У меня есть хороший повод для звонка. У нее немного скрипучий голос, но зато огромное понимание того, как нужно разговаривать с женой босса, даже если она беспокоит в вечер воскресенья. Я вежливо в двух словах говорю, что собираюсь устроить Адаму домашнюю вечеринку-сюрприз и вообще превратить в праздник каждый час дня его тридцатисемилетия и, само собой, без согласования с ней его личного графика мне это ни за что не сделать. И самое главное — это должен быть мега-подарок, и я даже подходить к мужу не буду с полунамеками, чтобы не пустить все насмарку.

Она соглашается со мной встретиться, спрашивает где и когда, но я взамен прошу надиктовать мне адрес.

Из дома выхожу около семи вечера. Адам приехал пол часа назад, и мы пересекаемся на крыльце, где он вычесывает Ватсона. Несколько секунд смотрим друг на друга, и я все жду, когда он перестанет видеть во мне свою бестолковую покупку и попробует хоть на полногтя мне довериться, но вместо этого слышу только сухое и до боли безразличное:

— Хорошо выглядишь, Полина.

В джинсах, футболке и балетках? С пучком на затылке?

Понятия не имею как, но проглатываю смешок.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю в свою очередь.

«Пожалуйста, скажи мне. Просто скажи, что ты болен — я ведь здесь, совсем рядом…»

— Все в порядке.

Он закрыт, собран, холоден. Тот самый Адам, которого я видела рядом те три года, что он был возле моей сестры. Тот самый Адам, которого, я думала, я знаю. Но так получается, что о куске болезненной чужеродной ткани в его голове я теперь знаю больше, чем о нем самом.

— Мне нужно кое с кем встретится. Присмотришь за Додо?

Адам просто кивает. И просто поворачивается ко мне спиной. Широкой крепкой спиной с выпуклыми проработанными «крыльями», выразительным желобом позвоночника. Я задерживаюсь всего на секунду: мысленно прижимаюсь к ней разгоряченным лбом и ладонями.

Пусть я маленькая грязная Полина.

Пусть я не заслуживаю ничего, кроме украденных поцелуев.

Пусть я последняя женщина на свете, которую он пустит в свою постель.

Но он — мой муж. И я имею право украсть то его обещание, но уже для себя самой: «Я смогу тебя защитить, Адам, всегда и ото всех».

Его секретарша встречает меня накрытым столиком в гостиной и пытается сделать вид, что мой визит ее не настораживает. На всякий случай отпускаю едкую шуточку, успела ли она отзвониться Адаму, доложить, что его ненормальная жена собирается устроить еще более ненормальный сюрприз. Секретарша так энергично мотает головой, что либо она первоклассная актриса, либо действительно отнеслась с пониманием к моей просьбе сохранить мой визит в тайне от Адама.

— Какого врача посещает Адам? — спрашиваю в лоб, нарочно игнорируя ее попытки устроить душевное чаепитие. — Ты с ним все время, ты составляешь графики его визитов. Он поручал тебе найти врача, больницу?

Она поджимает губы и молчит.

— Я нашла таблетки у него в ящике, — вскрываю необходимую для понимания информацию. Пусть не думает, что я тычу пальцем в небо. — Я хочу знать, что с моим мужем. Подробно и детально. Хочу узнать от его лечащего врача, который выписал ему таблетки.

— Так спросите об этом его самого, — предлагает она. Как же ее зовут?

— Ты ведь Марина, да?

— Марика, — поправляет она.

— Хорошо, Марика, тогда, чтобы не тратить ни твое, ни мое время, давай я сразу скажу, как есть?

Я просто сука, которая всегда умела идти по головам. Я — та самая Полина, которая забрала жениха у сестры, и нет смысла притворяться славной хорошей девочкой. Я та самая бессердечная тварь, сыгравшая на том, что Ира не может забеременеть, чтобы предложить себя в качестве замены. И нет никакого смысла в том, чтобы стряхивать пылинку с белого пальто, когда оно все покрыто тонким слоем моей личной грязи.

Славная хорошая девочка упала бы на колени перед этой умницей-помощницей, пролила бы океан слез, воззвала к состраданию, сказала о неземной любви.

Но я — маленькая грязная Полина.

— Либо ты скажешь мне все, что знаешь, либо я сделаю так, что завтра тебя найдут в подворотне, оттраханную дикими кобелями, с маникюром, над которым усердно поработают желтые крысиные зубы.

Она вздрагивает и пятится, но упирается ногами в диван и по инерции садится.

— А когда ты придешь в себя, Марина, поверь, ты проклянешь сегодняшний день и эту самую минуту, когда изображала принципиальную умницу. И советую засунуть куда подальше мысли о том, что я шучу и блефую, потому что я не шучу и не блефую. Я беспринципная жена миллионера, если вдруг ты забыла, которая родила ему наследника, и которой он поверит охотнее, чем… ммм… корыстной секретарше, которая вымогала у меня деньги в обмен на «какую-то важную информацию его связи на стороне», пользуясь тем, что я так уязвима в послеродовой депрессии.

Она уже меня ненавидит.

Плевать. Искренне, от всей души — плевать. Главное, что через полчаса я знаю все, в том числе и о клинике, куда Адам безрезультатно пытается попасть уже второй раз. Ведь первый раз он пропустил, чтобы быть рядом со мной.

Вот так все просто в его системе координат: положить свой шанс на алтарь моих паники и одиночества. Бросить все, чтобы сесть в самолет, вернуться ко мне, взять за руку и сказать: «Все будет хорошо, Полина, я здесь».

— Все будет хорошо, Адам, — говорю его несуществующему отражению в зеркало заднего вида. Целую кончики пальцев и прикладываю к его губам на прохладной стеклянной поверхности. — Все будет хорошо.

Я повторяю эти слова как волшебное заклинание, как мантру. Леплю тысячи бумажных журавликов и сбиваюсь со счета уже на третьем десятке. Неважно, я просто буду их повторять, и это сработает.

Телефон звонит, когда я сворачиваю на дорогу к дому. На экране имя «Глеб» — и я облизываю пересохшие от паники губы. Он каждый день пишет мне, находит тысячу поводов, чтобы дать о себе знать, шлет фотографии и аудиозаписи студийных записей. Хвастается, что дела идут как никогда хорошо. Целый месяц, каждый день, минимум — трижды за двадцать четыре часа. При том, что я не отвечаю ни на одно сообщение. Иногда я удаляю их, не читая, иногда, когда на улице середина ночи и мне хочется выть от тоски, я перечитываю сразу все за несколько дней. Легче не становится, но мне нужен кусок той жизни, в которой все было намного проще. Это как будто надеть проверенные временем туфли на важное собеседование: не так эффектно, как сногсшибательная шпилька, но не натирают, не жмут и дают ощущение чего-то знакомого в незнакомой обстановке.

Глеб — мои старые туфли. Наверное, пришло время сложить их в коробку и вынести из своей новой жизни. Даже если я потеряю единственного собеседника, который у меня есть.

— Полина? — Он, кажется, вообще не ожидал, что я отвечу, хоть это был третий звонок подряд.

— Глеб, остановись, — прошу я.

Не хочу с ним разговаривать больше, чем пару минут. Я не знаю, какой у него ко мне интерес. Разве что Глеб до такой степени наивен, что думает, будто я могу уйти к нему от мужа и прихватить половину денег Адама. Это нонсенс, конечно же, потому что из дома Адама я смогу уйти ровно с тем же, с чем и пришла.

Мысли об уходе заставляют поморщиться от сухости во рту. Я никогда не думала о том, что может наступить день, когда Адам захочет… другую женщину. Какую-то славную милую блондинку или брюнетку, которая будет ловить каждое его слово и дарить себя на блюдечке с золотой каемочкой. Я никогда не представляла свое будущее за пределами нашего дома.

Беззвучно вздыхаю и исправляю собственные мысли.

Его дома.

— Пчелка, клянусь, я не имею к этому отношения! — очень быстро говорит Глеб. — Это и не в моих интересах тоже! У меня новый виток, взлет. Фанатки, фан-клубы. Агент мне чуть голову не открутила, когда…

— Глеб! — рявкаю я, чтобы прервать его словесное недержание. — О чем ты говоришь? Я за рулем, так что не тяни кота за хвост.

— Ты ничего не знаешь? — снова очень удивляется он.

Слава богу я притормаживаю на перекрестке и жду, пока светофор даст зеленый свет.

Спокойно, Полина, вдох-выдох. Это ведь Глеб — он всегда говорит тонну всякой ерунды, прежде чем вскрыть суть. Раньше я боялась его останавливать, чтобы не обидеть. Раньше я тряслась над нашими отношениями, как ненормальная, а теперь ясно вижу, что в нашей паре меня одну волновало их будущее. Я была удобным перевалочным пунктом. Ну а раз я давно остыла, то нет смысла церемонится.

— Избавь меня от своего желания потрепаться, Глеб. Что случилось?

— Кто-то откопал наши прошлогодние фото. И выбросил в сеть. Все новостные каналы…

Я выключаю связь и зло смотрю на мужика, который сидит за рулем стоящего рядом «Мерседеса» и пытается меня кадрить, как слепую дуру, которая не видит его плохо зачесанными волосами плешь. Мысленно считаю до трех, давая себе клятвенное обещание разбить ему лобовое стекло, если не перестанет. Но «зеленый» успевает раньше, и неудавшийся Казанова дает по газам.

Едут все, на месте стоит только мой «Мазерати», и мне плевать на возмущенные гудки в спину.

Стоит вбить в поисковик наши с Глебом имена, и я сразу понимаю, о чем он говорил: мы буквально везде. Вечерние снимки замыленные, но это точно я. Я помню нас год назад, когда наши отношения горели ярче кометы. Так мне тогда казалось. Тогда Глеб выбрался в топ десять чарта популярной радиостанции, и по такому случаю пригласил меня в ресторан. Я надела свой самый лучший костюм, и именно в нем я на фото. Больше на снимках нет никаких опознавательных знаков, и определить их давность просто невозможно: у меня подобраны волосы, хоть тогда они были намного короче, чем сейчас, а Глеб… Глеб все стой же прической и в том же равном джинсовом стиле гламурного хулигана. Вот она — реальность наших с ним «отношения». Та девушка на снимке — она не я, хоть мы носим одно лицо. Но тот парень всегда будет именно «тем парнем», даже когда у него отрастет живот и появятся морщины.

Я охотно верю, что Андреев к этой «сенсации» не имеет никакого отношения. Странная штука — любовь фанатов. Девочки с легкостью прощают кумиру женитьбу на «старой богатой женщине», но исходят на ревность, стоит около него появиться молодой красотке. И Глеб всегда это знал, поэтому прятал меня ото всех, словно прокаженную.

Кто-то сделал эти снимки год назад. Точно не Глеб, ведь на снимках он точно такой же гвоздь в фокусе, как и я. И вряд ли это могли сделать по его заказу, даже если на минуту предположить такую ересь. Зачем бы он готовил подобные провокации? Год назад я была никому неизвестной просто красивой молодой женщиной, которая все заработанные деньги тратила на красивые вещи и откладывала на поездку в Европу. Зачем бы Глебу понадобились наши общие снимки? А тот, кто их сделал — почему не выбросил тогда? Почему выжидал? Тогда еще я думала, что Ира просто ненормальная, раз подпускает к себе Адама, и мне в страшном сне не могло присниться, что придет время — и я стану… тоже стану такой же ненормальной. Никто не мог предвидеть такой поворот. Никто не мог знать то, чего не знала даже я.

Как бы ни старалась я оттянуть момент, но он неумолимо несется в мою голову, разбивая гудком все, что еще осталось от хлипкой надежды. Адам всегда так спокоен, за его темными глазами не видно ничего, кроме бесконечного множества вопросительных знаков. Но когда я два часа назад уходила из дома, он смотрел на меня так, будто знал, куда я иду. Знал — и поэтому не предложил взять охрану.