Я почти не сплю всю ночь с пятницы на субботу, потому что боюсь засыпать. Стоит закрыть глаза — и там Габриэль. И я так отчетливо чувствую его запах, будто рядом, стоит лишь протянуть руку. Я даже позволяю себе крохотную слабость: закрываю глаза, цепляюсь взглядом за его взгляд из-под длинных темных ресниц — и падаю лицом в подушку, представляя себе…

Нет! Это просто страх, который мое подсознание конвертирует во что-то более приятное. Механизм замещения, так, кажется, называл это мой психолог. Или не так? Или я просто обманываю себя?

Утро субботы затянуто темно-серыми снежными тучами и синоптики снова передают метель и не рекомендуют надолго выходить из дома, а тем более — выезжать на своем транспорте. Но еще часов в девять звонит мама и так яростно кашляет в трубку, что я быстро собираю вещи, бросаю в сумку ноутбук и выскакиваю за дверь, перекусив только булочкой с маслом и медом.

Снега пока нет, поэтому я почти без проблем добираюсь до метро, прыгаю в первый же вагон — и чуть не подскакиваю на месте, когда возле самого моего уха раздается щелчок затвора фотокамеры. Поворачиваюсь, инстинктивно прикрывая лицо рукой — старая привычка, кажется, это было первым, чему меня научили Димины консультанты.

— Привет, девушка с неуловимой улыбкой, — говорит Алекс Морозов, разглядывая меня невозможно-синими глазами за стеклышками очков. — Кира Викторовна.

Я немного отступаю назад, чтобы вытолкать Алекса из моего личного пространства, но он приближается. И так, шаг за шагом, не говоря ни слова, мы пятимся в тупик вагона.

— Не знала, что модные фотографы ездят в метро, — говорю я первое, что приходит в голову.

— Ради вот таких кадров, — он трясет фотоаппаратом, — можно поехать и к черту на рога.

— Вам понравился букет, Кира?

— Вы поставили меня в неловкое положение, — не тушуюсь я. — Я на практике, и мне очень нужно это место. Симпатии с родителями учеников категорически запрещены, а этот букет увидела заместитель директора. Букет и вашу визитку.

Алекс с извинением кривит губы, и продолжает меня рассматривать.

— Милая шапка, вам очень идет, Кира.

— Обычная, — ворчу я, ненавидя себя за то, что тут же появляется желание ее снять.

Этакий треугольник с пушистым помпоном размером почти с мою голову. Взяла первое, что нашла на лотке потому что часть зимних вещей осталась на квартире, которую снимал Дима, и я не стала их забирать, как и остальные его подарки.

— А ведь я вас помню, — вдруг вскидывается он, щелкает пальцами. — Все думал, где раньше мог вас видеть. Вы разве не должны были стать женой одного известного молодого дарования с политической арены?

Он говорит так, словно закончил филфак: легко, непринужденно, не используя слэнг и точно без грязных слов, которыми битком набит рот Габриэля.

Зря я о нем вспомнила: стоило подумать — и сразу в ноздрях распустился его запах, от которого немного кружится голова.

Электронный голос в динамиках объявлять мою станцию, я быстро извиняюсь, желаю Алексу хорошего дня — и выхожу из вагона. Алекс прилипает ладонью к стеклу, подмигивает и по движению губ читаю его: «Еще увидимся, Кира Викторовна».

У мамы простуда. Ничего страшного, но на всякий случай вызываю «скорую». В ее возрасте любое неправильное лечение может грозить осложнениями. Так проходят все выходные: днем я сижу с мамой, ночью — делаю переводы.

А в понедельник утром, поспав всего пару часов, иду на работу, где меня сразу вызывают к директору. Понятия нее имею, что успела натворить, но тут уже весь «педсовет»: директор, заучи и даже классная руководительница, у которой я прохожу практику.

Меня увольняют. Вот так, запросто. Я с трудом понимаю, что вообще происходит, но это похоже на странный суд, без адвоката. Завуч, Евгения Юрьевна, говорит, что она не могла оставить просто так тот случай с цветами, и как бы ей не хотелось, она вынуждена была обратиться к директору со своими подозрениями в моем аморальном поведении. Я даже не успеваю ничего сказать в свою защиту: меня обвиняют и сходу выносят приговор — виновна.

— Я ничего не сделала, — пытаюсь доказать я, но вряд ли кого-то интересуют мои оправдания.

Евгения Юрьевна предосудительно качает головой и кладет передо мной планшет, на экране которого мое фото в той дурацкой шапке. На странице Алекса Морозова. И приписка: «Мой Бермудский треугольник».

— Послушайте, это просто недоразумение. — Я все еще пытаю хранить спокойствие, но несправедливость колотит по мне сотней мелких молоточков. — Мы просто столкнулись в метро и…

— Кира Викторовна, а ведь я вас предупреждала, — перебивает меня завуч. — На вашем месте я бы не пыталась врать, иначе рискуете получить плохую характеристику от Елены Борисовны, — кивает на мою классную.

Я поджимаю губы, пытаюсь выдохнуть через нос, но ничего не получается. Приступ обрушивается внезапно: валит лавиной, подминает под себя и вышибает из легких воздух, и они сжимаются до состояния склеившейся старой жвачки. Деревенеющими пальцами нащупываю в кармане баллончик, выбегаю в коридор и делаю спасительный вдох. Наваливаюсь на стену, пытаясь справиться с дыханием.

«Это просто одна большая черна полоса, Кира», — уговариваю себя, собирая вещи. Их немного, только чашка и гигиенические принадлежности. Вера на больничном, и я не буду ей звонить, чтобы рассказать, к чему привела ее попытка устроить мою личную жизнь. По большому счету, если бы не она, меня бы здесь вообще не было. В сущности, это ничего не значит, меня просто уволили. Наверное, было еще что-то, о чем я не знаю, правила, которые не разглашают, проверки, о которых не предупреждают. И я все с треском провалила. Но это ничего, у меня появится время взять еще пару переводов. Наверняка во всем огромном городе найдется хотя бы одна школа, куда меня возьмут на практику.

Но все совсем не так просто. Проходит неделя — и ничего. Я словно бьюсь лбом в бетонную стену, и руки опускаются сами собой. Мама все еще болеет и лучше ей не становится, так что, хоть и протестует, как ребенок, я настаиваю на том, чтобы она легла в больницу. Хорошо, что у меня остались сбережения, плохо, что их не так уж много. Я никогда не брала у Димы деньги, только подарки, которые оставила в той квартире.

А в воскресенье вечером мне звонит Алекс. Даже не нужно спрашивать, откуда у него мой номер, простая логическая цепочка приводит к Вере. Он извиняется не то, чтобы очень энергично, но все-таки мне не приходится себя мучить, чтобы его простить.

— Вы знаете, где находится офис «ТАР-медиа», Кира Викторовна?

— Кто же этого не знает, — на автомате отвечаю я.

— В качестве моих извинений я устроил вам собеседование на вакансию помощника выпускающего редактора. Вы же учитель литературы? Сумеете писать статьи и заметки? Ну и еще варить кофе и покупать сигареты, точить карандаши и делаю другую очень скучную и не солидную работу.

Я щипаю себя за кожу на сгибе локтя и издаю беззвучное «ой!» Значит, все-таки не сплю. Работа на телевидении? Да я зубами выгрызу эту вакансию.

В понедельник я уже там: служба безопасности интересуется моим именем и тот, кто у них за главного, вручает пропуск, объясняет дорогу. Я поднимаюсь на лифте, нахожу нужную дверь — и оттуда на меня вываливается женщина лет тридцати пяти. Оценивает быстрым взглядом, почему-то задерживается на моей обуви и мне жутко стыдно, что на них остались пятна грязи.

— Я на собеседование, — быстро отвечаю на ее вопросительный взгляд.

— Кира? Ты вовремя. Держи. — Она сваливает на меня кипу папок, и я только чудом успеваю подставить руки и удержать неустойчивую гору. Сумка сползает на локоть, и я, кажется, вот-вот завалюсь на бок, как Пизанская башня. — Пойдем, у нас куча работы.

Я иду за ней, балансируя с документами, как канатоходец с шестом для равновесия.

Мы сворачиваем в широкий коридор — и в ноздри врезается знакомый запах одеколона.

Он стоит посреди коридора, в окружении нескольких мужчин и женщин. Они что-то энергично обсуждаю, женщина в классической «тройке» еще и яростно жестикулирует руками. Я с опозданием понимаю, что это — ведущая вечерней программы новостей.

Кажется, сейчас из-за нее весь сыр-бор.

— Все в порядке? — оглядывается на меня женщина, которая должна была проводить собеседование, и я поздно соображаю, что просто встала, а она успела пройти вперед.

— Просто… Да, все в порядке.

Я мысленно беру себя за шиворот, говорю, что это просто еще одна дурацкая насмешка судьбы и что, наверное, Габриэль владеет не только это каналом, но и кучей других информационных ресурсов. Так что нет ничего из ряда вон выходящего в том, что мы столкнулись в офисе одного из них.

Но мне нужно пройти мимо него. Просто пройти рядом с Габриэлем.

Я так часто видела его в костюме, что удивляться вроде нечему, но сегодня он совсем другой. Темно-синий костюм сидит как влитой, плечи туго натягивают дорогую ткань.

Кремовая рубашка расстегнута на пару верхних пуговиц, и я ловлю взглядом изгиб ключицы, когда мы проходит достаточно близко. Габриэль так увлечен, что даже не смотрит по сторонам. Слава богу, я бы просто не выдержала, если он немного повернул голову и увидел меня, в грязных сапогах. И это его насмешливое «грязнуля» приклеилось бы ко мне намертво, до гробовой доски. Темные волосы немного падают на лоб, а там, справа, прячется непослушный вихрь.

Господи, я не должна это помнить?! Зачем я помню его запах? Его жилистые запястья и вот теперь наверняка запомню выпуклую ямку над ключицей под смуглой кожей.

Наверное, там он пахнет солью, и его кожа на вкус…

— Кира, поторапливайся, шевели ногами. Если хочешь это место, то перестань спать на ходу. Кстати, я тоже Викторовна, но только Виктория.

Я моргаю, перехватываю почти упавшую кипу папок, и чувствую, что все изменилось.

Медленно поворачиваю голову — и янтарный взгляд вышибает воздух из легких, проламывает грудную клетку, как удар кулака. Мы просто смотрим друг на друга.

Несколько долгих секунд, и напряжение превращается в высоковольтную дугу.

Габриэль прищуривается, темные ресницы бросают тени на щеки. У него самые длинные ресницы на свете. За такие любая девушка убьет. Ведущая что-то продолжает кричать, но он вскидывает руку, призывая ее замолчать, хоть в исполнении Габриэля этот жест скорее означает: «просто заткнись». И идет ко мне.

— Ты что тут делаешь? — спрашивает с искренним удивлением.

Я даже не успеваю ответить, потому что за меня это делает Виктория Викторовна.

— Габриэль Александрович, я нашла себе помощницу, вот, тестирую, как будет справляться.

— Выглядит болезненной, — говорит он, ни на секунду не отрывая от меня взгляда.

Я мысленно делаю глубокий вдох и морально готовлюсь к тому, что он высмеет меня при всех, а потом просто вытолкнет за дверь. Ничего другого я от этого человека уже давно не жду. Ничего, переживу.

— Добро пожаловать в «ТАР-медиа», Кира, — ухмыляется Габриэль.

И… все? Добро пожаловать? Ни «Кира-блядь», ни «грязнуля»? Ни «пошла вон?»

Ну да, конечно, он же сейчас в образе большого начальника, ни к лицу показывать при подчиненных, какой он гад, хоть наверняка они и так в курсе. Не хочет усугублять, видимо. Да и какое мне дело?

Прохожу мимо. Ненавижу себя за то, что все еще жду подвох. Не может Габриэль взять — и ничего не бросить вслед. Не в его стиле оставить меня без обязательной порции унижений. И Габриэль все-таки оправдывает мои ожидания, но это не унижения, а лишь строгое и сухое:

— Виктория, позаботьтесь о том, чтобы ваша подопечная позавтракала, пообедала и поужинала. Мне не нужны проблемы с голодными обмороками.

«Как будто тебе не плевать», — мысленно отвечаю я, и ускоряюсь, чтобы догнать свою будущую начальницу.