Я жутко туплю, потому что пока подбираю подходящий ответ на ее просьбу, Эвелина распрямляется и тянется к моему лицу. Задерживается лишь на мгновение, чтобы взглядом прижечь губы. Будь моя воля — я бы притяну ее за волосы и просто порвал ее бледные губы в хлам, так жадно и голодно до них, но Эвелина успевает быстрее. Горячо, причиняя боль, впивается в мой рот, и мы синхронно выдыхаем друг в друга все, что скопилось за это время: желание, нежность, пустоту, страсть, ненависть, надежду. Как будто высасываем друг у друга недостающие части друг друга, чтобы стать целыми механизмами, а не сломанными бумажными куклами. Мне нужно заполнить себя ее обжигающим холодом, заморозить всю дрянь, что еще пытается всплыть и напомнить о себе противными образами прошлого.

Мне нужно ее клеймо на моем прошлом.

— Я бы тебе исповедался, — выдыхаю с глубоким хрипом откуда-то из самого сердца.

— Я сегодня без воротничка, — без тени улыбки бормочет Эвелина, и снова целует. — Господи, Руслан, я бы трахнула твой рот снова и снова.

— Слава богу, у меня на лице нет сломанных ребер, — пошло шучу я, и Эвелина задерживается. Отстраняется на минуту, чтобы дать мне увидеть и ее нерешительность, и странное смущение. — Что? — не могу понять, где прокололся.

— Мне ничего не нужно взамен, Кот. — Она сглатывает и снова скребет зубами по нижней губе.

— Это не «взамен», — притягиваю ее затылок и мягко обхожу языком следы от ее зубов на губе. — Это «прости, что я пока хренов инвалид». Ну или «я просто хочу вылизать тебя между ног». Какая формулировка больше нравится?

Пока я говорю, Кошка, как зачарованная, следит за каждым движением моих губ, и я знаю, что пока мои слова стынут в тишине, она уже представляет, как это будет, и прозрачное серебро глаз темнеет от желания.

— Я бы тебя убила, если бы ты сказал «куни», — вдруг выдает совершенно строго, как училка. И переиначивая мои слова, добавляет: — Скажи такую же пошлость еще пару раз, Кот, и я тоже кончу в штаны.

Она просто идеальная.

Я бы сказал: описал во всех подробностях, как и что сделаю с ней языком, но Кошка снова глушит меня поцелуем, на этот раз заводясь просто от того, что я поглаживаю раскрытой ладонью ее шею и изредка ловлю вибрацию удовольствия в горле.

— Сможешь глубоко? — Не сразу узнаю свой голос. Ее рот такой тугой, что я просто дурею от одной мысли заполнить его собой.

— Попробую, — размыкая наши губы с влажным звуком, говорит она.

От наших поцелуев ее губы припухли, и в голову ударяет шторм развратных мыслей, отчего член дергается, и Эвелина чутко реагирует на это движение. Стаскивает через голову свитер, остается в одном бюстгальтере и тут же прижимается к моему стояку животом.

— Я придумал название твоему пуританскому лифчику, — говорю я, пока Кошка возится с пуговицами моей рубашки.

— Это очень дорогой лифчик, — бросает она, с облегчением прикусывая мою, наконец доступную, ключицу.

— Да срать. Он называется: «Придумай сам!» Сними еге, Кошка.

Она сверкает глазами и сексуально мурлычет:

— Сейчас моя очередь тебе отсасывать, так что правила тоже мои. Когда будешь главным ты, можешь хоть порвать — все равно.

Кошка прикусывает кожу у меня над соском, потом слизывает темное пятнышко следа, как будто извиняясь за боль. И делает это снова. Раз за разом опускаясь ниже до самого пупка. Я начинаю ерзать от нетерпения, и ладонь сама скользит в белоснежную копну волос. Пока она обводит языком мышцы пресса, я позволяю себе слабость запрокинуть голову и закрыть глаза. Она точно издевается сейчас, потому что нарочно выбирает такие углы, под которыми моему трещащему по швам члену не достается даже смазанного прикосновения. Терпение взвинчивается все сильнее и сильнее, и когда Эвелина в очередной раз рассеянно проводит губами совсем рядом, я готов насадить на себя ее рот, даже если это будет грубо.

— Мне упрашивать? — готов сдаться я.

— Ты же хотел поцелуев, непонятный мужчина. — Она точно издевается. — В следующий раз формулируй свои желания поточнее.

Я все-таки сжимаю в кулаке ее волосы, вынуждая поднять ко мне лицо.

— Кошка, у меня больше нет тормозов, прости, — искренне извиняюсь я, потому что это последняя более-менее осознанная фраза, которую я смогу сказать до момента, пока не кончу. — Но в более точных формулировках, я, блядь, хочу трахнуть тебя в рот.

То, как она обзывает губы — настоящая фантастика.

— Заводят твои грубости, — признается шепотом, на миг снова краснея в области спинки носа и «яблочек» щек.

И снова укладывает ладони на мой член, даже не скрывая, что упивается ощущением полной власти надо мной. Моя больная слабая рука все-таки сжимает покрывало, когда она проводить пальцами вверх и вниз, размазывая влагу по головке.

Мозг официально «отключается».

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌Самые долгие несколько секунд в моей жизни, когда я просто не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть — это промежуток, в который Эвелина наклоняется губами к моему члену и слизывает языком несуществующую сладость. А потом обхватывает меня всем ртом и просто заглатывает, словно голодная.

Я хрипло выдыхаю:

— Да, блядь, вот так…

Немного нажимаю ей на затылок — и Кошка похотливо стонет от моих попыток проскользнут дальше ей в горло. Вибрация щекочет головку, и ругательства беспрерывным потоком валятся из моего рта.

Она впивается ногтями мне в колени, задевает шрам, и я давлюсь острой болью, но практически сразу снова ныряю в горячее шелковое удовольствие ее рта. Поднимает голову — и снова опускает, на этот раз резче, чувственнее.

Не думал, что способен издавать такие звуки, но это что-то довольно громкое и бессвязное, потому что в ответ на мои попытки на всякий случай убрать пальцы из ее волос, кошка издает умоляющее мычание.

Ладно, я правда хотел быть… аккуратнее.

Я снова прижимаю ее голову, одновременно немного массируя кожу на затылке, чтобы она расслабилась. Нужно дышать ровно, но воздух рвет легкие и грудь давят стоны боли и удовольствия вперемешку. Еще один толчок ей в губы, на этот раз так глубоко, что воображение разлетается вдребезги, стоит лишь опустить взгляд и увидеть ее на коленях перед собой: покорную, но полностью мной владеющую.

Мою.

Наверное, я просто трахаю ее рот: сильно и довольно грубо, но я просто не могу остановиться. Мне нужно быть в ее горле, когда натянутая в пояснице страну удовольствия громко и окончательно лопнет. Движения смазываются с единого ритма. Теперь это просто хаотичные толчки, пошлые влажные звуки, умоляющие жадные стоны. Эвелина выпускает зубы лишь раз, и я непроизвольно оттягиваю ее голову, чтобы перетерпеть резкую боль. Кошка улыбается так, чтобы я точно понял — она сделал это нарочно.

— Я… почти… — Вот и все, что могу сказать.

Она слизывает с моего члена оставленную ее же губами боль, и снова берет в рот. Глубже и глубже, вдруг сдавливая щеками так сильно, словно зажимает в тиски.

‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌Чувствую горячий выдох носом.

Сжимаю ее волосы в железной хватке.

Насаживаю на себя и приподнимаю бедра в последнем бесконтрольном движении.

От оргазма поджимаются пальцы ног, и все силы уходят только на то, чтобы просто вынуть ладонь из ее волос, но это лишнее — Эвелина проглатывает все и даже не пытается отодвинуться.

И одним только пальцем, словно расшатанную кеглю, валит меня на постель.‌

* * *

Я пытаюсь вспомнить слова доктора о том, как нужно контролировать дыхание, чтобы не тревожить ребра, но все равно ничего не получается. Бессмысленно заставлять сердце биться медленнее, а воздух вырываться изо рта с громким свистом сквозь зубы.

Эвелина укладывается рядом на живот и смотрит на меня блестящими влажными глазами. Зрачок расплылся почти на всю радужку, и сейчас она похожа на ту эльфийскую королеву из фильма про хоббита, когда она явилась в своем древнем обличии, прекрасная и невозможная одновременно. Ее губы припухли, и я не могу удержаться, чтобы не попробовать их мягкость подушечкой большого пальца.

— Это было охуенно, — кое-как произношу я, и Кошка триумфально облизывает губы.

Если бы она знала, как пошло и соблазнительно это выглядит, и как мне хочется повторить прямо сейчас, то вряд ли стала бы рисковать. Или знает и нарочно провоцирует? Сейчас могу поспорить на что угодно — она читает меня, как открытую книгу, в то время как сама продолжает лишь изредка показывать свой нос из убежища, которое мне еще предстоит отыскать.

— Мы чай не сделали, — улыбается Эвелина, но это лишь слова, потому что ее взгляд говорит, что ей точно так же плевать на чай и пустой холодильник, как и мне.

Я делаю осторожный глубокий вдох, контролирую расширение легких и проглатываю неприятное тупое давление под кожей в области солнечного сплетения. Я вынужден лежать на спине, хотя хотел бы перевернуться Кошку на спину и стереть с ее кожи невидимые следы рук того мудака.

Вместо этого переплетаю ее пальцы со своими и тяну вверх.

— Я обещала доктору твой покой, — слабо сопротивляется Эвелина.

— Думаешь, минет меня сильно успокоил? — интересуюсь я.

Эвелина сверкает глазами, приподнимает бедра и выскальзывает из штанов. На ней крохотные бежевые трусики, простые, но как раз в моем вкусе: никаких пошлых кружев, и они идеально сидят на ее бедрах. Нигде ничего нее перетягивает. Не могу побороть искушение и провести ладонью по голому бедру, нарочно надавливая пальцами на выступающие части.

— Ты похожа на Барби, — честно озвучиваю свои мысли.

— Ради этого пришлось отказаться от булочек и плюшек, — морщит нос Эвелина, стаскивая с плеч бретели лифчика.

— Любишь неполезные углероды?

Впрочем, ответ меня уже не интересует, потому что верхняя часть ее белья летит куда-то с кровати, и она, дразня, перебирает пальцами твердые бледные соски.

— На хрен разговоры о булках, Кошка, иди ко мне.