Варя

11 ноября

Господи, как же я устала.

Руки отваливаются, голова раскалывается, ноги дрожат, а поясницу ломит так, что я невольно вспоминаю свою прабабушку, которая не издавала таких звуков в свои семьдесят, когда жаловалась на боли в спине.

Пока Петя с друзьями наслаждается застольем в гостиной, я наслаждаюсь тишиной кухни, и стараюсь не думать о том, что гору грязной посуды придется перемыть самой.

Как я все успела? Понятия не имею. Наверное, все дело в признании Ленского, которое дало мне ускорение бежать от него со всех ног. То, что ему не понравилось мое нравоучение, было слишком очевидно, и я, чтобы не попасть в немилость к «золотому мальчику», просто сбежала. И сбежала так быстро, что очнулась только на кассе в супермаркете, когда поняла, что понятия не имею, как дотащу два неподъемных пакета даже до остановки. Написала Пете — он не любит, когда звоню ему на работу — но он так и не ответил. А ведь мог заехать за мной, все-таки своя машина.

Правда, перезвонил через пару часов, когда я из-за спешки уже успела порезать пару пальцев и обжечься об противень, пока вытаскивала мясо по-министерски. Пришлось озвучивать все меню и надеяться, что мужу не приспичит удивить гостей еще каким-нибудь деликатесом.

На часах — почти полночь. Мужчины едят и выпивают, и я уже дважды сменила тарелки, сама так ни к чему и не притронувшись. Похватала то там. То сям, пока готовила, а сейчас так вымоталась, что от одной мысли о еде ком в горле. А еще нужно разобраться с посудой. Будь она неладна, выпроводить гостей, убрать со стола и приготовить конспект на завтра.

Ни единой мысли, как я все это успею.

Еще через час, мужчины, наконец, собираются домой. Петя порядочно выпил и его шатает по всей прихожей. Я тихонько стою в углу, стараясь не привлекать к себе внимания, потому что когда в нем столько «горькой», он может приревновать даже просто за вежливую улыбку к любому из его коллег, с которыми только что выпивал и травил байки. Даже на комплименты моей стряпне реагирую простым кивком, тоже в пол.

Чемодан лежит под кроватью — я проверила.

Мужчины входят, Петя идет провожать их до самого крыльца, а я быстро расстилаю постель, надеясь, что он просто вырубится. Собираю посуду со стола, с ужасом понимая, что эти крокодилы подмели все, даже две тарелки отбивных и оливье, которого я с перепугу настрогала целый таз. Наивная, верила, что хватит еще на пару дней и хоть завтра — точнее, уже сегодня — не придется торчать на кухне.

Петя возвращается минут через двадцать, разбрасывать обувь и прет на кухню, чтобы пристроиться ко мне сзади. Не переношу выпивших мужчин. На дух просто не переношу, а тем более, когда «в дрова». Но Пете приспичило целоваться, и я молча терплю его вялые попытки меня «приласкать». Хорошо, что он еле держится на ногах. Обманными маневрами, увожу его в спальню и предлагаю лечь. Он падает на живот — и почти сразу отрубается, а я не могу найти в себе силы снять с него одежду и носки. Еще и зачем-то смотрю на его спину и вспоминаю своего нахального ученика.

Спать я ложусь около четырех, а в пять тридцать уже на ногах: в узах звон, в голове полный каламбур. Я выучила проклятый конспект и даже довела до ума электронную презентацию, но спроси меня сейчас — ничего не помню.

— Юбку смени, — говорит муж, пока я накладываю ему завтрак. У него похмелье и дурное настроение. Сейчас самое главное не дать повод устроить скандал. — Что ты как блядина какая-то, Варвара?

Я поджимаю губы, киваю, иду в комнату и раскрываю шкаф. В глазах слезы — ничегошеньки не вижу, поэтому хватаю первую попавшуюся вешалку. Меняю юбку на «макси» в пол и блузку с высоким воротником-стойкой. Теперь, кажется, выглядеть более непривлекательно просто невозможно.

Перед выходом Петя снова проверят, нет ли на моих губах помады.

Только на улице я могу нормально выдохнуть. Топаю до метро, где меня шатает и штормит, словно щепку в весеннем ручье. А потом просто стоя засыпаю, но хоть не проскакиваю свою станцию.

В учительской настоящий кошмар: все ждут внезапную проверку из министерства уже вот-вот, и завуч огорошивает меня известием, что они придут и на мой урок тоже.

— Надеюсь, вы добросовестно готовитесь к урокам, Варвара Юрьевна, и это не вопрос, а утверждение. Что у вас сегодня по плану?

Я в двух словах отчеканиваю тему урока и тезисы, говорю, что у меня есть электронная презентация с сопроводительным видеоматериалом. Галина Гавриловна, завуч по учебной работе, все-равно смотрит с подозрением, но тут в учительскую влетает методистка Верочка и громко сообщает:

— Приехали!

Прямо, как у Гоголя.

Все разбегаются по классам, и я — вместе с ними, держа в руке заветную флешку, словно от нее зависит моя жизнь. Ну, карьера так уж точно.

Сегодня у меня снова первый в «11-А» и я захожу в класс с твердым намерением больше не поддаваться ни на какие провокации. До звонка еще пара минут, так что есть время еще раз просмотреть презентацию.

И… понимаю, что пропала, потому что проклятый файл, над которым я сидела полтора часа, просто отказывается открываться, выдавая какую-то ошибку. А я в компьютерах — ни бум-бум.

Паника растекается по спине ледяной коркой, руки начинают дрожать и мне вдруг становится очень душно, как будто из класса откачали весь воздух, а меня сунули в вакуум, как испытуемого кролика. Почти вслепую выхожу в коридор, с шумом глотая и выдыхая воздух открытым ртом. Наверное, так себя чувствует рыба перед смертью.

Вдруг перед глазами появляются модные кроссовки и темно-синие узкие джинсы. И ко всему этому — странная смесь запахов табака и мятной зубной пасты. Или жвачки?

— Что с лицом, Колючка? — узнаю голос Ленского.

Задираю голову и — не верю, что это делаю! — хватаю его за толстовку на груди, повисая безвольной лапшой.

— Даня, ты в компьютерах разбираешься? — Господи, да конечно он разбирается! Какой мальчишка его возраста не понимает в технике?

— Разбираюсь, — хмурится он. — Да не трясись, что случилось?

— У меня там… презентация… а тут… министерство и Галина… Гаривло… Горилловна. Тьфу!

Ленский укладывает свои крепкие шершавые ладони поверх моих кулаков, сжимает и спокойно говорит:

— Успокойся, Колючка, все починим.

И я ему почему-то безоговорочно верю.

— Да тут пожар! — слышу грубый голос за спиной и нестройный гогот. — А меня так потрогаете, Варвара Юрьевна?

И тут до меня доходит, как это вообще выглядит со стороны. Я, вцепившаяся в толстовку Ленского, его руки поверх моих, и его лицо, которое он почему-то опустил ниже, хоть точно не близорукий.

Я шарахаюсь от него, невероятным усилием воли подавляю желание прижать ладони к пылающим щекам и быстро влетаю в класс. Уже хочу прикрикнуть, чтобы быстро зашли на урок, но, к счастью, меня опережает звонок. Чуть не забыла, что пришла раньше времени. Совсем с ума сошла с этой презентацией.

Я что, правда повисла на школьнике?

Меня не оправдывает даже отчаяние. Если поползет слух…

Я слышу короткий вскрик — и весь класс. Как по команде, срывается с парт, притискиваются к двери. Что снова не так? От нервного перенапряжения начинают трястись руки и хочется просто закрыть уши и глаза, и как в детстве, сказать самой себе: «Я в домике».

С трудом растолкав учеников локтями, пробираюсь к двери.

Двое мальчишек валяются на полу. Точнее, один лежит ничком, другой кое-как пытается встать, заживая ладонью хлещущую из носа кровь. При этом пару раз падает на нетвердых ногах, потому что отползает от Ленского, который смотрит на обоих мрачным взглядом, расслабленно держа кулаки вдоль тела. На одном характерный красный мазок.

— Еще раз вякнешь, Красников, — говорит тому, что валяется на полу, держась рукой за челюсть, — и я тебе на хуй все зубы выбью. И тебя тоже по тому же месту, — через плечо зыркает на второго.

У меня буквально отвисает челюсть, потому что что бы там не произошло, это случилось меньше, чем за минуту. Но хуже всего то, что именно в этот момент из-за угла появляется Галина Гавриловна и охает, прижимая руки к груди.

Дурной сон. Просто кошмар. Нужно сосчитать до трех и проснуться, потому что такого просто не может быть, чтобы в один день я запорола презентацию перед министерской проверкой. Дала повод для гнусных сплетен и стравила учеников в драку. Не настолько уж я наивная, чтобы не понимать, за что именно Ленский дал тумаков обоим.

Но среди этой черной беспросветной безнадеги есть кое-что хорошее, но это хорошее пугает даже больше, чем свирепый взгляд завуча.

Мне почему-то странно приятно, что Ленский за меня заступился.

— Что случилось?! — как серена воет Галина Гавриловна, и я почти слышу в этих звуках предложение писать расчет добровольно, пока меня не вытурили с волчьим билетом. — Варвара Юрьевна, потрудитесь объяснить, почему ваши ученики после звонка устроили мордобой в коридоре?!

Что ей сказать?

— Да мы просто дурели, — опережает меня Ленский. Скалится так широко и открыто, что невозможно заподозрить в этом лощеном красавце беспощадного монстра, которым он выглядел минуту назад. — Эти долбоебы попросили пару приемов показать, я предупреждал, что вломлю обоим.

— Подбирай выражения, Ленский! — прикрикивает завуч, но тоном на две октавы тише, чем только что орала на меня.

И я остро осознаю, что Ленский снова меня прикрыл. Знает, наверное, на личном примере, что ему ничего не будет, даже если он разнесет школу по щепкам.

Галина Гавриловна хмуро смотрит на меня, как будто знает, что перед ней устроили цирк, а мне отчаянно хочется зажмурится и не слышать, как кто-то из класса обязательно выдаст вранье. Но пара учеников поддакивают, и завуч тут при отправляет мальчишек к медсестре. Пока остальные рассаживаются по местам, задерживает меня и уже громким шепотом говорит:

— На вашем месте, Варвара Юрьевна, я бы не спешила распаковывать вещи.

Сказать прямее, что она мне очень не рада, просто невозможно.