Но на обратном пути, теперь уже снова незапланированно, у меня опять кружится голова. Олег, психуя, волоком тянет меня в манипуляционную. Бросает медсестрам, врачу, орет и требует:

— Сделайте с ней что-нибудь! Она прилетела черте откуда, наверное, подхватила кишечную инфекцию! – Указывает на меня пальцем, словно на провинившуюся девчонку, и демонстративно для всех поясняет: - Мне не нужны эти чертовы обмороки перед прессой. Ни единого долбаного намека на то, что моя жена страдает рядом со мной. Делайте с ней, что хотите, но она должно выглядеть, как диснеевская Золушка пред алтарем, иначе я на хрен всех вас уволю, а больницу разнесу по кирпичам.

Он выходит за дверь, я перевожу дыхание и уже открываю рот, чтобы попросить у кого-то телефон, но место Олега занимает его человек. Меня осматривают, не глядя в глаза, задают общие вопросы. Конечно же, спрашивают про беременность, но я поджимаю губы и, пересилив себя, говорю, что у меня просто была неудачная попытка забеременеть и это – ложный токсикоз. Так бывает, когда женщина очень хочет забеременеть: у некоторых даже живот может расти от самовнушения. Но все равно соглашаюсь на развернутый анализ крови.

— Что с ним? – спрашиваю шепотом медсестру. Она молоденькая, совсем девчонка, и делает вид, что не слышит меня. – Пожалуйста, что с ним? Одно слово, пожалуйста. Вы же все тут обо всех знаете.

Она шарахается от меня, словно боится заразиться, садится за стол и пересматривается с доктором, который диктует ей названия лекарств. Мы все знаем, что это просто отписка, чтобы угодить озверевшему олигарху, но я благодарна хотя бы за эту передышку. Медсестра старательно записывает все названия, потом складывает рецепт вдвое и протягивает мне. И что-то в ее взгляде подталкивает заглянуть в листок.

«Кризис миновал, пришел в себя».

Мне на глаза наворачиваются невыносимо жгучие слезы. Одними губами говорю «спасибо» и выхожу за дверь.

Бомба взрывается, когда Олег ведет меня к машине, на публику разыгрывая заботливого мужа и обеспокоенного любящего отца, который подкошен ужасным пришествием. Ему звонят, и даже с расстояния я слышу в трубке громкий взволнованный голос. Олег пихает меня на заднее сиденье, но я все-таки сохраняю достоинство: может, мне осталось жить совсем немного, но он никогда не увидит меня подкошенной и смирившейся.

— Твоих рук дело? – Через минуту он тычет мне под нос заметку в твиттере, которая буквально на глазах размножается репостами.

«Дочка олигарха подстрелила мужа из ревности к собственной мачехе».

— Ты даже телефон у меня забрал, - улыбаюсь я. И откровенно злорадствую. – А что, разве случилось что-то страшное?

— Ничего, кроме того, что ты стала шлюхой, долбаной Марией Магдалиной.

— Ничего, кроме того, что теперь тебе не повесить на Кая шантаж, потому что у Оли был мотив, - его же тоном отвечаю я. – Если с моей головы упадет хоть волос, на тебя повесят всех собак.

Олег лупит кулаком в спинку возле моего лица, но я даже не морщусь.

Мне уже не страшно. И больше никогда не будет страшно. Я увидела этого человека изнутри, так что мы оба теперь в курсе, что играть в темную не получиться. Может быть, я положила на алтарь себя и свою репутацию, и меня будут полоскать во всей светской хронике. Плевать. Я бы не раздумывая умерла за своего большого злого парня.

Но теперь я буду за него жить.

— Пошла на хер! – ревет Олег, и когда водитель притормаживает прям посреди дороги, в потоке машин, выталкивает меня наружу. – Я уничтожу вас обоих.

Я ежусь от промозглого ноябрьского ветра, но все-таки счастливо улыбаюсь.

Я ловлю первую же попавшуюся машину: буквально выбегаю на дорогу, машу руками, словно сумасшедшая, и водитель останавливается, потому что у него нет выхода. Правда, видя, в каком я состоянии – зубы стучат, волосы взлохмачены, глаза заплаканные до болезненной красноты - даже не ворчит, а молча спрашивает, куда отвезти. Я еду в студию, потому что там у меня есть сменные вещи и доступ к интернету.

Слава богу, моя помощница на месте. Мой вид ее явно не шокирует: видимо, новости по социальным сетям разносятся даже быстрее, чем я предполагала.

— Мне нужен новый телефон и восстанови сим-карту с моим старым номером, - говорю я быстро, перебирая сменные вещи в шкафу. – И пригласи журналистов, срочно, всех, кто захочет взять интервью.

Все контакты и важную информацию я всегда храню в «облаке», потому что жизнь уже научила – бывают случаи, когда телефоны теряются, падают и разбиваются вдребезги или просто выходят из строя. Восстановить все номера, сообщения и даже фотографии не составляет труда. К тому времени, как фотографии у меня на руках, Анжела уже связывается с парой крупных интернет-изданий, которые готовы приехать для интервью. Они приезжают в течение получаса и получают свое эксклюзивное интервью с фотографиями. Фактически, историю наших с Каем отношений. Я не приукрашиваю и не вру, просто рассказываю, что мы были двумя одиночествами, которые просто встретились, полюбили и хотели быть вместе, и оба поднимали вопрос о разводе.

Я не говорю об Оле, хотя меня неоднократно провоцируют рассказать что-то мерзкое из ее биографии. Но единственное, что они узнают от меня, так это что Оля была сложным ребенком, но пыталась бороться с собой и даже «работала со специалистом». Этого достаточно, чтобы журналистская братия начала копать в нужном направлении, учитывая то, что социальная страница Оли вся завалена пьяными фотографиями последних дней. Пока мы с Каем были на другом конце мира, она забыла, что хотела стать «хорошей девочкой».

Я не хочу обелять наши с Каем отношения, потому что обелять там нечего, и мы оба виноваты, но по крайней мере никто из нас не хватался за оружие и не прибегал к грязному шантажу. Единственное, что имеет значение – информация, которая получит громадный резонанс в обществе. И Олег точно знает, что все его попытки перевалить вину на Кая развалятся в пух и прах на фоне нашей с ним истории.

— Вы какая-то бледная, - говорит Анжела, когда журналисты уходят, и я на миг прислоняюсь к стене, чтобы перевести дух и избавиться от головокружения.

Наверное, вся моя предыдущая жизнь не была такой насыщенной, как последние месяцы, и хоть это жутко утомляет, я чувствую, что живу. Не сижу в ракушке, словно царевна-жемчужина, а сражаюсь с саблей наголо.

— Просто до сих пор от перелета не отошла.

Я бы с радостью свалилась в постель и проспала, наверное, сутки подряд, но сейчас мне нужно к Каю. А для этого я должна найти Онегина.

К счастью, у меня есть Ева и Наиль. Один телефонный звонок – и у меня есть номер телефона. Подруга волнуется, предлагает увидеться, когда у меня будет время и как всегда самоотверженно говорит, что я всегда и во всем могу на них рассчитывать. Я знаю, но это – моя война, и я выиграю ее сама, потому что так надо. Не для «звездочек на погонах», а чтобы раз и навсегда поставить точку и закрыть дверь в прошлое.

Я приезжаю в больницу через пару часов – по дороге назначаю встречу своему адвокату и улаживаю с ним вопросы, которые могут возникнуть у полиции. То, что они придут ко мне – вопрос времени, и даже странно, что до сих пор не пожаловали в гости. Не удивлюсь, если нагрянут в больнице, поэтому прежде, чем туда ехать, я должна быть во всеоружии.

Как и говорил Онегин, Кая перевели в дорогую частную клинику, и вопрос о том, чтобы пустить меня к нему, не поднимается, потому что об этом уже явно предупредили врача. Доктор выглядит доброжелательно и охотно рассказывает о его состоянии: пули прошли навылет, была большая кровопотеря, но у моего крепкого парня замечательная и первая положительная группа крови, поэтому нужное количество ему влили без проблем. Все расходы взял на себя Онегин, и я делаю себе зарубку обязательно решить этот вопрос позже. Хотя что-то подсказывает, что мои попытки вернуть долг его могут либо насмешить, либо обидеть.

Кай спит, но я рада, что меня пустили к нему, хоть время визита ограничено всего десятью минутами. Я уговариваю себя не реветь, потому что если вдруг он проснется и увидит меня в слезах, это, наверное, будет не совсем то, что бы на его месте хотел увидеть мужчина. Он такой бледный, что хочется, как делала моя бабушка, пощипать его за щеки, чтобы вернуть им хоть каплю румянца. И перебинтованные крылья выглядят такими мужественными, что я все-таки позволяю себе слабость притронуться к его груди. Кай дышит ровно и спокойно, и мое прикосновение заставляет его ресницы дрогнуть.

— Я люблю тебя, Спящий Красавец, - шепчу ему в ухо, перебирая пальцами волосы.

И только теперь позволяю себе слабость паники. Это словно отголоски чего-то ужасного, что могло бы случиться, но по счастливой случайности не случилось. Когда уже знаешь, что все прошло и бояться нечего, но самые черные варианты развития событий продолжают пугать воображение холодными тенями.

И мой самый большой страх – потерять Кая. Это словно разорвать сердце и бросить его в крематорий: то, что останется, все равно не будет жизнеспособно. Мама говорила, что нельзя любить слишком сильно, потому что большая жгучая любовь – это лабиринт без выхода, в котором обязательно потеряешься, стоит потерять себя в другом человеке. Но я именно так себя и чувствую – потерянной в моем Кае, исколотой о шипы колючего взгляда и насквозь пропитанной его простуженным голосом.

Прости, мамочка, но только так и стоит любить.