Она имеет полное право с ним видеться.

Она — молодая красивая женщина, которая год назад была без ума влюблена в гламурного красавчика, от которого мокреют трусы у каждой школьницы в стране. Меня мутит от мысли, что и моя взрослая жена давно в лагере визгливых девчонок, но кто я такой, чтобы влезать в ее личную жизнь? Особенно после того, как сам не единожды просил ее не лезть в мою.

Но есть вещи, о которых мы договаривались «негласно», и самое время напомнить Полине, что она носит мою фамилию не потому, что я был влюбленным болваном и потащил ее замуж, а потому, что она пообещала никогда ее не позорить.

И именно это я хочу сказать, когда Полина появляется на крыльце. Ей очень идет этот стиль городской девчонки, когда она одета так, будто собралась на языковые курсы или уроки танцев. Мне кажется, она хочет что-то сказать, но выбирает подходящие слова слишком долго, поэтому я начинаю первым. Мы обмениваемся парой официальных фраз, словно средневековые король и королева, которое вынуждены соблюдать показную любовь на глазах поданных, даже если наш единственный свидетель — лентяй Ватсон.

Полина уезжает, а мне хочется набрать ее номер и спросить, как ей — ездить на тачке, цену которой я заплатил за нашего сына?

Но это просто деструктив. Чувство собственника, ведь она моя жена. Я просто не люблю, когда трогают мое. Стал богатым, как Крез, но даже в золотой гроб лягу с повадками детдомовского мальчишки. Не люблю, когда берут то, что я не хочу отдавать добровольно.

Я кормлю Доминика, час гуляю с ним на улице, переодеваю и укладываю спать. И еще какое-то время просто сижу возле его кроватки, потому что даже во сне Птица Додо крепко держит мой палец. Здесь, наедине со своим сыном, я могу быть предельно честен сам с собой — если бы не умиротворение, которое он дарит своими кривыми беззубыми улыбками, я бы уже устроил погром.

Даю задание нашей няне присматривать за Домиником, но на всякий случай все рано беру радионяню, спускаюсь вниз и делаю то, чего не делал давно — пью. Залпом проглатываю свой любимый японский односолодовый Ямазаки, но не чувствую ничего, только горькое клеймо алкоголя на языке. Валюсь на диван, закуриваю и думаю о том, что к тому времени, как прикончу сигарету, опухоль в моей голове отрастит в свою армию еще тысячу уродливых клеток.

У меня все очень хреново с агрессией, потому что она похожа на направленный во внутрь взрыв: разрушаю сам себя, чтобы не задеть тех, кто попадет под руку. Как-то, еще подростком, я забил мальчишку вдвое больше меня. Забил до состояния «еле жив» — и мне было охренеть как приятно видеть его окровавленные пустые десны, пока его зубы хрустели под подошвами моих ботинок. Я ходил петухом дня три, пока не узнал, что пацан останется инвалидом по зрению до конца своих дней. И не был бы он детдомовским — я бы дорого заплатил за те минуты триумфа.

Стук двери выплывает словно из тумана. Я не сразу соображаю, что, кажется, прикончил половину бутылки. Не пьян, но в голове как будто бултыхается кисель.

— Нам нужно поговорить, — говорит Полина, появляясь передо мной.

Смотреть на нее снизу-вверх одно удовольствие: с такого ракурса маленькая грудь кажется острой, как у девочки-подростка. Алкоголь мешает сфокусироваться, но я все равно пытаюсь найти на ее теле следы горячей встречи.

Зачем ты пришла ко мне сразу после него, Полина? Что хочешь доказать? Как вы вообще это делаете, если тебе нельзя?

— Это старые снимки, — говорит она, невзирая на мое отмалчивание.

— Был уговор — не марать мою фамилию, — напоминаю я.

— И я его не нарушила.

— Сколько раз за год ты слышала о моих женщинах? В новостях? В социальных сетях? В объявлениях на каждом столбе?

Она поджимает губы, скребет по ним зубами, и когда начинает говорить, я все равно почти ничего не понимаю, потому что мысленно засовываю язык ей в рот. И не только язык.

Я все-так давно не пил, не рассчитал силы. Или это из-за коктейля с таблетками?

— Только не надо врать, что все это время провел в праведном целибате! — выкрикивает Полина так громко, что я морщусь от слишком высоких децибел.

— Не ори, — притормаживаю я, но Полина уже завелась точно так же, как и ее вожделенный «Мазерати».

— Я не твоя вещь, Адам Романов! Может ты и купил мою матку, но ты не купил меня!

— Нет, Полина, купил.

Она выхватывает стакан из моих ватных пальцев и с удовольствием выплескивает виски мне в лицо.

К счастью для меня там не так уж много.

К несчастью для нее я все-таки недостаточно выпил, чтобы пропустить эту выходку сквозь пальцы.

За секунду оказываюсь на ногах, выбиваю у нее стакан — и плевать, что это какой-то особенный хрусталь — разбивается он точно так же, как и грошовая посуда. Полина поздно соображает, что дразнила быка красной задницей, пробует отступить к двери, но это же моя территория — я здесь хозяин и бог.

— Я не трахаюсь с твоей сестрой, Полина. Я вообще живу, как хренов монах-бенедиктинец уже месяц! — Я слишком жестко впечатываю ее спиной в стену. — Я заебался думать, что пока я тут корчу монашку, ты устраиваешь феерический виртуальный секс со своим ущербным пидором! И не только виртуальный я так понимаю!

Черт, я все-таки пьян.

Мне требуется несколько секунд, чтобы оценить обстановку и попытаться отыскать в башке рубильник, который я по ошибке выключил своей вспышкой гнева. Полина прижата к стене, мои руки у нее на плечах, голова откинута назад, а глаза смотрят прямо на меня. Она должна бы бояться, ну или хотя бы попытаться избавиться от моего давления, а вместо этого делает вид, что ничего вообще не произошло. Если бы не затуманенный алкоголем мозг, я бы даже поверил, что вот этот полутон в ее глазах — это не просто оттенок цвета, это — вызов.

— То есть по-твоему я сплю и вижу, как бы поскорее кого-то себе найти? — спрашивает она.

Виски, который она выплеснула мне в лицо, стекает по волосам, и я пятерней убираю их со лба. Это мой сигнал Полине: ну, давай, беги, пока я убрал от тебя руки. Но она стоит на месте и только изо всех сил прижимает к бокам кулаки.

— Я не хочу больше слышать про мою личную жизнь, Полина, потому что ты сама далеко не образец целомудрия.

Видит бог, я очень стараюсь понизить градус агрессии, но это вообще бессмысленно. Обычно, когда меня вынуждают превращаться в агрессивную сволочь, я просто мысленно перебираю все варианты развития диалога или ситуации, а потом выбираю и реализую самый нейтральный. Но сейчас в моей голове нет ни единого нейтрального варианта, зато есть бесконечное множество слов, которыми я бы с радостью сбил с нее спесь.

— Что ты сказал? — каким-то почти зловещим шепотом переспрашивает она. Подбирается, как будто собирается держать оборону одна против команды регбистов. — Тебе вдруг стало не все равно, как и с кем я провожу время?

— Да, стало! — Я все-таки припечатываю кулаком стену справа от ее головы. Костяшки саднит, но боль совсем не отрезвляет — я еще больше пьянею от этой выпяченной непокорности. — Стало, Полина. Я не хочу больше ни хера знать о твоих постельных приключениях: ни от тебя, ни, тем более, из новостей. И если ты не в состоянии держать свою личную жизнь под замком, то обзаведись вибратором — они, по крайней мере, глухие и немые.

— Ты слышишь, что говоришь? — Полина так резко вскидывает руки, что я, заторможенный алкоголем, не успеваю защититься, и обе ладони плашмя с громким шлепком врезаются мне в грудь.

— Прекрасно слышу и готов повторить.

Я знаю, что она ударит еще раз, но на этот раз совершенно осознанно не хочу ей мешать, даже если в этих маленьких руках откуда-то взялось столько силы, что после новой порции кожа под футболкой горит огнем, как будто на меня опускаются не хрупкие женский ладони, а печатный пресс.

— Я — женщина! — Полина искрив взглядом, тяжело дышит, и теперь уже мы оба знаем, что разговор не закончится, пока мы либо не убьем друг друга, либо не найдем новый компромисс для наших договорных отношений. — И у меня есть потребности, Адам! Может тебе плевать на меня, ты брезгуешь и вообще боишься испачкать свою блестящий нимб, но, представь себе, я нравлюсь мужчинам!

— Охотно верю, что нравишься, — успеваю вставить я, а сам пытаюсь отыскать логику в ее спитче про брезгливость и… что там она еще говорила? Мой блестящий нимб? Серьезно?

— Знаешь, в чем разница между нами?

Медленно, чтобы не выпустить из фокуса ее разъяренное лицо, мотаю головой, и волосы снова сползают на глаза. Ну и хрен с ними.

— Мне не все равно, с кем ложиться в постель. Не все равно, кто будет меня трахать, потому что я очень надеюсь, что это будешь ты! Но, видимо, мне сначала придется покаяться во всех грехах, заказать молебен по умершей до брака невинности, год просидеть в монастыре и…

— Хватит, Полина, — перебиваю, морщась от ее крика. — Ты слишком громкая, от тебя голова болит.

— Ты вообще слышал, что я сказала?

Снова киваю, и снова она на минуту щурится, а потом неожиданно заводит руки за голову, возится с волосами и распускает их по плечам. Потом цепляет пальцами края футболки и без раздумий стаскивает ее через голову, бросает на пол как бесполезную тряпку. Контраст светлой кожи и блестящих каштановых волос просто сводит с ума, как и ее темные соски, которые возбужденно стоят под полупрозрачным кружевным лифчиком. Я прекрасно помню их форму и цвет, помню брызги дождя на тугой шоколадной плоти, помню, как перекатывал их пальцами, и как Полина вздрагивала в ответ, словно от электрошока.

— Что за представление, Полина? — На этот раз ей плевать на мою насмешку.

— У меня есть потребности, Адам. Я молодая, сильная, здоровая женщина. И у меня в крови такой гормональный напалм, что я до сих пор в раздумьях, как еще не сожгла весь дом.

— Зашитая женщина, — напоминаю я, пока пальцем провожу границу у нее под грудью. Полина втягивает живот, с шипением проталкивает сквозь зубы порцию воздуха.

Мы смотрим друг на друга, глаза в глаза. Полина поднимает руки — резко и одновременно грациозно, как балерина, за секунду справляется с застежкой лифчика и просто стряхивает его с плеч.

У меня начинает кружиться голова. Шум то гаснет, то снова нарастает, но это просто мелочи в сравнении с тем, что творится у меня в штанах. Будь проклят человек, придумавший молнии и узкие джинсы.

Взгляд Полины сползает на мои губы, и она говорит то, от чего мои бедные яйца втягиваются в мошонку.

— Ты, я надеюсь, в курсе, что женщину можно трахнуть еще и языком?

Я очень даже в курсе.