большие крокодилы. Они у нас тут людей едят».

Но Крис и слушать ничего не хотел. Он даже не стал снимать одежду и массивные ботинки. Лишь взглянул на меня через свои очки, поморгал глазами, а затем шагнул через прогалину в высоких кустах и начал спускаться по крутому склону к реке.

Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся в джунглях, а потом Панчо сказал, что надо идти за ним. Выбежав с поляны, я увидел среди деревьев быстрые воды Рио-Бланко, но Криса нигде не было. У меня в голове мелькнула мысль, что больше он к нам уже не вернется. Я вспомнил, как Морде описывал в своих дневниках красные бусины глаз лежащих на берегах реки крокодилов, и сразу же почувствовал себя виноватым за то, что беспокоился за успех своего путешествия гораздо больше, чем за здоровье Криса. Снова начался и сразу закончился дождь, и моя голова опять наполнилась зелеными лесными звуками.

Через полчаса, с трудом спустившись со скалы на берег, мы наконец нашли его. Он лежал в воде в прилипшей к телу мокрой одежде и смотрел на нас через запотевшие стекла своих очков. «Я успел!» – сообщил он нам, перекрикивая шум реки. Лицо его порозовело, а в голосе появилась былая сила. Увидев, как он отмокает в реке, я подумал: «Вот почему студенты называют его Индианой Джонсом». Он тоже немного не в своем уме. «Ах, – сказал он, смахивая с лица воду, – это было здорово!» Потом вдруг выпучил глаза и показал на маленький ручеек, вытекающий из джунглей: «А это, должно быть, и есть Улак».

Именно об этих местахМорде некогда сказал, что «здесь не ступала нога белого человека». Но от его лагеря ровным счетом ничего не осталось. Площадка, где когда-то, возможно, стояли три хижины, заросла деревьями и густым подлеском. Над зелеными от тины водами Улака, который в этом месте был метров десяти шириной, висели лианы. Я несколько мгновений всматривался в заросшие берега ручья, пытаясь представить себе события семидесятилетней давности: увидеть Морде, расхаживающего по лагерю в своих самодельных шортах, деревянный стол, за которым он писал дневники, вечерние разговоры о потерянном городе, Берка или Брауна, игравших на губной гармошке, и Макдональда, ошарашившего путешественников своим внезапным появлением. Но у меня ничего не получилось. Джунгли уничтожили все, за что могло бы уцепиться мое воображение.

«За мной, – сказал Крис. – Посмотрим, удастся ли найти хоть что-нибудь…»

Воды в ручье было по пояс, но, переходя его, нам пришлось побороться с сильным течением. На другой стороне мы вытащили свои мачете и принялись прорубать дорожку на склоне холма. Наверно, там же и так же, как десятки раз делал Морде, отправляясь на охоту или уходя из лагеря справить нужду. Как раз в тот момент, когда с неба обрушился очередной ливень, мы пробились через заросли и вышли на покрытую высокой травой поляну, на которой стояла одинокая деревянная хижина. Чуть поодаль паслись три тощих коровы. До ручья отсюда было не больше двух минут ходу. По крайней мере, 20 тысяч квадратных метров леса, существовавшего во времена Морде, теперь было уже вырублено.

Приблизившись к хижине, мы нашли там двух женщин, которые готовили «caujada», местную разновидность сыра из кипяченого на протяжении нескольких часов кислого молока и фруктовых соков. Одетые в просторные платья женщины с длинными черными волосами, заплетенными в косы, казалось, были напуганы нашим неожиданным приходом. На вид им было не больше двадцати лет. В домике была всего одна комната с земляным полом. Ветер терзал соломенную крышу, а просачивающаяся через нее вода собиралась на полу в лужи. Я спросил у девушек, сколько времени они уже прожили в этих местах. Немного помявшись, они ответили, что около года, но распространяться о том, почему и зачем оказались здесь, не стали. У меня сложилось впечатление, что они относились к нам с опаской: видимо, до нас им доводилось сталкиваться в основном с людьми, настроенными отнюдь не так дружелюбно.

Мы попрощались, немного побродили по окрестностям, а потом спустились к реке по берегу Улака. Ни «волосатых людей», ни следов экспедиции Морде… «Бесполезно. Здесь ничего не найти, – сказал Крис. – Надо двигаться дальше».

Теперь надеяться найти хоть какие-то данные об экспедиции Морде и потерянном Белом Городе мы могли лишь в поселке индейцев тавахка, который находился в двух-трех днях пути вниз по реке. Только они смогут сказать нам, куда идти дальше.

 

«Никаких древних развалин здесь нет»

« Почти за каждымповоротом реки нас подстерегала новая опасность», – написал Морде, когда они, напуганные появлением не в меру любопытного Макдональда и готовые, если это будет необходимо, любой ценой защитить от него уже добытую информацию, торопливо спускались вниз по реке к деревне, где жили тавахка. Их каноэ стремительно пронеслось сначала по Рио-Бланко, а потом и по Куйамель. В некоторых местах скорость течения достигала 30 километров в час, и по поверхности воды гуляли огромные волны. Браун сидел у руля на корме, а находившийся на носу Берк направлял лодку на более спокойные участки реки. Расположившийся в центре лодки Морде орудовал двухметровым деревянным шестом и вычерпывал хлещущую через борта воду. «Упади кто-нибудь из нас в реку, шансов на спасение не было бы, – вспоминал он с волнением. – Острые как бритва камни моментально разорвали бы наши тела в клочья».

Пита они взяли с собой, и он весь день кричал, словно предупреждая путешественников о какой-то упущенной из виду опасности. Это было 15 июня. С момента их прибытия в страну прошло уже почти три месяца. Бородатые, грязные и изрядно отощавшие путешественники стали похожи на первобытных людей.Драная одежда висела на их истощенных телах, изношенные ботинки впору было выбрасывать. Морде писал в дневниках, какие страдания доставляли им насекомые. В сыром воздухе тучами роились слепни, москиты «атаковали миллионами… и сжирали заживо».

Мощь реки росла с каждым ее изгибом. Один участок Куйямель, на преодоление которого вверх по течению у них ушло около восьми часов, в обратную сторону они проскочили всего за 48 минут. Каноэ спрыгивало с полутораметровых порогов, на изгибах реки врезалось в камни, угрожая вот-вот развалиться на куски, и сразу же оказывалось на вершине нового небольшого водопада.

На участках спокойной воды мужчины переводили дух и рассматривали до неузнаваемости изменившиеся пейзажи. Они путешествовали по рекам уже около месяца, но теперь берега полностью трансформировались под действием прошедших за последние дни ливней. Бесследно исчезли песчаные отмели, бурные потоки смыли и унесли с собой целые участки леса. Даже сама вода в бурлящей реке изменила цвет, превратившись из мутно-зеленой в светло-коричневую пенистую жижу, напоминавшую кофе, в который добавили слишком много сливок. Путешественники не раз беспокоились, что река рано или поздно восстанет против них, и теперь это произошло.

«На поворотах реки нас за одежду цепляли своими шипами всякие растения. Много раз нам приходилось ложиться на дно лодки, чтобы проскользнуть под клубками лиан», – писал Морде в дневнике, и слова его звучали, как исповедь солдата, обратившегося в бегство. «Все отмеченные нами на картах ориентиры исчезли, – продолжал он. – Обезьяны провожали нас ревом и громкими воплями». Он начал понимать, что времени у них осталось совсем мало. Непрекращающиеся ливни быстро превращали джунгли в непроходимое месиво грязи и растительности.

Они планировали добраться до Патуки к наступлению темноты, но ошиблись с расчетами. «Мы решили рискнуть и идти до конца, – написал Морде ближе к концу того дня, – но джунгли как всегда победили. Небо быстро потемнело, и начался новый ливень». Ураган вынудил их пристать к берегу. До нитки промокшие мужчины расчистили небольшую площадку и построили защитный навес из веток. Всю ночь они просидели под ним, пережидая ливень и стараясь восстановить силы. «В ту ночь минуты казались нам часами, – рассказывал Морде. – Исцарапанные и покрытые синяками, мы курили и ждали утра. Спать было невозможно… наши ноги торчали из-под навеса, и их заливало дождем».

Утро было хмурое. Мужчины перекусили галетами, провонявшими плесенью и атаковавшими их весь предыдущий день мухами. Мысли о подозрительном геологе Макдональде не оставляли их и днем. Они добрались до Патуки, которая теперь стала почти такой же стремительной, как и Куйямель. У Морде, непрестанно работавшего длинным деревянным шестом, разболелись плечи, тело было покрыто кровоподтеками, ссадинами и волдырями от укусов насекомых. Последние полтора дня речного путешествия показались ему финалом тяжелейшей битвы.

Когда они, наконец, прошли все речные пороги и оказались в относительно спокойных водах, серьезно заболел Браун. Его колотил сильный озноб. Морде завернул его в одеяла и сам занял место на корме лодки. У мужчин возникли опасения, что экспедицию придется закончить досрочно. Через пару часов они все-таки добрались до деревни тавахка, но от усталости уже не могли разговаривать: «У нас не было сил даже перекусить. Мы просто поставили свои раскладушки и легли спать».

Утром Морде поговорил со старейшиной племени о потерянном городе. Судя по всему, мужчины стали добрыми друзьями, и путешественник сделал пожилого вождя своим информатором. «Николас со всей уверенностью заявил, что никаких древних развалин выше по Вампу нет, – написал он в своих дневниках. – Теперь мы убеждены, что никаких великих цивилизаций в этих местах никогда не существовало и искать здесь что-то важное с археологической точки зрения совершенно бесполезно».

 

Звонок домой

« Далеко еще?» – спросил я Криса.

Он продолжал размахивать мачете, расчищая дорогу через буйную растительность, и не обратил на меня никакого внимания: я задавал этот вопрос уже в пятый или шестой раз.

До индейской деревни оставалось еще не меньше пятидесяти километров, но никаких прямых дорог до нее не было. Мы больше пяти часов шагали за погонщиком мула, периодически делая короткие привалы, чтобы перекусить энергетическими батончиками. Я изо всех сил старался занять голову любыми посторонними мыслями, лишь бы не думать о сопровождающей каждый мой шаг адской боли в ногах и о том, что до цели было еще так далеко. Пятьдесят километров? Это как от Бруклина до Уэстчестера.

«Может, лучше просто заночевать прямо тут?» – предложил я, показывая на небольшую удобную полянку, расчищенную будто бы специально для нас.

«Ведешь себя хуже моих детей», – наконец ответил Крис.

«Но я не дойду!»

«Перестань об этом думать, и дойдешь».

Я не понимал, как Крис вообще может стоять на ногах после своего купания в реке. Выглядел он по-прежнему бледновато, и было слышно, как трудно ему дышится во время подъемов на холмы. Я сказал ему, что мне было бы легче идти, если бы я знал, сколько еще осталось.

«Ты действительно хочешь знать?»

«Да, хочу».

«Представления не имею», – ответил он.

Когда прекращался дождь, мне хотелось сделать хоть какие-то записи, но ноги вязли в глубокой грязи, ботинки невыносимо давили на мозоли, и я просто не находил в себе сил остановиться и достать блокнот. Из-за жары я выпивал в день по 10–15 литров воды, но солнце моментально выпаривало ее из моего организма.

Джунгли становились все плотнее и плотнее, в результате чего мы двигались все медленнее и медленнее. Однажды мы целый час продирались через заросли, продвинулись всего на длину футбольного поля, а потом, внезапно оказавшись на краю крутого обрыва, были вынуждены повернуть назад. Пару раз над нами, разыскивая что-то в джунглях, пролетали военные вертолеты. А что здесь искали мы? Временами я просто не мог этого вспомнить.

Оказавшись на берегу Куйамель, которая была гораздо шире и стремительнее Рио-Бланко, а неоново-зеленым цветом воды сильно смахивала на «Palmolive» для мытья посуды, мы подняли головы и увидели темную стену гор, взды-мающуюся над нами, словно борт огромного океанского лайнера. Панчо показал своим мачете на укрытые дымкой вершины и сказал, чтобы мы даже и не думали перебраться через горы: «Для этого понадобится два или три дня».

Крис предложил Панчо построить плот из пробкового дерева, но хозяин нашего мула сказал им, что уже через пару километров его разнесет в щепки быстрым течением. При этом он сделал руками такой жест, будто ломал палку. Я настолько устал и не хотел идти дальше, что готов был отправиться вниз по реке на чем угодно, хоть на крохотной дощечке. Я закрыл глаза, замер под лучами июльского солнца и, всем больным телом чувствуя прессинг джунглей, отпустил в свободное плавание свои мысли. Я думал о дождях, реках, стервятниках и бесконечных тенях. Открыть глаза пришлось на крик Панчо, выдвинувшегося немного вперед и заметившего на возвышающемся над рекой холме чей-то дом. Может быть, подумал я, нас смогут выручить его хозяева?

В доме жил средних лет мужчинапо имени Эладио, его жена и две юные девушки. Встретил он нас настороженно. «Gringos? – спросил он. – Americano?»

Крис по-испански подтвердил, что мы приехали из Соединенных Штатов, хотя гораздо больше мы, грязные, с жирными, свалявшимися волосами, были похожи на только что выбравшихся из канализации бродяг. Крис снова сильно побледнел от своей тропической болезни. Девушки прошептали что-то друг дружке на ухо и потом рассмеялись. Эладио прикусил губу. «Вы военные? – он показал пальцем на наши с Крисом армейские ботинки. – Похожи на солдатские…»

Это был невысокий, но очень крепкий мужчина в расстегнутой белой рубахе с коротким рукавом и сандалиях из кожзаменителя. «Здесь когда-то стояла американская армия, – сказал он и широким жестом, словно описывая какую-то гигантскую птицу, обвел небо. – Они прилетали на больших вертолетах, и мы слышали их издалека».

Он имел в виду американских солдат, которые в 1980-х тайно готовили отряды «контрас» к ведению войны с социалистическими властями соседней Никарагуа. Отсюда до границы с ней было всего восемь или девять часов ходу.

«Страшные были времена, – сказал Эладио. – Мы по вечерам ложились пораньше и задували все свечи, чтобы нас никто не заметил. Мало ли кто бродит тут, по джунглям». Мужчина немного помолчал, а потом добавил: «Я знал, что где-то там есть американцы, но никогда их не видел. Они были как привидения».

«Нет, мы не военные», – с присущей настоящему южанину вежливостью сказал Крис. Он объяснил, что мы идем к живущим на Патуке индейцам тавахка.

Эладио успокоился и с улыбкой сказал, что уже несколько дней не видел на реке никаких лодок, если не считать самодельной баржи-лесовоза, которая прошла мимо этим утром. В ответ на вопрос Криса, вернется ли она обратно, Эладио сделал такое лицо, будто только что проглотил муху. Скорее всего, вернется, сказал он, но с ее экипажем лучше никаких дел не иметь. Пока мы размышляли, как быть дальше, хозяин сказал, что мы можем остаться и переночевать, но только не в доме. Он показал на небольшое открытое крыльцо, которое, по сути, было всего лишь крытой площадкой на склоне спускающегося к реке холма.

Остаток дня мы отдыхали и точили свои мачете. Позднее, когда я наконец задремал на крыльце дома, меня разбудил Крис. «Посмотри, что я нашел», – сказал он. Мы обогнули хижину, прошли мимо деревянного туалета и оказались на небольшом лугу, в центре которого был высокий, метров четырех-пяти, заросший травой холмик. «Знаешь, что это такое?» – спросил Крис.

Несмотря на свое болезненное состояние, он был полон энергии и возбужден. «Это называется холм», – игриво ответил я, думая, что ему тоже, наверно, стоило бы поспать.

«Это потерянный город».

«Что?»

«Ну, не наш потерянный город, а брошенная древняя деревня».

Пока я переваривал эту информацию, он уже забрался на холмик. «Здесь была главная площадь», – заявил он, расхаживая по его вершине. «А вон те холмики поменьше – это дома, – сказал он, показывая на группу небольших возвышений метрах в двадцати от нас. – Это, наверно, был поселок с населением человек в пятьдесят».

«И сколько ему лет?»

«Гадать трудно, но я бы сказал, что больше тысячи».

* * *

Пиратская баржа так и не вернулась, и на реке до самой ночи было пусто. Тем не менее транспортные проблемы вскоре ушли для нас на второй план. Когда Панчо включил свой радиоприемник, мы услышали, что в стране началась гражданская война.С начала путча прошло уже больше месяца, и теперь кризис достиг крайней точки. Все аэропорты были заблокированы военными, со следующего дня начинал действовать мораторий на передвижения по стране, гондурасские военные части выстроились вдоль границы с Никарагуа, через которую с армией своих сторонников грозил перейти свергнутый президент Мел Селайя. Магазинам было запрещено торговать оружием и боеприпасами, но обе стороны конфликта находили другие способы вооружиться.

Панчо с Эладио принялись обсуждать происходящие события, но из-за громкого стрекота цикад до меня долетали только фрагменты их разговора.

«Чавес хочет принести сюда коммунизм», – сказал Панчо.

«Да, – согласился Эладио, – Мел пытается это сделать».

«А при коммунизме страна рухнет…»

«Зато тогда все будут бедными. А я думаю, что это хорошо».

«Но как же мы будем зарабатывать деньги? Об этом тоже надо думать».

«Меня деньги мало волнуют… зато и у миллионеров тогда денег не будет. А это самое главное. Чтобы они были такие нищие, как мы».

Панчо расплылся в улыбке. «Может, это и правда будет хорошо, – ответил он. – Но я просто не хочу, чтобы какой-то диктатор указывал нам, как надо жить. И так уже есть Кастро, Чавес и Ортега. Люди там все бедные и живут при диктатуре. Нам здесь еще один такой не нужен. Лучше жить свободно». На этом они и согласились.

По радио продолжали передавать новости, а Эладио вдруг посмотрел на меня и сказал: «Надо бы вам ехать домой».

Вкусно поужинаврисом, бобами и горячими тортильями, испеченными на костре женой Эладио, мы решили пораньше отправиться спать. Крис, почувствовав новый приступ лихорадки, улегся еще несколько часов назад. Было около восьми вечера, солнце зашло совсем недавно, но казалось, что вот-вот наступит полночь.

Панчо помог мне повесить гамак между двумя растущими рядом с домом деревьями. Веревки к ним он привязал какими-то совершенно незнакомыми мне узлами. До этого я пользовался гамаком один-единственный раз на крыше нашего бруклинского дома. На вид он больше всего похож на стручок из эластичной, плотно облегающей тело виниловой ткани, накрытый сверху пристегивающейся при помощи «молнии» противомоскитной сеткой.

Надев на голову свою шахтерскую лампочку, я немного почитал, слушая, как бьются о сетку москиты. Я надеялся, что деревья не сломаются под моим весом. Прежде чем лечь, я переоделся в сухую одежду, но все равно никак не мог уснуть, хотя за последние трое суток спал в общей сложности не больше двенадцати часов. Ноги у меня горели огнем. Я вспомнил, что ягуары ходят практически бесшумно, и представил себе, что буду чувствовать, когда один из них подкрадется и внезапно нападет на меня снизу. Через час я расстегнул сетку, вылез из гамака, нашел на крыльце рюкзак Криса и, вытащив из него спутниковый телефон, пошел на поляну с развалинами старой деревни.

Центральный холм отсвечивал в лунном свете зеленым. Я никогда даже не думал, что на небе может быть столько звезд. На Луне, сверкающей в кромешной темноте ярче электрического фонаря, были ясно видны горы и кратеры. Раза три на небе мелькнули падающие звезды. Я проследил за ними взглядом.

Телефоном я за время путешествия не пользовался ни разу. Все ждал момента, когда смогу оказаться в полном одиночестве, а еще потому, что любые технологические гаджеты здесь казались какими-то неуместными. Но на носу был день рождения Скай, да и мне уже было просто необходимо услышать голоса домашних. В конце концов я включил телефон, набрал наш бруклинский номер и замер в ожидании, пока телефон искал линию. Эми подняла трубку на третьем гудке.

«Неужели это ты?» – спросила она.

Разницы между нами было четыре часа, и она как раз готовила ужин. Как же здорово было слышать ее голос!

Я начал было рассказывать ей о том, что у нас происходит, но она перебила меня словами: «На нас вчера напали».

Я не поверил своим ушам и попросил повторить. «Связь не очень хорошая», – сказал я ей.

«Я проснулась посреди ночи и увидела, что какой-то зверь пытается отодрать от окна сетку, – сказала она, и голос ее задрожал. – Он хотел забраться в дом».

«Так что значит «напали»?»

«У него были огромные желтые глаза и руки с пальцами. Это был енот», – сказала она.

«Енот пытался пролезть в дом?»

Я уже хотел пошутить, что об опасных животных следовало бы рассказывать мне, но потом понял, что Эми действительно потрясена случившимся. Она терпеть не могла енотов. Ее пугали их глаза и черная полумаска на морде.

«Я серьезно говорю. У него были такие большущие страшные руки…»

Эми сказала, что енот убежал, когда она выпрыгнула из постели, но сетка на окне была уже изорвана в клочья. «Теперь у меня, наверно, бешенство», – сказала она.

«Откуда у тебя может быть бешенство?»

«Я трогала сетку и могла измазаться в его слюне».

Я попытался ее успокоить, но она меня уже не слушала. Она рассказала, что закрыла и заперла окно, а потом побежала мыть руки лизолом.

«Лизолом?»

«Я же была жутко напугана, – сказала она, – хотела продезинфицировать руки».

«Нет у тебя никакого бешенства, – сказал я, – все с тобой нормально».

«Но енот может вернуться… Это был просто огромный зверь. Он вполне может вернуться».

Я сказал ей, что даже если это случится, енот не сможет пробиться через стекло.

«Ты его лапищи не видел, – ответила она. – Гигантские! Он ими и стекло сможет разбить».

Мы еще некоторое время продолжали препираться по поводу енота, а потом она сказала, что теперь спит в комнате Скай, а на ночь включает свет во всем доме.

«А все потому, что тебя нет, – в конечном итоге сказала Эми, – и мне приходится справляться со всем этим одной».

Через мгновение на линии воцарилась тишина. На меня накатила волна жуткой печали. Мне хотелось немедленно телепортироваться домой, чтобы выследить и поймать этого дурацкого енота. Я уже начал говорить, как мне жаль, что все так вышло, но тут в трубке зазвучал веселый голос Скай. «Папочка», – сказала она. Услышав ее, я моментально успокоился и прямо увидел, как они сидят за обеденным столом в гостиной и как дочь подпрыгивает на своем стуле, сжимая в руках телефонную трубку.

«Как там, в джунглях?» – спросила она.

Я сказал, что жарко и мокро. Скай рассказала мне, какую принцессу нарисовала в летнем лагере, а потом спросила, видел ли я обезьян. «А вы в джунглях носки надеваете?» – вдруг спросила она. Это меня очень насмешило… и Эми тоже.

«Ты ждешь дня рождения?» – спросил я.

«Очень-очень жду», – сказала она и перечислила всех подружек, которые собирались прийти в гости.

«Наверно, будет здорово», – сказал я.

Говорили мы долго, и я чувствовал, как меня отпускает усталость и напряжение. «Веди себя хорошо и помогай маме, ладно?» – сказал я Скай. Прощаться было трудно, ведь в конце каждого разговора всегда понимаешь, как много хочется сказать еще. «Прости меня за то, что я не с вами», – сказал я.

«Я просто очень устала», – ответила Эми и положила трубку.

Забравшись обратно в свой гамак, я не смог найти «Валиум» и поэтому просто лег и закрыл глаза. У меня вроде бы горел лоб, и я сразу забеспокоился, не подхватил ли от Криса то, чем он болел. Мне казалось, будто что-то внутри моей души начинает основательно расклеиваться. Я представил себе, как енот разрывает оконную сетку, и увидел в этом событии метафорическое отображение того стыда, который чувствовал, когда уезжал от своих родных, прикрываясь разговорами о поисках самого себя. Казалось, какой-то незваный гость хочет уничтожить нашу семью. Неужели я был таким эгоистом? «Я просто очень устала», – снова и снова крутились у меня в голове слова Эми, и я переживал за нее. Может быть, мне придется заплатить за это путешествие чем-то, о чем я даже не подумал?

Перед отъездом из города мне и в голову не приходило, что будет означать мое отсутствие на дне рождения Скай. Я думал, что смогу отдать ей все долги по возвращении домой… ведь дни рождения бывают каждый год. Но теперь мне было печально и одиноко. В конце концов я все-таки заснул, но ночь прошла неспокойно: меня донимали странные «малярийно-медицинские» сны, в которых оживали огромные деревья, а мертвый американец снова и снова повторял, что я украл у него золото. Проснувшись с утра, я узнал, что баржа речных пиратов вернулась.

 

«Потерянный город бога-обезьяны»

Морде был уже готовсвернуть экспедицию, когда заметил нечто интересное, стоя на вершине небольшой скалы.

Путешественники часами, а то и днями орудовали своими мачете, пробиваясь через сплетения лиан и колючих кустарников, а сверху их поливали летние дожди. Они изнемогали от усталости, голода и болезней и потому были готовы прекратить поиски потерянного города. Просто развернуться и отправиться домой, как сделали до них все остальные.

Но вот он оказался перед ними. «Он выглядывал из джунглей и был виден внизу, как на ладони», – написал Морде позднее в статье для херстовского воскресного журнала American Weekly.

Какова же была первая реакция Морде?

Может быть, он закрыл глаза, а потом медленно открыл их, чтобы убедиться, что действительно видит эти осыпавшиеся городские стены в рост человека, зеленые холмы, одеялом накрывшие развалины всего, что было за этими стенами. Возможно, он просто опешил, исполнился благодарностью к небесам за то, что все-таки нашел эти руины, упал на колени на размокшую землю и поцеловал ее, чтобы ощутить, что она по-прежнему остается под его ногами. А может быть, просто долго стоял и смотрел на город, разглядывая все его детали, чтобы навсегда сохранить этот момент в своей памяти.

Как бы ни повели себя Морде с Брауном, в дневниках об этом ничего не говорится.

Вокруг было темно, как в погребе, ведь через сочащиеся влагой высокие кроны деревьев пробивались лишь несколько лучей солнечного света. Возможно, путешественникам пришлось даже щурить глаза, чтобы рассмотреть руины, за прошедшие столетия покрывшиеся густой травой, плесенью, огромными деревьями и лианами. Не было ничего удивительного в том, что город так много лет оставался неоткрытым. Обнаружить его и впрямь можно было только совершенно случайно.

Мужчины вошли в комплекс развалин: «Используя свои мачете, мы нашли в зарослях грубые каменные орудия… черепки древней посуды и острые как бритва ножи из вулканического стекла». Они обнаружили камни с изображениями, напоминающими силуэты обезьян. Пройдя чуть дальше, Морде и Браун «нашли стены, немного поврежденные, но не поддавшиеся губительному натиску растительности».

По крайней мере, одна из этих структур была метра четыре в высоту и около метра в ширину. Это была «рукотворная стена, построенная из тщательно подогнанных друг к другу камней». Изучив ее, Морде предположил, что некогда эта стена, защищавшая древний город от вражеских набегов, могла достигать и десяти метров в высоту.

Пока это было возможно, они продвигались в глубь города и видели, что одни строения растворились в джунглях полностью, а другие скрылись под травой и лианами, превратившись в огромные зеленые курганы. Эти холмы, по мнению Морде, были ушедшими под землю древними зданиями, показывающими, что некогда жившие здесь люди практически голыми руками умели строить грандиозные сооружения. «Что же это были за люди? – с изумлением думал он. – Кем же были призраки этих мест?»

Осматривая руины древнего города, они вдруг услышали над головой треск ломающихся веток. «Из окружающих нас зарослей за нами с любопытством наблюдали обезьяны», – написал Морде в своей статье. Путешественники чувствовали себя так, будто обезьяны поймали их там, куда им не стоило бы заходить.

Куда Морде ни поворачивал голову, везде взгляд находил все новые и новые ушедшие под землю развалины, из чего можно было сделать вывод, что город простирался на многие тысячи квадратных метров во все стороны. «Я не сомневаюсь, что под столетними земляными саванами скрываются городские здания», – с волнением писал он.

Морде не давал покоя один факт. Хотя древняя цивилизация строила свои города из камня, все обитающие в этом регионе индейцы, скажем, тавахка и печ, предпочитали использовать в качестве строительного материала дерево и глину. «Были ли индейцы прямыми потомками того таинственного народа?» – размышлял Морде. А если были, то почему изменили традиционным приемам строительства? С обнаружением города загадок стало только больше, и путешественнику не терпелось найти на них ответы. Однако находка окрылила его, снова зажгла в нем искру любопытства. Ведь после опасных путешествий по рекам, изматывающих пеших походов по джунглям, бессонных ночей, ягуаров и всего прочего он все-таки нашел его… наверно, нашел тот самый город, который за четыре сотни лет до него искали конкистадоры. Это открытие принадлежало ему и только ему.

* * *

Он назвал его «Потерянным городом Бога-Обезьяны», а не Белым Городом, как его уже несколько веков звали все остальные.Для Морде новое название служило напоминанием о живущей в индейских племенах легенде о жутких «волосатых людях», населявших глубины джунглей. Кроме того, был у него и другой мотив: это название обладало достаточной сенсационностью, чтобы его заметили и, самое главное, запомнили люди.

Морде не указал точной датысвоей находки. Он написал только, что это случилось уже в самом конце путешествия, когда мужчины пытались как можно быстрее покинуть джунгли. Не записал он и точных координат обнаруженного древнего города. Скорее всего, это было сделано в соответствии с политикой Фонда Хея, согласно которой поначалу следовало скрывать места расположения любых крупных находок, чтобы не привлекать к ним излишнего внимания публики. Морде не отметил в своих записных книжках ни широты, ни долготы места, где в тот момент находился… вероятно, потому что просто не знал их сам. Тем не менее он все-таки упомянул, что город стоит в верховьях рек Паулайя и Платано, то есть внутри почти непроходимого участка джунглей, раскинувшегося на многие сотни квадратных километров в восточной части страны. «Это было идеальное место для постройки города, – отметил он в написанной для American Weeklyстатье. – Фоном ему служили вздымающиеся со всех сторон крутые горы».

Наверно, именно здесь Морде и придумал использовать взятый в экспедицию деревянный посох в качестве носителя секретной информации. В какой-то момент он вырезал на четырех гранях посоха 33 набора цифр: вероятно, это были координаты и указания, при помощи которых в будущем можно было найти дорогу обратно к месту расположения потерянного города. Будучи хорошо подготовленным с профессиональной точки зрения шпионом, он постарался сделать так, чтобы этими данными не смог воспользоваться никто, кроме него, то есть не указал ни начальной, ни конечной точки путешествия.

Однако времени на более или менее основательное изучение руин у них почти не было. Небо, как всегда, потемнело, и им пришлось отправиться в дальнейший путь. «Сезон дождей, – печально рассказывал Морде, – положил конец нашим поискам». Обрушившиеся на них ливни полностью исключали возможность проведения любых раскопок. Кроме того, он добавил: «Для более обстоятельных раскопок у нас просто не было необходимого снаряжения». Побродив пару дней по развалинам, Морде на удивление спокойно написал, что им пришлось собрать свои вещи и покинуть потерянный город.

 

Наше путешествие с пиратами

Лодка речных пиратовподошла прямо к тому месту раскисшего берега, где ее дожидались мы. Это была 12-метровая долбленка из красного дерева, оснащенная сорокасильным «ямаховским» мотором. В лодке было три человека, один на носу и два на корме. Все трое, казалось, только что поучаствовали в какой-нибудь кабацкой драке: изорванная в клочья одежда липла к мокрым от дождя телам, а на щеке самого высокого из них был виден шрам от рваной раны. За поясом у каждого из них было по пистолету, а один стоял в лодке, опираясь на длинное мачете. Сойдя на берег, самый старший из троицы, бывший, судя по всему, и старшим в группе, приподнял свое белое сомбреро и сказал: «Hola! »

Это был невысокий мускулистый мужчина с маленькой козлиной бородкой. Его белые джинсы были заправлены в резиновые сапоги, а под расстегнутой до пупа рубашкой виднелись надетые на шею длинные четки. На руке – золотые часы, а во рту – золотые зубы. Сплюнув в воду, он спросил, не вниз ли по течению реки мы направляемся. Крис вопросительно посмотрел на меня, словно спрашивая, что я думаю по этому поводу, но других вариантов у нас не было.

«Двести долларов», – пробурчал старший. Крис предложил ему $50. В результате мы сошлись на $75, отдали деньги и залезли в лодку.

Мы с Крисом уселись рядом с тем из пиратов, что находился на носу, и на всякий случай положили прямо у ног свои мачете, одним ударом которых можно было лишить человека пальцев. «Надо быть начеку, – прошептал Крис, поглядывая на нашего соседа, беззубого бандита в майке с драконами и отрезанных ниже колена армейских штанах. – Похоже, это самые натуральные головорезы».

Анхель расположился на куче нашего снаряжения в центре лодки. Он перестал играть со своим телефоном, улыбаться и рассказывать о девчонках, за которыми ухлестывал дома. Парень просто сидел и с беспокойством смотрел на пробегающую мимо воду. Точно такое же выражение лица было и у его отца. В последний раз я видел его в таком состоянии, когда мы ехали через бандитскую долину. Я уже начал задумываться, не угодили ли мы по собственному почину в заложники? Да еще и за свои же деньги…

Поначалу на реке было спокойно, только над поверхностью воды вились тучи мошкары. Мы плыли в полной тишине, если не считать указаний, которые периодически выкрикивал с кормы капитан лодки, да постоянного гипнотического шума джунглей. Кое-где река достигала 15 метров в ширину, временами превращалась в узкий ручей, почти исчезающий из виду в тени гигантских деревьев. С высоких ветвей причудливыми люстрами свисали лианы. Мы проходили через глубокие каньоны между уходящими в небо стенами из сланца и песчаника… теми самыми «странными колоннами», что видел некогда Морде. Песчаные отмели кишели крокодилами. Я исполнился волнения и надежды, потому что заросли, как и говорил в своих дневниках Морде, становились все плотнее и плотнее. Клубки белого тумана липли к ветвям деревьев, как искусственный рождественский снег из ваты.

Из джунглей послышался громкий вой.

«Что это было?»

«Обезьяны», – сказал Крис.

«А на слух вроде как огромный волк…»

«Они только на слух и кажутся большими».

«Как люди-обезьяны, – сказал я. – Улаки». Я поднял голову и всмотрелся в смыкающиеся над нами зеленые кроны деревьев, но там ничего не было.

«Следи за рекой», – одернул меня Крис, а потом вдруг замолчал и показал куда-то вперед. Сначала мы услышали невнятный шум, а потом он перерос в рев, заглушавший вопли обезьян. Панчо издал ковбойский клич и успел крикнуть: «Держитесь крепче!» Мы приближались к порогам. Я закинул свой блокнот в водонепроницаемый пакет, а находящийся на носу лодки пират схватил двухметровое весло. Внезапно я почувствовал, как ринулась вперед лодка, подхваченная резко ускорившимся течением. К нам с бешеной скоростью приближалось целое минное поле камней, окруженных пенящейся, бурлящей водой. Я схватился за деревянные борта как раз в тот момент, когда мотор ударился о дно реки и взвыл поднявшийся над водой гребной винт.

Река повернула направо, потом налево, а затем, когда камни остались позади, лодка со скоростью за полторы сотни километров в час направилась прямиком в торчащую поперек реки отвесную скалу. Лодка не отклонялась от траектории ни на метр, и мне казалось, что она встала на рельсы. Но больше всего меня напугало бездействие находящегося на носу рулевого. Он просто стоял, попыхивая висящей из уголка рта сигаретой, как человек, полностью готовый к неминуемой смерти. «Скала!» – крикнул я, надеясь, что после этого кто-нибудь из нас начнет срочно действовать. На какую-то секунду я, несмотря на отсутствие спасательного жилета, подумал, не броситься ли мне за борт, но потом наш рулевой воткнул свое весло в белую, бурлящую воду и одним могучим движением направил лодку мимо каменной стены.

Спустя два часамы покинули Рио-Куйямель и вышли в гораздо более широкую Патуку, одну из самых длинных рек Центральной Америки. Спустившись с нагорья Оланчо, она несет свои воды вдоль никарагуанской границы и в конечном итоге приводит к топким болотам и неисследованным джунглям Москитии, где живут индейцы и, по мнению многих исследователей, находится потерянный город. Патука более 250 километров бежит по извилистому руслу среди джунглей, потом превращается в полноводную реку, местами достигающую полутора километров в ширину, и, наконец, изливается в Карибское море. До приезда в Гондурас я не раз слышал, что Патука – одна из главных магистралей транспортировки наркотиков и что на ее водах время от времени разгораются самые настоящие кровавые войны между местными наркокурьерами и военными. Мне рассказывали о «питпанах», до краев нагруженных кокаином, и обитающих на ее берегах беглых преступниках из Америки. Мы попали на Патуку в самый паводок. Точно такие же обстоятельства вынудили Морде оставить свой потерянный город. Миллиарды новых ручьев и притоков изливались в реку из глубины леса, подмывая берега, с корнем вырывая деревья и наполняя Патуку смертельно опасным для нашей лодки мусором.

Начался очередной ливень, и мы добрых полчаса жались друг к другу, накрывшись куском черного брезента. Когда я в следующий раз высунул голову, оказалось, что лодка пристала к берегу. «Что происходит?» – спросил я.

«Понятия не имею», – простонал в ответ Крис. Вокруг не было ничего, кроме мокрых джунглей.

Командир пиратов вылез из лодки на берег и стряхнул воду со своего сомбреро. «Грингос», – обратился он к нам и заявил, что ранее оговоренная плата за проезд его не устраивает. Его приспешники встали по обе стороны от него, стерли с лица улыбки и положили руки на пояс, поближе к оружию. Я понял, что у нас очень большие неприятности. Старший снова сплюнул. Теперь он хотел $300.

Крис попытался его урезонить, но пират покачал головой и жестом показал на высокие горы. В конце концов мы заплатили ему $200, но я не был уверен, что этим все закончится. Что мешало ему вновь потребовать доплаты… или ограбить нас, а то и просто убить и забрать себе все наши вещи? Бандит мог пойти на риск и избавиться от нас, понимая, что этот риск окупится одним только нашим снаряжением. А ведь он еще не знал, что на дне одной из сумок была спрятана резервная тысяча долларов.

Мы продолжили путь, но совсем скоро главарь сказал: «Сегодня дальше уже не пойдем». Близилась ночь, а в темноте, по его словам, передвигаться по реке становилось слишком опасно. «Я доставлю вас на место завтра», – пообещал он. Мы пытались спорить, но все было бесполезно. Он кивнул головой в сторону покрытого деревьями и ползучей растительностью холма, на верхушке которого из зарослей торчала деревянная хижина с металлической крышей, и направил лодку к берегу. «Переночуем здесь», – буркнул он.

* * *

Главарь сказал, что его зовут Эрнесто. О том, чем они занимались на реке, он говорил расплывчато и неохотно: «Здесь интересно… Чего мы тут только не делаем!» Он хохотнул и рубанул воздух рукой, словно показывая, как топор вонзается в ствол дерева… или в чью-то шею. Наступила темнота, мы расселись вокруг очага внутри двухкомнатной хижины Эрнесто и смотрели на только что засаженное им кукурузное поле и непроходимые дебри, начинавшиеся сразу за его границей. Построенный из свежих сосновых бревен дом Эрнесто стоял на невысоких сваях, и в нем были деревянные полы. По сравнению со всеми остальными домами, где нам уже пришлось останавливаться, он казался настоящим дворцом. В тени дома мы заметили еще не меньше пяти других мужчин. У одной стены стояли мачете и ружья, на балках под потолком висела одежда. Эрнесто был властелином этого маленького государства.

Когда молодая черноволосая женщина начала варить на огне кофе, Панчо с Анхелем сказали, что хотят спать, и отправились на улицу развешивать свои гамаки. «Скоро будет совсем темно», – сказал Эрнесто, взмахнув рукой в тягучем сыром воздухе. В свете костра блеснули его золотые зубы. Женщина разлила кофе, мы выпили его почти в полном молчании, а потом они с Эрнесто ушли в другую комнату. Стоны, которые послышались чуть позже, могли доноситься до нас и оттуда, и из окружающих нас джунглей.

«Ну, и что ты думаешь?» – спросил я у Криса.

«Долгая будет ночь…»

До любых мощеных дорог отсюда нужно было добираться сутками, и я слишком вымотался, чтобы задумываться о побеге. Я не мог бы идти, даже если бы хотел. Да и куда нам было идти?Несколько мгновений я на чем свет стоит клял себя за глупость. Вот уже две недели я безостановочно куда-то ехал, плыл, шел… через пыльные города, на автобусах и джипах, по рекам, через горы. У меня порвались штаны и разваливались ботинки. Из мозолей сочилась серо-белесая жижа.

«Меня будто накачали наркотиками…»

«Бывает», – сказал Крис, за пару последних дней уже уставший выслушивать мое нытье.

«Я охренительно устал. Я не могу идти дальше».

Крис помотал головой.

«Это просто ад какой-то», – сказал я.

«Хуже».

Я был сыт по горло бобами и тортильями, энергетическими батончиками, чертовым переслащенным кофе. Мы немного помечтали вслух. «Сейчас бы чизбургер», – сказал я. Крис хотел самую навороченную пиццу из «Pizza Hut».

Я посмотрел на свои почерневшие от грязи руки и передумал: «А я, может, сейчас бы предпочел еде горячий душ». А потом добавил: «В каком-нибудь шикарном отеле».

Около часа назад я попытался помыться в реке, воображая, что свежая дождевая вода сможет очистить меня не только от физической грязи, полностью облепившей все мое тело, но и от копошащихся в голове мрачных, назойливых мыслей. Однако все пошло не по плану. Я разделся до трусов и сунул голову в мутную воду, но сразу же вытащил обратно, почувствовав, что у моей ноги пришвартовалась, уткнувшись в нее, какая-то деревяшка. Но это была никакая не деревяшка… Эта штука была такого же коричневого цвета, как размокшая ветка, только мягкая и округлая, да еще и с застрявшими в ней непереваренными зернышками кукурузы. Судя по всему, один из людей Эрнесто сходил облегчиться чуть выше по течению реки.

«Это просто ад какой-то», – повторил я.

В этот момент Крис снова заговорил о космическом скафандре. Он уже делал это, когда нам приходилось часами шагать под ливнем или палящим солнцем или когда чувствовал, что мы близки к истерике.

«В нем должен быть встроенный кондиционер, – описывал Крис костюм космонавта. – Он должен быть герметичен. А еще в нем должны быть моторчики, которые будут помогать взбираться в гору».

«А у моего пусть лучше будет реактивный ранец», – сказал я.

«… и еще холодильник для воды», – добавил Крис.

«… и спутниковый телефон, который будет работать лучше нашего».

«А еще жидкокристаллический экранчик прямо внутри шлема, чтобы по нему показывали лучшие фильмы».

«Зачем ты вообще во все это влип?» – спросил я у Криса.

Он просто посмеялся.

«Нет, знаю, – сказал я, – сам уже много лет такими вещами занимаюсь. Опасными. Но тут же хуже… змеи, микробы в воздухе. И ничего из этого ты контролировать не можешь. Это просто ужасно».

«А еще здесь могут убить, – вставил он, оглянувшись на маячащие у нас за спинами тени. – Тут может быть очень непросто». Он немного помолчал и добавил: «Трудно объяснить, зачем я все это делаю. Но это не риск ради самого риска».

«Тем не менее это риск», – сказал я, показав на тени.

Он ответил, что его чувство риска, наверно, сильно отличается от чувства риска всех прочих людей. Отправляясь в очередное путешествие, он, как правило, имеет достаточно оснований верить, что сможет вернуться в целости и сохранности.

«Как правило?»

«Конечно, для других мои основания вполне могут быть недостаточными».

Тем не менее с Крисом произошел один случай, чуть не заставивший его изменить свою жизнь. Как-то летом он подхватил малярию и, лежа в постели, думал, что его песенка спета. Приблизительно в то же самое время до него дошли новости о гибели приятеля, которого ужалил морской скат. «Я вдруг понял, что за свой образ жизни нам иногда приходится платить слишком большую цену», – сказал Крис. Но измениться он все равно не смог: «Ведь награда за риск – возможность делать все это, быть здесь».

Я кивнул. Мне хотелось верить в его слова. Мне хотелось верить, что все это действительно имеет смысл, и я, по крайней мере, как и Морде, смогу найти город и рассказать о нем домашним. Тогда меня поймет Эми, а Скай сообразит, почему я не иду работать пожарным в ближайшем к дому депо. Но сейчас думать обо всем этом я не мог. «Как думаешь, нам стоит опасаться этих ребят?» – поинтересовался я.

Крис пожал плечами: «Представления не имею. Но на добропорядочных обывателей они похожи мало».

Не успел он договорить эту фразу, как перед нами появились двое мужчин. Тот, что покрупнее, был Лягушка, рядом с которым мы плыли на носу лодки. Другого я до этого ни разу не видел. Это был менее рослый и не такой мускулистый человек в расстегнутой на груди рубашке и линялых джинсах. В них был вдет ремень с латунной пряжкой в кулак величиной. Неужели они все это время слушали наш разговор? Беззубый Лягушка засмеялся. «Грингос», – сказал он.

 

«Похоже, джунгли не хотят нас отпускать»

Морде стоял передзеркалом и с трудом узнавал смотрящего оттуда человека. Густую свалявшуюся бороду вполне можно было принять за кусок древесной коры. На левой ноге внезапно открылись две трофические язвы, одна размером с пятидесятицентовую монету. Что сотворили с ним джунгли?

Спускаясь вниз по Патуке, путешественники решили сделать остановку у «немцев», чтобы помыться и хоть немного привести себя в порядок. Морде пришлось целых полчаса орудовать бритвой, прежде чем отражение начало становиться похожим на того человека, который некогда приехал в эти богом забытые места.

На следующий день они добрались до хижины американца Джорджа Брейтона и сразу же начали расспрашивать его о ходе войны. Париж уже пал, и Гитлер оккупировал Францию. Брейтон рассказал им, что Соединенные Штаты оказывали финансовую помощь Великобритании, а президент Рузвельт, по слухам, подумывал о вступлении в войну. По сути, американцы уже практически участвовали в военных действиях.

Обеспокоенные этими новостями путешественники заторопились завершить экспедицию. «Мы решили… вернуться в Ла-Сейбу, пока война не отрезала нас от всего внешнего мира», – написал Морде.

Тем не менее из-за очередной бури им пришлось остаться у Брейтона на лишний день, а потом, после визита местного мальчишки, который принес срочные новости, задержаться еще дольше. Мальчик рассказал, что этим утром от лихорадки умерла его мать, а теперь эта зараза стремительно распространяется по их крошечной лесной деревне.Он умолял мужчин помочь. Не раздумывая ни секунды, Браун и Берк сказали, что не пойдут в «больной район» ни за какие деньги. Морде с ними не согласился. «Поскольку у нас были лекарства, которые могли помочь, – написал он, – я считал своим долгом сделать для людей все, что было в моих силах».

Он схватил свою аптечку и отправился вслед за мальчиком в деревню. Они прошагали по непролазной грязи больше семи километров. Морде, конечно, понимал, что взялся за опасное дело, но успокаивал себя тем, что перед путешествием сделал прививку от тифа. Полусгнившие ботинки путешественника утопали в горячей грязной жиже. По пути его гораздо больше пугала возможность стать жертвой великого множества смертоносных тварей, прячущихся в густых зарослях. «На какое-то время страх перед змеями, которых можно было не заметить в этой заболоченной местности, отвлекал меня от мыслей о разгоревшейся эпидемии», – написал он. Все изменилось, когда они подошли к деревне и услышали вопли больных и мечущихся в бреду людей.

Войдя в деревню, он сразу заметил в колодце, откуда жители брали питьевую воду, дохлую свинью. Ее труп плавал прямо под поверхностью воды, превратившейся в мерзкую слизь. Другого источника воды в деревне не было и, как понял Морде, жители до сих пор продолжали пользоваться зараженным колодцем. Стояла невыносимая вонь, и ему пришлось прикрыть нос мокрым носовым платком.

В десятке соломенных хижин, из которых состоял поселок, он обнаружил двенадцать пораженных болезнью людей. Представляя его своим односельчанам, мальчик называл Морде «доктором». Моча одного из мужчин была темно-розового цвета. В другом домике Морде нашел распростертую на полу девочку, «безумным взглядом» уставившуюся в потолок.Часть жителей предпочла покинуть деревню, а оставшиеся верили, что им объявил войну сошедший с небес злой дух.

Очевидной причиной эпидемии, по догадке Морде, был попавший в колодец труп свиньи. Он понял, что жители стали жертвами гемоглобинурийной лихорадки, или, другими словами, «лихорадки черной воды», и дал старейшине деревни, который только что похоронил одну из своих дочерей, наставление срочно выкопать новый колодец и сжечь все матрасы и одеяла.

Никаких подробных объяснений, почему жители деревни оставили тушу утонувшей свиньи в колодце, Морде в своих дневниках не дал. Тем не менее он вскользь намекнул, что они могли бояться злых духов, по местным поверьям, обитающих в любом мертвом теле. Они считали, что попытки переместить труп еще больше разгневают живущего в нем духа. «В таких случаях, – говорил Морде, – само племя чаще всего уходит жить в другое место».

Он дал старейшине деревни противомалярийное лекарство атебрин, используемое также для лечения от гиардиоза – заболевания, вызываемого гельминтообразными кишечными паразитами. Поначалу вождь отнесся к таблеткам с большим недоверием. Положив одну из них себе на ладонь, он долго рассматривал ее, будто никогда в жизни не видел ничего подобного, а Морде пытался заставить его проглотить камень. Старейшина изменил мнение, только когда сам путешественник принял одну дозу лекарства, чтобы доказать жителям, что не пытается подсунуть им какую-нибудь отраву. «Вождь был настолько убит горем и напуган, что без колебаний прислушался к моим советам и выпил таблетки», – написал Морде.

Весь день он ухаживал за больными. «Я делал обходы, щупал лбы, измерял пульс и следил, чтобы все обязательно приняли таблетки. Некоторые из заболевших сопротивлялись, и им лекарство приходилось впихивать принудительно».

Уходил он из деревни, надеясь, что ему удалось сотворить добро и, может быть, даже спасти человеческие жизни.

Потом Морде вернулсяк Брауну и Берку, и они на протяжении полутора недель продолжали как можно быстрее двигаться к побережью. Горы сменились болотами, затем саваннами и пастбищами для выпаса скота, потом снова болотами. Москиты атаковали их с такой яростью и в таких количествах, что шум, издаваемый тучами насекомых, был больше похож на «рев самолетного двигателя». Они прошли еще одну серию речных порогов, а потом остановились ночевать на песчаной отмели. А проснувшись посреди ночи, с ужасом увидели, что река унесла их каноэ вместе со всем грузом – снаряжением, записными книжками и картами, где был отмечен маршрут до потерянного города. Четыре месяца исследовательской работы – и все насмарку.Они до утра обыскивали берега «черной пустоты», в которую по ночам превращалась река. Донельзя измотанный Морде боролся с мыслями о смерти. Он уже не мог стоять на ногах, не мог спать. «Похоже, джунгли не хотят нас отпускать», – написал он. Лодку им с Берком удалось найти только на следующее утро. Она каким-то чудом села на мель в полутора километрах ниже по реке. Каноэ не перевернулось, все вещи были в полном порядке, но, несмотря на это, Морде никак не мог справиться с испугом. «Это были мгновения абсолютного отчаяния, – написал он. – Одно из самых страшных происшествий за все путешествие».

Через 25 часов, 26 июня, они наконец услышали тихий шум морского прибоя.

 

«Пожалуйста, возвращайтесь домой»

Наше путешествиедавно превратилось в бессмысленный и лишенный логики сон, в котором стерлись границы между ночью и днем. Я чувствовал себя почти так же, как в первые месяцы после рождения Скай. Мой мозг настолько устал от постоянного недосыпа, что иногда было непонятно, бодрствую я или вижу все происходящее со мной во сне. Мы перестали следить за временем и замечали только, как поднимается и снова скрывается в джунглях солнце. Мы постепенно подбирались все ближе к Белому Городу или, по крайней мере, к тому городу, который нашел Морде, но идти до него было еще очень долго.

Фоном нашему путешествию служили новости о перевороте, доносившиеся из перманентно бубнящего радиоприемника Панчо. Утром, когда мы проснулись в доме Эрнесто, в новостях рассказали, что свергнутый президент формирует собственную армию на никарагуанской границе, то есть в десяти часах ходьбы от того места, где мы находились. Все попытки справиться с кризисом дипломатическими методами провалились. Тем временем, по словам радиоведущего, Соединенные Штаты продолжали настаивать на нелегитимности новых властей и призывали прекратить все поставки гуманитарной помощи.

Позднее, когда мы ждали, пока проснутся пираты, новостной выпуск превратился в своеобразный форум персональных объявлений, и ведущий тихим, мелодичным голосом начал выразительно, словно стихи, зачитывать письма, написанные разными людьми. Панчо прижал к губам палец, требуя тишины. Это была самая популярная передача среди жителей джунглей. Для них, не имеющих ни телефонов, ни других средств связи, это был самый эффективный метод общения с большим миром. В одних письмах люди признавались друг другу в любви, в других – передавали важные новости или делали заказы.

Мать по имени Мария рассказывала, как скучает по сыну, уехавшему на заработки в Ла-Сейбу; некий Хосе объявлял о рождении дочери; другой мужчина умолял срочно прислать ему врача; молодой человек, которого звали Рейес, докладывал, что задерживается в Тегусигальпе и сможет привезти домой зарядку для телефона только в начале следующей недели; еще один хотел нанять лодку, чтобы перевезти товары вниз по Рио-Негро; женщина оплакивала умершую вчера мать и, обращаясь к своим сестрам и братьям, просила: «Пожалуйста, возвращайтесь домой».

Я сразу вспомнил, что мне нужно позвонить Скай. Сегодня она праздновала день рождения. Схватив из сумки Криса спутниковый телефон, я включил его и стал ждать. Телефон бесконечно долго искал сигнал, но найти его так и не смог. Я поднялся на самую вершину холма, потом спустился на берег реки, но все было бесполезно. Мало того, я не знал, сколько в этот момент было времени. Может быть, они еще спали? Я вспомнил про енота и представил себе, как Эми лежит с открытыми глазами в маленькой спальне Скай, которая находится по соседству с нашей, и прислушивается к любому раздающемуся в кромешной темноте звуку. Задумавшись о том, что сейчас происходит дома, я все ждал и ждал, пока телефон поймает сигнал, и чувствовал, в какой безумной дали я нахожусь от своих родных и каким непреодолимым стало это расстояние.

 

«Лед в стаканах!»

Хаотично раскинувшийсяна Берегу Москитов городок первопроходцев, состоящий из множества крытых жестью или ветвями деревьев мазанок, носил название Брюэрс-Лагун. Троих путешественников на ночь приютил американец по имени Фрэнк Джонс. По описаниям Морде, он был «высоким, худощавым мужчиной с такими веселыми светлыми глазами, что заподозрить в нем убийцу было почти невозможно».

Джонс, с которым приятельствовал Берк, был киллером и выполнял заказы местных компаний. Заболтавшись, мужчины засиделись далеко за полночь. «Я столько лет выживаю в Гондурасе только потому, что умею быстрее всех жать на спусковой крючок, – признался Джонс. – Я убил шесть человек, но так уж было надо».

Это признание насторожило Морде и Брауна. Они еле-еле выбрались живыми из джунглей и сразу же оказались в доме наемного убийцы. Но предпринять какие-нибудь действия или уйти путешественники были просто не в силах. «Мы так устали, – писал Морде, – что легли бы спать даже в змеином логове».

* * *

Через несколько дней, 4 июля, Морде и Браун покинули Берег Несбывшихся Надежд, как в приступах меланхолии называл это захолустье Берк. Выполняя обещание, они оставили ему львиную долю своего снаряжения. На борт идущего в Ла-Сейбу корабля они взяли с собой только клетку с Питом. Когда судно отправилось в путь, путешественники вышли на палубу и смотрели на удаляющуюся землю до тех пор, пока ее не поглотила ночная темнота.

«Эту ночь мы проспали под звездным небом на трюмном люке», – гласила последняя запись, сделанная Морде в этом регионе. Вспоминая длинное и трудное путешествие, он печалился только об одном: «Меня очень расстроило, что Берк не поблагодарил нас и даже не пришел попрощаться». Больше они с ним никогда не встретятся.

Проснувшись в четыре часа утра, путешественники увидели на горизонте первые признаки цивилизованного мира – огни Ла-Сейбы. Друзья вернулись в отель «Париж» и впервые за три с лишним месяца смогли насладиться элементарными удобствами в виде нормальных кроватей и надышаться запахом чистоты и свежести, исходящим от мягкого, только что постиранного постельного белья. Морде с восторгом описал и другие «роскошества»: «Первым делом побрились в парикмахерской, потом купили «кока-колы»… нам в стаканы положили лед!»

Последние дни перед возвращением в Соединенные Штаты прошли суматошно, потому что нужно было переделать слишком много дел. Морде побеседовал с американским консулом, а потом съездил в Тегусигальпу, пыльную столицу Гондураса, чтобы встретиться с президентом Тибурсио Кариасом Андино и картографом доктором Хесусом Агиларом Пасом. Через 14 лет Агилар Пас опубликует первую официальную карту Гондураса со знаменитым вопросительным знаком и подписью «Ruinas Ciudad Blanca» на участке по-прежнему не исследованной территории в восточной части страны… чуть выше Рио-Вампу.

20 июля мужчины нашли судно «Patria», уходящее с грузом фруктов во флоридскую Тампу, заплатили капитану $40 за два места в матросском кубрике и наконец распрощались с Гондурасом. Через шесть суток гондурасская экспедиция Теодора Морде вернется домой. С начала путешествия к тому моменту пройдет всего четыре месяца.

 

История Эрнесто

« Они охраняют его,не щадя жизни. Они воюют с другими. Они теперь уже не те, что были раньше. Они воюют и между собой, убивают друг друга. Он – их главный secreto. Знаете об этом?»

Лодка скользила по речной глади, а Эрнесто рассказывал нам о племенах тавахка, населяющих берега Патуки.

Не сумев устоять перед напором миссионеров, большинство индейцев тавахка давным-давно обратились в католичество. Хотя в последнее время их численность выросла по сравнению с историческим минимумом в 160 человек, наблюдавшимся в начале ХХ века, тавахка, как и живущие бок о бок с ними индейцы печ, признаны специалистами племенем, «находящимся на грани вымирания». Многие тавахка уходили из этих мест, образовывали семьи с представителями других племен, а иногда даже воевали между собой.

В результате всех этих процессов уходили в прошлое и забывались древние традиции. В 1940 году Морде, гостивший в одном из их поселков, насчитал в нем 15 чистокровных тавахка. Сегодня их было меньше десятка на пять деревень. Правительство Гондураса приняло законы, ограждающие индейские племена от разрушительного влияния внешнего мира, и объявило их земли «биосферными заповедниками». Но армия и полиция были слишком далеко, а посему племенам приходилось самостоятельно бороться за жизнь, защищать свои пожитки, хранить историю, традиции и легенды.

Дождевые тучи уже рассеялись, и в полумраке плавали только редкие клубки белесого тумана. Вопли обезьян-ревунов сливались в шум, напоминающий гул приближающегося откуда-то издалека урагана. Лягушка, по-прежнему в своей майке с драконами, теперь заведовал на корме мотором. В лодке с нами было трое вооруженных пиратов и молодой парень, которого я в прошлую ночь не видел.

Эрнесто перебрался на нос лодки, где сидели мы с Крисом. Он знал, что мы ищем в джунглях. Один из его людей передал ему содержание нашего ночного разговора.

«Следите, с кем из индейцев будете об этом разговаривать, – сказал Эрнесто. – Это же их secreto». Он скрутил сигарету, вытащил из кармана пластиковую зажигалку, а потом махнул рукой в сторону плотной зеленой стены джунглей, словно отгоняя тучу москитов.

«У меня есть приятель. Он наслушался всякого такого от индейцев и пошел искать. – Эрнесто подвинулся поближе, и его золотые зубы сверкнули в лучах пробившегося через утренний туман солнца. – Шел он целых два дня и начал находить глиняную посуду необыкновенной красоты. Точильные камни, черепки и осколки, рисунки на камнях – обезьян, людей и какие-то круги. Одним словом, ему было много знаков».

Эрнесто помолчал, чтобы дать нам возможность переварить информацию. Я заметил на левом берегу одинокую хижину на сваях, первый за много часов признак присутствия людей. Панчо с Анхелем, уставившись вдаль, слушали свой радиоприемник, а люди Эрнесто внимательно наблюдали за нами.

Как раз в тот момент, когда он собрался продолжить свой рассказ, в борт лодки с силой ударила ветка дерева. «Видели это?» – спросил он.

«Что, дерево?»

«Нет, – сказал он, – это не просто дерево. Это сами джунгли дают знак». Эрнесто бросил в воду остаток сигареты и улыбнулся, будто теперь и он был участником нашей экспедиции. Казалось, по сравнению с прошлой ночью у него сильно изменилось настроение.

«Так вот, про камни с рисунками, – продолжил он. – Этот парень находил все новые и новые, и целых три дня уходил все дальше и дальше в джунгли. Он чувствовал, что руины уже совсем близко».

«А где это было?» – спросил я.

«Где-то там… Неважно где…» – он обхватил руками свою шею и вывалил мясистый язык, черный, как речной ил.

«Все, что ему рассказали индейцы, было неправильно, – сказал Эрнесто. – Он заболел, еле-еле держался на ногах. – Пират сделал очередную паузу и сплюнул в воду. У него болело все тело. Голова, живот, ноги. Ему пришлось повернуть назад».

Только после этого ему стало лучше, сказал Эрнесто. Стараясь уйти как можно дальше от развалин, он не останавливался целый день, и уже к концу этого дня болезнь бесследно исчезла. С тех пор он больше не осмеливается даже заходить в джунгли.

Собираясь в путешествие,я представлял себе, как буду писать книгу, из которой моя дочь сможет узнать, каким я был человеком, как искал ответы на самые главные вопросы жизни – как встретить старость, как прощаться с молодостью, насколько важны для нас открытия и жизненный опыт, что такое привязанность и даже любовь. Вместо этого я брел по джунглям, как слепой котенок, разваливался на куски и умирал от усталости, то есть фактически демонстрировал свою слабость.

У меня возникло какое-то скорбное чувство. Заблудившись в своей городской жизни, я убежал от нее сюда, в джунгли, и заблудился в них уже в самом буквальном смысле. Я даже не знал, существует ли то, что я ищу.А вдруг Морде просто соврал? Что, если никакого города нет вовсе? В голову лезли все новые и новые вопросы. Пусть даже город существует, но ведь джунгли – это самая настоящая кроличья нора, провалившись в которую оказываешься у входа в сотни других таких же кроличьих нор. Здесь можно месяцами продираться через заросли, рубить лианы, взбираться на горы и ни разу при этом не побывать дважды в одном и том же месте. Хотя для меня все места в джунглях были на одно лицо.

Я сделал попытку записать свои мысли, рассказать, как шумит пробегающая мимо меня река, и через некоторое время немного успокоился. Я написал, как Скай спросила меня, надеваем ли мы в джунглях носки, и решил, что надо держаться изо всех сил.

Воды в бутылкаху нас давно не осталось, и поэтому мы пили воду прямо из реки, очищая ее каплями йода, от которых она начинала вонять железом. Мы миновали первую деревню тавахка, где, скорее всего, и останавливался Морде в те времена, когда она состояла из 24 хижин. Тогда в ней была даже школа для детей. Теперь же на месте деревни не было ничего, кроме высокой травы: в октябре 1998 года ее полностью уничтожил ураган «Митч». Чуть ниже по течению Эрнесто направил лодку к поселению индейцев тавахка, носящему название Япувас. Когда мы начали взбираться по ведущей к деревне крутой тропинке, его люди последовали за нами. Я слышал, как они перешептывались о чем-то, пока мы вылезали из лодки, и пришел к выводу: они идут за нами, чтобы быть в курсе всего, что нам удастся узнать у индейцев.

«Мне это совсем не нравится», – сказал я Крису.

«Давай будем смотреть по ситуации. Наблюдай», – ответил он.

Один из пиратов держал в руках ружье и явно был готов в любую секунду открыть огонь. Вокруг никого не было, но нам казалось, будто из десятка хижин на нас уставились сотни глаз. Домишки, выстроившиеся вдоль грязного проселка, были разной степени запущенности. Некоторые были сколочены из прогнивших досок, а солома на крышах выглядела так, будто ее грызли какие-то животные. Часть хижин явно пустовала. В поселке, если не считать стрекота цикад, стояла полная тишина.

Эрнесто издал звук, похожий на крик птицы, и после долгого ожидания мы увидели, как из-за одного домика вышли четыре женщины в старой потрепанной одежде. Следом за ними появились двое парнишек в обрезанных джинсах. Подручный Эрнесто крепче сжал свою винтовку. Мы поздоровались, и женщины с каменными лицами кивнули в ответ. В ответ на наш вопрос, может ли кто-нибудь здесь с нами поговорить, они отрицательно покачали головами. Одна из них сказала, что все мужчины сейчас работают в поле и вернутся в деревню только после наступления темноты.

Когда мы упомянули Ciudad Blanca, они надолго погрузились в молчание. В конце концов вперед шагнул один из босоногих мальчишек. «Я знаю про город», – сказал он по-испански, но женщины одернули его, произнеся что-то на своем языке, и на этом разговор был окончен.

Мы немного прошлись по маленькой деревне под пристальным наблюдением женщин, а потом решили двигаться дальше. Эрнесто и его люди тоже отправились к реке. Судя по всему, они поняли, что никаких секретов о золотых кладах и древних артефактах нам здесь не расскажут. «Удачи», – со смехом сказал Эрнесто, уходя из деревни. Он не заметил, что Панчо все-таки удалось поговорить с юным индейцем. Тот сказал, что нам, наверно, сможет помочь один тавахка из следующей деревни. «Он очень много знает», – заявил мальчишка и посоветовал просто спросить в том поселке «старшего».

 

«Эта странная цивилизация»

Утром2 августа 1940 года Теодор Морде прибыл в отель «Билтмор», чтобы рассказать невероятную историю своего путешествия. Это был один из самых величественных отелей Манхэттена. Он состоял из двух кирпичных башен и подземного вестибюля с выходом на платформы, куда приходил из Чикаго железнодорожный экспресс «20 thCentury Limited», названный New York Times«лучшим поездом в мире». В гостинице его уже ждала толпа репортеров, жаждущих услышать рассказы о потерянном городе. Среди них были корреспонденты New York Times, New York Herald Tribune, New York Sunи  Associated Press. Морде, похудевший на 12 килограммов, приехал в Нью-Йорк поездом из Тампы. На фотографиях с этого мероприятия он запечатлен в двубортном костюме цвета хаки, с зачесанными назад напомаженными волосами и тонкими усиками в стиле Кларка Гейбла. В то утро он стоял под вспышками фотографов с видом человека, только что вернувшегося с другой планеты. После джунглей в нем появилась какая-то почти осязаемая загадочность.

Один из репортеров назвал открытие Морде «романтическим» и сказал, что оно поможет поднять дух охваченного мрачными предчувствиями города. Распространившись по всей Европе, Вторая мировая война приковала к себе внимание жителей Нью-Йорка, да и всей страны в целом. New York Timesпубликовала отчеты о «стремительном и неудержимом наступлении» гитлеровских армий. Все опасались, что, расправившись с Великобританией, фюрер отправит своих солдат через Атлантику, чтобы взять в осаду Соединенные Штаты. В правительстве подумывали о введении всеобщего призыва, а инженерные службы города получили задание разработать методы защиты населения от возможных газовых атак и воздушных бомбардировок. Мэр Нью-Йорка Фьорелло Ла Гуардия тем временем изо всех сил старался поднять моральный дух жителей, страдающих от 15-процентной безработицы.

«Одной из главных наших задач было нанесение на карты больших и малых рек, по которым еще не доводилось путешествовать белым людям, – сказал публике Морде. – Мы неделями плавали по рекам и ручьям, с трудом продираясь через месиво растительности». Он сделал паузу и обвел взглядом собравшихся в зале: «Когда пути дальше не было, мы брались за мачете и прорубали тропинку через джунгли. Делать это было очень непросто. Местами там растет бамбук, покрытый таким количеством острых шипов, что к нему трудно даже подойти, чтобы обрезать ветви». Рассказывая о препятствиях, которые приходилось преодолевать в процессе путешествия по джунглям, Морде явно наслаждался всеобщим вниманием: «страх полной изоляции, болезни, дожди, разрушительные наводнения и ядовитые змеи». Он рассказал о нападении диких свиней и, конечно, о встрече со смертоносной копьеголовой змеей. «Ели мы диких кабанов, оленей и похожих на драконов игуан, – говорил он. – Из растительной пищи были только дикие бананы… как правило, мы собирали и варили самые зеленые». В какой-то момент он сунул руку в карман штанов и вытащил оттуда баночку с блестящими золотыми самородками. «Эта земля таит в себе невиданное богатство», – сказал он. Он назвал Гондурас «нефтеносным регионом», в котором также имеются залежи серебра и платины. О золоте он заметил: «Мы собирали его практически голыми руками».

Репортеры активно интересовались городом, но Морде отвечал на их вопросы уклончиво. Он сказал, что экспедиции удалось обнаружить следы древнего государства, существовавшего «еще до рождения Христа», и что несколько тысяч привезенных ими артефактов, среди которых было все – от глиняной посуды до лодки-«питпана», – будут выставлены в Национальном музее американских индейцев Джорджа Хея. Морде объявил всем присутствующим, что назвал столицу этого государства Потерянным городом Бога-Обезьяны. В его мыслях город уже давно существовал только под этим названием. Это была цивилизация, «где люди поклонялись обезьянам, как богам, и умели строить из камня».

Сделав шаг в сторону шумной толпы репортеров, он сказал, что этот спрятанный от всего мира город, окруженный длинной стеной, на протяжении многих столетий медленно уходил под землю. Некогда пролегавшие между каменными домами улицы продолжались дорогами, расходящимися во все стороны. «Но теперь, – продолжал он, – остались только земляные курганы, скрывающие под собой развалины зданий и фундаменты величественных храмов».

Развивая свою теорию, Морде предположил, что когда-то в этом столичном городе жили тысячи людей (возможно, его население достигало 30 тысяч) и что его обитатели, вероятно, были современниками индейцев майя. «Я видел там огромный, покрытый дикой растительностью холм, внутри которого, по моим предположениям, может находиться статуя священной обезьяны. При условии, конечно, что мы когда-нибудь сможем провести там раскопки, – рассказывал он. – Я нашел маску, она была похожа на морду обезьяны… изображения обезьян – священных обезьян – присутствовали почти на всем, что нам удалось там найти. Пока я не знаю, что все это означает, но когда-нибудь мы сможем расшифровать данные и узнать историю этой странной цивилизации».

Морде не стал уточнять, где находится город: он боялся, что в его отсутствие туда ринутся охотники за сокровищами и вести там когда-нибудь археологические раскопки будет уже бессмысленно.Ученый уклонился также и от обсуждения золотых кубков и тарелок, о которых в 1544 году рассказывала испанскому епископу Педрасе индейская принцесса.

New York Times опубликовала два материала о найденных Морде «следах процветавшей аграрной цивилизации, погибшей в результате какой-то серьезной катастрофы». Другая влиятельная ежедневная газета, New York Sun, заявила, что «люди в этих почти недосягаемых местах находились на высоком уровне развития и, вполне вероятно, были представителями весьма продвинутой цивилизации». Фактически это издание поддержало Морде в его споре с приверженцами устоявшейся теории, что в условиях дождевого леса невозможно возникновение развитых, ориентированных на сельское хозяйство цивилизаций.

Морде было 32 года, и, выйдя в тот день из отеля «Билтмор», он стал легендой: человеком, вернувшимся из мест, где до него никто не осмеливался побывать. Как раз в тот момент, когда люди во всем мире не находили себе места от беспокойства и страха перед разгорающейся войной, Морде подарил им мечту о дальних странствиях, дал возможность хоть краем глаза заглянуть в другую эпоху. В редакционном комментарии Standard Tribuneоб этом написали так: «С той поры, когда картографы рисовали на картах одно только средиземноморское побережье, а остальное пространство заполняли изображениями морских чудищ, мы хорошо изучили свою планету. Но Теодор Морде со всей ясностью продемонстрировал нам, что в мире осталось еще много тайн… Его открытие пополнит копилку знаний человечества о его собственной истории».

Морде превратился в любимца манхэттенского высшего света, его приглашали на приемы и закидывали вопросами. Как там было, в джунглях? Пытались ли вас убить местные дикари? Культ обезьяны? Сколько вы нашли золота?У него не было отбоя от заинтригованных его отвагой и очарованных почти голливудской внешностью женщин. Однако ни одной из них так и не удалось прибрать его к рукам. Он встретился со своим спонсором Джорджем Хеем и передал ему несколько тысяч древних артефактов. Содержание их беседы нигде не зафиксировано, но, скорее всего, они разговаривали на любимую тему Хея, то есть о «великой тайне происхождения доисторических народов Западного полушария».

Загадке потерянного города Морде посвятил доклад в легендарном Клубе исследователей, где до него рассказывали о своих приключениях такие знаменитые путешественники, как Перси Фосетт и Чарльз Линдберг. Он выступал по радио, в университетских студенческих городках и на Всемирной ярмарке во Флашинге, где одному из репортеров удалось сфотографировать его на выставке телефонного оборудования в компании симпатичной темноволосой женщины. Чуть позже он опубликовал свою статью в  American Weekly, херстовском еженедельнике, хваставшемся неправдоподобно высоким 50-миллионным тиражом. Под статьей, названной «В потерянном городе древнеамериканского Бога-Обезьяны», красовался подзаголовок, от которого у читателя захватывало дух: «Исследователь Теодор Морде обнаружил в гондурасских джунглях столицу исчезнувшей с лица земли доисторической цивилизации, жители которой совершали жертвоприношения гигантскому идолу обезьяны, и рассказал о безумной «Пляске мертвых обезьян» – обряде, до сих пор практикуемом местными дикарями, в жилах коих течет Кровь Далеких Предков».

Чарльз Б. Дрисколл в своей авторской рубрике «Нью-Йорк день за днем» отмечал «необыкновенную привлекательность» Морде. «Если бы мне нужно было найти в комнате путешественника, обнаружившего в диких джунглях Центральной Америки романтический Город Бога-Обезьяны, – писал Дрисколл, – я бы никогда не указал на этого человека в белом полотняном костюме, безупречно белой рубашке и белых же туфлях». В том же самом интервью приводились слова коллеги и наставника Морде, Капитана Стюарта Мюррея, который восхищался сверхчеловеческими способностями своего протеже: «Я потратил на поиски города много лет, а этот парень нашел его с первой же попытки».

Осенью 1940 годаМорде приехал в родной Нью-Бедфорд повидаться с родными. Много лет прошло с тех пор, когда он, совсем еще мальчишкой, выходил на край своего квартала, останавливался неподалеку от порта и смотрел в океан, гадая, какими чудесами полнится мир. Он подарил сестре два стакана золотого песка, намытого на гондурасских реках. Воспоминания о прошлой жизни Морде, о том, каким он был до того, как подростком спрятался на борту круизного лайнера, до его участия в испанской войне, до поездки в джунгли, затерлись в семейной памяти. Родные просто не поспевали за его жизнью. За время своего отсутствия он стал совершенно другим, взрослым человеком. Теодор рассказывал им о своих приключениях, но объяснить многое был не в силах. Какие-то вещи просто не переводились на язык, понятный рядовому обывателю. Он сказал им, что собирается писать книгу, но прямо сейчас у него на это нет времени.

Репортеры местной New Bedford Standard, на протяжении всех этих лет следившей за путешествиями Морде, взяли у него очень подробное интервью. Он чувствовал, что после выхода многочисленных статей с рассказами о его приключениях должен дать людям кое-какие разъяснения. «Мое увлечение археологией, свидетельством чему являются мои путешествия к самым знаменитым руинам нашего мира, не дает мне права называться археологом. Подобным образом, проведя три месяца в Испании, я не стал профессиональным военным корреспондентом, хоть меня и называли так некоторые журналисты, – сказал он. – Думаю, лучше всего называть меня просто исследователем».

Когда репортер спросил, не собирается ли он вернуться в потерянный город, Морде ответил, что они с Джорджем Хеем уже работают над подготовкой второй экспедиции и планируют ее на январь 1941 года. В своих дневниках путешественник отметил расположение найденного в восточной части Гондураса плоского участка местности, на котором можно было бы вырубить просеку для взлетно-посадочной полосы. В результате в джунгли можно будет доставить оборудование для раскопок и большую группу рабочих. Чтобы обеспечить экспедицию питьевой водой, на реке предполагалось построить плотину и небольшое водохранилище. Морде предполагал, что раскопки развалин могут занять не один год.

Позднее, выступая по радио, он заинтриговал слушателей, интересовавшихся планами его возвращения в Гондурас, сказав, что хочет узнать ответы на множество вопросов. «Что случилось с людьми, жившими в городе? – спрашивал он. – По какой причине эта высокоразвитая цивилизация исчезла с лица земли? Никто не знает. Но я надеюсь, что уже скоро смогу разобраться в этом. Я возвращаюсь в Город Бога-Обезьяны, чтобы раскрыть одну из последних тайн западного мира».

Тем не менее этому было не суждено случиться. К зиме, то есть еще за год до нападения на Соединенные Штаты, говорить о войне стали все больше и больше. В стране был принят закон о военном призыве, а в народе поползли слухи о введении карточной системы. Президент Рузвельт поддерживал Великобританию поставками оружия и, казалось, склонялся к решению вступить в войну. Мужчины начали готовиться к военной службе, и в стране резко подскочил уровень рождаемости. Именно в этот период Морде и пришел срочный вызов из Вашингтона. Его услуги понадобились новой секретной государственной службе для выполнения специального задания, не менее таинственного, чем путешествие в потерянный город. Вскоре Морде снова исчезнет, но на этот раз – чтобы стать шпионом.

 

Что мы узнали у индейцев тавахка

Мы окончательно убедились,что идем по следу Морде и приближаемся к обнаруженному им потерянному городу, когда увидели Гору Воющих Обезьян. Тавахка называли ее Quicungun. Гигантская, заросшая деревьями и окутанная туманом гора стояла в месте слияния Патуки и Вампу и очертаниями напоминала разрушенный храм. Из каждой тени доносился вой обезьян-ревунов. На глаза они не попадались, но нигде еще мне не доводилось слышать их с такой ясностью. Бестелесные вопли разносились на многие километры и эхом отражались от воды и скал.

Когда мы вошли в индейскую деревню Краутара, в которой почти 70 лет назад вполне мог побывать и Морде, моросил небольшой дождик. В своих дневниках он написал, что гора вздымалась над рекой, словно «поднявшийся на задние лапы зверь». Длинноволосый молодой тавахка по имени Хосе рассказал нам, что однажды гору охватил огонь. «Она целую неделю светилась оранжевым и красным, а потом погасла, – сказал Хосе. – Старики сказали, что это разговаривают духи. Но я не знаю, что это было». Он пожал плечами.

Один интересный факт я заметил, только когда вернулся домой и прочитал несколько книг о джунглях. Мы практически не разговаривали о красоте окружающей нас природы, например, этой огромной зеленой горы, укутанной дымкой тумана. Я то падал с ног от усталости, то сходил с ума от страха, то нервничал по поводу и без повода и в результате просто не думал ни о чем, кроме своих страданий и необходимых в следующий момент действий.

Старейшина, с которым мы надеялись поговорить о потерянном городе, был на охоте, и Хосе пригласил нас в свой домик на холме. Он сказал, что, ожидая возвращения того человека, мы сможем побеседовать еще с кем-нибудь. Краутара была одной из самых крупных деревень тавахка на берегах Патуки. В низовьях реки стояли еще два индейских поселка, Вампусирпи и Краусирпе, но добраться до них можно было только на лодке. Ни дороги, ни аэродромы не связывали их с внешним миром. Что же до Краутары, то состояла она из десятка деревянных домов с соломенными или железными крышами, выстроившимися вдоль размокшей от дождей тропинки. Хотя со времен Морде деревня уменьшилась домов на пять-десять, теперь там было железобетонное здание школы и футбольное поле.

Домик Хосе состоял из одной комнаты и выходящего на реку крылечка. Мы сели друг против друга на деревянные лавки. Он был одет в желтую, расстегнутую на костлявой груди хлопчатобумажную жилетку и линялые джинсы, утянутые на тонкой талии ремнем с медной пряжкой размером в игральную карту. Хосе убрал с лица мокрые пряди черных волос и спросил что-то на ломаном испанском. Крис перевел, что он спрашивает, откуда мы приехали.

«Из Нью-Йорка», – ответил я.

«Это рядом с Италией?»

«Это в Америке», – сказал я.

«А до Италии оттуда дойти можно?»

Я объяснил, что Италия находится в Европе, то есть по другую сторону Атлантического океана. Тут он вдруг просветлел лицом и, теребя висящий на шее крестик, сказал: «Рэмбо! Рэмбо же в Америке? Обожаю этот фильм». Хосе универсальным жестом «пострелял из пулемета». «Я его много раз смотрел, пока у нас не сломался телевизор», – сказал он. Случилось это два или три года назад.

Панчо с сыном тем временем отправились осматривать окрестности. С тех пор, как мы расстались с речными пиратами, Анхель стал вести себя гораздо спокойнее, и теперь я снова слышал, как он где-то вдалеке развлекается с рингтонами своего мобильного телефона. Панчо, в отличие от него, был не в лучшем расположении духа. В радиоприемнике сели батарейки, и теперь ему приходилось обходиться без новостей о путче. Панчо не верил, что пираты распрощались с нами навсегда, и боялся, что они устроят засаду. Кроме того, его беспокоило, что вскоре он окажется в тех местах, где когда-то пытался построить новую жизнь. В последние дни я не раз замечал, что он ищет одиночества, уходит смотреть на реку или джунгли, разглядывает сорванный цветок или поднимает взгляд на кроны гигантских махагониевых деревьев. Казалось, он заново знакомится с вынужденно покинутыми когда-то местами и просит у джунглей разрешения вернуться.

Когда по крыше забарабанил усилившийся дождь, в хижину вошел мужчина с голым торсом, мускулистыми руками и квадратным ежиком, от которого его голова была похожа на молот. Он назвался «учителем» и сказал, что его зовут Диксон. Как и Хосе, он родился в Краутаре и никогда в жизни не покидал берегов этой реки, хотя, по его словам, ему уже «около тридцати семи». «Я ни разу не был в Нью-Йорке!» – воскликнул он и начал расспрашивать нас, как живется «в том мире».

Индейцы тавахка до сих пор оставались в основном охотниками-собирателями да приторговывали на реке сельскохозяйственными культурами и золотом. Когда я спросил Диксона об истории его племени, он показал на свою бритую голову и сказал, что она хранится «тут». Я вспомнил, что точно те же слова услышал от вождя тавахка и Морде. У них до сих пор не было ни книг, ни архивов. «Как у Гомера», – улыбнувшись, заметил Крис.

Диксон сказал, что его народу уже несколько тысяч лет, но сейчас они находятся на грани вымирания. Он упомянул испанских конкистадоров: как они рубили головы, порабощали и уничтожали индейцев. С этими событиями была связана несколько столетий передававшаяся из уст в уста легенда. «После прихода испанцев случилось страшное землетрясение, – рассказывал Диксон. – Оно уничтожило один из самых крупных наших городов, где стоял огромный золотой храм». Он немного помолчал, а потом продолжил свой рассказ: «Землетрясение вызвало оползень. Целая гора обрушилась и накрыла город. Теперь никто не знает, где его искать».

Я спросил, сколько осталось в его племени людей. «Когда-то все мы жили в очень большом городе на берегу реки, и нас было около пяти тысяч, – сказал он. – А теперь мы рассеялись по огромной территории, да и осталось нас меньше тысячи».

В последнее время их начали терроризировать до зубов вооруженные поселенцы и фермеры. «Плохо стало, очень плохо, – сказал он и показал на застилающие небо тучи, словно демонстрируя, что жестокость и насилие накрыли их земли, как этот грозовой фронт. – Они отнимают у нас все».

* * *

Мы поужиналив домике, расположенном в самом центре деревни. Его хозяйка накормила нас тортильями и бобами с каким-то неизвестным белым мясом. В углу, согревая прохладный ночной воздух, потрескивал костер. Чуть позже вернулся старик, с которым мы хотели побеседовать. Из-за пояса его штанов торчала деревянная рукоятка охотничьего ножа. Он до нитки вымок под дождем. Его белая рубашка липла к телу, потяжелевшие от воды штаны сползали с талии, а резиновые сапоги облепила грязь. Старик поприветствовал нас кивком головы. Лицо его было изрезано глубокими морщинами, а на подбородке красовалась жидкая седая бородка. Он сказал, что его зовут Маркос, но жители деревни называют его «cacique», или «босс».

Он отвел нас к себе домой. Интерьер стоящей на сваях хижины отличался простотой и аскетичностью. Там была кровать, сколоченная из веток деревьев, на полу лежала стопка аккуратно свернутой одежды, а на стене висела рамочка с древней черно-белой фотографией давно покинувших этот мир родителей Маркоса.

Переодевшись в сухую одежду, он уселся на деревянный стул и показал мне висящий на шее почерневший от времени зуб животного. «Это зуб ягуара, которого я убил много лет назад», – сказал он по-испански. Маркос засмеялся, как будто его забавляли мысли о далекой молодости. Он сказал, что был самым пожилым индейцем в здешних местах и вроде бы родился в 1929 году. «Но точно я этого не знаю», – расплылся старик в беззубой улыбке. В комнату вошла женщина средних лет с подносом горячего сладкого кофе.

«Хорошие были времена, – сказал Маркос, вспоминая детство под аккомпанемент барабанящего по жестяной крыше дождя. – Зверя было много. Тапиры, ягуары, кабаны». Он вытянул руки в стороны, чтобы показать, какого размера рыбин ловил гарпуном, а иногда даже и голыми руками. «Тогда мы шли на рыбалку или на охоту, зная, что обязательно что-нибудь да принесем домой, – сказал старик, словно описывая поход в магазин. – А теперь зверя найти гораздо труднее». В этот день ему ничего добыть не удалось, и завтра он опять собирался в джунгли.

Я рассказал ему про Теодора Морде и спросил, не помнит ли он эту экспедицию. В то время Маркосу должно было быть около 11 лет. Он ненадолго задумался, а потом сказал, что не уверен. «Здесь грингос постоянно что-то искали, – заметил он с улыбкой. – Я их много повидал». Тем не менее Маркос помнил «немцев», у которых гостил Морде, и их баржу: «Нет их больше, и их банановой плантации тоже нет». Помнил он и отшельника-американца Брейтона. Но и тот в какой-то момент пропал. «Просто исчез», – сказал Маркос.

Когда я спросил, нет ли поблизости каких-нибудь больших древних развалин, он уставился на меня, будто пытаясь понять, что я задумал. Потом ответил, что старые города тут есть, но все стараются держаться от них подальше: «Наши люди туда не ходят». Как раз в этот момент послышались раскаты грома, и старик поднял глаза к небу. Я упомянул Ciudad Blanca, и Маркос, задумавшись, отхлебнул кофе. «Я тебе расскажу, что мне рассказывали родители, – начал он после долгого молчания. – Там когда-то жили наши предки. Но потом пришли плохие люди, и все начали убивать друг друга. Плохие люди прогнали наших предков. Они умели делать всякие чудеса… у них были стрелы, которые можно было просто пустить в воздух, а они потом сами попадали туда, куда хотел попасть их хозяин. Они могли взглядом убивать птиц».

Маркос поставил свою чашку на дощатый пол, отполированный за долгие годы до идеальной гладкости кегельбанного шара, и шумно вдохнул сырой воздух. Он сказал, что это был «прекрасный» город. Но когда я, со слов Морде, описал ему «Пляску мертвых обезьян», он отрицательно помотал головой. Ничего такого Маркос не помнил. Позднее другой тавахка скажет нам, что какой-то подобный ритуал у индейцев был, но подробностей, кроме того, что обезьян съедали, он вспомнить тоже не мог. Еще этот второй тавахка слышал от деда, что в лесах вокруг Белого Города обитало три разных типа необычайно свирепых обезьян, охранявших все, что находилось внутри его стен. «Они никому не позволяют даже приблизиться к городу, – сказал он, погрозив костлявым пальцем, – а еще там есть ягуар невиданных размеров». Этот человек тоже посоветовал нам держаться от Ciudad Blanca подальше.

Когда на улице окончательно наступила ночь, я спросил у Маркоса, знает ли он, где находится потерянный город. Он медленно поднялся со своего стула и вытянулся в полный рост. «В джунглях много всяких древностей, – повторил он, – но мы к ним даже не прикасаемся». Я сразу вспомнил, как сбежали, бросив Морде в глубине лесов, его индейцы-проводники. Маркос шумно вздохнул, глядя в направлении теперь уже скрывшейся в темноте Горы Воющих Обезьян. Я испугался, что чем-то обидел или оскорбил его. «Он находится в верховьях Вампу, – наконец сказал Маркос. – О нем мне рассказывали родители». Я повторил сказанные им слова, и это был поворотный момент. «В верховьях Вампу, – снова сказал он, кивнув в сторону реки. – Это было самое священное для нас место».

«Он врал», – сказал я Крису позднее этой ночью. Мы лежали в гамаках, привязанных к перилам школьного крыльца. Луны на небе не было, дождь не прекращался с вечера. На улице было темно, как в глубокой пещере. Спутниковый телефон так и не заработал. Я не смог поговорить с дочерью и в результате пропустил ее четвертый день рождения. Теперь она, наверно, была уже в постели – спала, объевшись за день сладостей.

«Да, похоже», – ответил Крис.

В своих дневниках Морде писал, что никаких «великих цивилизаций» в верховьях Вампу не было. С другой стороны, он отмечал, что, по его сведениям, древние каменные жернова находили в горах «выше Вампу и гораздо ближе к Платано».

Вместе эти два утверждения выглядели странно. По джунглям выше Вампу были разбросаны старинные артефакты, наводящие на мысль, что здесь когда-то жили люди, причем находившиеся, вероятно, на достаточно высоком уровне развития; именно в верховьях реки Вампу Капитану Мюррею, предшественнику Морде, рассказывали легенды о развалинах.

Но Морде по какой-то причине заявил, что не станет подниматься по реке в поисках города. По крайней мере, он сделал все, чтобы так думали те, кто сможет прочесть дневники без его ведома.

«Морде врал, – сказал я, – но только не в том, о чем мы думали».