Я сбежала от мужа.

И хоть он не держал меня и сразу, легко, будто давно был готов к чему-то подобному, отпустил «пожить и подумать», это все равно было не то же самое, что, «Олег, я лечу заграницу на неделю». И я в полной мере осознаю последствия этого поступка, тем более что они не заставляют себя долго ждать.

Телефон напоминает о своем существовании, когда на улице далеко за полночь. Но после сырой столицы так не хочется возвращаться в номер, что мы с Каем, не сговариваясь, решаем побыть на пирсе еще немного. Он сидит сзади, держит меня бедрами и руками, словно марципановую фигурку, и изредка смеется в макушку, потому что я просто рассказываю истории с показов, курьезы, которые, кажется, берегла специально для этого мужчины. Этой ночи и этих звезд размером с фары, зараженные дальним светом. Олег никогда особо не вникал в мою жизнь, а тревожить его бессмысленными рассказами казалось… глупым, что ли.

Я достаю телефон и не сразу соображаю, что смотрю на экран слишком долго - и Кай видит то же, что и я: имя Олега. Чувствую, как он напрягается, как упирается мне в макушку подбородком и едва сдерживается, чтобы не скрипнуть зубами. Что могло случиться? Разница между нами десять часов, а значит, сейчас у него десять утра или около того. Обычно в это время Олег уже давно на работе, зарыт в своих делах.

— Ответь, - предлагает Кай, но я разрываю звонок и надеюсь, что этого будет достаточно, чтобы Олег меня не тревожил.

У меня нет иллюзий насчет того, что он понятия не имеет, где я. Только не Олег.

Вопрос в том, как скоро он узнает, что я гуляю ночью по пляжу не в гордом одиночестве женщины, которая пытается сохранить семью.

Но телефон звонит снова. И снова. И опять.

И я сдаюсь, мысленно готовая сказать «да», если он спросит про другого мужчину.

Но в трубке меня ждет не голос Олега, а злая Оля. Я бы даже сказала – бешеная Оля. Она не здоровается, не спрашивает, как дела. Просто сразу, в лицо, отравленным плевком:

— Мой муж уехал, и ты побежала за ним, как последняя сука?

Я невольно вздрагиваю, Кай безошибочно угадывает мое волнение и поднимается, увлекая меня следом, чтобы прижать к груди.

— Оля? – спрашиваю нарочно по имени, чтобы он понял, с кем в эту минуту разговариваю.

И слышу его едва слышное, сквозь зубы «блядь!»

— Ты с ним, да? – наседает Оля. И мурашки бегут по спине от ее интонации, потому что нет сомнений – если бы падчерица была сейчас здесь, она бы вцепилась мне в горло бульдожьей хваткой. – Я вас видела. Следила за ним, когда он поехал к тебе домой. Я знаю, что вы трахаетесь. И я все расскажу отцу. Он убьет тебя, шлюха! Грязная шлюха, которая крадет чужих мужей! Старуха конченная!

Кай забирает телефон из моей руки, нажимает на «отбой», выключает и прячет в задний карман своих джинсов. А потом притягивает меня к себе, пока я деревянными губами повторяю все сказанные ею слова.

— Он тебя и пальцем больше не тронет, - говорит мой большой и злой парень.

И я впервые слышу его голос таким мертвым и холодным.

Я пытаюсь анализировать, как Оля могла узнать. Да, она сказала, что проследила за ним, но тогда ей пришлось бы… Стоп, назад. Откатываю события того дня, вспоминаю, в котором часу она заявилась ко мне в студию. Я спешила, боялась, что из-за ее нытья могу опоздать к Каю. Я вышла не то, чтобы совсем впритык, но и не очень заранее. Она ушла почти сразу, я еще немного посидела в машине, чтобы успокоиться. Кажется, даже откопала в аптечке пакетик сухого льда, приложила к щеке, чтобы немного убрать отек, но это все равно никогда не срабатывало с моей кожей.

Поэтому - да, Оля могла сразу от меня поехать к Каю на работу и проследить за ним. Она была не в себе, так что такая идея могла запросто прийти ей в голову. Не зря же она тогда орала, что у него «кто-то есть».

Мне хочется стукнуть себя за то, что в тот раз моя интуиция не подсказала выслушать ее. Если бы я нашла время, может, хватило бы тридцати минут, чтобы она успокоилась, выговорилась и пошла домой, хотя бы на время оставив мысли выследить любовницу Кая. Но какой теперь смысл в самобичевании?

— Она знала о нас еще в больнице, - говорю куда-то Каю в грудь. – Знала, но ничего не сказала.

Или сказала? Что если Олег так легко отпустил меня, потому что знал, и Оля просто соврала мне сейчас?

Комок лжи становится таким до невозможности мерзким и скользким, что я попросту теряюсь в вопросах, ответы на которые все равно не смогу получить. И все это я сделала своими руками, потому что вовремя не смогла остановиться. Хотя нет, почему же не смогла. Не захотела – так будет честнее. Хотя бы перед самой собой.

Кай вдруг с силой отрывает меня от себя, перекладывает ладони мне на щеки и заставляет смотреть на него и только на него.

— Просто перестань об этом думать, хорошо? – Он только спрашивает, но у этого вопроса такая интонация, что ответ на него может быть только утвердительным.

И в этом весь мой такой непростой Кай: он всегда ведет, он всегда решает. И тут они с Олегом очень похожи, с той лишь разницей, что только Каю я готова безоговорочно доверить свою жизнь. И он это чувствует, потому что берет меня на руки, словно принц из сказки – хоть на принца этот злюка похож меньше всего – и несет обратно в гостиницу. Я пытаюсь сказать, что могу и сама дойти, но куда там, если он сам для себя решил, что через порог моего номера обязательно перенесет меня на руках. Только взглядом предлагает не спорить и сделать что-нибудь приятное, например, потаскать его сзади за волосы.

В моем номере прохладно после кондиционера, и мы даже не включаем свет. Кай ставит меня на ноги, и я спиной пячусь к дивану, на ходу стаскивая с себя вещи, которых теперь кажется слишком много. А Кай вторит моим движениям, на этот раз просто стаскивая рубашку через голову, отчего его волосы снова торчат во все стороны. Это так сексуально, что меня вихрем толкает к нему в объятия, и снова зарываюсь пальцами в непослушные жесткие пряди. И хочется просто потеряться в нем, заблудиться в темном взгляде, раствориться в прикосновениях шершавых ладоней, которыми он так сильно сжимает мои бедра, что непроизвольно стону, словно ненормальная, получая удовольствие от этой боли.

— Дойдем до кровати? – Я кусаю губы, чувствую себя нетерпеливой девчонкой, которая получила на десерт Мистера Совершенство.

— В жопу кровать, - отзывается мой грубиян, и я вдруг очень четко осознаю, что привыкла к его злым словам. И к тому, как он ругается, хоть раньше терпеть этого не могла. – Диван меня вполне устроит, Принцесса.

Он толкает меня назад - плюхаюсь на мягкую обивку, непроизвольно, просто потому что Кай смотрит на меня взглядом собственника, развожу ноги. Широко, развязно, и плевать, что в этот момент во мне не осталось ни стыда, ни угрызений совести. И под его тяжелым взглядом, под аккомпанемент хриплого, на грани стона, дыхания, приподнимаю бедра, чтобы в одно движение стащить трусики.

Мой великан медленно опускается на колени и все равно нависает надо мной, жестко, не церемонясь, стаскивая бретели лифчика. И я сама не понимаю, как так получается, что лежу перед ним полностью голая, стонущая и оголодавшая, а он до сих пор в джинсах и не делает ничего, чтобы от них избавиться. И этот умоляющий громкий шепот в темноте – он мой. Бесстыжие слова, которыми, не помня себя, умоляю больше не играть со мной, потому что я слишком долго была без его рук и губ, и потому что он – мое лучшее и единственное лекарство от всего.

И он набрасывается на меня с низким рокотом, словно – что за дурацкие ассоциации -внутри него работает мотор самой шикарной спортивной тачки на свете! И глушит все мысли, опьяняет своим запахом, твердым телом и прикосновениями, в которых нет нежности, а только звериное желание обладать мной, оставить свой след на каждом кусочке кожи.

Скользит пальцам по груди, заставляя меня выгнуться навстречу, и дьявольски посмеивается над моими жалкими попытками сохранить хоть каплю контроля. Сегодня – и, скорее всего, во все следующие разы, он все равно будет главным в нашей постели, и эта мысль рождает в моей груди голодный стон.

Темная голова наклоняется над моей грудью, челка падает так низко, что волосы щекочут болезненно чувствительную кожу. И Кай жестко втягивает мой сосок в рот: прикусывает его, заставляя меня вскрикивать, и потом лижет ноющую плоть. И я начинаю орать просто от того, что он делает своим ртом. Не всхлипывать, не стонать, а кричать, потому что внутри все сжимается и разжимается, словно гигантские меха, каждый раз вбрасывая мне в легкие порцию наслаждения, которое пробивается до самого горла и вырывается наружу со звуками, которые я впервые слышу сама от себя.

— Кай… черт…

Он только хмыкает и разводит мои ноги, забрасывая одну себе на плечо. Раскрывает так широко, будто я балерина, и связки ноют от предельного натяжения, но стоит пошевелиться – и Кай простреливает меня предупреждающим взглядом, под которым я мигом становлюсь покорной и смирной. Его пальцы вдавливают мой живот – на этот раз нежно, почти ласково, но жесткость и грубость возвращаются, когда его ладонь скользит ниже. И пальцы раскрывают меня, пока с губ срывается хриплое:

— Бля, такая мокрая, Принцесса…

Я нервно сглатываю, когда он гладит меня двумя пальцами, а потом, глядя мне в глаза, засовывает себе в рот и слизывает, становясь все жестче и все нетерпеливее. У меня никогда не было вот так – пошло, откровенно, невообразимо, словно мы снимаем какой-то совершенно оторванный порно фильм. Потому что мне никогда не было это нужно, потому что я не знала, что может быть вот так, на кончике чувств, танец над пропастью.

— Трахнуть тебя языком, Принцесса? – дразнит он, снова запуская в меня пальцы.

Я только мычу и мотаю головой, не уверенная, что это – знак согласия, потому что мышцы перестают слушаться. Поэтому на всякий случай цепляюсь ему в волосы и тяну к себе, и сама тянусь, чтобы заполучить этот грязный мокрый поцелуй, который Кай дарит с влажным развратным звуком. И приподнимаюсь ему навстречу, толкаюсь вперед, прямо под горячий острый язык, который слизывает с меня все до капли. Я трусь об него так сильно, что колючая щетина оставляет на нежной коже царапины, и боль смешивается с удовольствием, пока он сосет меня так грубо, что мир перестает существовать.

Тусклая реальность трескается, и я вместе с ней.