На день рождения матери Юры я приезжаю в полной боевой готовности. Нарочно долго выбираю платье и продумываю каждую деталь своего образа, чтобы, как любит говорит мама, королева была королевой, а не пешкой в короне. Можно сказать, что сегодняшний выход — мой бенефис в роли, которую я надеюсь сыграть первый и последний раз.

Для выхода я останавливаю выбор на темно-вишневом классическом платье-футляре с высокими воротом и длинной чуть ниже колена. Возможно, он слишком официального для этого выхода, но именно так я и хочу выглядеть: совсем не в образе тихони-невестки, которую Шаповаловы, как я слышала, за глаза называют «Розановской шлюшкой». Не сомневаюсь, что не обошлось без эпитетов Юры. Он же должен был обелить свой светлый образ, к которому никак не вяжется сбежавшая от бесконечного счастья жена. А вот непутевая альбиноска — в самый раз. Хорошо, то ничего из этой грязи меня уже не трогает, и единственное, чего я хочу — проучить «безупречное семейство».

В комплект к платью я, впервые в жизни, надеваю подаренный мамой бабушкин кулон, и это единственное украшение в моем строгом образе.

Когда я садилась в машину, Руслан сказал, что если я не вернусь через два часа или перестану писать ему через каждых тридцать минут, он найдет способ появиться на полностью закрытом мероприятии и увести меня несмотря ни на что. Мы оба знаем, что он категорически против моего визита, но также мы знаем, что я пойду на все — и даже больше — чтобы защитить свою семью.

Наверное, Юра дал указания охране, потому что стоит мне приехать, как он появляется на крыльце дорогого ресторана, который Шаповаловы сняли на весь вечер. Юра в приподнятом настроении, как обычно одет с иголочки, с безупречной прической и дорогими часами — новинкой известного швейцарского бренда. Неужели этот спектакль — персонально для меня?

Юра осматривает меня с ног до головы, и я отвечаю ему тем же.

— У тебя помада на воротнике, — киваю на ярко-розовый мазок. — Некоторые вещи не меняются, да?

— Люблю стабильность, — огрызается он, пытаясь — неудачно — ответить безразличием на мое замечание.

— У тебя болезненная тяга к женщинам, у которых совершенно нет вкуса, — улыбаюсь я. Как все-таки хорошо, что я нашла лекарство от ненормальной привязанности к нему, и теперь ничто не мешает мне трезво видеть вс. Спрятанную под шиком и лоском гниль.

— Наверное, так и есть, раз я выбрал тебя, — передергивает плечами Юра. А потом «милостиво» хвалит: — Хорошо выглядишь, Ви.

— Прости, что не могу вернут комплимент: с детства не люблю наркоманские расширенные зрачки.

То, что он уже успел «закинуться» видно невооруженным взглядом: бодр, в приподнятом настроении, и со взглядом человека, который успел потерять берега, хоть думает, что штурвал до сих пор в его руках.

— Ви, не будь дурой, — улыбается Юра и кладет ладонь мне на локоть. Долго заглядывает в лицо, и хорошее настроение стекает с его лица, как воск.

— Убери руки, Юра, — спокойно предлагаю я. Не дождавшись адекватной реакции, сама разжимаю пальцы и прохожу мимо, в сторону зала. — Я привезла подарок. Думаю. Он вам понравится.

Последняя фраза родилась спонтанно и ее не стоило говорить, но раз уж он все равно «закинулся», то практически без шансов, что сможет разглядеть за простой вежливостью траурный марш. Возможно, не такой громкий, как бы мне того хотелось, но достаточно выразительный, чтобы Шаповаловы всю жизнь вспоминали прощальную песнь Розановых.

‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌Эти показушники до сих пор пытаются держать хорошую мину, потому что меня, ожидаемо, садят рядом с Юрой, а он сидит по правую руку именинницы. Свекровь не снизошла даже до приветствия, хоть это был бы обычный жест вежливости. В конце концов, «официально», лично ей я не сделала ничего плохого. Хотя она наверняка винит меня в том, что я оказалась бракованным инкубатором и не смогла выносить наследника для золотого семейства.

Когда гости рассаживаются, и ведущая начинает громкую вступительную оду в честь виновницы торжества, я чувствую, как Юра под столом опускает ладонь мне на колено. Я крепко сжимаю челюсти, поворачиваю голову — и даже не удивляюсь наглому сальному взгляду своего почти-бывшего. Он сжимает мое колено сильнее, но я чувствую совсем не боль. Отвращение концентрируется на языке, практически умоляя превратится в плевок, но я вполне могу справиться с чувствами и ответить на «заигрывание» насмешливо вскинутой бровью.

— Ты правда думаешь, что пощупав меня за коленку, сможешь вернуть в свою постель? — спрашиваю я, не особенно стараясь понизить голос.

— Я просто хочу приласкать свою жену, — скалится Юра. — Как поживает твой адвокат?

— Прекрасно, — продолжаю держать улыбку. — Сказал, что как раз собирался отремонтировать и расширить офис.

Я не приукрашиваю: Антон именно так и ответил, когда я спросила, что он намерен делать дальше. Правда. Сразу после этого добавил, что поиметь моего бывшего монтировкой в зад — дело принципа, и я до сих пор уверена, что это не было сказано для красного словца.

Мать привлекает внимание Юры, и он нехотя убирает ладонь с моей ноги, а я, тем временем, осматриваю зал в поисках нужного человека. Так и есть: он сидит рядом с Шаповаловым-старшим, но, заметив мое внимание, смазано улыбается, чтобы не выдать наше знакомство раньше времени. Я обещала Шаповаловым подарок, и я постараюсь максимально эффектно его вскрыть.

Пока идет скучная чинная официальная часть, я успеваю отправить Руслану два сообщения, и в ответ получаю столько же от него. Пишет, чтобы я не ела змейскую еду, и пришла домой голодная и готовая наслаждаться его стряпней. Мужчина, который хорош в постели — это почти волшебство, мужчина, который умеет готовить все, от омлета до морского окуня в сливочном соусе — это больше, чем самая заветная мечта.

Мужчина, рядом с которым я вот уже три ночи сладко засыпаю, совершенно вымотанная его ласками — это мой Руслан.

Еще через час наступает очередь основного блюда этого шоу — Шаповалов стучит ножом по бокалу, призывая гостей сделать паузу для его пафосной речи в честь жены. Сначала, традиционно, очень долгая вступительная часть. Я мысленно проговариваю ее наперед, и так же мысленно хохочу, потому что тоже самое он говорил на ее прошлый день рождения. И на позапрошлый тоже. Даже не особенно старается поменять слова. Мне не понять такую любовь, хоть он и бросил все, чтобы быть рядом с женщиной, которая одной ногой стоит в могиле. Правда, сегодня экс-свекровь выглядит просто цветущей и пышущей жизнью, поэтому приходится снова и снова гнать от себя мысли о том, что эта болезнь, как и все остальное, тоже могла быть просто выдумкой.

Потом наступает очередь самого «вкусного».

Господи, старший Шаповалов так предсказуем, что мне хочется прямо сейчас позвонить отцу и сказать, как он был прав на его счет.

Шаповалов громко оглашает, что именно благодаря поддержке своей жены и сына — почему я не удивлена, что меня теперь уже «официально» отлучили от семьи? — он смог расширить сферу влияния своего бизнеса, заключив выгодную сделку с…

Экс-свекр кивает моему человеку.

Напрягается, когда тот не встает из-за стола, и вместо этого, кивком передает мне слово.

Я же поднимаюсь и демонстративно салютую Шаповалову-старшему своим шампанским.

Он минуту смотрит на меня совершенно непонимающим взглядом, и я не тороплю его, даю самостоятельно прийти к правильным выводам, потому что теперь, когда я вскрыла карты, они лежат на поверхности.

Неудивительно, что он залпом выпивает дорогущий коньяк. Неудивительно, что его взгляд кромсает меня на куски.

«Кажется, — одними губами говорю я, прекрасно зная, что он поймет каждое слово, — обсудить все тонкости сделки, партнер».

Несколько месяцев назад Шаповаловы повесили на нас все свои долги.

Самое время сказать этим шакалам, что Розановы расплатились по счетам их деньгами. И взяли «жирные» проценты за моральный ущерб.‌

* * *

Шаповалов сжимает челюсти. Взгляд такой, будто он готов грызть стакан вместо закуски, лишь бы заесть противный вкус собственной глупости. Гости с любопытством наблюдают за нашей немой сценой. Юра поднимается, хочет взять меня за локоть, но я вовремя одергиваю руку. Вот теперь правда все равно, что подумают Шаповаловы, их бесконечные родственники и еще более бесконечные «полезные» друзья.

— Какого хуя? — зло шипит мне на ухо Юра.

— Лучше больше не пытайся протянуть ко мне свои руки, — предлагаю я, даже не трудясь повернуть к нему голову. Все, что он должен был сделать — он уже сделал. Теперь от его раздувания щек и пыхтения уже совсем ничего не зависит.

Когда ведущая чует неладное и быстро «забалтывает» сорванный тост, Шаповалов кивает мне в сторону двери. Юра плетется за мной, и я слышу, как напряженно и громко он дышит. Быстро достаю телефон и пишу сообщение отцу: «Все».

Если Шаповаловы думают, что Розановы отпустили в летку к тиграм свою единственную дочь, то их ждет большое разочарование.

Мы выходим на улицу через черный ход, в немного душный июльский вечер. В мае еще случался снег, а теперь уже такое буйное лето, что хочется бросить все и сбежать подальше, на заброшенный пляж. Шаповалов дает знак своей охране и те прут на меня с двух сторону.

— Обыск? — интересуюсь я, покорно поднимая руки, чтобы меня, как воровку, ощупали с особой тщательностью. Делают знак, что прослушки нет и отходят. — Что, даже в трусы не полезут?

— Я тебе такое устрою… — начинает Шаповалов, но я мотаю головой, обрывая его фразу на полуслове.

— Давайте без угроз? Это просто смешно. Думаешь, я бы пришла сюда просто так, одна, без страховки? Пришла с голой задницей сказать, что Розановы тебя разорили?

На миг его лицо становится вытянутым, словно он увидел свое голое фото в случайном блоке новостей.

— Отзови охрану, Шаповалов, я не кусаюсь.

Он с минуту сканирует меня злым взглядом, но все-таки приказывает охране уйти. Правда, уходят они ровно на десяток метров. Даже не смешно.

— Какое отношение ты имеешь к «АмиГруп»? — спрашивает Шаповалов, и через мое плечо бросает взгляд на сына.

— Прямое. Я им владею.

Мужчина медленно переваривает информацию, Юра шипит «ссссука….!» мне в спину. Честно, я бы хотела, чтобы он ушел, потому что под кайфом все его реакции на обычные в большом бизнесе вещи смотрятся просто смешно. Я только что призналась, что владею фирмой-пустышкой, в которую они влили кучу денег, а он обзывается, как мальчишка-пятиклассник.

— Чтобы не терять ни твое, ни мое время, — предлагаю я, выискивая в телефоне сканы документов, на которые Шаповалову будет интересно взглянуть. Просто подношу телефон на уровень его глаз, но когда он протягивает руку, делаю предупреждающий жест.

— Что за цирк, Эвелина? — злится он.

— Розановы предпочитают называть это справедливостью, — спокойно отвечаю я.

Так и вижу, как он энергично перемалывает мозгами все этапы сделок, которые прошел, чтобы заполучить месторождение газа. Я не большой знаток всех тонкостей, но в общих чертах знаю суть. Совместное дело двух кланов и затевалось с целью покупки доли в разработке полезных месторождений. В свое время Юра спустил все деньги на долю в разработке месторождения нефти — и прогорел, потому что ни черта не смыслил. Отец до сих считает, что поступил очень глупо, доверившись ему, но после драки кулаками не машут. Розановы сделали выводы, но не забыли.

— Невозможно подделать… все. — Шаповалов сжимает кулаки, как будто в каждом держит мою шею.

‌— Ну… кое-что настоящее все-таки есть, — охотно соглашаюсь я. — Например, твои подписи на договорах.

Юра обзывает меня «ебучей тварью» и теперь это уже откровенно злит. Поворачиваюсь, обдавая его самым презрительным из всех взглядов, на которые способна.

— Кстати, спасибо, что помог. Если бы ты хоть иногда не был под кайфом, то, возможно, понял бы, что тебе просто скормили наживку. Ты знаешь, что живые тараканы сжирают мертвых? И что в этом суть тараканьего яда: отрави одного — и его труп убьет остальных. В геометрической прогрессии.

Юра дергает рукой, но отец останавливает его громким окриком. Я даже благодарю его за это кивком.

— Ты под… кайфом? — сухо цедит Шаповалов.

Юра трясется, и я готова спорить на голову, что он никогда не признается, потому что родители могут просить любимому сыну все, что угодно, но не тупо высер на семейные ценности.

— И давно. Он сделал мне ребенка, когда уже принимал, — говорю убийственно тихо и четко. — Хотел порадовать вас исполнением долга перед семьей. Раз уж в ведении бизнеса оказался полностью несостоятельным.

— Заткнись! — Юра подлетает ко мне, и на миг кажется, что его ничего не остановит, и на этот раз удар станет последним для меня.

Но Шаповалов слезает между нами, дает знак охране и те почти силой, как психа, волокут Юру к двери. Наконец-то мы остаемся одни.

‍Его очень интересуют подробности сделки, и я рассказываю только то, что можно — в точности, по словам отца.

Если коротко: в свое время Шаповаловы распродали свою долю стремительно шедшего на дно бизнеса мелким фирмам, чтобы мы окончательно потеряли решающее слово. То есть, по факту, должниками остались именно Розановы.

Что сделали мы?

Почти тоже самое, устроив якобы игру за солидное месторождение газа. То самое, документы на которое я подбросила Юре. То самое, которым владела я. Одновременно с этим, отец начал скупать проданные Шаповаловыми огрызки общего дела. Причем скупать по явно завышенной цене, чтобы со стороны это выглядело как попытка во что бы то ни стало вернуть контроль в совете. Странно, не правда ли? Особенно с оглядкой на то, что почти мертвый бизнес проще слить через банкротство и попытаться спасти хоть то немногое, что осталось.

Шаповалов не мог не клюнуть на приманку, потому что ее принес его любимый сын. Да, раздолбай, но хотя бы честно покаявшийся в ошибках перед отцом и собственными руками помогший закопать Розановых в долгах.

Конечно, Шаповаловы начали прощупывать информацию.

Конечно, старший Шаповалов сразу понял, что к чему. То есть, он думал, что понял.

А дальше началась просто игра в поддавки: Шаповаловы активно скупали то, что еще можно было скупить. Мы поднимали цену на наше предложение — они старались ее перебить. Мы снова поднимали — и они снова перебивали нашу цену. Грубо и жестко, как играли всегда, лишь бы захватить и завладеть.

Я смотрю на Шаповалова и по глазам вижу, что вот теперь он все понимает. Понимает, что из шкуры лез, чтобы купить дырку от бублика. И самое приятное в этом всем то, что он даже не может ни в чем нас упрекнуть, потому что это просто бизнес, просто око за око и зуб за зуб.

— Я вас засужу, — говорит Шаповалов.

— Охотно верю, что попытаешь, — соглашаюсь я.

Где-то в теории, при достаточном количестве усилий он, конечно, может испортить нам жизнь, но это невозможно сделать, не вскрыв свои махинации. А с такими вещами не ходят в суд. Иначе эта война превратится в вялотекущий конфликт на десять поколений вперед.

Шаповалов, конечно, это понимает.

Он просто пытается — снова и снова — переварить услышанное. С этими мыслями будет засыпать и просыпаться еще несколько недель, но все равно будет вынужден смириться. Ну или приготовить новую аферу, но это маловероятно, потому что мы выучили и запомнили урок.

— Давно ты знаешь… про Юрия? — спрашивает Шаповалов внезапно очень уставшим голосом.

— С тех пор, как он ударил меня на дне рождения, — пожимаю плечами. — Да, это не был обморок. Юра сам сказал, что принимает. Сам сказал, что вы нас уничтожите. Ему очень хотелось самоутвердиться, как ты понимаешь, потому что твой сын — говно. Он тобой тоже прикрылся, а когда ты не сможешь вытаскивать его из очередной ямы, он и тебя пустит в расход.

— Еще скажи, чтобы поблагодарил тебя за то, что открыла мне глаза.

— Да плевать на ваши благодарности, Шаповалов. Мы квиты… теперь. А проценты… Ну, спишем их на компенсацию морального ущерба.

— То есть никакого месторождения не существует? — догоняет меня в спину его обреченный голос.

— Почему же? Существует. Но ты купил только одну половину участка, где ничего нет. Можешь построить там домик и смотреть, как мы развернемся по соседству.

Ему хватает выдержки просто меня отпустить.