Моя женщина — охеренная.
Горячая, распутная, грешная.
Она не стесняется своего наслаждения сексом — она несет его, словно корону и одним лишь этим абсолютно накрепко сводит меня с ума.
Во мне почти нет терпения, во мне едва ли жив голос разума, который уговаривает не вставлять ей сразу, чтобы не кончить со скоростью вышедшей в атмосферу кометы.
Сейчас я близок к этому как никогда, потому что ее особенный женский запах наполняет мои ноздри, лишая остатков разума и предосторожности.
Ее торчащие влажные темные соски смотрят на меня с таким призывом, что я невольно облизываюсь, вспоминая их вкус. Правда как шоколад: немного терпкие, немного сладкие.
Бля, Марик…
В жопу передышки, она уже готова: распахивает глаза, пробегает ладонями по телу, задерживаясь у груди.
Я рехнусь, я рехнусь…
Вера приподнимает ее, словно угощение, дает себя, предлагает, без всякого стыда размазывая остатки влаги большими пальцами. Я снова обхватываю ее сосок губами, втягиваю, поглаживая языком. Жестко, даже если это немного больно. Иступлено, как впервые в жизни.
Еще никогда я не был так близок к оргазму просто от того, что у меня во рту маленький теплый комок чувствительной плоти.
Вера опускает руки, поддевает край моих брюк и тянет их вниз по бедрам вместе с трусами.
Я даже не успеваю попросить об этом, а ее пальцы уже вокруг моего напряженного члена: ладонь скользит вверх-вниз, пробует и ищет нужный темп, пока я не начинаю вбиваться бедрами ей в кулак. Терпеть почти невозможно.
Что это, если не полная одержимость?
Я серьезно думал, что смогу жить без нее, если не смог вернуть? Баран.
Я прижимаюсь лбом к ее лбу, стараясь удерживать вес на руках, пока Вера дрочит меня с легкостью и жесткостью, размазывает по налитой кровью голове капли влаги, и облизывает сочные губы, словно мысленно делает это языком. Если дам ей в рот — это будет очень быстро и очень бурно. Больная фантазия рисует образы, в которых она держит мой член губами, а ее горло дергается глоток за глотком. Я бы покорился ей, даже если бы ценой такому удовольствию стала моя откушенная голова.
Но сейчас я слишком сильно хочу свою наглую непрошибаемую Мольку.
И поэтому переворачиваю нас, меняя местами. Теперь я лежу на спине, а Молька за секунду усаживается сверху, продолжая энергично трахать меня рукой, распиная своими невозможно развратными глазами. Она не стесняется быть голой и пошлой, а я дурею. В котоырй уже раз рядом с ней.
Еще несколько резких движений рукой — и я подхватываю Веру под руки, приподнимаю над собой.
Перекрестная борьба взглядами.
Наши тяжелые дыхания в унисон.
Порыв ветра, который прошибает меня насквозь тонким, едва уловимым ароматом ее духов — горячей корицы со сливками.
Хочу отодрать эту милую развратную женщину, а завтра все-таки взять ее в жены. Пусть пока и не официально.
Я в одно движение насаживаю Веру на свой изнывающий член.
Мы стонем в унисон.
Спаиваемся там, внизу. Именно в этот момент становимся одним целы на веки вечные.
Вера укладывает ладони мне на грудь, елозит задницей над моими тугими яйцами.
Блин же!
Я снова приподнимаю ее и снова насаживаю до основания.
Сгибаю ноги в коленях, и она послушно откидывается назад, позволяя мне крепко держать ее за плечи. Она приподнимается — я жестко толкаю ее обратно. Уверенно и сильно, зная, что она принимает меня в свою тугую влагу с такой же безумной потребностью, что и у меня.
Мы расходимся и сходимся.
Встречаемся грязными шлепками, стонем, раскалываемся и снова становимся одной постоянной величиной.
Я беру ее глубже, сильнее, почти теряя контроль над всем.
Пусть мир хоть сгорит прямо сейчас — я не смогу с ней расстаться даже на секунду.
Я чувствую оргазм на маленьком клочке чудом уцелевшего разума. Чувствую, как член напрягается внутри, становится больше и Вера вбирает в себя все, громко рассказывая, что кончает от того, какой я офигенно большой и твердый, и как меня много внутри нее.
Это лучше, чем финальный свисток, и поэтому у меня больше нет ни единой причины сдерживаться.
Она так сильно сжимает мой член, словно хочет выдоить всего, забрать каждую каплю.
Я в раю.
В нашем с ней раю.
Что делают люди, после того, как у них случился фантастический секс на пляже? В книгах лежат в обнимку, о чем-то мило болтают. В фильмах камера обычно просто уходит в закат. Я никогда особо не задавался мыслью, почему. Тысячу раз ездить на всякие курорты, но вот так получилось, что мой первый секс в песке случился именно с Молькой.
И в самый романтический момент, когда парочка насытилась друг другом и пришло время о чем-то мило шептаться…
В общем, пока я усиленно думаю над тем, из каких мест, кроме задницы, буду сегодня выковыривать песок — и не факт, что только сегодня — Молька испуганно шепчет мне на ухо:
— Червинский, знаешь… кажется, по мне что-то ползет.
— По спине? — уточняю я, сдерживая улыбку, потому что как раз глажу ее кончиками пальцев.
— Ага, ниже правой лопатки. — Верочка сосредоточенно сопит, а потом, сглатывая, задает еще один вопрос: — А здесь водятся всякие… ну, ядовитые змеи и жуки.
— Лягушки, — подсказываю я, чуть ускоряя движение, и Молька еще крепче прикипает ко мне. Я бы сказал, что она даже во время оргазма так ко мне не липла известным местом, как сейчас с перепугу. Слышишь, Семен, надо постараться еще разок впечатлить девушку.
— Правда? — совершенно серьезно переспрашивает Молька.
— Я точно не уверен, но если ты полежишь спокойно пять минут, могу проверить.
Мои глаза давно привыкли к темноте, поэтому ее лицо сейчас — такой особенное.
Перепуганное и еще румяное после секса. Просто загляденье. И еще эти крупинки песка на коже.
Да, Сеня, я в курсе, что баран и не надо было городить огород, а взять ее разок, пока у нас все так хорошо складывается. Так сказать, отшлифовать наши мирные переговоры. Но я вот задом чувствую — тем самым, где привезу домой столько песка, что хватит на пристройку к дому — что вся наша с Верой жизнь такой и будет: даже в старости, когда у нас выпадут зубы, будет стараться укусить друг друга. Вставленными челюстями.
Вера осторожно перекатывается на живот, пока я громко соплю и делаю вид, что разыскиваю несуществующую лягушку.
— Бля! — непроизвольно вырывается у меня, когда из темноты на меня смотрит пара глаз.
Вера, словно солдат после команды «В атаку!» вскакивает на ноги меньше, чем за секунду, при этом покрывая меня песком из-под своих… копытцев.
— Убери ее от меня! — орет так, что после этого у меня не остается никаких сомнений — сегодня мы точно станем изюминкой развлекательной программы, если только нас не спалили парой минут раньше. — Я боюсь лягушек! И вообще! Меня тошнит по утрам! Я беременная! Меня нельзя кусать!
Я уже открывать рот, чтобы посмеяться, но та пара глаз никуда не делась.
Перебирает лапами прямо в нашу сторону.
Восьмью. Мохнатыми. Лапами.
Да, я взрослый мужик. Я могу в зубы дать, могу штангу на сто кило запросто от груди пожать, и обучен рукопашному бою, и вообще — скала.
Но я до усрачки боюсь пауков.
Откуда на песчаном пляже трехметровый паук?!
Я потихоньку, чтобы не потерять свою мужественность, отступаю вслед за Верой. А когда наталкиваюсь на ее плечо, шепотом говорю:
— Может ты что-то на себя накинешь, и мы правда вернемся в номер?
— Я по-твоему совсем ненормальная — голой бегать? — шипит адская козочка, но уже не кажется такой испуганной. — Слушай, а ты уверен, что это — лягушка?
— Вера, это паук, — сквозь зубы говорю я, потому что чудовище быстро перебирает лапами в нашу сторону.
В моем воображении оно уже рядом: шевелит жвалами и с аппетитом заталкивает меня в рот передними лапами.
Откуда на пляже паук?!
— Паук? — Голос Верочки из испуганного становится каким-то до странно заинтересованным. — Что, правда, паук?
Моя бесстрашная Жанна д'Арк перестает отступать. Наоборот, берет в руки знамя победы и смело несет его в бой. Я уже не знаю, что пугает меня сильнее: огромная мохнатая тварь или образы моей умирающей от ядовитого укуса женщины. Второе сильнее, раз я быстро перегораживаю ей путь, осознавая, что в это время маленькие жвалы нацелены в мою сторону. Интересно, это самец или самка? Говорят, у самцов там сперма. Не хотелось бы умереть от укуса спермой в ногу.
— Марик, успокойся, это же птицеед, они вообще не опасны. Но в руки лучше не брать, потому что от страха они начинают чесать брюшко и счесываю на кожу щетинки. Это хуже, чем занозы.
Как будто песка в заднице мне мало для всей остроты приятных ощущений.
— Вот, правильно, — уверенно беру ее за руку и пытаюсь оттянуть назад, но это все равно, что пытаться снять с прикола крейсер Аврору. — Вера, тебя тошнило, помнишь? А если оно на тебя живот почешет?
Адская козочка хитро стреляет взглядом в мою сторону и говорит:
— Так-так-так…
— Ничего не знаю, — на всякий случай и заранее открещиваюсь от всего, что только что взбрело в ее гениальную голову.
— Значит, кто-то у нас вскрыл свою слабость…
— Вера!
— Червинский, прямо сейчас, клянись: дашь мне подумать с этим дурацким замужеством!
— Или что? — Даже песок в заднице делает большой фейлспам, потому что этот вопрос прямо-таки напрашивается на провокацию в ответ. Она что — правда не хочет за меня замуж? После того, как мы только что зажгли? Господи, ты уверен, что не вложил в эту женщину двойную порцию упрямства? Где-то какой-то другой явно недодал. Вот мужику-то повезло.
— Или я познакомлю тебя с этим милым парнем. Очень близко.
Я бы сказал «да пожалуйста», но ведь она так и сделает. Это же моя Верочка: в хорошем и не очень смысле этого слова.
— Я хочу на тебе жениться.
— Через год, — тут же выдвигает условия эта паршивка. — Считай, что у тебя — испытательный срок.
— А апелляция? — Она отрицательно водит пальцем у меня перед носом. — А амнистия? А скостить срок за примерное поведение?
— А два года из-за неуважения к суду?
Связался на свою голову с умницей-красавицей.
Но ведь правда люблю ее, как больной. Мазохизм какой-то: не хочу другую, не хочу более покладистую, спокойную, или более глупую. Хочу Верочку, от которой у меня до сих пор яйца поджимаются. И почему-то абсолютно уверен, что даже когда будет тихо и спокойно, скучать нам точно не придется.
— Три? — с ангельской улыбкой заявляет Вера.
— Год! — миролюбиво поднимаю руку. — Согласен! Испытательный срок — так испытательный срок!
— Масик! — орет кто-то из зарослей в глубине пляжа, и до меня доходит, что на этот раз я все-таки поспешил.
Ну кто тут из нас троих может быть Масиком?
Только вот это мохнатое чудовище[1].
Пока Вера триумфально пританцовывает на теплом песке, я с тоской наблюдаю картину: какая-то пожилая, одетая в костюм а ля Тропиканка мадам в соломенной шляпе (от луны она, что ли, голову бережет?) колобком выкатывается на пляж и ориентируясь на мои выразительные подсказки руками, подбегает к нам.
Через пять минут, после того, как я едва не седею, разглядывая трогательную сцену воссоединения чудовища с мамочкой, она рассказывает целую душещипательную историю о том, что Масик у нее очень трепетный и крайне деликатный, а здесь они не отдыхают, а работают. Приехали со съемочной группой снимать моделей в купальниках и всяких экзотических тварях. А «злые черствые тощие селедки» выпустили бедного Масика, потому что не хотели с ним сниматься.
— А они только с Масиком не хотели сниматься? — интересуется Вера, увлеченно разглядывая птицееда, банку с которым женщина прижимает к груди даже боюсь представить, с какой силой. Чудо, что не раздавила до сих пор.
— Нет, они вообще ни с кем не хотели, — фыркает хозяйка.
— И много Масиков вы привезли? — Вера очень не просто так снова посмеивается в мою сторону.
Вот теперь я абсолютно уверен, что поседел.
— Нет, что вы, паук только один. — Женщина явно гордится этим. Все, Семен и два твоих орехоголовых брата, можете расслабиться.
— Но еще привезли пару питонов, и игуану, и африканских кивсяков.
— Марик, нам пора!
Теперь уже Вера хватает меня за руку и буквально галопом, вприпрыжку, уносится с пляжа.
Ты понял, Червинский? Нужно обязательно выяснить, что ее так испугало.
Надо же как-то скостить проклятый испытательный срок.
[1] История с пауком реальная, произошла с моей подругой:)