Я никогда не была ханжой в сексе и не отношусь к тем женщинам, которые четырех сексуальных партнеров до тридцати считают концом света. Ну было и было. Я же должна понять, стоит ли мужчина того, чтобы пускать его дальше поцелуев. А в сексе с этим всегда такая лотерея, что проще выиграть миллион в «шесть из шести», чем найти Того Самого Мужчину.

Но даже для меня всегда было одно табу.

Минет.

Не люблю и не практикую, потому что… Да просто не хотелось.

Как я тогда думала — это просто не мое. Как некоторым не нравится, когда им в ухо суют язык, так и мне не нравится, когда мне в рот суют орган.

Оказалось — очень даже нравится.

Во всяком случае, когда Марик начинает подталкивать мою голову себе навстречу, и его горячий твердый член быстро ходит у меня во рту, я чувствую себя так, словно весь мир катится в задницу, а я мчусь на всей скорости на крутой спортивной машине. Драйв, голод, дикая страсть и желание проглотить Червинского до конца, лишь бы он и дальше издавал такие же звуки.

— Вера… Я же сейчас… Твою мать!

Он тяжело дышит, буквально силой за волосы оттаскивает меня обратно, и его член с важным звуком выходит из моих губ. Секунда — и Червинский хватает меня за плечи, бросает на стол и жадно, словно умирающий, прижимается к моим губам. Слизывает с них мои вздохи, руками запросто разрывая трусики по шву. И довольно урчит, когда я вздрагиваю от ощущения горячей твердости у своего входа.

Он вообще понимает, насколько охренительно выглядит в этот момент? С влажными от пота плечами, с тугими как камень грудными мышцами и болтающимися на бедрах модными брюками? Теперь это однозначно будет мой любимый сексуальный фетиш — Марик в штанах и стоящим членом.

Я сгибаю ногу в колене, веду им по смуглой руке, пока Червинский не забрасывает ее себе на плечо. А следом вторую, чуть распахивая мои бедра в стороны. Забирает большим пальцем немного влаги у моего входа и медленно, не скрывая наслаждения процессом, размазывает ее по головке. Его гада правда убить мало за эти «тормоза»! Даже если прямо сейчас от одного их вида я испытала мощный моральный оргазм.

Я сама толкаюсь ему навстречу, когда Марик лениво проводи по моим складкам, корча из себя чуть ли не завоевателя. Хватает меня за бедра, буквально приклеивая бедрами к столу, и сам выбирает ритм: длинные медленные покачивания вперед-назад, с оттяжкой, задерживаясь — и тараном в меня, до пошлых хлопков яйцами об мои бедра.

Несколько движений — и мой мир крошится. Я то взлетаю — то падаю почти на самое дно, но только чтобы опять воспарить.

Он просто берет меня, использует, как послушную игрушку, и это впервые, когда мне нравится быть покоренной и послушной. Нравится быть распластанной на столе.

Я слишком близко к своей личной точке невозврата. Слишком близко к оргазму, и это пугает.

Руки Марика хватают меня за лодыжки, сжимают болезненными стальными браслетами, пока он стремительно входит в меня в нарастающем темпе. Мы синхронно вздрагивает, стонем и даже ругаемся, когда Марик слишком сильно сжимает зубы на моей коже.

Нужно растянуть удовольствие, но держаться уже никак.

Я сильнее раскрываюсь для него, теку, потому что впервые в жизни вот-вот так бурно кончу. И этот оргазм перечеркнет весь прошлый сексуальный опыт, потому что так, как с ним, у меня точно больше не будет ни с кем. Даже пробовать не хочу.

Он почти звереет, толкается нервно, отчаянно.

Глубоко, до самого нутра, разрывает мое терпение и попытки сохранить хотя бы частичку себя.

Да гори оно все синим пламенем!

Я забрасываю руки за голову, слепо шарю, цепляясь пальцами в край столешницы и отпускаю все к чертовой матери.

Позволяю внутренней струне громко лопнуть, но глушу звук своим длинным криком удовольствия.

И Марик догоняет меня через пару ударов бедрами: откидывает голову, вздрагивает, покрывает матами все на свете, пока я, кажется, физически чувствую тугие пульсирующие струи внутри себя.

Это было… слишком очевидно приятно, чтобы делать вид, что «бывало и лучше».

Нужно срочно придумать новый план: забрать этого офигенного мужика в личное пользование на веки вечные.

Проходит несколько минут, прежде чем мы восстанавливаем дыхание. Во мне все приятно щекочет, словно под кожу запустили веселящий газ, и я бессильна сопротивляться неразумному желанию то ли смеяться, то ли плакать.

Но самое «веселое» в этом то, что прямо сейчас Марик смотрит на меня сверху вниз и ухмыляется с видом победителя. Вот она, жертва — добегалась, что оказалась полуголой на столе в его кабинете, еще и ноги распахнула, словно грешница перед сатаной. А когда я собираюсь сказать хоть что-то, чтобы восстановить павшие бастионы, берет за руки и рывком заставляет сесть. От неожиданности несколько мгновений кружится голова, так что приходится вцепиться Червинскому в плечи.

— Тебя не учили, что после секса женщину нужно целовать и обнимать, а не дергать, словно солонину на веревочке? — пытаюсь ворчать в ответ на его замашки, но Марик ослепительно улыбается и я бессильна против ответной улыбки.

— Одна адская козочка научила меня не терять времени и ни в коем случае не давать женщине закрывать глаза, — подмигивает Марик, и выразительно поглядывает на мои губы. — Между прочим, Молька, мне понравилось мириться.

— Кто тебе сказал, что это был примирительный секс? — тут же ворчу я.

Правда получается какое-то совершенно довольное кошачье урчание, словно я пришла на руки к любимому хозяину и нежусь под его ласковыми ладонями. И так хочется сказать этому голубоглазому красавчику, что мы можем принадлежать друг другу без всяких условностей, просто так, не бодаясь и не доказывая, кто главный. Жаль, что с бабниками это не работает.

Пусть он и обижается на бабника.

Но должен же быть способ, чтобы…

В кабинет раздается вкрадчивый стук. Словно мышь скребется. И мы с Мариком, словно нашкодившие дети, начинаем носиться около стола в поисках одежды.

— Марик? — слышу по ту сторону знакомый девичий голос.

Кажется, это его младшая сестра, Марина.

— Подожди минуту! — громко говорит Марик и, натягивая штаны, шепотом уже ко мне: — Ты же закрыла дверь на защелку? Да?

Я прикусываю губы и медленно, с виноватым видом, качаю головой.

Марик даже чертыхнуться не успевает, потому что дверь в кабинет распахивается и Марина выразительно, за секунду, явно отточенным знающим взглядом успевает оценить и мое «воронье гнездо» на голове и возню брата в области ширинки. Прикладывает ладонь к лицу, но все равно следит за нами сквозь растопыренные пальцы.

— Ты не могла бы подождать за дверью? — нервно бросает Червинский, и ругается сквозь зубы в ответ на выразительное:

— И пропустить такое зрелище?!

Марина плюхается в кресло, закладывает ногу на ногу и улыбается как человек, вдруг, «на дурака», узнавший большой секрет. А я, закончив поправлять платье, с удивлением замечаю, что у моего непробиваемого Марика, красные щеки! Даже перестаю приводить в порядок прическу, чтобы не пропустить ни мгновения этого зрелища.

— Что? — нервно огрызается Марик, награждая нас с Мариной злыми взглядами.

Очень интересно.

Кто-то, оказывается, очень ранимый в душе? И умеет стесняться, почти как девчонка, когда его застают со спущенными штанами.

— Если вдруг ты забыл, то напоминаю, — Марина качает ногой и продолжает, как ни в чем не бывало, разглядывать наши торопливые попытки привести себя в порядок и сделать вид, что всему виной совсем не развратный секс, а слишком бурное обсуждение… чего-нибудь. Приготовлений к свадьбе? — Мы собирались вместе поужинать. Ты сам предложил.

Марик согласно кивает, а потом почти_незаметно заталкивает под стол мой бюстгальтер, который я принесла в сумке на случай, если примирительные переговоры зайдут в тупик.

И в комнате повисает гробовая натянутая тишина, потому что стеклянная столешница чудесным образом не стала вдруг прозрачной, и мы трое понимаем — это провал.

— А давай поженимся завтра? — выпаливаю я.

— Что? — в унисон спрашивают Червинские, как будто я предложила устроить внеплановый митинг в поддержку бездетных сперматозоидов.

— А почему нет? — Я пожимаю плечами, вдруг осознавая, что как я раньше бегала от брака, так теперь хочу бежать в ЗАГС.

Потому что вот эти голубые глаза и совершенно по-человечески, без напускного, смущенные щеки — мой личный «кирпич», против которого я проношусь на машине «холостячка» и с радостью наглухо впечатываюсь в бетонную стену влюбленности.

И не пугает перспектива вдруг оказаться нелюбимой женой или опостылевшей игрушкой.

Потому что со мной ему точно не будет скучно. А если будет, то адская козочка всегда может превратиться в Безумную ламу или Сумасшедшую овечку. Да мало ли в кого?

— Ты серьезно? — Марик икает от удивления.

— Кажется… — Делаю вид, что обдумываю его вопрос, хоть ответ лежит на поверхности, словно первый снег. — Кажется, я правда серьезно, Червинский, и надеюсь, у тебя есть возможности, и…

Последнее, что я помню после своей оборванной фразы: громкое и нарочито брезгливое «фи!» Марины в ответ на наш с Мариком поцелуй.

Все-таки, он правда классно целуется!