Я уже предвкушаю безудержное веселье, когда вслед за смехом мамаши-кукушки из комнаты раздается детский плач и это единственное, что немного приводит меня в чувство. Это — и вытянутое лицо Пустых мешочков, когда она, наконец, понимает, что продолжая разговаривать таким тоном, действительно сильно рискует. Руку я ей не оторву — членовредительство у нас преследуется законом — но превратить салонный макияж и прическу в грим для фильма ужасов очень даже могу.

— Не хочешь взять ребенка, мамаша? — интересуюсь я, придерживаю рванувшего было в сторону спальни Марика. — Заняться материнскими обязанностями, проверить, все ли хорошо и, может, девочку пора кормить?

Кукушка очень выразительно давится мехом и быстро уходит.

Очень странная «безутешная мать». Я бы даже сказала — крайне странная. Но зато путь свободен и теперь Ритулю не прикрывают горные пики ее сообщницы. Даже если они заявились сюда каждая своим путем и с радостью откусят друг другу головы, против меня они охотно ополчились.

— Не можешь избавиться от Хаоса — подчини его, — с глубоким философским выражением на лице, вещает Пустые мешочки. — Марик, ты меня ужасно разочаровал.

— Рит, да мне как-то однохренственно, — спокойно говорит Червинский. — Зачем приехала?

— Проверить слухи. Думала, меня разыграли. Мне и в страшном сне не могло приснится, что ты приютишь в своем доме… — Рита сначала смотрит на меня, потом нехотя кивает в сторону вышедшей из спальни Кукушки. — Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь?

— Как обычно, — спокойно, не поддаваясь на провокации, отвечает Марик. — Давай ты сейчас просто уйдешь? Я не звал в гости, не приготовил пироги и блины.

— Даже странно, с таким-то гаремом, — фыркает Пустые мешочки.

Но все-таки идет к двери, нарочно задевая меня плечом, словно тот самый вездеход, который никак не может удержаться, чтобы не наехать на мотороллер.

Ну ладно, сама же захотела.

— Погоди, я тут…

Хорошо, что сумка у меня на плече и можно быстро достать кошелек. У меня там всегда есть наличка, и пара крупных купюр, которые я без жалости засовываю Рите в карман. С улыбкой, как будто совершила доброе дело.

— Тут неподалеку есть отличный кафетерий. — Мой тон — само радушие и желание искренне помочь. — Купи себе хороший кофе и большой сладкий торт — у тебя явно недостаток глюкозы в крови, оттуда и повышенный уровень сучности.

А чтобы нахалка не устроила истерику, грубо захлопываю дверь у нее перед носом, и довольно отряхиваю ладони как после хорошо сделанной работы.

— Червинский, ты должен мне ужен в хорошем ресторане — кажется, злобствование передается воздушно-капельным путем.

— Она пришла забрать моего ребенка? — громко, словно сигнализация, кричит Кукушка, прижимая бедного ребенка чуть ли не с нарушением всех пунктов конвенции о правах человека.

И яростно сопротивляется, стоит попытаться забрать так же громко орущую Лизу.

Отступаю только ради ребенка, уговаривая себя не нервничать и не забывать, что проклятых мусорных мешков у нас действительно мало.

— Кто-то с утра просто сверкает — смотреть больно, — огрызаюсь я.

Кукушка уже и так меня боится — моргает, как ужаленная в зад буренка. А жажду «поиздеваться просто так» я уже утолила.

— Я просто выспалась, — вздергивает подбородок итальянка.

— Какая неожиданность, — всплескиваю руками. — Это же нормально — хорошо и долго спать, пока твой ребенок превращается в помидор. А еще…

Про еще я не успеваю, потому что телефон Марика начинает настойчиво вибрировать у него в кармане. И после короткого разговора Червинский выдает:

— Хорошие новости — Наташа нашлась.

Итальянка бледнеет даже сквозь явно не один слой штукатурки. Так и хочется подойти, и сковырнуть. Но не суть. Важно, что новость о подруге, которая, наконец, нашлась и может все рассказать и за все ответить, не превращает разъярённую мамашу в жаждущего крови хищника. Скорее, в Цокотуху, которая вдруг осознала, что ее подружки пали в неравном бою с мухобойкой.

Похоже, начинается самое интересное.

Если жизнь с Червинским и дальше будет такой интересной, надо всерьез подумать о покупке автомата для жарки попокорна.

— Нужно ехать в полицию, — говорит Марик, а когда Кукушка начинает выразительно мотать головой, повторяет с крепким нажимом: — Я не предлагаю, Бель. Я говорю, что нужно ехать, и ты поедешь.

— Мы поедем, — поправляю я. — Надеюсь, никто здесь не думает, что эта история — не моего ума дело?

Прямо сейчас я очень злюсь. Потому что, каким бы неверующим в добро и порядочность циником я ни была, до последнего хотелось верить, что Кукушка — вполне обычная представительница распространенного вида «охотница на богатых мужчин». Что что-то в ее голове притупилось, затормозилось и просто никогда не работало, раз она решила провернуть эту аферу только сейчас, а не девять месяцев назад. И что на самом деле она просто пользуется ситуацией, которую ей так удачно подстроила сердобольная подруга.

Кстати, тоже не редкость: у меня была парочка таких, которые в порыве искренней дружбы звонили моим бывшим и говорили всякую чушь обо мне и моих страданиях, пытаясь таким образом свести меня с «хорошими парнями». Или, тоже хороший пример, родители, которым так хочется моего личного счастья, что они, исключительно из благих намерений, окольными путями пытаются утроить мою личную жизнь. У всех нас хоть раз в жизни была история, когда чужие благие намерения в отношении нас в итоге выходили боком. Но паника в глазах итальянки… Я не полиция и не детектор вранья, но такие взгляды видела множество раз, когда Клейман пытался вывести клиентов на чистую воду, задавая неудобные вопросы: всегда важно знать, о чем умалчивает клиент, прежде чем идти в суд, чтобы узнать об этом от адвоката противоположной стороны.

У Кукушки взгляд пойманной на вранье лгуньи.

И становится противно, что именно в этот момент она держит на руках ни в чем не виновную девочку. И от всей души хочется, чтобы малышка действительно оказалась дочерью Червинского, потому что тогда бы она была в надежных руках.

— Одевайся, красавица, — говорю уже без сарказма, потому что от злости распирает изнутри. И на этот раз итальянка не орет, когда я забираю у нее девочку. — Посмотрим, что там за Наташа.

Пока Кукушка одевается, я меняю Лизе подгузник, переодеваю в теплые новые вещички и думаю о том, как было бы классно просто взять — и оставить девочку себе. Без всяких тупых тестов. Просто себе. Чтобы у девочки было нормальное детство, а не череда «папочек», которых ее мамаша будет пытаться развести на деньги. Или — такая перспектива более возможна — итальянку просто лишат родительских прав и девочку ждет «полная интересного» жизнь в детском доме.

— Марик, а если Лиза не от тебя? — Я говорю шепотом, чтобы не посвящать Кукушку в свои планы.

— Да я почти уверен, что не от меня.

— Что ты будешь делать? Ее нельзя оставлять этой мегере.

Все-таки Червинский — мужчина. Природа заложила в них инстинкт охоты и размножения, а вот забота о потомстве у них далеко не всегда на первом месте. Тем более — забота о чужом потомстве. Поэтому Марик, с видом «я же не могу усыновлять всех сирот», пожимает плечами. И ведь даже винить его не в чем.

Но тут Марик снова меня удивляет встречным вариантом решения.

— Я уже нанял людей, которые найдут выход на родителей Бель. Если отец девочки не я, думаю, бабка с дедом не останутся равнодушными, если встанет вопрос о будущем девочки.

Гениально. Почему я сразу лоб этом не подумала?

— Видишь, — придерживая девочку под голову, я поднимаю ее «столбиком» и даю посмотреть на Червинского, — он у нас умный, а зачем-то притворяется.

— Сказал бы я тебе… — Марик делает вид, что сердится, но в глазах целые табуны смешинок. — Но не при детях.