Март

Мы встречаем родителей Эвелины в аэропорту всей нашей кошачьей семьей: Кот, Кошка и Котейка. Пришлось придумать черно-белому толстяку еще одно прозвище, потому что, как в старом анекдоте: к столу приглашали одного Кота, а ломились оба.

Удивительно, как всем фиолетово до того, что одна парочка с котом на шлейке держит табличку «Самые лучшие в мире родители» и при этом не прекращает обниматься, словно школьники.

— Коооот… — тянет моя Снежная королева, и я делаю вид, что не понимаю причину этого выразительного намека. — Думаешь, градус любви моего отца станет больше, если он увидит, как ты лопаешь за зад его дочь?

Я строю печальную мину, делаю вид, что внял доводам рассудка — а потом снова целую ее горячо и жадно, на этот раз совсем нагло сгребая задницу сразу двумя руками. Правда, всего минуту, потому что через турникет уже валит толпа прилетевших, и Эвелина дергает меня за локоть, чтобы поднял табличку выше.

Наш пусть к примирению с ее семьей был… спокойным.

Куда более спокойным, чем я думал, после разговора с ее отцом. Наверное, потому, что никогда не таил зла на его упреки, даже если они были высказаны слишком грубо. Хотя, какое «слишком», если по моей вине они чуть не лишились единственной дочери? Когда у нас с Эвелиной появятся свои дети, я вряд ли буду более лояльным, чем Розанов.

Мы с Эвелиной живем в моей квартире, в желтом доме на набережной, и моя жена собственными руками разрисовала стены нашей спальни на мансардном этаже. Правда. Ее рисунки больше похожи на пьяную наскальную живопись, и, когда у Кошки прошел творческий порыв, она собиралась замазать все свежей краской. Пришлось погрозить связать ей руки и оставить без секса на неделю, если тронет хоть одну палочку или завиток.

Мой ресторан понемногу набирает популярность. Во всяком случае, как минимум пару дней в неделю собираются аншлаги, а заказы столика бронируются на неделю вперед. Не бог весть что, но это больше и лучше, чем любая моя, даже самая смелая мечта.

Судя по визгу Эвелины, на горизонте появляются ее родители. Я пытаюсь высмотреть их в потоке на эскалаторе и первым делом замечаю Розанова. Он такой же хмурый, как и в день, когда пришел избавить от меня свою дочь. Как будто все случилось только вчера. Эвелина постоянно была с ними на связи в скайпе и, насколько я понял, они с матерью давно приготовили план по сближению зятя и тестя, и медленно, но верно взялись его реализовывать.

И все равно мне не по себе, когда Эвелина бросается обниматься с матерью, а Розанов просто смотрит на меня с видом горы, решившей раздавить мышь.

— С приездом. — Ни на что не надеясь, просто протягиваю ладонь для рукопожатия.

Женщины только продолжают делать вид, что душат друг друга в объятиях, но эта сцена достойна театральных подмостков, потому что даже Котейка заинтересовано устраивает толстый зад и перестает делать вид, что этот мир — лишь часть его владений.

Главное, Руслан, чтобы рука не дрожала.

Ни до того, как он проигнорирует мою попытку наладить мосты, ни потом, если Розанов ее все же пожмет.

И он пожимает: крепко, твердо, давая понять, что мог бы сломать мне пальцы, если бы хотел.

Я понимающе улыбаюсь: да, мужик, я заслужил все это, но, знаешь, я все равно буду любить ее. Даже если ты лично поставишь на мне пробу «Самое Отборное Дерьмо».

И она тоже будет меня любить.

— А у нас столик в ресторане? — заговорщицким голосом сообщает Эвелина.

Ее мать, кутая дочь в свои руки, словно в шаль, спрашивает меня:

— Надеюсь, блинчики будут? Я Розанову всю дорогу нахваливала.

Будут блинчики.

И кольцо для моей Кошки.

Потому что я вдруг стал старомодным олухом, и решил, что сперва должен попросить у ее отца разрешения на ней жениться, правдами и неправдами выбить согласие, и сделать предложение самой не идеальной женщине в мире.

Такой план.