Вот кто бы мне сказал, чего вдруг я так разоткровенничалась с Червинским?

Видимо, наружу вылезли старые комплексы и, чего скрывать, мое собственное прошлое «подкидыша». Почему-то захотелось рассказать Червинскому, как становятся Мольками и злыми на язык женщинами, хоть вряд ли он так уж много понял. Красавчики и красавицы всегда из других вселенных, где прекрасны даже дождевые черви под ногами.

Пока мы прогулочным шагом молча идем по заснеженному тротуару, у Червинского то и дело звонит телефон. Марик что-то ворчит, потом кричит, потому уже почти не сопротивляется и в конце концов, пряча телефон после десятого звонка, останавливается и говорит:

— Мне надо вернуться в офис: случилось ЧП и это, кажется, надолго.

— Без проблем, — улыбаюсь я.

На публику, потому что именно сегодня хотелось провести вечер не одной. Нет, можно и подруг позвать и даже открыть то дорогое шампанское, которое берегла для особенного случая, но факт остается фактом — мне хотелось побыть с Червинским. И повторить наш постельный подвиг. Возможно даже пару раз. Возможно даже с финальной хвалебной одой в его честь.

— Я отдам тебе водителя, а сам поеду на такси.

— Ок.

Он секунду смотрит на меня, и как будто чего-то ждет.

А я быстро поворачиваюсь и ныряю в машину, которая все это время следовала за нами, как привязанная. Нельзя показывать, что я к нему привязываюсь. Потому что тогда он будет думать, что покорил вершину и вытоптал ее вдоль и поперек.

Раз мне больше не за кем присматривать, то нет смысла возвращаться к Червинскому домой.

А у меня в квартирке тишина — как в склепе.

И даже порадоваться не получается, потому что я слишком привыкла, что Марик всегда рядом: шутит, обзывается и… делает всякие приятные мелочи. Грубо, но ухаживает. И приятно пахнет.

Самый ужас начинается утром, когда я сонная иду готовить свое фирменное от «шефа» — хлопья с йогуртом и бутерброды с арахисовым маслом и ветчиной. И тупо таращусь на ни разу не использованную мультиварку и сковородки, и всю остальную посуду, вспоминая, как ловко Марик готовил завтрак и умудрялся при этом выглядеть не перепуганным мужиком с девятью из десяти порезанными пальцами, а почти богом.

Да ну блин!

Я что — безрукая? Я тоже могу. Подумаешь — омлет, пффф!

Через час, когда моя чистая кухня превращается в полигон битвы, а я, с зареванной физиономией лью горючие слезы в намертво пригоревший к керамической сковороде омлет, до меня доходит, что все — дергаться поздно.

Я влюбилась в гада Червинского.

И не потому, что он красавчик, который умеет готовить, ворочает миллионами и классно целуется. Не за фантастический секс, и не его доброе сердце.

А… просто так.

Мой рациональный мозг не может разложить чувства на атомы, отсеять лишнее и избавить себя от патологического желания взять — и отправить ему тупое селфи, или просто голосовое сообщение. И если от первого меня удерживают красные глаза и сопливый нос, то второе я сделать не успеваю, потому что на экране планшета, где я уныло листала ленту инстаграма, появляется знакомое лицо.

Червинского. С улыбкой во всю рожу и огромной подмышечной грыжей, которая почему-то похожа на Риточку.

От неожиданности у меня мгновенно высыхают слезы, и я успеваю поймать ускользающую новость до того, как ее сменит другая. Даже не пытаюсь анализировать, откуда ЭТО взялось в моем инстаграме (судя по текстовому сопровождению — из каких-то гламурных новостей). Но то, что это мой Червинский — нет никаких сомнений. Одет с иголочки, а рядом, вцепившись в него клещом, позирует Риточка.

И приписка: «Редактор модного журнала, наконец, рассекретила личность своего жениха!»

— А ничего, что это личность моего жениха?! — Я яростно тычу пальцем в довольную моську Пустых мешочков, сожалея лишь об одном: почему в наше время никто не додумался сделать приложение «Вуду онлайн»?!

Когда через полчаса моя чудесная стерильная кухня превращается в поле боя между моим «я не ревную» и «я эту Риточку на американский флаг порву», у меня звонит телефон.

Осматриваюсь, пытаясь хотя бы примерно, на звук, определить, куда его зашвырнула в порыве злости. Кажется, за диван, так что приходиться поднапрячься, чтобы отодвинуть проклятую мебель подальше. А еще говорят, что в состоянии аффекта у человека случается неконтролируемый прилив сил. Куда, скажите пожалуйста, подевался мой?

Обрел разум и пошел разбираться со сладкой парочкой?

Когда достаю телефон, на экране пара неотвеченных от Червинского. И чего, интересно, вдруг забыл о работе, решил позвонить. Может, думает, что я еще не в курсе и сейчас расскажет сказочку про серого бычка?

И не успею я решить, перезванивать или вообще выключить телефон, Червинский звонит в третий раз. Я беру трубку и прежде чем дать ему произнести хоть звук, громко зеваю. А пусть думает, что только проснулась.

— Ты что, еще в кровати? — настороженно спрашивает Марик, и я сонно говорю «Ага!». — Задницу отлежишь, красавица моя.

— Что это ты так о ней переживаешь, — не могу удержаться, чтобы не подыграть в ответ.

Хоть очень стараюсь, но внутри все словно мурлычет и тянется к нему. А, может, ну ее, Риточку?

— Потому что у меня на твою филейную часть, адская козочка, большие и далеко идущие планы, — чуть смягчает голос Червинский, но тут же снова переходит на деловой тон. — Рита устроила представление для зевак. Говорю об этом сам, потому что только что узнал.

— Что за представление? — интересуюсь я, очень умело изображая удивление. Интересно же услышать его версию событий. Они случайно столкнулись на лестнице, она упала, он, как настоящий рыцарь, подал руку… до самого плеча.

— Приехала ко мне и закатила скандал. Пришлось выволакивать на улицу, а там уже были фотографы.

— Какое совпадение! — Мысленно всплескиваю руками, меду которыми зажата головушка соперницы. Никогда так не хотелось превратить чью-то прическу в идеальный порядок «под ноль». Пинцетом. Медленно. По волоску.

— Молька, давай только ты не будешь верить во всякую чушь, — пытается выдержать ровный тон Червинский. — Я сказал, что с тобой и хочу на тебе жениться. Поэтому мне скандалы и недопонимания не нужны.

— Да ты взрослеешь, — улыбаюсь я, с совершенно счастливым видом разглядывая разбитый глиняный горшок. Была одна большая луна, стало два полумесяца. Ручная работа, винтаж. Посажу туда что-то милое и колючее, чтобы когда Червинский провинится в следующий раз, запустить ему в больное место. Любя, само собой.

— Вера, я серьезно.

— Слушай, Червинский, ты же бабником родился — бабником и умрешь, — подначиваю его. Хочу, чтобы сказал что-то приятное в ответ. Что-то теплое, признался еще разок, как умеет только он. И тогда моя ревность заснет сладким безмятежным сном.

— Ты серьезно? — неожиданно тихо переспрашивает Марик.

— Я…

Но он не дает мне закончить, за секунду превращается из газовой горелки в Везувий.

А я — в бедные обреченные Помпеи.