Никогда не понимал красивых метафор, но сейчас в голове настойчиво вертится сравнение: в мои руки свалилось чудо. Мелкое, взъерошенное, но очень смелое. Чудо со вкусом мандарин, хоть это скорее мои домыслы. Убивающее меня своим таким странным в этой ситуации «Вы».

Выбрасываю сигарету в пепельницу на перилах, немного отодвигаюсь, хоть Туман протестующе мычит. Успокаиваю ее, показывая, для чего мне этот сантиметр расстояния между нами: провожу большим пальцем по ее приоткрытым губам, проверяю – ни намека на помаду.

— Поцелуете меня еще раз? – просит она, заглядывая мне в лицо с такой искренностью, что я реально хочу выключить мозги и уступить.

У нее темно-зеленые глаза. Не яркие и прозрачные, но богатая зелень с темными крапинками. Пшеничные ресницы и такого же цвета волосы. Целая россыпь незаметных веснушек на носу и щеках. И железная, украшенная прозрачными камешками, проволока брекетов на зубах.

— Их снимут через две недели, - поймав мой взгляд, торопливо говорит Туман.

— То есть к железу во рту ты привыкла? – Хочется улыбнутся. Черт знает за сколько времени, несмотря на то, что забот полон рот, и даже в Новогоднюю ночь любимая женщина – работа – жестко меня имеет, хочется улыбнутся чуду с веснушками.

Она растерянно кивает, и я почти вижу, как ее странный и пока совершено непонятный мне мозг, начинает быстро переваривать мой вопрос.

Спокойно, Антон, совсем не обязательно засовывать девчонке язык в рот. Она – другая весовая категория: сводить погулять, угостить сладостями и снять конфету с елки, потому что сама она вряд ли допрыгнет так высоко.

Но пальцы живут отдельно от моего «хорошо и плохо». Понимаю это, когда нажимаю на ее подбородок, вынуждая малышку приоткрыть рот шире. Она такая послушная и жадная, как будто выиграла Первый приз – меня. Неудивительно, что это заводит. Так сильно, что я решаю сперва «показать» шутку о железе во рту, а уже потом спросить, кто она, черт подери, такая.

Целоваться она не умеет, но так бескомпромиссно отдает всю власть мне в руки, что устоять просто невозможно.

— Не сбежишь? – дразню ее нетерпение, нарочно растягивая вопрос.

Туман искренне мотает головой.

Мне нравится, как часто она дышит и капризно урчит, пока я растягиваю ее предвкушение поцелуя. Притрагиваюсь к мягким губам, нажимаю, забираю на себя весь контроль. Ловлю долгое искреннее «даааа!» ее дыхания, провожу языком по контуру губ и проталкиваю его внутрь.

Приходится взять ее за затылок, потому что малышка просто «уплывает» из моих рук.

И вскидывается, когда я сплетаю наши языки, давая ей попробовать «железо» в моем языке.

Сделал в девятнадцать на спор с братом: первая и последняя пьянка в моей жизни, первый и последний импульс, сбой в работе мозгов. Так у меня появилась штанга в языке, а у Андрея… гммм… На хрен эти мысли.

— Дыыыым, - растягивает удивление малышка, обхватывает мои щеки своими варежками, проталкивается под кожу совершенно невинной искренностью. – Это…

Уверен, хочет спросить о «штанге», но громкий хлопок двери заставляет ее подпрыгнуть на месте. Слышу женский и мужской голос – кажется, это Тумановы.

— Вы мой, Дым, - строго заявляет чудо. – Я с вами целовалась. Это что-то ведь значит?

И не дает шанса ответить, просто убегая.

Сумасшедший снег на голову: свалилась и растаяла.

Я не спешу заходить в дом: стою на крыльце, практически не чувствуя мороза.

Достаю телефон, вдруг вспомнив, что первый раз за три года встречаю Новый год в официальном статусе «совершенно свободен». И, словно напоминание об этом, на экране появляется имя – Славская. Единственная женщина на моей памяти, у которой не было комплексов по поводу того, что за время в статусе моей любовницы, она осталась просто Славской и не стала «Аней».

— С Новым годом, Антон, - говорит как всегда без приветствия.

— И тебя, Славская.

На заднем фоне ее разговора слышны взрывы салютов, музыка, громкие голоса.

Несколько месяцев назад она сказала, что встретила «того самого мужчину» и собирается за него замуж. Возможно, я даже сделаю исключение и схожу на ее свадьбу: мы перестали спать вместе, но остались друзьями и в некоторой степени коллегами.

— Ты теперь с кольцом? Нашла свой большой бриллиант на дне бокала с шампанским?

— Конечно, - слышу улыбку в ее голосе. Кажется, она правда любит этого парня.

— Надеюсь, он понимает, как ему повезло?

— Если бы ты видел этот камень, Клейман, ты бы не задавал таких вопросов, - хвастается Славская. – Пришлю тебе именной пригласительный. Ты где?

— За городом.

— Встретимся после праздников? – предлагает она.

— Девичник перед официальным окольцеванием? – Получается довольно грубо, но я не люблю такие промашки.

Нам было хорошо вдвоем: с самого начала мы знали, что обоих устроят отношения без обязательств, незамутненные чувствами и прочими вещами, которые способны превратить хороший секс в еблю мозгов. А я во всем люблю порядок и четкость: если женщина ушла – значит, женщина ушла.

— Хорошо, я поняла. – Она без труда разгадывает мою интонацию. – Хорошо погулять, Антон.

— Оторвись там, Славская.

Хочется пять минут полной тишины. И спать.

Но приходится вернуться в дом, потому что мать снова будет обижаться, что я даже с ними все равно на работе. Ей до сих пор тяжело принять, что люди не перестают разводится только потому, что на отрывном календаре заканчиваются листы.

— Антон? – Не успеваю переступить порог, как на меня выходит Нина Туманова.

Взрослая, красивая, эффектная женщина. Умная, обаятельная. В общем, полный комплект. И все, как я люблю: открытый взгляд, ни намека на жеманство. Я ей нравлюсь, и она не стесняется показать это. Даже в том, как берет меня под руку, как бы случайно потираясь грудью о плечо, сквозит интерес и желание углубить знакомство.

— Разве можно быть одному, когда все пьют праздничное шампанское? – Глаза темно-орехового цвета в чувственной дымке.

Стеклянный хлопок заставляет нас в унисон повернуть головы.

В гостиной, около огромной елки, которую мы с братом задолбались ставить, стоит Туман. Уже без варежек и шарфа, но все в том же смешном свитере. Вокруг ее ног россыпь осколков елочной игрушки. Она растерянно смотрит на руки Нины, обвитые вокруг моего предплечья, стремительно бледнеет, отчего веснушки практически исчезают с ее похожего на сердечко лица.

Какой черт меня тянет за язык – понятия не имею, но, кажется, все дело в том ее: «Вы мой, Дым», потому что я аккуратно, но твердо высвобождаю руку и, разглядывая малышку в разноцветных бликах гирлянды, говорю именно ей:

— Я не был один.

******

Ее лицо немного розовеет, в глазах появляется уже знакомый мне блеск. Хочется подойти к ней и, наконец, решить загадку с ее именем, но я не успеваю этого сделать, потому что в короткую паузу снова вторгается голос Нины:

— Вы знакомы? – Она скорее шокирована, чем удивлена.

— В некоторой степени, - уклончиво говорю я, ловя взглядом узкую ладошку Тумана, которая натягивает рукав свитера почти до самых кончиков пальцев. Рукав той самой руки, на которой теперь подаренные мной часы. И она, как бы напоминая мне об этом, поглаживает запястье поверх одежды. – Она так и не сказала, как ее зовут.

Откуда-то сбоку в гостиную вваливается толпа народу: наши с Андреем родители, мой брат, Тумановы. Еще до того, как кто-то начинает говорить, у меня, наконец, начинает немного прояснятся в голове, но все-таки мой старый учитель опережает, не дает мысли оформится в четкое понимание всей херни случившегося.

Туманов обнимает малышку за плечи, прижимает к себе крепко и заботливо:

— Таня, знакомься: мой лучший ученик, моя гордость и вершина моей преподавательский карьеры – Антон Клейман.

Зеленые глаза расширяются, и я снова немного подвисаю от вида ее губ, когда Туман беззвучно повторяет мое имя: «Антон». Улыбается и немного щурится, как будто оно оправдало все ее ожидания.

— Как минимум пара человек, по поводу «лучшего» с вами бы очень даже поспорили, Владимир Евгеньевич, - возвращаю любезность, а заодно почти силой заставляю себя оторвать взгляд от лица девчонки.

Жаль, ненадолго, потому что Туманов снова перетягивает на нее мое внимание.

— А это – Таня, моя младшая дочь. Студентка филфака, второкурсница, умница и просто красавица.

Мозг тут же начинает подсчитывать ее возраст, хоть «второкурсницей» она может быть и в двадцать и в двадцать пять. Но меня словно окатили ледяной водой из ушата: сейчас, под подмышкой у своего отца, Туман кажется просто ребенком, и ее свитер, и брекеты, и даже румянец на щеках – свидетели моей слепоты.

Таня Туманова. Туман.

— Мне девятнадцать, - говорит она строго, и на этот раз я уже полностью контролирую себя, удерживая взгляд на руке отца у нее на плече.

— Восемнадцать, - вставляет жена Туманова. Улыбается и говорит моей матери: - Дети. Они так стремятся приписать себе пару лет, чтобы быстрее повзрослеть.

Моя мать в ответ начинает вспоминать, как тяжело ей не отминусовать десяток собственных лет и еще что-то, но я уже не слышу. И с трудом улавливаю слова Нины у меня за плечом: кажется, она говорит, что пора отмечать Новый год, и я благодарен брату за то, что он врубает Обаятельного парня и организованно забирает женщин к праздничному столу. Остаюсь только я, Туманов и взгляд Тани через плечо Андрея, который, как удав, обвил вокруг ее шеи свою лапищу.

«Почти девятнадцать!» - читаю по ее губам, и мне ни фига не становится лучше.

— Она хорошая девочка, - говорит Туманов, - совершенно открытая и добродушная, но такой ребенок, что я до сих пор хочу отстреливать всех парней, которые подходят к моей Танюше ближе, чем на три метра.

«А я засовывал язык ей в рот», - мысленно отвечаю я.

— Ее брачным договором будешь заниматься ты, - он похлопывает меня по плечу. – Окажешь старику услугу? Не хочу, чтобы какой-то двуногий членоносец использовал мою девочку.

— Я тоже, - машинально вырывается из моего рта, потому что его слова вызывать в голове фантомный образ безликого мужика, который лапает Туман за задницу.

— Что? – переспрашивает Туманов, но в эту минуту жена зовет его откуда-то из недр дома, и я, наконец, остаюсь один.

Мне было бы морально легче, если бы ей было хотя бы двадцать.

Мне было бы морально легче, если бы тот мужик с лапами у нее на заднице, до сих пор не торчал у меня в голове, вместе с моей навязчивой мыслью оторвать эти руки самым негуманным способом.

И, конечно, легче всего было бы не думать о том, что у меня прорезалась слабость к бойким зеленоглазым малышкам. Но это настолько очевидно, что я понятия не имею, как выдержу семейные посиделки, где нас будет разделять пара метров праздничного стола – и буду держать руки при себе.

У меня уже два месяца не было женщины. Работа сжирает все свободное время, и на поиски подходящей замены для Славской не остается совсем ничего. Я не люблю ночные клубы, меня не впечатляют полуголые девицы в боевой раскраске индейцев на тропе войны, тем более мне совершенно не интересны эскортницы и проститутки. Я люблю женщин с мозгами и «долгоиграющие» отношения без обязательств, а не разовые гастроли в Отполированную долину.

И можно было бы списать интерес к малышке Тумановой на естественную реакцию организма в период воздержания. Но я с детского возраста не страдаю приступами самообмана, и привык давать адекватную оценку своим поступкам. Так что, объективно – мне понравился тот поцелуй. И мне хотелось продолжения.

Но, старина Клейман, ей восемнадцать.