Я беззвучно падаю с огромной высоты в собственное тело.

Наверное, поэтому не чувствую ни рук, ни ног, только колючую проволоку вокруг сердца, которая стягивается так сильно, что треск проколотой кожи заставляет меня кровоточить слезами.

Габриэль зарывается пальцами в песок, тяжело дышит, пока Дима кружит надо мной и заботливо кутает в накидку. Она вся в песке и царапает кожу, но это немного отрезвляет, потому что я полностью пьяная от этого поцелуя.

И паника снова подкатывает к горлу, грозя превратиться в новый приступ.

Мне страшно, потому что случившееся — ниспосланное выше персональное откровение.

Впервые за два года я поборола приступ без баллончика. Я умирала. Я чувствовала, как сердце, словно отчаянный, но невезучий бегун, еще пыталось побороться на длинной дистанции, но каменело от каждого удара.

И вдруг — вкус ненависти на губах, от которого отчаянно захотелось жить.

— Я тебя убью, Габриэль! — беснуется Дима, отодвигая меня за спину

А Элу, как всегда, плевать на чужие угрозы: он встает и, глядя Диме в глаза, хрипло смеется, и скалит окровавленные зубы.

— Ты мудак, — отвечает Диме, когда тот яростно прет на него, хватает за грудки и еще раз заносит кулак. — Да я бы трахнул ее прямо здесь. Может, свалишь, пока мы развлечемся?

Дима бет его еще раз, и я вскрикиваю от хруста костяшек, впечатанных в челюсть.

— Повтори, что ты сказал? — требует мой жених.

— Что твоя девка на меня потекла, — отвечает Габриэль, и получает новый удар.

Дима держит его за ворот, и просто методично, как отбойный молоток, разбивает лицо.

А Габриэь даже не поднимает руки, не пытается защищаться, но после каждого удара смеется еще громче, пока его лицо не превращается в кровавое месиво, и Дима тащит его к воде, чтобы швырнуть в океан, словно грязный носок.

— Хватит! — ору я, но голос теряется в злобных выкриках Димы и уже слабеющем смехе Габриэля.

Я должна что-то сделать. Должна, наконец, прекратить этот кошмар. Поэтому, собираюсь в кулак, бреду к Диме и пытаюсь схватить его за руку, которой он методично колотит Габриэля, словно боксерскую грушу. Но он стоит спиной, а я никак не даю о себе знать, и когда я пытаюсь его остановить, Дима слепо, на одних рефлексах, поворачивается — и бьет меня кулаком. Но видимо в последнюю минуту понимает, кто перед ним, и пытается как-то увести от меня удар, поэтому кулак счесывает щеку и отправляет меня в полет на спину. В глазах расцветают то ли красные маки, то ли красная сакура, но ясно одно — я медленно вываливаюсь из реальности, сползаю по отвесной стене, как испорченная детская игрушка «лизун».

— Кира… Черт, Кира…

Его запоздалые извинения обрываются на полуслове неприятным хрустом, от которого я немного трезвею и начинаю карабкаться вверх, удирая от беспамятства. На фоне ночного неба хорошо видна фигура Габриэля — он стоит ровно, даже не шатается, только зло, словно нашел виноватого, срывает с себя рубашку буквально по кускам: сначала рукава, потом остальное. Пуговицы с мелодичным «бульк» падают в воду.

Кровь из разбитого рта и носа течет по подбородку, расползается по шее жутким воротником. Он потирает кулак, которым только что поставил Диму на колени, и, не глядя в мою сторону, говорит:

— Может хватит корчить целку, Кира, и пора все рассказать? Или ты успела зашиться и уверена, что тебя не поймают за руку?

Только что мне хотелось защитить его. Всего пару секунд назад я думала, что даже Габриэль со всеми его грязными словами и оскорблениями не заслужил такие побои. А теперь злость клокочет внутри разбуженным Везувием и отчаянно хочется повернуть время вспять, чтобы сидеть на берегу и наблюдать, как Дима превратит его красивое лицо в сложную задачку для пластического хирурга.

— Я тебя все-таки убью, — рычит Дима, поднимаясь с колен и подтирая разбитым кулаком кровь с губы. И уже мне, с сожалением: — Кира, я не знал, что…

— Ты не знал… что? — перебивает его Габриэль.

И на этот раз смотрит на меня сверху вниз, изучает, словно свалившегося с Плутона пришельца. Я знаю, что это лишь прелюдия перед тем, как он пустит в ход скальпель, но я не собираюсь подыгрывать ему покорной лягушкой на разделочном столе.

— Я работала в эскорте, Дима, — говорю на удивление четко и ясно. Кажется, самая моя осознанная и правильная речь за весь вечер, не считая плевка в лицо Валентине. — Прости, что не сказала сразу.

Я вижу, как под мокрой тканью напрягается его спина. Как он медленно поднимает плечи в беззвучном вдохе и так же медленно их опускает. Я хочу сказать, что действительно сожалею, что не сказала раньше, хоть должна была и единственная причина моего молчания — простое малодушие, страх снова остаться одной. Но, кажется, уже все равно слишком поздно.

Габриэль сплевывает на песок, и со словами: «С королевы, наконец, упала корона», проходит мимо, нарочно задевая Диму плечом так, что того разворачивает на девяносто градусов.

И как только мой личный обвинитель исчезает из виду, меня прорывает фонтаном слов.

Они совершенно бесполезны, но я говорю и говорю, потому что если замолчу хоть на минуту: они застрянут во мне смертоносным ножом и разрежут до самого копчика. Я говорю, что мне просто были нужны деньги, быстро и много, и поддалась на уговоры знакомой, которая сказала, что в эскорте каждая «девочка» сама решает, ложиться ей под клиента или нет, и что очень многие проводят годы в этой профессии, просто сопровождая мужчина на различные мероприятия и деловые встречи. Пересказываю нашу с Рафаэлем историю знакомства, но теперь без фальшивого «он увидел меня за прилавком магазина», пытаюсь объяснить, что мы сообща решили не раскрывать мое прошлое «эскортницы», которое и состояло-то всего из одного дня.

— Помолчи, пожалуйста, — просит Дима, но я, как машина без тормозов, не могу сходу остановиться. И тогда он поворачивается и на всем ходу летит на меня, берет за плечи и сжимает так, словно хочет выжать из меня остатки жизни. — Заткнись Кира. Просто… заткнись уже. Не хочу тебя слышать.

Дима окидывает меня болезненным взглядом преданного человека. Ищет что-то в моем лице, и я начинаю верить, что все обойдется. Он отойдет, подумает ночь, а завтра мы погорим уже с холодными головами. Но иллюзия исчезает, стоит Диме осмотреть на мои губы. Понятия не имею, о чем он думает, но эти мысли разрушают все чувства, которые он ко мне испытывал. И нежность выкипает из его взгляда, оставляя лишь пустоту.

— Ты знала, как это для меня важно, — ледяным голосом говорит Дима. — Знала — и продолжала молчать. Тебя под меня тоже кто-то подложил?

— Нет.

— Почему я должен тебе верить?! — Он сжимает еще сильнее, и я почти надеюсь, что на этот раз у меня треснут ребра и хотя бы тогда я смогу вдохнуть. Жаль, последний раз в жизни. — Почему я должен тебе верить, если ты такая же, как и она? Неужели в этом мире не осталось порядочных женщин?

От разжимает руки и пятится назад, размахивая рукой, будто отгоняет несуществующую мошкару. А потом просто уходит, оставляя меня одну. Мне нужно паниковать, наверное, плакать и жалеть себя, но я знаю, что получила эту оплеуху судьбы совершенно заслуженно. Я должна была сказать ему, но не сказала. Тогда казалось, что это неважно, а потом все время находились оправдания, почему для разговора не удачное место время или погода. Наверное, подсознательно я все-таки понимала, что у нашей сказки нет и не может быть хорошего конца, и все эти два года просто оттягивала время.

И хоть сейчас невыносимо сильно хочется плакать, я чувствую облегчение.

По крайней мере я больше не буду бояться, что Габриэль при всех снова обзовет меня своим коронным «Кира-блядь». Мне уже все равно.