Я иду мыть руки, и нарочно растягиваю время, чтобы дождаться, пока все выйдут. Последнее, чего сейчас хочется – отвечать на чьи-то шутки. Мой запас официальной вежливости только что вытек, словно песок из разбитой колбы песочных часов. Так что на всякий случай лучше не провоцировать.

Мать кричит, что они ждут меня на улице, дверь дважды хлопает. Жду еще минуту, выхожу.

Интересно, где Танина комната? Почему-то уверен, что она не пошла вместе со всеми. Дверь направо открыта и там, судя по краю двуспальной кровати, комната Тумановых-старших, а из-за закрытой двери слева раздается тихая музыка.

Заглядываю туда: Таня сидит на кровати с растерянным видом, держит на коленях коробку в новогодней оберточной бумаге и с красным бантом из бумажных лент. Замечает меня – и снова убивает фейерверком эмоций во взгляде. На всякий случай, оставляю дверь открытой: если нас застукают в одной комнате за закрытыми дверьми, будет сложно объяснить это разговором об учебе.

— Антон… - Она с облегчением выдыхает, несется на меня прямо с коробкой и вручает ее с румянцем на щеках. – Вот, открывай.

В коробке под оберткой лежит пара мужских черных коньков. Судя по их размеру – как раз на меня.

— Теперь у тебя не будет повода отказаться покататься со мной, - сияет малышка.

— То еще будет зрелище, - ухмыляюсь я. Убираю коробку на тумбочку и делаю то, о чем думал весь вечер: обнимаю ее за талию, притягиваю к себе. – Слушай, чем от тебя пахнет?

— Шампанским, - дышит мне в шею. И наспех пересказывает трагедию с красивым голубым платьем и прической в главных ролях. – Я возлагала большие надежды на то платье, между прочим.

— Например? – Пора уже уходить, но я все время цепляюсь за повод вырвать у дурацкой ситуации еще хоть минуту.

— Например, успешный штурм Эвереста.

— Комбинезон Карлсона оказался более эффективным, Туман.

— Да? – Она вздергивает голову так резко, что чуть не врезается затылком мне в нос.

Запрет на поцелуи, Антон, ты ведь еще о нем помнишь? И не забывай, что это – дом ее родителей, дом твоего учителя, и не очень хорошо оскорблять его сексуальными фантазиями в адрес его маленькой девочки.

— Мне не очень нравится перспектива в ближайшем будущем видеть тебя под присмотром родителей, - озвучиваю, кажется, самую приличную версию «я хочу быть с тобой наедине» из тех, что вертятся в голове.

— Мне тоже, - соглашается Туман.

Я теряюсь в ее взгляде. Это как будто Яблоко Искушения: мысли вышибает все до единой. Поэтому усилием воли разворачиваю малышку спиной к себе, прижимаюсь грудью к ее плечам, сжимаю ладони в замок на животе. Она тут же начинает ерзать в моих руках, ищет то положение, при котором наши тела совпадают, словно две ложки и немного отводит голову, как будто чувствует, что мой взгляд прикован к ее тонкой шее.

— Так, малышка, будь серьезной, - пытаюсь притормозить я.

— Запрет на поцелуи не распространяется на запрет притрагиваться ко мне, - не теряется она. У меня еще не было женщины, которая не стесняется сказать, чего хочет, не стесняется показать, что хочет меня.

— Я хочу затрогать тебя всю. – Это совсем не «затрогать», но по рифме похоже.

Мои губы у нее на шее: теплая мягкая кожа на вкус как ванильное печенье. Таня заводит руку мне за голову, прижимает сильнее, и каких-то жалких пару секунд я даже пытаюсь сопротивляться, но все-таки капитулирую. Она дрожит как маленькое землетрясение, а я просто притрагиваюсь губами к ее шее, выше и выше, до самого уха с маленькой сережкой-«гвоздиком». Главное, не до конца падать в мурлыкающий звук рваного дыхания Тани, и не забывать держать руки на ее животе.

И самое главное: я же собирался кое-что ей сказать:

— Туман, до твоего девятнадцатилетия я и пальцем тебя не трону.

Она замирает, пробует вывернуться, но я слишком взведен, чтобы выдержать ее глаза в глаза. Приходиться прижать ее сильнее, и парень в штанах мне ни хрена за это не благодарен.

— Но я хочу, чтобы мы были любовниками. Из этого, кажется, может что-то получиться.

— Любовниками – от слова «любовь»? – Она переходит на шепот.

И снова выводит меня на смех, который я прячу у нее в волосах на затылке. И правда пахнет шампанским.

— И даже не дашь мне по роже? – на всякий случай переспрашиваю я.

— Пока ты держишь меня, словно гусеницу в коконе? – Она запрокидывает голову назад, и снизу-вверх у нее такое лицо, что мне резко становится не до смеха. – Это нечестно, Дым.

Я со вздохом разжимаю руки, и туман тут же поворачивается на сто восемьдесят градусов, доверчиво кладет одну ладонь мне на грудь, прижимается ухом к тому месту, где у меня под ребрами бьется сердце.

— Ты будешь только моим? – спрашивает осторожно.

— Я и так уже только твой. Нет никаких других женщин, Туман.

Провожу большим пальцем вдоль ее позвоночника и невероятным усилием воли отодвигаю от себя, потому что в кармане пиджака оглушительно громко звонит телефон. Это мать, спрашивает, где я заблудился. Пытаюсь сказать, что уже выхожу, но Таня пользуется ситуацией, когда я почти беспомощен и находит ртом место у меня под кадыком. Прихватывает кожу губами, оставляет влажный след языка и шепчет:

— Двадцать дней, Дым.

Я только чуть не ругнулся в трубку собственной матери, но выдал что-то вроде «угу» и быстро отключился.

— Двадцать дней? – отодвигаю ее двумя руками, хоть мысленно уже давно расстегиваю бесконечное множество кнопок и молний на ее комбинезоне.

— До моего девятнадцатилетия.

Вероятно, на эти двадцать дней мне потребуется весь запас моего мужества.

Уже в машине, когда я везу домой Нину, малышка присылает мне сообщение, от которого я давлюсь сигаретным дымом и на всякий случай одергиваю пиджак, потому что у меня встал.

ТУМАН: Я собираюсь очень внимательно изучить способы применения пирсинга в языке в интимной жизни, Дым. На некоторых точно должен быть гриф: «Разрешено использовать с восемнадцатилетними»

Я: Ты меня точно прикончишь.

ТУМАН: Двадцать дней!

Черт!

*****

Примерно половину пути Нина рассказывает, что случилось с ее машиной, между строк извиняясь за то, что мне приходится ее подвозить. Наверное, рожа у меня выразительно угрюмая, и даже становится не по себе из-за того, что загнал девушку в неловкую ситуацию. Разряжаю обстановку шуткой, жду, пока Нина улыбнется в ответ и включаю местную радиостанцию.

В конце концов, Нина не виновата, что у меня и Тани…

Так, Антон, надо разруливать.

Нина живет, мягко говоря, в противоположной стороне от моего дома, и я могу только представить, в котором часу вернусь к себе. Притормаживаю около ее подъезда.

— Может быть, зайдешь на кофе? – осторожно предлагает она.

Вижу, что волнуется: играет пальцами с пуговицей на пальто. Мне не так часто приходилось отказывать женщинам, потому что, хоть я уже и взрослый лоб, но мне редко попадаются женщины, с которыми не совпадает симпатия.

— Нина, прости, наверное, я случайно дал повод думать…

— Господи… - Она роняет лицо в ладони.

Ситуация из тупой мелодрамы.

— У меня уже есть женщина. Не хочу морочить тебе голову.

Она нервно дергает ручку двери, что-то бормочет и мне приходится выйти, чтобы помочь ей. Режет таким взглядом, будто я заслуживаю быть немедленно сожженным. Догадываюсь, что я, возможно, первый мужчина в ее жизни, сказавший ей «нет»: когда у женщины такие внешние данные, желающих согреть ее ночь должно быть предостаточно.

Нина останавливается на крыльце, зовет меня по имени:

— Часы у Тани – они твои?

— Что? – Надеюсь, лицо у меня не слишком вытянулось. Вроде ничего такого, подумаешь, подарил девчонке часы, но у меня чувство, что сейчас речь идет совсем не о них, а о подтексте этого подарка.

Я еще ничего не ответил, А Нина уже усмехается.

— Она с ними носится, как с сокровищем, не снимает. До той ночи я их у нее не видела. Таня упрямая, она бы ни за что не призналась, откуда, но сложить дважды два не сложно. У нее нет мужчин, которые бы делали такие подарки.

— Это просто часы, - пожимаю плечами. – Они ей понравились. Никаких проблем.

— Просто часы? – Нина поджимает губы. – Надеюсь, что так и есть.

Я очень хочу сказать, что это не ее дело, но по взгляду Нины понимаю, что она ждет чего-то такого. Мою реакцию, которая даст повод думать, что у нас с Таней не «просто часы».

— Спокойной ночи, Нина, - говорю на прощанье, но даже когда выезжаю, она продолжает стоять на крыльце.