1

Итак, лето того года. «Он» проводил его в красивом прибрежном городке, отстроенном в духе старой Европы, и не было ни дня, когда бы «он» не напился. Такой уж это был город. Торговцы устанавливали ряды своих лотков, втискивая их между деревьями на обочине дороги, идущей вдоль берега моря, и вывешивали свой товар — воздушные шары в форме Микки-Мауса, или Дораэмона, или еще кого-нибудь странного животного из мультяшного мира. И хотя все эти звери, призванные привлекать туристов, весело улыбались, отчего-то казалось, будто в глазах у них стоят слезы. За рядами воздушных шариков открывался вид на мост над морем — местную достопримечательность — и плескавшиеся под ним волны. За последние дни деньги, которые «он» имел при себе, практически закончились. «Он» сидел в одиночестве, цедил пиво и смотрел на дорогу, вдоль которой болтались воздушные шары. Цвет моря, видневшегося то ли за смеющимися, то ли за плачущими лицами животных, постоянно менялся, следуя велению изменчивой природы. В зависимости от того, как падал солнечный свет или ложились тени от бегущих облаков, море могло быть от стального серого цвета до ярко-голубого. Каждый раз, когда менялся цвет моря, по стройным рядам воздушных лиц пробегала дрожь. Они кланялись морю, потом городу и вскоре вновь взмывали вверх. Через какое-то время проходящие мимо туристы стали кривиться от одного вида мужчины, пьющего пиво с самого утра.

В этом городе так было заведено: то внезапно начинался дождь, то бодро выглядывало солнце, резкие порывы ветра стихали так же неожиданно, как и начинались. Внезапный ветер в тихий день, трещины в старых колониальных зданиях города, неровности на мощеных тротуарах или смех проходящих мимо туристов воскрешали в памяти забытые мгновения. Воспоминания поднимались, как дым, виток за витком и рассеивались раньше, чем сознание успевало зацепиться за какое-нибудь из них. В этом городе «он» привык к очарованию скоротечного мгновения. «Он» просыпался с отекшим с похмелья лицом, вставал, открывал деревянные ставни гостиничного номера, и вместе с густым утренним воздухом в комнату проникал винный запах, манящий строками Омара Хайяма: «Иди сюда, приходи наполнить стакан. Скинь с себя зимнюю одежду в этот теплый весенний день. Пока птица времени не может улететь далеко, но в любой момент она расправит свои крылья».

Хороший алкоголь и беззаботность жизни в этом городе были словно обусловлены самой природой. Напитки и жизнь здесь были похожи на рыбу, выловленную в жаркий летний день: если не съесть ее сразу, она испортится. Так же «он» объяснял и то, что ежедневно упивался пивом. С каждым новым глотком «его» жизнь менялась, и назад, в прошлое, дороги не было. Наверное, «он» уже давно подозревал, что в «его» жизни настанут такие времена. Очень давно. С тех самых пор, как позвонил жене, сказал, что не вернется к назначенному времени, и перешел дорогу. С того короткого промежутка времени, когда зеленый свет светофора сменился желтым, а затем красным, отрезав дорогу назад. С тех самых пор по «его» жизни поползли маленькие трещинки.

В отеле «Шангрила», где «он» остановился в первую ночь, «он» вдруг понял, что ошибался, думая, будто люди не видят изменчивости жизни и проживают только одну ее ветвь, не оглядываясь на ответвления. Как только «его» заселили в номер, «он» сразу снял с себя всю одежду и улегся спать на огромной двуспальной кровати кинг-сайз, наличие которой «он» требовал, еще только бронируя комнату в гостинице. Накрахмаленная простыня казалась бумажной. Утром «он» спустился в буфет и позавтракал в одиночестве, выделяясь среди бизнесменов при галстуках. Когда к «нему» подошел официант и предложил кофе, «он» жестом остановил его, думая только о том, чтобы вернуться в номер и снова залечь спать. Разделавшись с завтраком, «он» поднялся к себе в комнату, задернул тяжелые плотные занавески и залез в кровать. Do not disturb. «Он» понемногу выпадал из жизни. Теперь никто не мог потревожить «его» сон. В этом городе «он» придумал себе новое имя.

Так «он» и жил в этом отеле: завтракал в буфете, а потом спал весь день; проснувшись под вечер, шел пить пиво до тех пор, пока опять не заваливался спать. Так продолжалось какое-то время. Однажды «он» очнулся ото сна. В комнате было темно, и «он» не понимал, какое было время суток. «Он» поднялся с постели и раздвинул занавески. И сразу в комнату ворвались отсветы от движущихся машин, огней светофоров и высоток на противоположной стороне дороги. Он растер руками лицо и, будто вспомнив что-то, достал сумку и начал рыться в поисках паспорта. Тот оказался вложен между страницами книги, которую мужчина читал в самолете. От долгого сна «его» глаза привыкли к темноте, и отсветов из окна ему было вполне достаточно, чтобы прочитать все, что было написано о «нем» в документе. Потом «его» взгляд упал на строку в книге.

«Если бы я мог, то постарался избежать этого, но мне придется начать говорить о твоем произведении „Парень тишины“ с критики. Нет, даже не с критики — об этом я и помыслить не могу! — но с некоторого несогласия с тобой». На следующее утро, пока «он» жевал булочку, выпеченную в форме цветка, «он» несколько раз повторил про себя это предложение. «Он» решил, что вся его суть заложена в словах: «если бы я мог избежать». Без них предложение было бы все равно что мертвое. «Он» задрал голову и уставился в потолок, на котором был нарисован месяц и звезды всех форм и размеров, а между ними была пустая темнота космоса. «Я — это больше не я», — произнес «он». Никто «его» не услышал. Так «он» положил конец той жизни, которую вел тридцать два года.

Через четыре дня «он» собрал сумку и вышел из отеля. «Он» стоял на остановке перед гостиницей и некоторое время просто смотрел на проходящие автобусы. Спереди у них висело табло, на котором было написано, куда едет автобус, но «он» не видел ни одного знакомого названия. «Он» вглядывался в одно за другим табло, а потом сел в двухэтажный автобус, который ходил между старым и новым городом, просто потому, что в Корее едва ли можно было увидеть двухэтажный автобус. «Он» сел на свободное место на верхнем этаже и стал безучастно смотреть на ветви платана, которые расступались перед автобусом, обогнувшим парк по окраине, заехавшим на небольшую возвышенность и оттуда устремившимся вдоль берега моря. Как только автобус выехал на прибрежную дорогу, то сразу стало видно мост через залив. Несимпатичная бетонная конструкция, напоминающая волнорез, и подобие маяка на одном из его концов привлекали к себе многочисленных туристов. Не имея никакого представления об историческом значении моста, «он» с некоторым удивлением смотрел на восторженную толпу.

Пока мы не знаем прошлого новых для нас предметов, они все нам кажутся странными. «Он» сошел с автобуса на остановке перед мостом и пошел вдоль берега. Несомненно, «он» выделялся на окружающем фоне, и с первого взгляда становилось понятно, что «он» принадлежит другому миру. «Он», как всегда, был одет в черный деловой костюм, в руке у «него» была небольшая сумка. Точно так же «он» выглядел четыре дня назад, когда выходил из дома. Сейчас «он» шел по направлению к мосту и остановился у отеля, из которого непременно должно было быть видно море. Отель выглядел старым, как будто его построили полвека назад. «Он» достал банку пива из сумки, вскрыл крышку, запрокинул голову и начал пить. Яркое солнце светило высоко в небе и слепило глаза так, что трудно было смотреть. Он прикрыл веки. На жаре пиво казалось солоноватым. Опустошив банку, «он» выбросил ее в мусорный бак, вновь ощущая желание завалиться спать.

«Он» сразу направился к отелю, который был рассчитан главным образом на местных. Учитывая количество туристов, постоянно крутящихся в этом районе, холл отеля казался невыносимо тесным. Из кафе, тут и там украшенного грязными подтеками, пахло затхлой сыростью и прокисшим чаем. Зато и цены за ночь, указанные на стойке регистратуры, были соответствующими. «Он» попросил себе самую дешевую комнату. Девушка за стойкой посмотрела на «его» лицо, уже раскрасневшееся от только что выпитого пива, и протянула анкету постояльца. «Он» взял ручку и некоторое время смотрел на бланк, в который надо было вписать имя, национальность и паспортные данные. Только тогда «он» вдруг понял, что не может вспомнить свои имя и фамилию. «Он» достал из сумки книгу, из которой, со стуком плюхнувшись на пол, вылетел паспорт, заложенный между страниц. «Он» поднял и раскрыл документ, внимательно посмотрел на данные на двух первых страницах, конечно же ненастоящие, и заполнил бланк. Пока «он» выводил английские буквы своего имени, «он» несколько раз посмаковал его. Теперь «его» зовут так. Теперь это «его» имя.

2

Конечно, Алекс — это сокращение от имени Александр. Значение этого имени — «мужественный защитник». В случае с именем Жаклин все немного сложнее. Это женское имя образовано от французского Жак, которое в свою очередь является производным от имени Иаков, встречающегося в Ветхом Завете. Опасаясь мести своего брата Исава, Иаков бежал в Месопотамию. В пути ему приснился сон, в котором он увидел лестницу, достающую до неба. В имени Жаклин спрятано слово Божье, которое услышал Иаков: «Сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя в сию землю». Именно этим Жаклин и Алекс подходят друг другу, ибо одной обещана защита, а другой призван защищать. Четыре года назад в день, когда открывался фестиваль в Эдинбурге, на Королевской миле, ведущей к Эдинбургскому замку, древней крепости города, Алекс случайно встретил Жаклин, которая искала китайский ресторан «Сайгон-сайгон». По долгу службы Алекс знал все о ресторанах, а потому смог подробно объяснить девушке, куда ей идти, приправив свой рассказ тонким ароматом юмора, чем произвел на Жаклин незабываемое впечатление. Алекс воспринял как хорошее предзнаменование то, что первый разговор завязался вокруг китайского ресторана, и счел эту встречу знаком судьбы.

Если кто-нибудь задастся вопросом, насколько судьбоносной была первая реплика Алекса: «Немного ниже пупка», которой он немало удивил Жаклин, пытавшуюся выяснить, где находится китайский ресторан «Сайгон-сайгон», то ответ найдется в лондонском Ковент-Гардене. В одном из ресторанов этого района он продолжил свое знакомство с девушкой. «Потому что», — начал Алекс, взмахнув вилкой, и замер с таким лицом, будто решал в тот момент судьбы мира. Потому что, будучи наречен тем же именем, что великий македонский правитель, предпринявший поход на восточные земли, Алексе детства мечтал, что, когда ему исполнится двадцать пять, он обязательно отправится на Восток. Но до появления в его жизни Жаклин мечты оставались просто мечтами. Теперь же он наконец решил действовать, о чем и начал громко рассказывать Жаклин в ресторане. В то время Алекс считал себя поэтом (хотя с тем же успехом он мог считать себя бездельником), и он стал энергично уговаривать Жаклин, графического дизайнера по профессии, отправиться вместе с ним в кругосветное путешествие. Он соблазнял ее заморскими красотами, к тому же путешествие сулило возможность подзаработать и сделать себе имя.

Когда остававшаяся безучастной к этому безумному проекту Жаклин довольно резко спросила: «И как это все будет?» — она уже попалась на крючок Алекса. Имея неплохой опыт в написании отзывов о ресторанах и кафе для журнала «Тайм-аут» и других популярных изданий, Алекс хотел отправиться на Восток и наладить там выпуск собственного журнала. Он взял стакан и плеснул немного воды на стол, затем стал размазывать ее вилкой, рисуя карту мира. Сначала Алекс весьма схематично изобразил Африку, а затем принялся за сложные очертания Юго-Восточной Азии, вырисовывая береговую линию Китая и Корейского полуострова. В конце он добавил несколько капель воды из стакана и нарисовал Японию. По его плану, оттуда они смогут вернуться обратно в Англию. Жаклин влюбилась в эту мокрую карту мира на столе ресторана, хотя не могла не признать, что она была далека от совершенства. После этого у этих двоих уже не было другого выхода, как приехать в Стамбул и начать жить единой судьбой.

Жаклин много раз могла бы вернуться домой, но ее удерживал Алекс, точнее, его скрытый талант, проявившийся в поездке. Он делал все возможное, чтобы на подсознательном уровне внушить Жаклин, будто он гений. Например, когда он говорил с ней о знаках зодиака, она слушала его и верила, что человек, родившийся под знаком Весов, может быть, и необязательно гениален, но точно взвешивает все, что попадает на чаши его весов, и, как истинный художник, знает цену людям и вещам. Даже то, что Жаклин не воспринимала слова Алекса в штыки, уже говорило о его силе. Люди, рожденные под этим знаком, не являются абсолютным измерительным прибором, но всегда могут объяснить, почему их чаши склонились в ту или иную сторону. Эта способность Алекса была подобна маяку в городе, чуждом ей, как пустыня Иакову. Алекс знал, на что способен человек, видел его потенциал с самой первой встречи и знал, что нужно сделать, чтобы этот потенциал раскрыть. Он не обращал внимания на общественное положение человека, но сосредотачивался на силе, заложенной у него внутри.

Это существенно помогало Алексу, и когда он работал над журналом «Восток и Запад» в Стамбуле, и когда выпускал «Сад Роз» в Калькутте. В восточном городе Алекс быстро понял, что его английский был незаменимым инструментом, поскольку он мог учить языку детей высокопоставленных лиц. Кто бы ни знакомился с Алексом, всех впечатлял его талант сохранять превосходный баланс в общении и полное отсутствие какой-либо предвзятости в отношении других людей. Чаши его весов всегда были вровень: легкие или тяжелые — не важно, главное, что всегда в равновесии. Но, конечно, равновесие было весьма субъективным. Хотя в Калькутте журнал, который в Стамбуле они с Жаклин еле-еле растягивали на четыре страницы, разросся до тридцати двух листов, оставаться в этом городе стало невозможно. Виной тому были муссоны, рикши и невыносимая жара. Еще одна причина крылась в том, что Алекс стал поглядывать на других девушек. Жаклин не относилась к тому типу людей, которые могли бы простить измену. Однако Алекс успокоил ее, свалив все на жару, и уговорил покинуть Калькутту и перебраться восточнее, в город, где он пообещал ей прекрасное побережье и хорошее пиво. Прибрежный город, в который они приехали, был отстроен на европейский манер, и там Жаклин с Алексом стали издавать журнал «Красная звезда». Название, как, впрочем, и всегда, придумал Алекс. И хотя он имел очень смутное представление о маоизме, сам образ красной звезды покорил его воображение. Это оказался последний журнал, над которым они с Жаклин трудились вместе. И во всех смыслах поспособствовал этому господин Ри: благодаря его финансовой помощи издание «Красной звезды» в принципе стало возможно, но он же поспособствовал и тому, что Алекс отдалился от Жаклин. С того самого момента, как, проходя мимо Жаклин в баре отеля «Шангрила», Ри остановился, наклонился к плечу девушки и, раздувая ноздри, вдохнул ее аромат, Алекс понял, что на этот раз они будут издавать журнал благодаря дарованиям Жаклин, а не его собственным талантам. И конечно, он даже представить себе не мог, что прекратит свое существование «Красная звезда» опять же из-за Жаклин. Как бы там ни было, в ту самую секунду, когда Ри остановился около Жаклин, Алекса захлестнула злость. Ри ответил ему, что он не смог сдержаться, когда аромат, исходивший от Жаклин, вынудил его поступить столь грубо. Ри так затейливо и красочно пытался оправдать свой поступок, что его рассказ стал похож на волшебную восточную сказку.

Предчувствие не обмануло Алекса. «Красная звезда» выросла именно из того разговора. Когда Ри узнал, что Алекс и Жаклин путешествуют по Востоку, собирают материал по истории и культуре разных городов и публикуют свои заметки в журнале для многочисленных туристов, он охотно предложил свою помощь, в первую очередь финансовую. Демонстрируя один из журналов «Сад Роз», который пришел на смену аляповатому «Восток и Запад», Алекс решил, что пора набивать себе цену.

— Да, в других городах наши инвесторы оплачивали и стоимость издания журнала, и, конечно, наше проживание, — начал Алекс, решив не раскрывать правду, что во всех предыдущих случаях им оплачивали только стоимость печати журнала.

Ри покивал головой и предупредил только, что его имя не должно значиться в качестве издателя. Это вполне устраивало Алекса, который к тому времени уже успел привыкнуть к разным административным трудностям. Не вдаваясь в подробности, он спросил, есть ли у Ри еще какие-нибудь пожелания по поводу журнала.

— В каждом номере вы обязательно должны публиковать мою историю, которую я рассказал в начале вечера, — ответил Ри.

Алекс кивнул — никаких трудностей просьба Ри не представляла, хотя было непонятно, почему для него это было так важно.

От всех предыдущих журналов «Красная звезда» отличалась оформлением. Щедрые инвестиции позволили раскрыться Жаклин, которая до этого никак не могла показать свой талант во всей красе. В «Красной звезде» неожиданно обрывающиеся предложения были написаны различными удивительными шрифтами. Представившийся мистером Ри старик занял место издателя совсем под другим именем. А вся работа по написанию текстов, как и раньше, легла на плечи Алекса. Он решал, о чем писать: обзор ресторанов, баров, культурных мероприятий, — и в зависимости от этого отбирал материал. Некоторые трудности у него вызывали статьи об историческом и культурном наследии города, сохранившемся до наших дней, но самым сложным оказалось писать историю мистера Ри, которую Алекс был обязан публиковать в каждом номере. Примерно в то время, когда они работали над третьим номером, Алекс случайно встретил «его», мужчину, разглядывавшего воздушные шары с лицами забавных зверюшек, колыхавшиеся над песчаным пляжем, и тогда же Алекс вдруг почувствовал, что не может больше сочинять эти истории. Плевать на журнал и все остальное — в душе Алекса было одно-единственное желание: сбежать!

3

Дом мистера Ри стоял на холме напротив огромного аквариума под названием «Мир моря». От отеля возле моста до дома Ри пешком можно было дойти минут за двадцать, не больше. По обеим сторонам дороги, ведущей на холм, росли туи, деревья гинкго и дубы, высаженные здесь, когда этот район еще принадлежал иностранцам, жившим в стране. В гуще деревьев было много укромных мест, где можно было спрятаться от любопытных глаз прохожих и где обитали уличные бродяги. И хотя сама по себе дорога была создана для пеших прогулок, из-за бродяг, которые постоянно оказывались на пути, бессильные посторониться, мало кто решался ходить по ней. Все дома вдоль дороги и выше, где жил Ри, были построены приезжими. Поэтому стоило лишь подняться на холм — и вокруг оказывались роскошные вишневые сады.

Мистер Ри жил в двухэтажном доме колониального периода, и каждый год ближе к концу весны он мог наблюдать, как улетают вниз, в сторону океана, белые лепестки, опадающие с вишневых деревьев. Синее море было заветной мечтой цветов. Только оно было далековато, и лишь немногие лепестки долетали до него. Вероятно, это была оборотная сторона весны, если она у нее есть. Так говорил мистер Ри, когда рассказывал о бесчисленных цветах, устремлявшихся к морю. Таково было его представление о жизни. Он считал, что абсолютно все вещи, преодолевая пик, показывают свою обратную сторону, изнанку. Только недостижимая мечта поистине может называться мечтой, поэтому если вы видите спину людей на пути к мечте, значит, они перевалили за пик и отказались от нее. И именно этот момент является переломным в жизни. Мистер Ри верил, что все его несчастья начались с тех пор, как он стал жить один в этом двухэтажном доме.

Когда «он» впервые пришел к Ри, тот, зажигая свечи, спросил: «Можно ли скучать о том, чего не существует?» Он говорил, избегая прямых формулировок, и никогда не объяснял свои мысли до конца. Его немного корявый английский, на котором говорили все местные нелегалы, заставлял задуматься, не принадлежит ли и он к их числу. Может, он тоже нелегал? Алекс взглянул на Ри. Тот положил на место зажигалку и стал рассматривать мужчину, который пришел с Алексом. «Речь идет о мечте?» — уточнил мужчина, но сразу понял, что ошибся в своем предположении. Тогда Ри уселся напротив нового друга Алекса и наконец-то заговорил о себе. История была в точности такой же, как ее пересказывал Алекс. История о любви к девушке, которая жила в доме на самой вершине холма. Едва мистер Ри начал свой рассказ, Алекс сказал, что его уже тошнит. Мужчина подумал, что Алекса тошнит от куцего английского, на котором говорил Ри.

Когда мистер Ри жил в Америке, он несколько раз пробовал написать свою историю. Поэтому в каком-то смысле его можно было назвать писателем. Писателем, который разными словами и в разной манере рассказывает одну-единственную историю жизни. Иначе говоря, он выжал из этого сюжета все возможное и больше ничего не мог добавить к написанному. Тем более он хотел, чтобы теперь за эту историю взялся кто-нибудь другой, и именно поэтому, как он сам признался, он вложил деньги в «Красную звезду». По его задумке история его жизни должна стать похожа на любую другую статью в журнале: например, об истории создания города, истории знаменитого моста или бывшего района поселений колонизаторов. Короче говоря, пока кто-то постоянно снова и снова пишет о городе, он оживает и история продолжается. Также и у Ри оставалась надежда, что его жизнь еще может измениться, пока кто-то бесконечно переписывает его историю.

«Я хочу новую историю, такую, которую можете написать только вы с твоим другом. Придумайте еще что-нибудь» — вот чего хотел Ри от Алекса. Ему было все равно, кто будет писать его историю. Мистер Ри с радостью отдал бы любые деньги, если бы можно было взять его жизнь и придумать из нее что-то новое. Когда Алекс вместе со своим приятелем сидели на пляже, открывая последнюю банку пива, тот предложил свою помощь. Первыми словами Алекса были: «Тебе надо будет стать писателем с богатым воображением и жаждой творчества». Уже изрядно захмелевший мужчина развалился на песке и, посмотрев на Алекса, ответил: «Ну, если мне за это будут платить деньги…» — «Хорошо. Я куплю тебе этих воздушных шариков на пару сотен баксов», — ответил Алекс. Воздушные шарики. Все-таки маленькие лица на них не улыбались. Так только казалось из-за того, что уголки их губ были вздернуты кверху. Алекс купил воздушный шарик, решил проблемы с оплатой жилья приятеля, и больше уже мог не заниматься этой опостылевшей ему историей.

Второй раз мужчина пришел к Ри, когда солнце клонилось к закату. Мистер Ри стоял во дворе своего дома и смотрел на видневшийся вдалеке пляж: песок искрился в лучах заходящего солнца, и все еще было полно народу. В саду было жарко, но легкий ветерок спасал от духоты. Ри сел под пляжным зонтиком, установленным между деревьями, и продолжил свой рассказ. Когда он был молодым, в самый разгар революции, случилось так, что он убил отца этой девушки. Это было время, когда могли убить любого, надев ему на голову треугольный мешок, чтобы не было видно лица. После смерти отца ее семья стала потихоньку разваливаться. «Родные и двоюродные братья девушки стали контрреволюционерами. Жаль, что все в этом мире разваливается», — начал Ри, жестом указывая на двухэтажный каменный особняк перед собой. Как бы там ни было, Ри и другие студенты собрались на железнодорожной станции, сели в поезд, более двух месяцев скитались по городам, познакомились с ребятами из других стран и в итоге оказались на границе.

«Он» слышал об этой революции и даже знал имена основных участников. Но теперь слушал рассказ мистера Ри как нечто вымышленное, неправдоподобное. «Он» спросил: «А если откинуть все, что мешало вашей любви, то все закончилось бы иначе?» Мистер Ри посмотрел на фонари, зажегшиеся на пляже, и ответил: «В каком-то смысле. Может быть, не все. В любом случае, возможно, я любил вовсе не ее, а именно препятствия, встававшие между нами. От нее чудесно пахло. Жасмином, розмарином, детьми, молоком, соснами, только что приготовленным рисом и много чем еще. Не знаю, как объяснить, но это было прекрасно, она сочетала в себе все вкуснейшие запахи, которые вы можете представить. Вот так. — Мистер Ри провел правой рукой в воздухе, пытаясь изобразить стену. — А не было бы препятствий, не было бы и этого аромата». — «Правда? Если бы не было препятствий?» — переспросил «он». Ри посмотрел «ему» прямо в глаза, поднялся со своего места и потрогал ствол вишни, которая росла в его саду. «Напишите об этом. Я уже много раз обдумал все, что мог, по поводу своей жизни». Это был первый раз, когда Ри открыто сказал «я».

По каменному зданию, огороженному стеной, полз угасающий оранжевый луч солнца. В круглом окошке за деревянной рамой зажегся свет. Туда переехали Алекс с Жаклин, но Алекс уже несколько дней не возвращался домой. Слушая пение птиц, доносящееся из-за дома, он вспомнил, что отель, в котором «он» провел первую ночь, назывался «Шангрила». Возможно, для «него» это было тем, «чего не существует». И, может, «он» уже очень давно скучает по этому далекому месту. Может быть. Кто знает? А тем временем Ри что-то говорил. «Мистер Чои. Мистер Чои». «Он» медленно поднял глаза и встретился взглядом с Ри. «Мистер Чои», — позвал тот еще раз. «Это не мое имя», — ответил «он» мистеру Ри. «Тогда как же вас зовут?» — спросил тот.

4

Однажды Алекс пришел к «нему» в отель и сказал, что от мистера Ри пахнет преступлениями. Это случилось вскоре после того, как вышел третий номер «Красной звезды», в котором, конечно, тоже была опубликована история Ри. Она ничем не отличалась от того, что Алекс писал в первых двух выпусках журнала. На что, собственно, Алекс и указал.

— В итоге мы будем писать одни и те же статьи в каждом номере. И в этом, видимо, вся идея мистера Ри. Он хочет отчиститься от своих преступлений таким образом. Люди уже начинают интересоваться, почему мы пишем одно и то же из номера в номер. А я даже не знаю, что им отвечать.

— То, что пишешь ты, и то, что пишу я, отличается одно от другого, — сказал «он».

Алекс изумленно уставился на приятеля. Как и раньше, он все еще не понимал, в чем разница между двумя одинаковыми историями.

— Люди скоро поймут. Про возвращение мистера Ри. И окажется, что мы с тобой тоже уже вовлечены в его преступления. Ты сам это писал. Как глубоко ни вглядывайся в человеческую жизнь, не найти человека, чья жизнь была бы абсолютно понятна окружающим. Жизнь любого человека — это череда неподвластных нам случайностей. Это предложение может служить оправданием мистера Ри.

Оправдание было бы необходимо, если бы существовала правда, но «он» считал иначе. В истории мистера Ри, переписанной несколько раз в поисках истины, ее не было как таковой. И когда «он» пошел к Ри в третий раз, тот вышел, держа в руках картонную коробку, набитую всевозможными тетрадями. Добравшись до границы, Ри начал записывать свою историю. Лишь только у него появлялась свободная минутка, он брал тетрадь и описывал все, что было или могло бы быть. Казалось бы, это хороший способ, чтобы расставить все по местам, лучше понять, что произошло, но в итоге получается как раз наоборот. Сомнения цепляются друг за друга и мешают разобраться. Поначалу мистер Ри был убежден, что стоит подправить несколько предложений, и появится ясность, не останется места сомнениям, но в итоге начинал переписывать все заново. Поэтому тетрадей было так много. «Он» просмотрел записи, которые мистер Ри делал в Пакистане, Индии, на Тайване, в Соединенных Штатах. Где-то он писал карандашом, где-то шариковой ручкой, где-то перьевой, писал то печатными, то прописными буквами. Конечно, смысла мужчина не понимал, так как не знал языка. Но догадывался, что повествование менялось в зависимости от настроения мистера Ри и ситуации, в которой тот оказывался.

— С течением времени история понемногу начинает меняться. Потому что ты больше узнаешь о жизни, понимаешь вещи, которых не знал в молодости. И каждый раз меняется твой взгляд на события и меняются твои слова, которыми ты описываешь эти события. Возможно, самая ранняя запись о том, что произошло, наиболее правдива, но невозможно понять, насколько эта правда осмысленна. Осмысленной, скорее, можно назвать мою последнюю запись, — пояснил мистер Ри. Он вернулся на родину, выдав себя за американского гражданина, и под вымышленным именем купил этот особняк, после чего узнал, что бывший владелец дома был казнен в разгар революции по ложному донесению. Сам Ри принимал участие в этих кровавых игрищах, во время которых был смертельно ранен отец девушки, хотя тогда Ри этого не знал.

Тем не менее известие заставило мистера Ри переписать всю свою историю. Сам он не понимал, почему оставил возлюбленную и сел на поезд. Это грызло его всю жизнь. В итоге он пришел к выводу, что это произошло из-за чудовищного чувства вины оттого, что он нанес ее отцу смертельный удар. Но проблема в том, может ли повлиять на действия молодого юноши, который, ничего не зная, сел на поезд, то, что он узнает в дальнейшем. Возможно, он тогда бы и не убил ее отца, и не сел потом на поезд. Стоило только поднять эту тему, как мистер Ри попросил «его» написать об этом. «Он» начал представлять жизнь мистера Ри, какой она могла бы быть, если бы тот не ранил отца девушки. В «его» мыслях молодой Ри все равно садился на поезд.

А тогда в чем смысл всего, что происходит с нами в жизни? Как-то однажды «он» показал полицейскому водительские права младшего брата, которые по ошибке случайно положил в свой кошелек. Конечно, равнодушный страж порядка не стал вглядываться в фотографию и выписал штраф на имя «его» брата. Что штраф выписан не на «его» имя, «он» понял только спустя несколько дней, когда пришел в банк оплачивать квитанцию. А если бы можно было изменить прошлое, пожелал бы «он» переиграть все так, чтобы показать полицейскому свои права и теперь не иметь всех этих проблем с перепутанными именами и платежами? Когда «он» записывает рассказы мистера Ри, который будто бы хочет найти логическое объяснение своей жизни, «он» на самом деле придумывает новую реальность. Хотя никто из них никогда в этом не сознается, «он» так же, как и мистер Ри, однажды купил поддельный паспорт и поднялся на борт самолета, который летел в город, в котором мужчина никогда раньше не бывал. «Он» не планировал это заранее, а потому найти истинные причины «его» поступка будет нелегко. В конце концов, жизнь так же, как и истории мистера Ри, пишут не один раз, но исправляют и переписывают каждую секунду. Можно вспомнить и осмыслить прошлое, но логически предсказать, что будет дальше, невозможно. Каждый раз, когда мистер Ри записывал свою историю, она получалась разной, тем более уж не могли совпадать истории, записанные «им» и Алексом.

— Но есть главная составляющая, принципиальная основа, — сказал мистер Ри, снова складывая тетради в коробку, — она заключается в том, что я любил эту девушку всю жизнь. Что мне только не доводилось делать в Америке! Даже то, что человеку в принципе не под силу. И каждый раз в самые трудные моменты я вспоминал этот дом. Я представлял, как вернусь на родину и буду жить с ней здесь. Я думаю, именно в этом кроется причина, почему я все-таки уехал из Штатов. Но, вернувшись, я понял, что моей мечте не суждено сбыться. Потому что, кроме дома-то, больше ничего не осталось. И куда мне было бежать от одиночества? В эту свою историю? Пока Алекс с Жаклин не переехали сюда, дом был слово наполнен призраками, но сейчас все изменилось.

— Это из-за Жаклин? — спросил «он».

— Вполне возможно. Ведь может так статься, что я любил не саму девушку, а любил всю жизнь ее запах. И что, если так? Если я любил лишь ее запах, как тогда изменится весь мой рассказ? — Мистер Ри пристально посмотрел на мужчину.

Тот отвел взгляд и уставился в сторону.

5

Рассматривая проходивших мимо людей, Алекс сказал:

— Меня всегда интересовали новые места. — Его голос тонул в гуле аэропорта. Люди спешили на рейсы, постоянно звучали объявления о начале регистрации или посадки на то или другое направление. — Приезжая в незнакомый город, я первым делом пытаюсь раздобыть карту. Центральная улица, спальные районы, промышленные зоны, развлекательные центры и так далее. Потом изучаю историю города. Когда в этом месте появились первые поселения, когда город процветал, когда, наоборот, пришел в упадок, какие исторические памятники сохранились до наших дней. Это все определяет образ города. Без этого невозможно его понять. Иначе не было бы так много музеев, памятников архитектуры, мемориалов. Я не прав? Если не знать всего этого, то каким бы гурманом человек ни был, он не сможет прочувствовать вкус города. Еще это называют атмосферой города.

— Ты думаешь, что возможно понять город через его атмосферу? — спросил «он».

— А как иначе? — ответил Алекс вопросом на вопрос.

— Мы садимся на самолет и пересекаем океан, мы видим небо, мы видим звезды, мы видим океан внизу. Но в конечном итоге мы видим лишь самих себя. Как бы далеко ты ни уезжал, ты можешь понять только себя самого. Когда ты пробуешь еду, ты сравниваешь ее с другой пищей, которую ел раньше, ты пробуешь их разницу на вкус, но возможно, что вкуса как такового ты не чувствуешь. И Жаклин…

На этих его словах Алекс резко поднялся с места, не дав мужчине договорить.

— Она шлюха. С самого начала, как я встретил ее в Эдинбурге, она была шлюхой. Да еще такой, которая и обезьянами не побрезгует! — Алекс сорвался на крик.

Проходившие мимо пассажиры стали оборачиваться на них.

— Тебе надо было стихи писать, а не журнал по истории городов. Тогда, возможно, ты не потерял бы Жаклин, — сказал «он».

Алекс так и остался стоять. Он слушал, что говорит приятель, и все ниже и ниже опускал голову. Тот наклонился и заглянул Алексу в лицо: слезы текли у него из глаз. «Attention, please», — женский голос начинал очередное объявление, эхом прокатившееся по залу.

— От карты нет никакого толка. От старой карты нет никакого толка, поскольку она устарела, но даже самая новая детальная карта становится бесполезной к тому моменту, как выходит из типографии, поскольку город уже успел измениться. Поэтому я никогда не смотрю на карты и все прочее. Но ты прав. Я тоже, когда только увидел Жаклин, сразу понял, что она шлюха. Да еще такая, которая и обезьянами не побрезгует, — сказал «он».

Алекс поднял голову и посмотрел на своего приятеля, на кончиках его ресниц дрожали слезы, но было непонятно, плачет он или смеется.

— Как вы мне все надоели. И ты, и этот Ри. Это что, такая восточная изюминка? Все вы лжецы и аферисты! Правда для вас ничего не значит! — Алекс перевел дух и продолжил: — Жаклин не тот человек, про кого такие, как ты, могут трепаться, что она шлюха. Все так получилось из-за того, что я свалял дурака в Калькутте. Неужели ты правда думаешь, что она любит эту обезьяну Ри? Это смешно!

— Алекс, Алекс, ты повторяешься, — ответил «он».

— В смысле? — переспросил Алекс.

— Так или иначе, ты снова говоришь, что Жаклин была шлюхой с самого первого дня вашего знакомства в Эдинбурге. Ты же видел тетрадки мистера Ри. В них одна и та же история. Он всю жизнь писал одно и то же, но каждый раз истории отличались друг от друга. Давай я скажу по-другому: «Жаклин не шлюха». И что изменилось? — спросил «он».

Алекс поднял с пола сумку, стоявшую рядом с сиденьями, кратко выругался, развернулся на месте и пошел к стойке регистрации на рейс.

А «он» так и остался сидеть на месте, смотря вслед Алексу, прокладывающему себе дорогу в толпе людей. Все они чего-то искали. Стойку авиакомпании, чтобы купить билет, нужные ворота, чтобы сесть на самолет, или семью, чтобы в последний раз обнять перед вылетом. Даже когда Алекс затерялся в толпе, его бывший приятель еще долго оставался на своем месте. «Он» думал, как бы «он» начал, если бы, подобно мистеру Ри, вздумал написать повесть своей жизни.

Бесчисленные первые предложения. И эти первые предложения меняются с течением времени, с развитием нашей жизни. Мы меняем первое предложение в зависимости от того, куда нас завели все последующие. Теперь «он» знал, что уже не начнет свою историю словами: «Наверное, он уже давно подозревал, что в его жизни настанут такие времена. Очень давно. С тех самых пор, как позвонил жене и сказал, что не вернется к назначенному времени, и перешел дорогу». С тех пор его жизнь начала безостановочно меняться. Прежде чем вернуться в абсолютную темноту, мы беспрерывно исправляем историю своей жизни. Он поднялся с места и медленно пошел. Теперь в зависимости от того, куда он пойдет, будет меняться начало его истории. И он пошел, перебирая в темноте первые предложения своей жизни.