— Слушай, кажется, твои новые отношения на тебя хорошо влияют, — говорит Вера, выразительно поглядывая на половину большого куска тирамису, который я ем в прикуску с латте.

Все-таки хорошо, что я согласилась на вылазку, хоть до сих пор не понимаю, почему вера выбрала такое дорогое кафе, если у нас есть пара проверенных временем мест, где мы можем съесть точно такой же торт и выпить кофе, и при этом не оставить там половину зарплаты. Но с моей стороны, конечно, не очень корректно сравнивать классический рецепт из проверенного кафе с тем произведением искусства, который нам подали здесь. Вера даже попыталась взять на себя все расходы по чеку, напустив туману, мол, у нее тоже наметились перемены в жизни, и скоро она тоже будет завсегдатаем таких места.

Конечно же, я отказалась.

Эл звонил только раз, примерно пару часов назад, чтобы сказать, что у него поменялись планы и он будет занят до поздней ночи. Спросил, куда именно я иду с подругой, и я назвала совсем другое кофе, потому что до последнего была уверена, что мы с Верой не станем изменять старым традициям. На всякий случай даже отправила сообщение, что планы поменялись, но так его и не отправила. Сама не знаю почему.

— Ну и как он? — громким заговорщицким шепотом спрашивать подруга, когда мы заказываем по еще одной чашке кофе.

— Не хочу это обсуждать. — И правда не хочу, потому что не знаю, о чем тут вообще говорить. Мы с Элом… Мы — просто «мы». Он не предлагал никаких отношений, не становился на одно колено, не клялся вообще ни в чем, но откуда-то в нагих отношениях повелось это «мы» и мне этого достаточно.

Вера прищелкивает языком, говорит что-то о моей неразговорчивости и о том, что между нами раньше никогда не было тайн, но ее обиды тонут в оглушительном грохоте стучащего прямо в виски сердца, потому что в кафе входит парочка. Я бы, наверное, и не обратила на них внимания, если бы девушка не была в таком вызывающем красном платье, и, если бы она не обозначила свой приход громким смехом. Ее спутник стоит позади, но я ловлю знакомые движения, знакомые запястья, безошибочно, наперед угадываю, как он небрежным жестом предложит ей пройти в зал.

Это Габриэль и вряд ли можно сказать, что его рука на талии красотки в красном — просто знак вежливости к деловому партнеру. Мне знакомо ее лицо, но я никак не могу сосредоточиться на воспоминаниях, потому что мысли постоянно соскальзывают к ому, как она поправляет волосы, как будто бы невзначай задевает его бедром, как тянется к нему, чтобы сказать что-то на ухо, хоть музыка играет на комфортной громкости, и мы с верой прекрасно слышим друг друга даже через стол.

— Все в порядке? — Когда я не отвечаю, вера прослеживает мой взгляд и цедит сквозь зубы «вот же козел!»

У меня так дрожат руки, что пока укладываю ложечку на блюдце, успеваю отбить о фарфор чуть ли не полную «Марсельезу». И тут же вспоминаю, где я видела эту девушку — он был с ней на островах, в тот раз, когда Дима возил меня отдыхать. Точнее, с ней была его мать, потому что Эл проводил время с девицей из эскорта. Кажется, она даже какая-то певица: в памяти всплывают клипы, где она щеголяет на морском берегу в трех тряпочках, которые даже на бикини тянут с трудом.

Наверное, именно эту встречу Эл обсуждал с матерью и не хотел, чтобы я слышала. И моя до отвала накормленная ревностью подозрительность тут же нашептывает: поэтому он так интересовался, в каком кафе я буду — прощупывал, чтобы случайно не столкнуться. И выбрал модное дорогое заведение, где я точно не могла бы появиться.

Куда уж мне, девчонке из сырой «хрущевки» с мокрым пятном в ванной, которое, хоть каждый день его замазывай, все равно появляется снова и снова.

Да, вот так, я буду думать о плесени, обо всякой ерунде, о чем угодно, лишь бы не поддаться соблазну и не подойти к их столику. Интересно, если бы я вдруг появилась там — что бы Габриэль придумал в качестве отговорки? Не хотел расстраивать мамочку?

Я безумно ревную, поэтому даже в мыслях не узнаю саму себя.

Я, как гадюка, которая давно не вонзала ни в кого зубы, истекаю ядом и, кажется, вот- вот задохнусь в его испарениях, убью сама себя, пожру, как Уроборос.

Тошнота кувыркается в горле, словно скользкий шершавый комок, которые невозможно проглотит. Как будто мне просто разорвет гортань от малейшей попытки опустить эту дрянь обратно в желудок. Бесполезно с этим бороться, поэтому единственное, что я могу — сорваться с места, запечатав рот двумя руками, и почти вслепую залететь в туалет.

Меня скручивает пополам, и поясницу выламывает, словно дерево — откуда-то из копчика, прострелом до самого мозжечка. Бегу к раковине, глотаю несколько пригоршней воды — и меня снова тошнит. И так несколько раз, пока желудок не ссыхается стенка к стенке. Только после этого я могу дышать, хоть это последнее, чего мне сейчас хочется.

Я ведь могу просто подойти к их столу и сказать «привет»? Мы ведь не чужие люди? Мы ведь теперь «мы» и нет ничего странного в том, что я хочу узнать, почему мой мужчина проводит время с другой женщиной, хотя сказал, что будет занят до поздней ночи?

«Именно ею он и будет занят, и именно до поздней ночи», — не щадит внутренний голос и делаю то, о чем конечно же буду жалеть через минуту — бью ладонью по своему отражению. Бабушкино кольцо цокает о гладкую поверхность, но на зеркале ни царапины.

Выдыхаю: медленно, сдержано, мысленно проговариваю все, что я им скажу. Даже представляю, как вылью на Красную то, что она пьет, даже если это будет кипяток — мне все равно. Я имею все права на эту боль.

В зале душно, и хоть здесь не разрешают курить, я отчетливо слышу запах табака.

Просто фантомные воспоминания, потому что это не случайный запах табака, а именно тот, который я помню с того проклятого вечера, который снова стал моим навязчивым кошмаром.

— Кира? — слышу справа знакомый голос, но кто бы это ни был — мне все равно.

Отмахиваюсь, не глядя, фокусируюсь только на парочке за столом. — Кира, добрый вечер.

Чья-то ладонь берет меня за руку, потом — за плечи, хоть я пытаюсь сопротивляться.

— Вы снова ужасно выглядите, Кира Викторовна, — знакомыми меланхоличными интонациями отчитывает модный фотограф.

И Габриэль поворачивает голову в нашу сторону.

Мое первое желание — зажмуриться. Просто закрыть глаза, и представить, что я все еще вижу дурной сон. Что реальность оборвалась в тот момент, когда Эл провел меня до двери, поцеловал на прощание и пообещал заехать. А все, что случилось потом и продолжает случаться сейчас — это просто дурной сон. Сны ведь бываю длинными, нам кажется, что мы проживается в них всю жизнь, а на самом деле это всего лишь секундный импульс в мозгу.

Может быть, если очень сильно захотеть проснуться, кошмар закончится?

— Что-то не так? — обеспокоенно спрашивает Алекс.

А я даже ответить ничего не могу, только мысленно уговариваю себя проснуться.

Но чуда не происходит: я открываю глаза — и Габриэль все так же сидит за столом в компании девицы в красном платье, но теперь он даже не сморит в мою сторону, он весь увлечен беседой. Это какая-то игра? Или он просто получил, что хотел? Может, это его месть за то мое «нет»? Он ведь обещал, что получит от меня все и я дам это сама.

То, что я сделала вчера вечером в его квартире, очень даже тянет на «захотела сама».

— Мне просто нужно присесть, — говорю я сбивчиво, и с трудом заставляю себя оторвать взгляд от стола, где сидит Габриэль.

— Вон там — разве не ваша подруга? — Алекс кивает в сторону Веры, которая уже изо всех сил машет нам рукой.

Молча киваю и все-таки сбрасываю со своих плеч его руки.

Габриэль Крюгер меня изменил. Это мерзкое ощущение, но глупо его игнорировать, потому что я чувствую себя его собственностью. Он сидит там с девицей, которая, конечно, не имеет проблем с пищеварением, у нее нет уродливого ожога и она точно не задыхается от поцелуев, и вряд ли упадет в обморок от нервного истощения. А я — здесь, и все мои мысли, как рой рассерженных диких ос вьются только вокруг одного: почему он так со мной? Я ведь простила ему то, что он сделал, я себя наизнанку вывернула, разрешила, как последняя дура, ткнуть свое сердце вилкой, словно какой- то десерт. Я не умею врать, а теперь даже притворяться не могу, потому что устала от игры на публику и больше не хочу делать вид, что мне безразличен и Эл, и его отношение. И я имею право спросить, почему он обращается со мной, словно с носовым платком, который можно просто выбросить в урну и, не заморачиваясь, купить новый.

Мне только нужно перевести дух. Присесть на стул, запись противный кислый вкус остывшим кофе и взять себя в руки. Эл множество раз вторгался в мои разговоры просто потому, что он хотел и мог это сделать. Сейчас я хочу и могу вторгнуться на его территорию, и чем бы это ни кончилось, хуже уже все равно не будет.

— Кажется, она не важно себя чувствует, — обращается Алекс к Вере.

Подруга порывается позвать официанта, но я останавливаю ее руку, мотаю головой.

Господи, только бы она не увидела, только бы не…

— Кажется, я знаю в чем дело, — говорит она и я беззвучно стону от разочарования.

Сегодня самый невозможно противный день в моей жизни, потому что все складывается одно к одному. Как будто… нарочно.

Я пытаюсь сфокусироваться на этой фразе. Неосознанно, как будто глубоко внутри меня звенит тревожный звоночек. Что-то не так. Я не знаю, что, но разве не слишком много совпадений для одного вечера? Кафе, Габриэль с этой красоткой, Вера, вдруг решившая привести меня в место, которое ни мне, ни ей явно не по карману. И Алекс.

Снова Алекс. Всегда Алекс, который появляется буквально везде, стоит нам с Элом столкнуться лбами.

Может быть, я просто слишком много надумываю? После этой записи и правды, которую до сих пор не могу толком переварить, вижу то, чего нет?

— Кира, он там с этой певичкой! — слишком громко говорит Вера, как будто это ее парень изменяет ей на глазах у всех.

— Ты можешь не орать так громко?

— А ты так и будешь сидеть и ничего не сделаешь? — вдруг наседает она.

Вера всегда была отличной подругой: не такой взрывной и обидчивой, как Юля, не такой скорой на всякие выдумки, но она выслушивала и частенько оказывалась кстати со своими советами. Но чего я точно за ней не припомню, так это вот такого явного вторжения в мою личную жизнь. В конце концов, мы с Габриэлем не муж и жена, и она не держала над нами свечу в первую брачную ночь, и не имеет право указывать, как мне поступать.

— Алекс, что ты тут делаешь? — спрашиваю я.

— Я просто живу неподалеку, — немного хмурясь, отвечает он. — А сюда иногда захожу, чтобы съесть их фирменный десерт. Тот же, что заказала и ты.

Он кивает на недоеденный мной кусок торта.

— Увидел Вас в таком состоянии и не смог не подойти, — продолжает Морозов.

— Разве мы не на «ты»? — переспрашиваю я, хоть, если честно, не могу вспомнить наверняка.

— Я люблю всем «выкать», профессиональное, — улыбается он. А потом смотрит мне через плечо и почти подражая возмущенному тону веры, вдруг говорит: — Разве вас не поженили в прессе пару дней назад?

Какое им всем дело до наших с Габриэлем отношений? Почему я чувствую себя осажденной со всех сторон башней, к стенам которой подтягивают тяжелую артиллерию для беспощадной бомбардировки?

— Вы оба что-то хотите мне сказать? — спрашиваю всех и сразу никого. Слепо нащупываю сумку, достаю баллончик, но подавляю желание сделать глоток лекарства.

После рвоты горло стягивает спазмами и нужно очень стараться, чтобы глотать воздух и не корчиться от приступов удушья.

Они молчат, и я принимаю единственно правильное решение: я просто ухожу.

Хоть со стороны это выглядит, как бегство.