Под бой курантов Юра вручает мне продолговатую коробочку с золотым оттиском известного ювелирного бренда.

— Надеюсь, понравится, — подталкивает меня открыть и, в конце концов, делает это сам.

Широкая лента бриллиантового браслета красиво смотрится на черном бархате подушки. Настолько безупречно, что даже брать не хочется. Но Юра успевает и тут: сам надевает этот наручник на мое запястье и пытливо ждет всплеска радости.

— Очень красивый, спасибо. — Целую его в губы. — Запомнил, да?

— Чтобы ты не думала, что я ничего не замечаю, — говорит он с толикой укоризны.

Неделю назад, когда мы ходили по магазинам в поисках подарков под елку всем нашим родственникам и друзьям, Юра пару раз нервно поинтересовался, чтобы я хотела получить под елку. Было видно, что у него нет ни малейшего представления о том, чем меня можно порадовать, и я просто облегчила ему задачу, как бы невзначай притормозив около витрины ювелирного.

Мой подарок такой же официально-выхолощенный: запонки с лаконичными камнями, то что нужно для его многочисленной коллекции. Даже не уверена, нет ли у него похожи или даже точно таких же, потому что давно перестала обращать внимание на мелочи и детали.

Мы не устраиваем пышное торжество, потому что мать юры совсем плоха и ее отпустили из больницы только на сутки.

У моей свекрови третья стадия рака. Болезнь задала такой темп, что этот Новый год, скорее всего, станет последним в ее жизни. И она решила успеть все. Разве что не полететь на Марс. А внук стоит номером один в ее списке обязательных предсмертных дел.

Поэтому все семейство Шаповаловых решило, что я просто обязана родить ребенка, чтобы потешить умирающую. А я, как последняя бездушная тварь, не могу найти ни единого оправдания, почему должна принести себя в жертву на алтаре чужой жизни.

Зато у Юры дела резко пошли на лад: его отец всецело посвятил себя заботе о жене, и мой жестко и агрессивно перетягивает на себя одеяло. Весь ушел в бизнес, и в этом есть одно несомненное преимущество: он так увлечен работой и миром больших денег, что перестал таскаться по клубам и больше не является домой в вонючем облаке духов из категории «мидл маркет». С его рубашек исчезла губная помада, Юра больше не сидит, уткнувшись носом в телефон — теперь он по нему разговаривает с людьми из большого бизнеса. Он устраивает мне феерический секс даже если поздно возвращается домой или утром, перед тем, как уйти.

Мне трансформируемся в среднестатистическую благополучную семью, чей корабль густо запрос морскими звездами, мхом и кораллами. И с каждым днем мы все больше окаменеваем друг в друге, намертво врастая в плоть и кости. Еще немного — и больше ни один шторм не разрушит галеон нашей семейной жизни, которым Юра правит уверенной рукой.

Только мне уже все равно.

— Через неделю едем кататься на лыжах, — воодушевленно рассказывает он, когда мы выходим на улицу, чтобы полюбоваться богатыми праздничными фейерверками.

После заснеженного Амстердама родина уже третью неделю балует аномальным теплом и даже в новогоднюю ночь не расщедрилась на щепотку снега, зато густо поливает мелким дождем праздничную иллюминацию и главную елку страны.

— Кто-то важный? — спрашиваю я, когда Юра обнимает меня сзади и недвусмысленно прижимается губами к моей шее.

‌— Один несговорчивый вредный старый баран, — дает он исчерпывающую характеристику.

С этим человеком мой муж собирается ехать в горы, чтобы прощупать почву в неформальной обстановке, а я должна его сопровождать. Это не обсуждается, хоть мне в принципе не важно, где быть через неделю: здесь, там или за горизонтом событий.

— Ви, давай хоть кота заведем, а? — вдруг предлагает Юра, поцелуями прокалывая дорожку с шеи на ключицу.

Я вздрагиваю и энергично мотаю головой. Только не кота. Кого угодно, но не кота.

— Не хочешь кота — можно собаку, — не собирается сдаваться муж.

С тех пор, как взял в свои руки штурвала семейного бизнеса, в его поведении появились замашки авторитарного лидера, и то, что он не может взять силой, Юра готов брать агрессивной настойчивостью. Через десять лет станет мегалодоном среди финансовых акул.

Поэтому, если только я не хочу получить в подарок пуделя или таксу, лучший вариант — «воодушевиться» его затеей и прямо утром начать поиски щенка. Породистого, родовитого, чтобы Юре было не стыдно прихвастнуть «обновкой».

Так в нашем доме появляется ленивый и добродушный трехмесячный щенок английского мастифа по кличке Барт и, как ни странно, я мгновенно к нему привязываюсь, хоть с детства не люблю собак.

В январе у меня задержка, и анализы подтверждают, что я — беременна. Юра пританцовывает от счастья и совершает ошибку, от которой я его предостерегала: говорит об этом родителям.

В марте у меня болезненный выкидыш, после которого я две недели валяюсь в больнице, наслаждаясь тишиной в лекарственных грезах.

В апреле мой первый полноценный юбилей — мне двадцать пять. Юра устраивает пир на весь мир, потому что даже слышать не хочет о скромных семейных посиделках.

И Руслан снова возвращается в мою жизнь.

* * *

Моим днем рождения занималась мама. Я всего раз предложила ей помощь, но сделала это так натянуто что и сама бы себе не поверила. Мама всегда читала меня, как открытую книгу, и ей не нужно говорить, почему мне плевать на праздник и сколько звезд Юра решил пригласить, чтобы поразить партнеров и друзей размахом нашей богатой жизни. А еще маме не нужно говорить, что мне все равно не из-за потери ребенка. Она знает, что мне было все равно. Я плохая женщина, возможно, худшая из всех, но новость о беременности не сделала меня счастливее, не дала ни единой толики цветных красок, чтобы разрисовать черно-белую реальность. Я не хотела этого ребенка. Аборт бы не сделала, но то, что росло внутри меня, было мне безразлично. И мое тело избавилось от обузы, верно рассудив, что бессердечные человеческие самки не стоят того, чтобы носить чудо новой жизни.

— Нам нужно кое о чем пошушукаться. На минутку. — Мама за руку уводит меня от оравы каких-то шумных далеких Юриных родственников, и я благодарю ее молчаливым взглядом. — Господи, откуда они? — бормочет она, чуть ли не локтями распихивая именитых гостей.

— Ты их пригласила, — впервые за долгое время, искренне улыбаюсь я.

— Я? Только если твой муж собственной рукой внес их в список.

Это было бы смешно, если бы не было так печально. Очень в духе «нового Юры» — поручить кому-то ответственное задание, чтобы в итоге на каждом шагу совать свой нос и переиначить почти каждую мелочь. За последние месяцы у него все больше прогрессирует невидимая болезнь под названием «тотальный контроль».

Под мой день рождения снят целый ресторан и летняя площадка около него. Несмотря на конец апреля, на улице довольно тепло, хоть если хорошенько поискать, в тени под деревьями еще можно найти грязные кучи снега. Мама уводит меня через небольшой коридор в один из кабинетов, которые нам предоставили для личных нужд.

Я с облегчением выдыхаю, когда она закрывает дверь за нашими спинами. Облокачиваюсь лопатками на стену и поддеваю ремешки туфель. Приятно снова встать на твердую поверхность всей стопой, а не чувствовать себя ламой на ходулях.

— С днем рождения, солнышко. — Мама протягивает мне маленькую коробочку и чмокает в щеку, неуловимым движением поправляя пару прядей, которые незаметно выбрались из моей прически. — Не хотела вручать при всех, но хочу, чтобы ты открыла при мне.

Внутри продолговатый кулон с изумрудом: грубо ограненный камен неровным треугольником вставлен в немного потускневшую от времени платину. Под пальцами немного шершавый и прохладный, но почти мгновенно теплеет. Мама молча расстегивает мою цепочку, снимает с нее какую-то дорогую безделушку и так же молча вдевает петлю кулона. Сама расправляет цепочку так, чтобы камень лежал ровно под ямкой на шее.

— Это бабушкин, — говорит немного хрипло, прикрывая рот тыльной стороной ладони. — Она просила подарить на твое двадцатипятилетние.

Бабушка умерла три года назад, и мама до сих пор не может это принять.

— Ты такая красивая, родная.

‍Мы просто обнимаем друг друга и в унисон напоминаем, что плакать нельзя, потому что может поплыть макияж, и тогда журналисты раздуют из простых женских сантиментов настоящий скандал в богатом семействе.

— И еще вот… — Мама отстраняется, достает из своей сумки еще одну коробочку, на этот раз красиво упакованную и с визиткой под ленточкой.

Это подарок от Лизы: месяц назад тетка закрутила роман с итальянским виноделом, укатила к нему на Риверу и вышла там замуж. Так Руслан исчез из моей жизни даже призрачным шансом всплыть вновь, несмотря на мой запрет.

Мать ни разу не спрашивала о тех моих словах о мужчине между мной и Лизой, и мы больше не поднимали тему моей грубости, но сейчас она ждет, пока я открою подарок, как будто это станет невербальным знаком моего шанса найти примирение. Ни мне, ни тетке не нужен худой мир, но она сделала это ради своей сестры, а я сделаю ради матери.

Это кольцо: красивое кольцо с красивым серо-голубым камнем. Не бриллиант — слишком велик — но вещь явно винтажная и наверняка дорогая. Чтобы порадовать мать, тут же одеваю его на указательный палец, давая себе обещание снять, как только вернусь домой и спрятать так далеко, чтобы даже случайно не найти.

Есть вещи, в которых я никогда не смогу найти примирения с собой.

И то, что Лиза сделала его своей промокашкой — главная из них.

Даже если он сам выбрал такую жизнь.

Мама предлагает вернуться к гостям, пока Юра нас не хватился, но я задерживаюсь еще на пару минут. Собираю на палец ремешки туфель, разминаю щиколотки и уговариваю себя продержаться до конца вечера. Еще пара часов — и цирк уродов прекратится, а я смогу вернуться в свою квартиру к своему псу.

Кое-как заставив себя снова надеть обувь, выхожу из временного убежища.

Что-то сильно, как кол, вонзается прямо в сердце.

Запах? Знакомые движения плеч у мужчины в другом конце коридора? Два шага, которые почти скрывают его из виду?

«Руслан?» — оглушительно ору я, но только в своей голове и разрываюсь от противоречий: привлечь его внимание или дать уйти, раствориться, как один из тех снов, в которых он иногда появляется просто чтобы лежать рядом и держать меня за руку.

Еще шаг — и он исчезнет, а я не побегу.

Нужно просто открыть рот и позвать, но вместо этого пячусь назад, надеясь, что пустой кабинет выдержит и осаду против моей личной слабости.

Кладу пальцы на ручку двери, опускаю до упора вниз. Щелчок звучит, как выстрел, но она не поддается.

Руслан поворачивает голову — и мы, как Пушкин с Дантесом взводим пистолеты.

— Привет, Кошка, — его прицельный смертельный «выстрел».

«Я думала, что бежала от тебя, но я бежала к тебе…»