У меня дрожат колени. Так сильно, что я вытягиваю руку, чтобы опереться ладонью о стену.

Не повернусь. Ни за что не смогу повернуться и посмотреть на него. Возможно, он там не один, и рядом стоит счастливая владелица трофейной майки с номером «1», и тогда вся школа узнает, что училка сохнет по старшекласснику. Это же красными буквами будет написано у меня на лбу.

Делаю шаг в сторону спасительной развилки впереди, надеюсь на второй, но шаги сзади рушат все планы. Пальцы жестко смыкаются у меня на предплечье. Резкий разворот, от которого меня выкручивает, словно неумело запущенный волчок. В ноздри бьет запах мяты и сигарет, и я жадно глотаю его губами, обещая себе, что это — единственная слабость на сегодня.

— Ну-ка пошли поговорим, — совсем не как мальчишка, рычит Ленский, и у меня, взрослой женщины, отпадает всякое желание ему перечить.

Он тащит меня в раздевалку: идет впереди, как ледокол. В джинсах, низко спущенных на бедра, и теперь я очень хорошо вижу надпись «Дизель» на белой резинке трусов. Сглатываю, когда понимаю, что буквально прилипла взглядом к выразительным ямочкам над ягодицами, которые выглядят настоящим вызовом моему самообладанию.

Смотрю выше — и стопорюсь сразу от двух вещей. Во-первых, он до сих пор без верхней одежды, и его спина прямо у меня перед носом. На ребрах пара крупных синяков, от вида которых у меня сердце в клочья. Понимаю, что он, вероятно, получил их на тренировке, но это просто бесчеловечно. И во-вторых: у моего Дани татуировка. Между лопатками, примерно с кулак размером: черно-белый пушистый, как будто случайно нарисованный из кляксы, кот с зелеными глазами.

Тянусь, чтобы потрогать его пальцами, но не успеваю — Ленский затаскивает меня в раздевалку, громко хлопает дверью и еще громче проворачивает изнутри защелку.

— Даня, прекра…

Он хватает меня за плечи, прижимает спиной к двери, опускает голову и сдавленно говорит:

— Молчи, Колючка. Просто, блядь, молчи.

Молчу. Смотрю на его черные, как смоль волосы, за которым совсем не видно лица — и молчу. Чувствую, что он горячий, как печка: обжигает меня собой, хоть между нами достаточно свободного пространства. Опускаю взгляд на его грудь и живот, на шрам от аппендицита, на расстегнутую пуговицу джинсов — и молчу.

— Ты хоть понимаешь, что я чуть не сдох без тебя? — говорит низким рокотом, продолжая смотреть куда-то на носки моих сапог. — Хоть на секунду можешь себе представить, что я чувствовал, когда сказали, что ты — уволилась?

Я открываю и закрываю рот. Слышу его усмешку и вслед за этим Даня кладет ладони по обе стороны моей головы. Скребет ногтями по дверям, собирая пальцы в кулаки. Тяжело и рвано дышит.

— Вы бессердечная, Варвара Юрьевна.

Это «вы» похоже на удар плеткой по лицу. Жмурюсь и прячу лицо в ладонях, мотаю головой, как будто это нехитрое действие отменить его нарочитую попытку сделать мне больно.

— Ты ничего не знаешь, Даня, — говорю я, пытаясь не выдать ком в горле. Поздно — всхлипываю, как девчонка, которую обидел ее любимый мальчик.

— Как я могу знать, если вы ничего никогда не говорите? Клещами тянуть? Пытать вас каленым железом? Умолять?

— Даня, не надо… — прошу я.

Он отступает на два шага, скрещивает руки на груди и смотрит на меня с высоты своего роста и своих — не верю, что я это думаю — куда более зрелых, чем мои двадцать три, восемнадцати лет. Высокий, крепкий, мужественный. Хмурый и злой, как черт. С царапиной на скуле, которую хочется залечить поцелуями.

— Я ушла от мужа, Даня, — беспомощно каюсь я.

— Я в курсе, — бросает он. — Говорят, сбежали к богатому арабу.

— Что? — И рада бы засмеяться, да не могу — репей в горле.

— Не араб? Кто-то другой? — Черные глаза темнеют, становятся совершенно непроницаемыми. — Безопасный, надежный… взрослый?!

Он с размаху впечатывает кулак в дверцу шкафчика.

— Прекрати! — взвинчиваюсь в ответ. — Не веди себя как…

Успеваю прикусить язык и нее закончить фразу, но Ленский уже понял. Мрачно усмехается, выбрасывает руку и тянет на себя. Впечатываюсь носом ему в солнечное сплетение, пытаюсь успеть поджать губы, но все-равно оставляю поцелуй на раскаленной коже.

— Пиздец! — шипит Даня, как ребенка ставит меня на скамейку, чтобы наши глаза были хоть немного на одном уровне, хоть даже так он выше. — Я тебе не ребенок! Не мальчик! Не, блядь, игрушка на один раз, поняла?!

Он кричит и злится, но это совсем не то же самое, как было с мужем. Я просто откуда-то знаю, что даже если в приступе злости Ленский разнесет раздевалку на щепки, он никогда не тронет даже волос на моей голове. Знание, которое я не могу объяснить ни единым неоспоримым фактом. Слепая вера.

— Не «выкай» мне больше, — реву я, и плевать, что я старше. Я сейчас просто женщина, которой он сделал больно. Пусть и целиком заслуженно.

Он вздыхает, забрасывает мои руки себе на плечи и уже знакомым жестом роняет лоб мне на плечо. Зарывается пальцами в волосы, намеренно сжимая их в кулаках, чтобы я не забывала, что он еще и близко не остыл.

— Не сбегай от меня больше, — отзеркаливает мое требование. — Я без тебя дышать разучился.

Хочу сказать, что и я без него не дышала, но за дверью раздается выразительное покашливание и мы резко отстраняемся друг от друга.