Я приехал домой уставший и злой, как собака, потому что имел неосторожность согласится на ужин с адвокатом, который представлял собой группу юристов, занимающихся вопросами завещания моего отца. Мягко, насколько это вообще возможно, меня пытались убедить в том, что в текущем положении дел вряд ли что-то принципиально изменится в положительную для меня сторону. Грубо говоря, предлагали снять штаны и подставить задницу прямо под пинок Аделы «Суки» Шад’Арэн. И при этом еще и улыбаться, чтобы не попасть в ситуацию, где я окажусь стороной с наименьшими правами.

Конечно, мне это ни хрена не понравилось. Настолько, что придурку крупно повезло, что мы встретились в людном месте, иначе я бы расквасил его сытую физиономию до кровавых соплей. Эти ребята явно даром ели свой хлеб. И если бы не чертов суд, я бы точно нашел новую кантору. Возможно, куда более беспринципную и готовую променять адвокатскую этику на «душевную» сумму денег. Если уж я сумел купить Лэрсу почку, то и душеньки парочки адвокатов были мне по карману. Тем более терять мне, судя по всему, все равно уже нечего.

Я специально попросил водителя подольше колесить по городу, надеясь немного остыть, но чуда не случилось. Поэтому, вернувшись домой, я был, мягко говоря, не очень доволен, что Наны в нашей спальне не оказалось. И я не нашел ее на кухне, в гостиной, в библиотеке и в зимнем саду. Мысль о том, что эта упрямица снова ослушалась моего запрета и вышла из дому одна, уже начала неумолимо вкручиваться в висок, когда у меня над головой раздался шум. Я быстро поднялся на третий этаж, окинул взглядом пустующие коридоры – и сразу увидел выбивающийся из-под двери материнской комнаты свет. Я даже остолбенел от такой неожиданности. Как Нана там оказалась? Черт, я же сам отдал ей ключи.

Но какого дьявола она там делает?!

Полный решимости добиться от Шпильки ясного и четкого ответа я распахнул дверь.

Нана лежала там, странно согнувшись вдвое, словно у нее нестерпимо болел живот. И то, что я сперва принял за красное покрывало, оказалось стремительно растущей лужей крови.

— Р’ран… - пробормотала моя Шпилька мертвецки бледными губами, - ты… ты… Шад’Арэн. Не твой… отец.

И в ее гаснущем взгляде мое сердце превратилось в пепел.

— Нана…

Я сорвался с места, даже не помню, как оказался рядом, трясущимися руками приподнял ее голову, похлопал по щеке. Шпилька с трудом разлепила веки, посмотрела на меня мутным взглядом.

— Р’ран… - Ее голос был тише шороха, я разбирал слова лишь по движению губ. – Ты – Шад’Арэн.

— Молчи, Нана. Береги силы.

Она едва заметно, но упрямо мотнула головой, выдохнула, но вместо нового вздоха закашлялась. На синеющих губах распустилась розовая пена.

— Лэрс – твой брат.

Я медленно, стараясь не делать резких движений, перевернул ее на спину. Огромное кровавое пятно на боку расплылось у меня перед глазами. Я моргнул, моля богов, чтобы это было лишь каким-то идиотским видением. Шпилька – в моем доме, в моей крепости. Никто не мог достать ее здесь. Но пятно никуда не делось.

— Ребенок… - выдохнула Нана, - пожалуйста… спаси его. Ты… можешь.

Спасти ребенка?

Словно сквозь туман я услышал собственный крик о помощи. Нужно что-то срочно сделать, пока Нана не истекла кровью, но она так стремительно угасала, что больше не реагировала на мои попытки привести ее в чувства. Я ударил сильнее, завыл, когда отпечаток моих пальцев на миг расцвел на ее бледной коже алым румянцем.

Шаги на лестнице, грохот открывшейся двери. Кто-то попытался оттащить меня от Наны, но я вцепился в нее, как клещ. Почти ничего не соображая, не тратя время на то, чтобы понять, что вообще происходит, я вынес ее из комнаты. Голос за спиной сердито продиктовал адрес, дважды сказал:«Жена господина Шад’Арэна-старшего, вы понимаете?!»

Жена? Она не жена, она – мое сердце, моя душа, моя жизнь.

Я несу на руках все, ради чего дышу. И ноги становятся ватными с каждым шагом, в голове ревет отчаяние. Нана, моя Нана – в крови. И она почти не дышит. Я остановился внизу лестницы, трясущимися руками пощупал ее пульс на шее: едва дрожит.

— Пожалуйста, пожалуйста, я приказываю тебя… Не смей…

Я почти не помнил, что произошло дальше. Моя реальность кровоточила обрывочными фрагментами: врачи забирают мою Шпильку, и я рычу, как зверь, у которого отобрали его единственную пару на всю жизнь. Больница, наполненная приторно-химозными запахами медикаментов, какой-то щуплый придурок, пытающийся вытолкать меня из палаты, больше похожей на белый склеп. Голоса, суматоха, техничка, вытирающая капли крови на полу.

Я очнулся от настойчивого голоса, который вторгался мне в мозг, словно уховертка. Поднял голову, разглядывая человека-болванку: я не хочу запоминать его лицо, мне плевать, как его зовут, все, что имеет значение – моя Нана.

— У госпожи Шад’Арэн глубокая колотая рана, - сказал этот человек. – От тонкого длинного предмета. Я бы предположил стилет или что-то подобное. Удар глубокий, но не смертельный, мы сделали все возможное, чтобы свести к минимуму его последствия.

Я хочу выдохнуть и вдохнуть, хочу дать своему сердцу хоть каплю кислорода, пока оно не сморщилось до размеров чернослива. Но… что-то во взгляде врача не дает мне расслабиться.

— Что с ней?

— Место раны и пострадавшие ткани поражены каким-то сильными токсином, - пробормотал мужчина. Должно быть, мой взгляд слишком дикий, раз он начал пятиться и бледнеть, словно пойманный с поличным преступник. – Мне жаль…

Ему жаль? Почему этот придурок говорит так, будто Нана…

— Мы бы могли попытаться спасти ребенка, но плод слишком мал.

Я вскинул руку, моля богов, чтобы он понял мой молчаливый приказ заткнуться, иначе я просто на хрен разорву его поганый рот. Мне нужна минута, чтобы собраться с мыслями. Кто-то в моем доме покушался на мою жену. Покушался ножом и ядом, как сраный средневековый ассасин. Очевидно, что у Наны просто не может быть таких врагов, значит, достать хотели меня. Тот, кто это сделал, знал, что ему не подобраться к луннику, поэтому сделал то, что убило меня прямой наводкой в сердце – ранил то, что дороже всего. Я невольно прижал руку к груди, посмотрел на пальцы, почти уверенный, что увижу там кровь. Больно, словно в меня разрядила обойму из револьвера.

— Они должны жить. – Я не узнал собственный голос в сухом мертвом рокоте. – Никаких других вариантов быть не может. Делайте все, что необходимо, деньги не имеют значения. Врачи, медикаменты, оборудование – все, что потребуется. У меня есть самолет, я могу в считанные часы доставить жену в любую точку вселенной.

— Боюсь, госпожа Шад’Арэн слишком слаба, чтобы выдержать подобную транспортировку. Кроме того, ее состояние нестабильно. Я бы не рекомендовал тревожить ее. – Доктор потер переносицу, сделал еще один шаг от меня. Чего он боится? Какую еще хрень собирается сказать, избегая смотреть мне в глаза. – Послушайте, господин Шад’Арэн, я всего лишь пытаюсь сказать, что вам лучше не покидать больницу… надолго.

Я хотел его убить. Просто схватить за глотку и сжимать в кулаке до тех пор, пока кожа не обуглится до костей, и тонкий позвоночник не треснет, как соломинка. Я даже руку поднял, чтобы совершить задуманное, не видя за плечами ни единой причины сдерживаться. К чему это, если ублюдок только что сказал, что мое сердце вот-вот превратиться в мертвый кусок плоти.

— Р’ран, не надо.

Я медленно, с трудом разбирая голос, повернулся на каблуках.

— Что ты здесь делаешь? – спросил Лэрса, разглядывая его инвалидную коляску.

— Приехал вслед за «неотложкой».

— Ты здесь не нужен. Убирайся.

Брат мотнул головой, жестко ухватился за подлокотники своего «автомобиля». Если бы он стоял на своих ногах, я бы вышиб ему мозги, сделал так, чтобы в его теле не осталось ни единой целой кости. Я просто его ненавидел. Хотя, нет – я ненавидел весь мир, а Лэрс был лишь частью этого мира.

— Пришли полицейские, Р’ран. Они хотят задать пару вопросов.

— Пусть идут в жопу, - бросил я.

Мне не нужны полицейские, мне не нужен закон и справедливость. Мне нужны моя жена и мой сын, живые и здоровые, а потом, когда их жизням ничто не будет угрожать, я узнаю, кто это сделал и совершу месть. В таком виде, чтобы после ее завершения моя черная душа испытала пресыщение от причиненных боли и страданий.

Я растолкал медсестер, которые пытались помешать мне войти в палату к Нане. Я их расшвырял, как тряпичных кукол, и предупредил, что в следующий раз, когда кому-то в голову придет «блестящая идея» встать между мной и моим сокровищем, я не буду таким лояльным. Нана была всем хорошим, что жило во мне, и до те пор, пока она не придет в себя, я буду упиваться злостью, ненавистью и вседозволенностью.

Она лежала на кровати, белая, как мел. Хрупкая, тонкая и совершенно неподвижная в окружении огромных мигающих аппаратов, утыканная трубками, под аппаратом искусственного дыхания. Ноги словно приросли к полу: я хотел подойти к ней, хотел сделать хоть что-то, чтобы моя Шпилька знала, что я рядом и никуда не уйду. Но я стоял, как истукан, чувствуя себя нарушителем спокойствия огромного живого механизма, в чей плен попала моя малышка. И одно неверное движение активизирует его желание отобрать ее у меня навсегда.

И я как никогда ясно понимал, что вся моя жизнь – мишура. Обертки от несуществующих конфет, ценники на бесполезных вещах. И единственное настоящее, что в ней есть – Шпилька. Моя жена. Моя женщина. И наш сын, который – я это чувствовал – отчаянно борется за жизнь.

— Шпилька? – позвал я, чувствуя себя полным болваном, потому что впервые в жизни мне хотелось верить в чудеса. Хотелось, чтобы одно случилось со мной, чтобы Нана открыла глаза, выплюнула изо рта трубку с кислородом, улыбнулась и сказала, что мы будем вместе всю жизнь. – Нана, открой глаза. Слышишь? Я тебе приказываю. Ты моя, ты должна подчиняться.

Она даже не пошевелилась, и отчаяние накрыло меня с головой. Шатаясь, словно пьяный, я подошел к кровати, снял пиджак и кое-как пристроился рядом с ней. Обнял, обнимая, словно раненое животное. И просто завыл, потому что не умел плакать.

Никто не мог оторвать меня от нее: после нескольких безуспешных попыток медсестры сдались. Они приходили и уходили, меняли капельницы, проверяли показания аппаратов. Потом приходил врач, что-то бубнил себе под нос, боясь даже посмотреть в мою сторону. Я надеялся, что все они и дальше продолжат меня игнорировать, потому что моя пропащая душа жаждала крови.

Несколько раз появлялся Лэрс: пока я стерег свою девочку, он, неожиданно, взял империю в свои руки. Мне было все равно, даже если бы брат довел ее до банкротства своим неумелым руководством, но, кажется, он неплохо справлялся.

На третий день доктор набрался храбрости сказать, что пришло время прощаться.

— У нее есть несколько часов, господин Шад’Арэн. Я сожалею… Мы сделали все, что могли.

Я знал, что умру вместе с ней. Нет, не буду пафосно вешаться или как сраный подросток резать вены. Я просто перестану дышать вслед за тем, как остановится ее сердце.

Когда появился Лэрс, я попросил его позаботиться о том, чтобы могила была достаточно большой для нас обоих: я буду с женой и с сыном даже в земле.

Она угасала и забирала с собой все тепло, которым так щедро делилась. Забирала нашего ребенка. А я не мог сделать совсем ничего, чтобы спасти их, хоть видят боги – пытался.

— Слышишь, Нана? Я знаю, что ты меня слышишь. Я люблю тебя. – Ее щеки под моими пальцами были мертвецки холодными, обжигали убийственным предзнаменованием скорого прощания. – Я люблю тебя больше, чем свою чертову жизнь. И я пойду за тобой даже на тот свет. И никакие ангелы в воротах Рая не остановят грешника, иначе я перегрызу им глотки.

Я прижал ее к своей груди, баюкая, как ребенка. Ее волосы до сих пор пахли теми цветочными духами, которые стоят на тумбочке в нашей спальне. Я знал, что мне не хватит оставшихся минут, чтобы надышаться своей Шпилькой, но я верил, что так или иначе мы скоро будем вместе.

— Ты меня задушишь… - пробормотала она едва слышно.

Я улыбнулся, испытывал невероятное облегчение от того, что в смерти мы соединились и здесь я могу наслаждаться ее голосом.

— Р’ран… Задушишь…

Прикосновение ее пальцев было почти невесомым, но все же я его почувствовал. Отодвинулся, чтобы убедиться, что не сошел с ума. Или подох, что меня вполне устроило бы в качестве платы за возможность быть с ней… где угодно.

— Шпилька? – Впервые мой голос дрогнул под напором рвущегося наружу счастья.

— Пить… хочу.

Если бы она попросила звезду с неба, я бы спросил какую.