Мы знали, что легко не будет. Мы даже пытались к этому приготовиться, но, конечно, идеально бывает разве что в сказках, да и то не во всех.

Трудности начались еще в самолете, когда отец взял на себя роль моей Совести и принялся стыдить недостойным поведением. Обычно я старался не вступать с ним в споры: все-таки, его воспитание сделало меня тем, кем я есть, и как бы там ни было, но благодаря ему я вырос вот таким засранцем со стальным стержнем. Но сейчас, когда на кону стояло мое счастье, я собирался просто плюнуть и растереть. И четко, без увиливаний, озвучил мысль: либо они с мачехой оставляют нас в покое, либо пусть забывают о том, что у них есть дети. Одно то, что даже в самолете нас с Бон-Бон не дали возможности сесть рядом, говорило о многом.

Правда, почти весь перелет моя малышка проспала, словно младенец. Надеюсь, тот ее обморок был только из-за нервов, хотя мысль о нем еще какое-то время висела у меня в голове, словно тревожный колокольчик.

После приземления (в первом часу ночи) мы с Бон-Бон договорились встретиться после двух: она пообещала собрать первую порцию вещей, которыми угрожала забить все свободное пространство моей холостяцкой берлоги. И то, что раньше меня нехило пугало, теперь стало едва ли не идеей фикс. Прямо охота посмотреть, во что в конечном счете превратится мой лофт.

— Мне за тобой заехать вместе с грузовиком или хватит моего внедорожника? — спрашиваю я, перед тем, как отпустить руку своей малышки и передать ее в хищные руки матери.

— Я же только начинаю, Цербер, на сегодня мы обойдемся без грузовика. — Она посылает воздушный поцелуй и исчезает в салоне авто.

Мачеха смотрит на меня с осуждением, всем видом давая понять, что очень сильно разочарована. Ну да, я ведь старше, должен быть мудрее, рассудительнее и прочее. А вместо этого просто делаю то, что считаю нужным и откровенно стебусь над их попытками сунуть наши с Бон-Бон нетривиальные отношения в идеальную со всех сторон коробку общепринятых стандартов.

— Только попробуйте встать между нами, — на всякий случай предупреждаю отца и мачеху, забрасывая на плечо дорожную сумку. — Лучше помогите организовать свадьбу.

Мачеха сокрушенно качает головой, отец морщиться, а Бон-Бон смотрит на меня через стекло автомобиля, и решительный вид вселяет веру, что мою девочку так просто не сбить с пути истинного.

Я возвращаюсь домой, принимаю душ и завожу будильник на семь утра. Вставать рано — та еще пытка, тем более, что спать мне меньше пяти часов, но я должен сделать кучу дел, а главное — приготовиться ко встрече с Ольгой. А для этого мне нужно как минимум хорошенько оторваться на боксерской груше.

Ольге звоню около девяти утра. Она берет трубку после второго гудка и сразу же начинает рыдать. Включаю громкую связь, кладу телефон на столешницу и тянусь к ящику за новой пачкой сигарет. Интересно, когда до Ольги дойдет, что ее рыдания немного затянулись и попытки прошибить меня слезой не работают от слова «совсем»? Честно пытаюсь выдержать, но в конце концов грубо обрываю ее на полуслове:

— Как случилось, что ты залетела?

— Так бывает с оральными контрацептивами, — без заминки отвечает она.

Да. Так в самом деле бывает: я успел спросить у гугла. Но обычно это случается на ранней стадии приема таблеток, когда организм еще не успел что-то там выработать. А если ее пилюли благополучно предохраняли от беременности на протяжении пяти лет, то такой сбой по меньшей мере весьма странный. Хотя такое возможно.

— Я хочу теста на отцовство, — озвучиваю свои намерения. Подкуриваю сигарету и выпускаю дым прямо в ее имя на экране телефона.

— Я уже говорила твоему отцу, что согласна. Мы можем сделать его после рождения малыша.

— Насколько меня ввели в курс дела, ты дала согласие на дородовой тест. Я не собираюсь тянуть так долго.

Ольга прекращает рыдать, и я практически слышу, как она мысленно ругает себя за поспешность.

— Если ты будешь настаивать…

— Я уже настаиваю. Это ничем не угрожает ни тебе, ни ребенку.

— Ты знаешь, что у меня никого не было, кроме тебя! — выкрикивает она. Эти истерические замашки порядком утомляют. Господи, спасибо, что отвел и не дал связать себя браком с этим монстром.

— Слушай, Оля, давай вот что проясним для начала. — Делаю еще одну затяжку, зная, что мои слова вызовут неипическое бурление. — Я не хочу детей. Я много раз озвучивал эту мысль и просил сделать все, чтобы не получилось случайных залетов. Если ты помнишь, даже резинками был согласен пользоваться. То, что ты залетела — тут явно не обошлось без божественного вмешательства — очень большая херня для нас обоих. Надеюсь, ты понимаешь, что я не собираюсь жениться на тебе ради ребенка?

Ее возмущенный всхлип подсказывает, что да, именно такой был план.

— Максимум, на который ты можешь рассчитывать — мое участие в воспитании ребенка. Если, конечно, он мой и это подтвердит лаборатория, которую я выберу лично. Естественно, все права и обязанности в отношении ребенка мы тоже оформим нотариально.

— Рэм…

— Я не закончил. — А вот сейчас начинается самая интересная часть разговора. — Если окажется, что ребенок не мой, лучшее, что ты сможешь сделать для своей безопасности — убраться далеко и надолго, до того, как я начну методично и грязно разрушать твою жизнь и карьеру. Я не обижаю женщин, а уж тебе в наших отношениях точно не на что было жаловаться, но я терпеть не могу шкур, которые пытаются мною манипулировать, используя кем-то натраханых детей. Теперь, когда ты в курсе моих планов, спрашиваю еще раз: это мой ребенок?

Женщина, если только она не трахается направо и налево, всегда знает, от кого залетела.

— У меня не было мужчины ни во время наших отношений, ни после того, как ты меня бросил.

Говорит это так уверенно, что от моих надежд разойтись без долгого разбирательства не остается камня на камне. Вот же! А я почти поверил, что прижму ее к ногтю.

— Значит, будем делать тест. Я позвоню, как только найду подходящую лабораторию.

— Рэм! — выкрикивает Ольга и мой палец замирает над красной иконкой отключения. — Я люблю тебя и давно простила. У всех бывают импульсы, тем более у мужчин, перед свадьбой.

— Прочла это в колонке психолога в «Космополитен»?

— Ты знаешь, что ни одна женщина не сможет быть такой терпеливой ко всем твоим выходкам.

Мне почти хочется сказать, что есть женщина, рядом с которой я готов хранить чертову верность до гробовой доски, но я молчу. Не стоит марать наши с Бон-Бон отношения ревностью озлобленной женщины.

Но беременна Ольга, скорее всего, действительно от меня.

Честно говоря, такой расклад меня не устраивает. Конечно, я не конченый придурок и не стану отказываться от своего ребенка. Ну хотя бы потому, что я не дам Ольге устроить шумиху и смешивание фамилии Даль с дерьмом. Почти уверен, что на этот случай у нее тоже заготовлен план — нет существа более злого, чем брошенная обиженная женщина. Но в даный момент, я не представляю, как буду воспитывать этого ребенка и каким боком вообще смогу соотноситься с его жизнью. Приходить к змее на поклон, чтобы разрешила мне увидеться с сыном (или дочерью)? Смотреть, как она наслаждается триумфом, ставя меня на колени? Выслушивать претензии и обиды, слышать, как мой ребенок по заученному поливает грязью меня или Ени? Бррр…

Во второй половине дня, я как и обещал, приезжаю за Ени к балетной студии, где она танцует. Нарочно чуть раньше, чтобы посмотреть на мою Бон-Бон в наряде балерины. Осторожно, надеясь, что ничем себя не выдам, прячу букет светло-карамельных роз за спину и заглядываю в студию. Бон-Бон как рааз мягко поднимается на носочки и, вскинув руки, безупречно исполняет какой-то балеринский трюк: кружится, вскидывая ногу, потом прыгает, словно невесомая бабочка. Я ни черта не смыслю во всем этом, не знаю ни одного термина кроме того, что вот те штуки у нее на ногах называются «пуанты», но я уверен, что сейчас моя малышка делает то, что любит. И ей хорошо, иначе откуда это умиротворение на лице? Словно она существует в другом, созданном ее танцем мире.

Когда музыка смолкает, и женщина, которую я определил здесь главной, разрешает им разойтись, я вхожу внутрь, все еще пряча цветы за спину. Букет достаточно большой, чтобы его было видно, о мне хочется подразнить малышку. Тем более, когда она замечает меня, ее лицо перестает быть спокойным, и превращается в озаренное солнцем небо. Жестом предлагаю Бон-Бон сесть на скамью и, под градом любопытных взглядов десятка девушек, иду прямо на нее. Становлюсь на одно колено, вручаю цветы и выразительно говорю:

— Надеюсь, в этот раз я угадал с цветом?

Бон-Бон обнимает меня за шею, порывисто целует в губы, чуть посмеиваясь. Она явно не в своей тарелке, но довольна.

— Ты и раньше угадывал, — говорит смущенно, пряча нос в цветы, жадно втягивая из аромат. Я специально выбрал те, что пахнут, хоть среди голландских сортов это большая редкость.

Она собирается отложить букет в сторону и снять пуанты, но я успеваю раньше: кладу ее ногу себе на колено и медленно разматываю ленты. Слышу в спину довольный шепот и впервые в жизни мне плевать, что я стою, фактически, на коленях перед девчонкой, на десять лет младше меня, и счастлив, как дьявол, выкупивший душу последней девственницы на свете.

— Ты просто змей, — говорит Бон-Бон шепотом, когда я принимаюсь за вторую ногу. — Так и скажи, что просто хочешь всех здесь покорить.

— Только тебе, — говорю в ответ.

Пока она переодевается, я жду у машины и морально готовлюсь выдержать еще одно испытание: покупку колец. Я кое-что посмотрел в интернете и у меня есть мысль, но понравится ли она Бон-Бон?

Когда она выходит, мы снова целуемся, обвиваем друг друга руками. Даже без языка и откровенных поглаживаний — все-таки на виду у всех, среди бела дня, да еще и почти в центре города — но эти поцелуи все равно самое чувственное и эротичное, что только случалось со мной в жизни. Мне почти больно отрываться от нее, но у нас еще целая куча дел, которые нужно успеть и, главное, я собираюсь воплотить в жизнь коварный план и заставить Ени остаться у меня на ночь. Ну как заставить: сделать так, чтобы эта идея «пришла ей в голову».

Она бережно укладывает букет на переднее сиденье, потом лезет в рюкзак и достает оттуда маленькое полотенце для лица. Щедро смачивает его водой из бутылочки и обворачивает кончики цветов. И целлофановый пакет поверх всего этого.

— Чтобы не завяли, — говорит в ответ на мой вопросительный взгляд. — Я люблю подарки от тебя и не хочу терять их слишком быстро.

На моем языке крутится фраза о том, что готов дарить ей по букету каждый день до конца нашей жизни, но я молчу. Лучше, как говорится, не словом, а делом.

Я везу ее в ювелирный салон, куда я предварительно успел прозвонить. К счастью, моя малышка не упрямится и дает мне вести. Нас уже встречает девушка-консультант: услышав мое имя, понимающе улыбается и сразу ведет в сторону отдельной открытой витрины, где на бархатной подушке лежит то, что я попросил приготовить к нашему приезду.

— Размер должен подойти, — говорит девушка, и, предварительно надев белую перчатку, подносит кольцо лампе. Медленно прокручивает, давая свету отразиться от каждой грани десятка бриллиантов.

Это корона. Кольцо-корона на палец. Оно довольно массивное, почти на всю фалангу. Платина, несколько десятков мелких бриллиантов по всему периметру и один, большой, в центре. Ени смотрит очень внимательно и мне начинает казаться, что зря я все это придумал. Нужно было дать ей самой все посмотреть и выбрать. Конечно, ничто не мешает ей сделать это и сейчас, но… Блин, наверное, корона на палец — это слишком… банально?

Бон-Бон протягивает руку и кольцо легко скользит до самого конца. Оно ей в самом деле подходит идеально. Моя малышка выставляет руку вперед, чуть наклоняет так и эдак, рассматривая.

— Ты можешь выбрать другое, — на всякий случай говорю я. — Любое, которое понравится. Просто подумал…

— Я не хочу другое, — говорит Бон-Бон подрагивающим голосом, старательно пряча взгляд.

Приходиться поймать ее подбородок и заставить посмотреть на меня: ну вот, полные глаза слез. Что за дела?

— Только если оно и правда тебе нравится, Бон-Бон.

— Шутишь? Оно великолепно!

Она набрасывается на меня, чуть не валит с ног, и так я понимаю, что все-таки угадал.