Встречу с Шеворской назначаю на шестнадцать тридцать у себя в офисе, хоть она недвусмысленно намекает, что хотела бы увидеться на нейтральной территории, «в хорошем ресторане». Я в лоб говорю, что, как порядочный муж, в рестораны хожу только с женой, а она тут же выдает старую, как мир шутку: «Кто же ходит в ресторан со своей котлетой».

Как бы там ни было, но она приезжает в офис с опозданием минут на тридцать. Возможно, Шеворскую и учили выкручивать ногами на подиуме и даже преподали азы правильного опустошения кошельков своих любовников, но точно ничего не сказали о том, что опаздывать на тридцать минут может только очень любимая жена. Вот Машку я бы и сутки ждал.

Жаль, что не могу просто послать эту козу на хер, потому что уж слишком недвусмысленно она намекает на то, что в курсе моих махинаций и что точно знает, кому об этом рассказать. Но ничего, если будет много выступать, я знаю, кого на нее натравить. Раз уж задружился с темной ведьмой, то грех не воспользоваться блатом. С букетом лягушек Смертушка эту Шеворскую живо превратит… в сколопендру какую-нибудь.

Так что жду, попутно занимая себя разглядыванием постной рожи Никитушки, которому девочки из кадров как раз вручили здоровенно пачку документов.

Шеворская заявляется на кураже: влетает в офис, словно к себе домой и пытается пробить страйк прямо в мой кабинет, минуя секретаршу. Но Люба у меня покрепче любого бункера будет, так что катится Шеворская прямиком… назад и ждет, пока я соглашусь ее принять.

— Она какая-то взвинченная, — говорит Люба, поправляя очки. — И явно «под кьянти», — она выразительно помахивает ладонью у себя перед носом. — Может, охрану позвать?

— Я справлюсь.

Бывшая звезда всех подиумов и правда немного шатается. Похоже, заливала мой отказ повести ее в ресторан. Я молча и без всяких любезностей кивком предлагаю ей сесть, но она тупо прет на меня, встает с противоположной стороны стола и, нависая над столешницей всем своим силиконовым четвертым, заявляет:

— Я знаю, что ты скупил все у Донского.

— Какая выдающаяся проницательность.

Просто, чтобы пояснить. Если ваш противник вот так сходу вываливает карты на стол, то он точно не блефует. Ну и, как вы уже и сами догадались, не настолько у Шеворской развита интуиция, чтобы сделать такие выводы самостоятельно. Да и я в этом деле не новичок, не первый раз конкурентов потрошу. Вывод напрашивается сам собой, и он меня совершенно не радует: в моем террариуме завелась крыса. Но какая-то очень тупая крыса, потому что такую инфу сливают напрямую, а не черте кому.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает она с видом человека, который без тени сомнения думает, будто я вот так, как на духу, перед боженькой, во всем покаюсь.

— Открыть много-много мелких ларьков! — восторженно отвечаю я. — Собираюсь начать окучивать сферу малого бизнеса: загоню всех бабок и попрошаек в мои «ракушки».

Шеворская не сразу понимает мой грубый стеб.

В старой версии «винды» есть такой удаленный помощник — Скрепка. Вот сейчас эта «звезда» очень на нее похожа: такое же вытянутое лицо и огромные бестолковые глаза. Даже хочется кликнуть по ней «мышью» и спросить что-то посложнее, чтобы треснула от усердия.

— Я просто просила дать мне денег, — вспоминает Шеворская.

— Ииии… — тяну я, но снова напарываюсь на вопиющую тупость и заканчиваю. — Я их тебе дал. Ты мне инфу, я тебе безвозмездный кредит. И все довольны.

Шеворская щурится, пытается погрозить мне пальцем, но кренится набок и чуть не падает. Слава богу, ей хватает ума попятится и сесть в кресло. Нет ничего более непристойного, чем пьяная женщина, а пьяная женщина с силиконовой извилиной — это уже почти порнография.

В общем, кое как она все же садится в кресло. И огорошивает следующей феерической глупостью:

— Мне надо еще.

— Денег, я так понимаю?

— Ну… у меня случились непредвиденные траты.

Судя по новому тяжелому «Ролексу», траты у нее и правда случилось, но совсем не непредвиденные, а тупые.

— Я рад за тебя, но никак не могу взять в толк причем тут я.

— Притом, что я все расскажу Донскому.

— Валяй, — отмахиваюсь от нее.

Второе правило бизнеса: умей врать. Нет, умей хорошо врать. Сразу и без всяких многозначительных пауз, но для этого нужно просчитывать каждый шаг наперед. Конечно, я знал, что эта самка собаки попытается меня шантажировать — зачем бы я еще ей сдался? И конечно же я знал, чем именно.

Шеворская снова удачно маскируется под Скрепку и на всякий случай по словам, явно путаясь в своих мыслях, повторяет угрозу. И я точно так же запросто отвечаю:

— Так в чем проблема? Валяй, рассказывай.

Она психует, срывается с места и летит к двери, по пути два раза спотыкаясь. Видимо, на ногах ее держат только годы подиумной практики. Берется за ручку, дергает дверь…

— Только не забудь рассказать ему, откуда я узнал, с кем он ведет переговоры, — в спину напоминаю я.

Эх, какой удар. Такой чистый пенальти, что воображаемые болельщики растягивают на трибунах мое имя.

— Что? — Шеворская поворачивается.

— Просто чтобы ты понимала риски.

Она сжимает губы трубочкой, щурится и вдруг спрашивает:

— Хочешь построить на месте дурацкого садика конуру для своей женушки?

За последние слова я бы ее по стенке размазал, но есть одно «но»: нельзя спорить с пьяной злой стервой. И нельзя наживать себе таких врагов. Пусть думает, что она меня раскусила — будет крепче спать.

— Ты разгадала мой коварный план, — говорю с убийственно откровенной улыбкой.

И вдруг эта сволочь делает шаг в сторону.

В дверях стоит Маша.

Моя Машка. И вид у нее еще страшнее, чем у Асмодея в похмелье.

Когда через пару секунд до меня доходит, что Шеворская обвела меня вокруг пальца, первая мысль, как вы понимаете, совсем не о том, как же я мог так облажаться. Об этом я обязательно подумаю потом, с холодной головой, как и положено бизнесмену, который должен принимать в расчет даже такие вещи.

Но сейчас я думаю только о том, что у Шеворской соблазнительно большая голова, и будет просто кощунством не запустить в нее чем-нибудь тяжелым. Вот хотя бы этот пресс-папье, которое, между прочим, из целого куска малахита. Понятия не имею, откуда оно тут взялось, всегда считал его слишком неуместно-пафосной вещью для моего простого офиса в стиле «хай-тек». Вот, оказывается, судьба не просто так подсуетилась, вложив мне в руки орудие против этой стервы.

И я даже собираюсь пустить его в дело, но Маша продолжает стоять там, и велик шанс, что у меня дрогнет рука. Поэтому просто выдыхаю — довольно громко, между прочим — выхожу из-за стола и иду к Маше, чтобы как минимум вывести из зоны поражения. Но Мальвина и сама заходит внутрь и зачем-то тянется к вазе, в которой у меня стоят искусственные белые цветы, больше похожие на пришельцев. Вот один такой Маша как раз и берет, и он размером почти с нее. Поверьте, даже носорог не выглядит так воинственно, как эта крохотуля с пластмассовым цветком. Я даже не хочу думать, кому из нас в итоге достанется. Но лучше бы Шеворской, потому что тогда эта гадина свалит — и мне не придется брать грех на душу.

— Влад? — У Маши не лицо, а маска, и она совсем не просто так потихоньку постукивает цветком по колену. Очень медленно и очень… опасно. Вот наши лисы, между прочим, делают точно так же, когда играют друг с другом в «найди меня и схвати за ухо».

Хотите крамольную мысль? Вот в такой трагический момент полного непонимания я думаю о том, что моей многострадальной жопе, видимо, придется пострадать еще немного, потому что добром это все не кончится. И, наверное, зря я лихим козликом выскочил из-за стола, потому что сейчас мне точно не светит ничего хорошего.

Первое правило при общении с рассерженной женщиной: не пытайтесь ее успокоить сюсюканьем. Это все равно, что тушить пожар бензином — рванет так, что мало не покажется. Самое лучшее — просто дать ей высказаться. Но что-то мне подсказывает, что с Машей это сейчас не вариант. Но я же должен что-то сделать.

— Маша, это… — Протягиваю руку, чтобы представить Шеворскую, но та успевает раньше меня.

Пьяная женщина храбрее пьяного сантехника, а пьяная Шеворская — это рота пьяных сантехников, которые нестройным хором орут посреди Барвихи, что все богатеи — говно на палочке. Ну, примерно так, хоть это и не самая удачная моя метафора.

— Наталья Шеворская, — она смотрит на Машины руки, прикидывает, стоит ли скреплять знакомство рукопожатием, и ограничивается очень сальной улыбочкой. — Его бывшая.

Помните, в этой истории уже был момент, когда я матерился от всей души? Вот сейчас все гораздо хуже. Потому что я все-таки рванул. Правда, внутри. И это вам не ванильное «мать-перемать», это прапор, который сел на гвоздь.

— Бывшая, да? — Маша взвешивает на руке радость инопланетянина, и я почти готовлюсь к тому, что Шеворская огребет по своей уже не свежей прическе, но не с моим счастьем. У Маши просто железный самоконтроль. — Ну и зачем ты к бывшему денег пришла просить, брокколи?

Эмм… Что?

Но девочки явно понимают друг друга лучше, чем я их, потому что Шеворская тут же пытается исправить прическу. У нее что-то такое высокое и с локонами. И — вы не поверите — чем больше я на ЭТО смотрю, тем сильнее оно похоже на брокколи.

— Ты бы хоть воспитал ребенка, прежде чем жениться, — пытается ужалить Шеворская, которую с этого дня я буду называть Брокколи и только Брокколи.

Маша прикладывает ладонь ко лбу и переводит взгляд на мою секретаршу Любу, которая стоит за прозрачной стеной и жестами спрашивает, вызывать службу безопасности или лучше сразу полицию. Спрашивает она меня, но Маша же на взводе и ее уже не остановить. Она высовывается за дверь и громко, выразительно, по слогам дает моей секретарше ЦУ[1]:

— Вызывайте пожарных и реанимацию.

Шеворская смотрит на меня ВОТ ТАКИМИ глазами, и ей уже, мягко говоря, очень неловко за свои неуместные попытки задеть мою жену, но у меня для нее плохие новости — с этого «Титаника» живой сойдет только Мальвина.

Даже если она намылит мне шею, я все равно чертовски сильно ею горжусь!

[1] ЦУ — ценные указания