Я знаю, что у Кая нет родственников, коме дяди, но в последнее время они почти не общались. Кто бы ни хотел забрать моего Кая – это человек, которой точно не находиться в подчинении у Олега, потому что по его лицу сразу понятно – он тоже не ожидал такого поворота.

— Сиди здесь. – Олег тычет в меня пальцем, словно в нерадивую собачонку.

— Нет. – Я поднимаюсь и бросаю ему вызов. – Запретишь мне с ним видеться – и я не стану тебе подыгрывать.

— Ты совсем от своей ненормальной любви с ума сошла?

— Даже если и так – тебя это не касается. Хочешь играть в договорные отношения – вперед, но только вдвоем.

Мы оба знаем, что ему ничего не стоит растоптать и меня, и Кая. Я не последний человек в этом городе и мое имя довольно известно среди определенной касты людей, но было бы слишком наивно полагать, что мне по зубам крутой олигарх. И разница даже не в знакомствах и доходах, возможностях, которые каждый из нас так или иначе может подключить, а в том, что есть вещи, которые я никогда не смогу сделать, даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Чего нельзя сказать об Олеге.

Он подбирается ко мне, словно хищник, но я спокойно выдерживаю и злой взгляд, и пальцы, которые сжимаются у меня на подбородке стальными тисками. Еще немного – и он сломает мою челюсть, словно гармошку, но и тогда я не заплачу и не оступлюсь.

— Скажешь одно лишнее слово – и я тебя по стенке размажу, родная.

— Хватит угрожать, Олег, мы не дети в песочнице. Мой песочный замок ты уже растоптал, толку грозиться отобрать лопатку?

Он хмыкает и преображается, вдруг очень убедительно разыгрывая любящего мужа и разбитого горем отца. Берет меня за плечи и подталкивает вперед, прикрывается, словно щитом.

Правда, на этот раз все немного спокойнее: видимо, большая часть журналистов уехала вслед за Олей и будет пытаться нарыть «новые интересные факты» у полиции, которой – в этом можно не сомневаться – уже дали четкие инструкции, что можно и нельзя говорить.

Вслед за врачом мы идем в реанимацию: холодный кафельный коридор, крошечные окна, лампы за решетками. Такое чувство, что меня ведут в бункер, где по-тихому расстреляют, но я согласна и на это, лишь бы перед казню узнать, что с моим большим плохим парнем все хорошо.

И с каждым шагом меня пробирает отчаяние. Что если он не переживет эту ночь? Что если я даже не смогу с ним попрощаться? Что если гроб будет слишком маленьким и там не хватит места для меня?

Наверное, я все-таки начинаю падать, потому что Олег подхватывает меня под локоть и остаток пути ведет, словно старую куклу, которую нужно «подталкивать» переставлять ноги.

В небольшом полутемном коридоре рядом с медсестрами замечаю фигуру. Сначала даже кажется, что это – мой Кай. Такая же широкая спина, темные волосы и четко отмеренные звериные повадки – ни оного лишнего движения. Но нет, конечно же, это не Кай.

Мужчина поворачивается на звук наших шагов, и я отмечаю, что он довольно молод – нет и тридцати. Темную бровь рассекают три полоски шрама, взгляд из-под нахмуренных бровей цепкий, тяжелый. Одет в дорогой костюм и короткое пальто, и часы у него на запястье – не для дела, а дань статусу.

Я понятия не имею, кто он такой, но мне очень нравится, что здесь и сейчас его энергетика ощутимо лупит по нервам справедливым предупреждением: не лезь – убьет.

— Что происходит? – без предупреждения нападает Олег.

Мужчина оценивает его знающим взглядом, большим пальцем потирает изуродованную бровь и спокойно говорит:

— Стас Онегин. Я забираю этого парня в другую больницу.

— Какого хрена? – не понимает Олег.

— Он мой сотрудник. Очень ценный. Адвокаты уже едут, все вопросы будем решать в правовом поле.

— Ты знаешь, кто я такой? – Кажется, впервые за все время голос Олега звучит растерянным.

— Ага, знаю, - отвечает Стас Онегин. – И мне, в общем, на это срать.

Я чувствую, что Олега тянет рвануться в бой, но положение и статус обязывают вести разговор в ином тоне. И я мысленно осторожно улыбаюсь, потому что к губам намертво приклеилась тишина.

— Он подозревается… - начинает говорить Олег, но этот человек его просто игнорирует.

У него звонит телефон, и он отвечает на звонок, как будто здесь больше никого нет, как будто на него не прет буром известный и влиятельный олигарх. Несколько фраз, из которых понятно, что Стас Онегин договаривается о команде врачей, которые перевезут моего Кая в частную клинику. И все это – открыто, перед Олегом, как будто ему в самом деле все равно, во что может вылиться это вмешательство. Или действительно все равно?

— Ты не заберешь его, - сквозь зубы угрожает Олег, когда мужчина кладет трубку и вопросительно окидывает его взглядом: «Почему ты еще здесь?» - Он подозревается…

— Я уже сказал, мне срать на твои слова, - перебивает его Онегин. Грубо, нагло, открыто. Как человек, который точно знает, что ему за это ничего не будет.

И я почему-то чувствую, что уже слышала эту фамилию раньше. Не от Кая, а как-то иначе. Кажется, была какая-то скандальная история с одним политиком несколько лет назад с той же фамилией. Олег что-то такое рассказывал. Но этот парень слишком молод, чтобы быть участником того скандала. А вот сыном известного до сих пор политика – запросто.

— Парень – сирота, - говорит Онегин. – У меня есть нотариально заверенное решение, что в случае непредвиденных ситуаций я являюсь его медицинским поверенным. И я считаю, что в этой больнице ему не окажут квалифицированную медицинскую помощь. Препятствуя этому, вы заведомо подвергаете опасности его жизнь, что может быть истолковано очень по-разному. В том числе, как попытка убрать единственного свидетеля.

Честно и сухо. Врет, конечно, но даже глазом не моргнул. Я знаю, что никаких документов Кай не подписывал – он бы точно мне сказал. Но у этого парня точно все схвачено, и наверняка юристы уже состряпали бумажное подтверждение, к которому не подкопаться.

Я не чувствую себя стервой, радуясь тому, что Олегу дали отпор. Причем так, что он не сразу находит, что ответить.

Мне нужно что-то сделать. Прямо сейчас, пользуясь тем, что здесь этот человек. Он на стороне Кая. Почему и зачем – не важно. Главное, что он не даст обижать моего большого плохого парня. И в этом мы точно по одну сторону баррикад.

Я шатаюсь. Получается очень убедительно, потому что последние пару часов у меня была просто выдающаяся практика. И нарочно ставлю ноги так, будто пытаюсь сохранить равновесие. Мне нужно всего несколько шагов - и внезапность играет мне на руку. Я буквально заваливаюсь на Онегина всем своим тело, цепляюсь за пальто у него на плечах, как будто пытаюсь устоять на ногах, но все равно падаю, нарочно поджимаю колени, чтобы потянуть его за собой. И у меня есть всего мгновение, несколько секунд, чтобы сказать то, что должно спутать Олегу карты. Лишь бы только Онегин понял.

Он, ожидаемо, подхватывает меня за талию, не дает упасть, а я мастерски притворяюсь умирающим лебедем и тяну его на себя. Сзади уже слышны шаги Олега, его злое бормотание, поэтому я на одном дыхании шепчу Онегину в ухо:

— Фотографии в его телефоне. Мы любовники.

Олег буквально силой отрывает меня от него, притягивает к себе, и я захожусь кашлем, от которого саднит горло. Муж смотрит то на меня, то на Онегина, но тот даже не подает виду, что услышал мои слова. А если в самом деле не услышал?

— Кажется, твоей жене плохо. Покажи ее врачу, - говорит обрывистыми фразами и тычет в Олега углом телефона. – Последний совет – оставь парня в покое.

— Собираешься мне угрожать?

— Почему «собираюсь»? – Онегин пожимает плечами. – Вроде как открыто угрожаю.

Он проходит мими нас, и Олег зло на меня смотрит. Не такая я хорошая актриса, чтобы разыграть все безупречно, и мы оба это знаем. Вот только я уже сделала свое черное дело, и даже если он меня придушит на глазах у всей больницы, фотографии будут в прессе самое позднее через несколько часов. Но Олег этого не знает, не понимает, что именно я задумала, поэтому начинает трясти меня изо всех сил - так, что из моего горла вырывается бульканье.

— Что ты задумала, тварь? – показывает свое истинное лицо этот человек, и мне противно от себя самой.

От слепоты, в которой я блуждала несколько лет, от того, что пыталась сохранить брак, хоть с самого начала это была лишь его прихоть. Он хотел красивую молоденькую женщину, он ее получил. Он хотел кого-то терпеливого и спокойного, обеспеченного, но не конфликтного. Кого-то, кто бы не стал выносить сор из избы и выставлять в инстаграмме фото с пятерней его дочери у себя на лице. Кого-то… вроде своей бывшей жены. Той, что всю жизнь прожила в тени его денег, его влияния, настоялась под гнетом, как сыр, только вот со временем покрылась плесенью - и ей на смену пришла я.

— Я? Я же просто бесполезный придаток Никольского, что я могу сделать, – смеюсь ему в лицо, и он что есть силы таранит меня к стене - так, что по всем костям словно проходит взрывная волна.

Язык бесполезно болтается во рту, но я все-таки нахожу силы, чтобы продолжить. Я должна тянуть время. Должна отвлекать на себя внимание, пока Олег не начал анализировать. Он такой: в гневе совершенно себя не контролирует, а когда ослеплен вседозволенностью – может оступиться. Как было тогда, с Каем. Просто импульс, который сыграл бы против него, окажись поблизости кто-то такой же зубастый, как Стас Онегин.

— Ты никуда от меня не уйдешь, - мне в лицо шипит Олег. – Только попробуй – и пожалеешь, что не сумела вовремя перестать быть похотливой конченой сукой.

— То есть, что связалась с тобой? Уже жалею.

Он бы ударил меня, но в сырое темное помещение входит группа людей, и среди них – человек в костюме, с портфелем. Кажется, это охрана, которая будет здесь до тех пор, пока Кая не переведут в другую больницу. Я хочу к нему, хочу его увидеть, хотя бы одним глазом, хотя бы просто услышать, что он дышит и что опасность миновала, но, словно прочитав мои мысли, Олег хватает меня за локоть и тянет прочь.

— Забудь, ты не уничтожишь меня, - бросает он, и я знаю, что он меня отпустит только мертвой. По крайней мере – сегодня.