Это очень глупо, когда взрослая учительница очертя голову сбегает от нахального ученика, но именно так и есть: я буквально бегу, и даже не сразу понимаю, что давно «промахнулась» с нужным спуском в метро, и так нахваталась холодного воздуха, что саднит горло.

Трясусь, кажется, вся. От злости, от негодования, от того, что какой-то сопливый мальчишка расшатал меня до состояния, когда мне хотелось просто отхлестать его по щекам, пока не задеревенеют ладони. Хам! Выскочка! Наглый мажор!

Залетаю в первый же попавшийся супермаркет, хватаю с полки бутылочку с минералкой и, не дожидаясь оплаты, делаю несколько жадных глотков. Нужно запить странную сухость во рту. Охранник тут как тут, что-то басит, но я прикрываю глаза и мигом придумываю оправдание:

— Мне только таблетку запить. Я вот сейчас… Прямо на кассу.

Уже на улице немного прихожу в себя и потихоньку бреду до метро. Хорошо, что Петя уехал к матери в соседний город, и не нужно нестись домой, чтобы приготовить ужин к его возвращению. Свекровь всегда была очень болезненной, а в последнее время все больше жалуется то на спину, то на ноги. А в этот раз у нее сердце и муж отпросился, чтобы съездить и проверить, как она в больнице.

Только поэтому я надела это дурацкое платье. Петя бы ни за что на свете не разрешил мне нарядиться. А ведь я так его хотела это платье, потихоньку копила деньги и купила еще весной, благо, была хороша скидка, а один единственный размер — маленьким и не ходовым. Зато село на меня как влитое. Вечером достала из шкафа и долго сидела на кровати, разглядывая бирку. С момента покупки я ни разу не надела желанную обновку. И уревелась до рези в глазах, потому мне всего двадцать три года, а мой гардероб похож на вдовью жизнь: скучный, черный, мертвый.

Поэтому так радовалась, в кои-то веки принарядившись…

Свалился же мне на голову этот Ленский!

Я проворачиваю ключ в замке — и сердце уходит в пятки. Я что — забыла запереть квартиру?! Дергаю ручку, толкаю, но дверь закрыта. С обратной стороны раздаются шаги. Ключи от квартиры есть только у меня и у Пети, а это значит, что что-то случилось и он вернулся раньше. И если он увидит меня в этом платье…

Быстро запахиваю пальто до самого подбородка, пытаюсь улыбнуться, но дверь распахивается, и Петя смотрит на меня взбешенными глазами. Ничего не говоря, за руку втаскивает через порог, так что я чуть не падаю на слабых ногах. Колени пляшут, пальцы мертвой хваткой вцепились в пальто у горла.

— Ты … приехал?

— Я тебе уже час наяриваю! — орет Петя, и, не спрашивая, отбирает у меня сумку.

Вытряхивает содержимое на пол, берет телефон и начинает клацать, чтобы снять блокировку. Огонек в верхнем правом углу намекает о не отвеченных вызовах. Муж тычет телефон мне под самый нос, где на весь экран висит окно с семью непринятыми вызовами от абонента «Муж». Как я могла пропустить?

И тут до меня доходит, что я выключила звук после сообщения Ленского, которое — господи боже! — до сих пор в моем телефоне! Если Петя его увидит…

— У меня был классный час, — говорю как можно увереннее. — Я не хотела отвлекаться. Ты же вчера только уехал, я не думала, что вернешься так рано. Ничего и не приготовила. Как Тамара Викторовна?

Но Петя уже завелся. Он впечатывает меня в стену, заносит руку — и со всего размаха бьет телефоном в стену в сантиметре от моего лица. Я вскрикиваю, как улитка тяну голову в плечи и молюсь, чтобы в этот раз муж удовлетворил злость только этим. Петя снова и снова крошит телефон, пока от него не останется ничего, кроме кусков смятого корпуса и разбитого экрана. И я даже рада этому, потому что так он хотя ы не прочитает злосчастную СМСку.

— Раз ты так занята, что не можешь ответить на звонок! — Петя буквально сминает остатки в кулаке. — То на хрен тебе телефон?!

Киваю. Просто киваю, потому что любое слово поперек обернется против меня. Хотя, в последнее время даже покорность его редко успокаивает.

Он тяжело вздыхает и отодвигается, наплевав на то, что мои личные вещи хрустят под у него под пятками.

— Матери стало хуже, я добился, чтобы ее перевели в нашу больницу.

— Тут… хорошие врачи… — соглашаюсь я, осторожно, почти по стенке, отодвигаясь от мужа на безопасное расстояние. — За ней присмотрят.

— Будешь ездить к ней каждый день. Поесть повезешь, фрукты, книжки. Что там она попросит. Жаловалась, что ты совсем с ней не общаешься. Какого хера я должен был все это выслушивать?

— Я просто много работаю… — Под его негодующим взглядом тут же прикусываю язык.

О чем мне с ней говорить, если свекровь любую тему сводит либо к своим бесконечным болезням, либо к вопросу наших в Петей детей. Она вообще считала, что я должна была сидеть дома и полностью посвятить себя мужу, как она в свое время, ушла с работы, чтобы обеспечивать уют его отцу. До сих пор не понимаю, как мне удалось убедить Петю разрешить мне работать, потому что мать и его накрутила так, что он и слышать ничего не хотел.

— Если у тебя так много работы, Варвара, то ты на хрен уволишься и будешь сидеть дома!

— Я все успею, — бормочу заплетающимся от внезапной усталости языком. Мне бы просто прилечь на пару минут, закрыть глаза и отпустить этот день. Разгрузить голову. А вместо этого беру сумку, опускаюсь на колени и подбираю свои вещи. — Наверное, сбегаю за курицей. Тамара Викторовна любит бульон.

Петя свысока наблюдает за мной и нехотя разрешает пройти до двери.

Берусь за ручку, мысленно прикидывая, где в этом районе есть магазины одежды. Нужно купить любые джинсы и любой свитер-мешок. Если Петя увидит…

— Что это на тебе? — спрашивает муж, хватает меня за руку и практически срывает пальто с одного плеча.

Закрываю глаза и про себя считаю до трех.

На счете «два» в ушах появляется звон и мир опрокидывается.