Кто бы сомневался, что за несколько часов до возвращения Тимура, Тим решит, что пришло время распустить капризы. Не могло быть и речи, чтобы снять его с рук: стоило маленькому тирану почувствовать, что от него пытаются избавиться, как он тут же превращался в сирену и вопил так, что даже терпеливый Бакс уковылял из-под стола в другую комнату.

И все же, к тому времени, как на первом этаже послышалась возня, ужин был готов.

И даже почти идеален, не считая немного недоваренного плова, который она по случайности слишком рано вынула из мультиварки.

Ася рассеянно пригладила выбившиеся из «хвостика» волосы, разглядывая себя в металлической поверхности дверцы холодильника. Да уж, накраситься не успела, джинсы домашние, футболка натри размера больше — подарок матери, кажется, купленная в каком-то стоке. Еще и Тима не собирался успокаиваться.

В общем, когда Тимур поднялся на второй этаж, она сама себе напоминала Золушку в очень реалистичной экранизации, даром что без сажи на носу.

А вот Тимур… Его суточная щетина просто убивала на повал все попытки не поддаваться обаянию этого мужчины. И ямочки, когда он улыбнулся, подняли настоящий шквал эмоций и потребностей.

«Не увлекайся этим мужчиной, Ася, даже не смей думать о том, чтобы увлечься ним».

— Прости, маленькая, но банку со снегом не пропустили в аэропорту.

Французская таможня сказала, что нельзя вывозить национальное достояние без соответствующих документов.

Она, наверное, очень глупо улыбнулась, потому что спустя пару секунд Тимур разразился хохотом. Да так громко и заразительно, что даже Тим раздумал варить воду и с любопытством уставился на гостя.

— Прости, ради бога, — Тимур отдышался, подошел ближе, оставив сумку около лестницы. — У тебя потрясающая мимика. — Он встал так близко, что его уютный мужской запах буквально утопил в потребности притронуться к нему хотя бы пальцем. — Привет, парень.

Тим охотно улыбнулся в ответ — и тут же икнул, и снова улыбнулся.

— Привет, — наконец, выдавила Ася.

Слова застряли в горле, а все силы ушли на то, чтобы запретить себе поддаваться его сумасшедшему обаянию. Она так надеялась, что три дня немного притупит ее странную реакцию на этого парня, но чуда не произошло. Стало только хуже, потому что каждый час каждого дня она только то и делала, что поглядывала в телефон, как одержимая надеясь на хотя бы короткое сообщение.

— Привет, Морковка. Могу ответственно заявить, что никогда еще после командировок не возвращался в дом, где так вкусно пахнет.

— Тима очень старался сделать свой вклад, — ответила она.

Снова не те слова. Все не то. Почему нельзя выдать на гора какую-то беззаботную фигню, пошутить? Почему колени дрожат и кажется, что во всем теле совсем не осталось костей?

— Я в душ, не успел перед отлетом — и так чуть не опоздал на самолет.

Пока Тимура не было, она успела накрыть на стол, потихоньку радуясь еще одной метаморфозе: с появлением Сказочника, Тим перестал капризничать и даже начал многообещающе зевать.

Так и случилось: к моменту, когда они закончили ужинать, сын спал без задних ног.

— Я уберу со стола, не нужно. Это же ты вернулся из командировки, — попыталась остановить Тимура Ася, когда он стал собирать тарелки.

— А ты с ребенком на руках весь день, и выглядишь как человек, которому нужны пара часов крепкого сна. Кроме того, завтра мне в офис только после двенадцати — я успею выспаться. Может, ляжешь у меня? Я могу присмотреть за Тимом, не совсем уж безголовый и безрукий.

— Никогда не думала о тебе, как о безруком и безголовом, — осторожно ответила она. — Но мне правда не нужна помощь, Тим, кажется, устал от собственных капризов. Думаю, он сжалиться надо мной.

И быстро, пока не передумала, практически убежала в комнату, с обратной стороны тяжело навалившись на дверь. Без Тимура рядом было плохо, но рядом с ним голова вообще отказывалась работать. А все принципы, вроде «я не хочу строить романтические отношения в ближайшие пару лет» превращались в хлипкий мыльный пузырь.

И все же, из комнаты пришлось выйти: приготовить смесь и спрятать ее в термос на случай, когда Тим проснется посреди ночи и устроит голодный кипишь.

Тимур лежал на диване с закрытыми глазами, и блики работающего телевизора скользили по его лицу, то обнажая тяжелую нижнюю челюсть, то длинные светлые ресницы, то приоткрытые губы. Судя по мерно вздымающейся груди, он крепко спал: одна рука под головой, другая на животе, скрещенные ноги вытянуты на подлокотнике. Ася бесшумно прошмыгнула на кухню, перевела дыхание. Да в конце-то концов, должно же это закончиться когда-нибудь! У всего есть крайняя точка, и у ненормальной тяги к Тимуру она тоже должна быть. Надо просто переждать и свести к минимуму точки пересечения в пределах дома. Это не так сложно.

На цыпочках, уверенная, что сердце грохочет громче набата, Ася вышла обратно — и замерла уже у самой двери в комнату. Наверняка же ему неудобно спать: диван хоть и большой, но ноги не вмещаются, да и шея вряд ли поблагодарит за ночь сна на подушке-валике.

«Нет, Ася, ты просто зайдешь в комнату, закроешь дверь и ляжешь спать».

Зашла, закрыла, оставила термос с бутылочкой, проверила Тима… и вышла.

Просто разбудить его, предложить перейти в постель — точка.

Но внезапно, пустяковая задача превратилась в настоящие испытание на прочность.

Потому что чем ближе она подходила к Тимуру, тем сильнее становилась странная ноющая щекотка в животе: словно кто-то и правда выпустил на свободу тех самых бабочек, о которых любят писать в женских романах.

— Тимур… — Ася осторожно потрясла егоза плечо вытянутой рукой. — Тимур, тебе же неудобно.

— Я в порядке, Морковка, — пробормотал он. — Но спасибо за заботу.

— Тебя укрыть?

— Неа, — Он приоткрыл глаза, буквально гипнотизируя ее синевой взгляда. — Иди ко мне, маленькая.

Грохот, с которым лопнул мыльный пузырь самообладания, оглушил. Ася приблизилась, не в силах сопротивляться приказу. Попыталась сесть на край дивана, но Тимур потянул ее за талию, легко усадил на себя.

— У меня сейчас сердце из груди выскочит, — призналась она. Слова получились скомканными, тише шепота, но все равно казались слишком громкими.

— Волнуешься? — Ладони Тимура сжали талию, поднялись чуть выше, замерли под грудью.

Ася всхлипнула, попыталась отодвинуться, но он держал слишком крепко. Крепко — и бережно, словно поймал пальцами бабочку и каким-то непостижимым образом умудрился не размазать орнамент на крыльях. Его грудные мышцы под ее ладонями напряглись, взгляд потемнел, губы изогнулись в сверхсоблазнительную улыбку.

— Остановись, пожалуйста, — взмолилась Ася. — Я просто не выдержу. Я сейчас разлечусь на кусочки.

— Убрать руки? — Он отклонил большие пальцы.

— Нет! Да… Нет… Не смейся надо мной.

— И в мыслях не было, Морковка. Не хочу тебя пугать.

Умнее всего было просто встать и уйти, спрятаться за дверью и сделать вид, что ничего не было, что это не ее тело предательски дрожало в его руках, не ее голос срывался в стонущий шепот, не ее сердце безумно грохотало в каждой вене. Но она даже не могла пошевелиться, не могла разорвать хрупкую связь, боясь, что ее душа просто лопнет надвое, истечет разочарованием и горечью от того, что единственный раз в жизни, когда стоило рискнуть и довериться чувствам, она испугалась и сбежала.

— Поцелуй меня, — потребовал Тимур. — Обещаю, я даже шевелиться не буду.

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю? — наклоняясь к его губам, выдохнула она, впитывая едва уловимую, дурманящую смесь запахов мятной зубной пасты и чистого мужского тела.

— Читаю мысли, быть может?

— Ты совсем не собираешься облетать мне задачу?

— Ни капельки. У меня, маленькая, места в зрительном зале, и я собираюсь наслаждаться твоими губами. Не уверен, что ты готова выдержать меня в активе.

По крайней мере, не когда я на взводе.

— На взводе? — переспросила она.

— Ты знаешь ответ на этот вопрос, тебе не нужны подсказки.

Она медленно опустилась ниже по его животу, поерзала попкой по заметной выпуклости в штанах. Тимур выразительно скрипнул зубами, запрокинул голову назад, почти с болью вжал пальцы ей в бока.

Сердце громко и выразительно закричало, что в этот момент — и до конца жизни она больше никогда не увидит более красивого мужчину. Горячего, возбужденного, заведенного до состояния гранаты с выдернутой чекой. И при этом полностью контролирующего ситуацию. Незнакомого — но самого близкого на всем белом свете.

И, кажется, уже слишком поздно уговаривать себя не влюбляться.

Его полуоткрытые губы были такими доступно соблазнительными, что Ася не удержалась — осторожно погладила большим пальцем кожу, наклоняясь ближе и ближе.

Разница в росте давала о себе знать, но руки Тимура крепко удерживали на месте, заставляя ее остро чувствовать его желание между ее широко разведенных ног.

— Маленькая, поверти вот так задницей еще немного — и я опозорюсь. — Тимур прикрыл глаза, широко улыбнулся. На миг даже показался полностью расслабленным, как будто происходящее имело значение только для нее одной.

— Опозоришься? — заикаясь, переспросила Ася, уговаривая себя замереть и не двигаться.

— Хватит за мной повторять, Морковка. — Тимур снова посмотрел на нее, перебирая пальцами кожу под шортиками. Очень осторожно, словно ходил по лезвию опасной бритвы, прочертил линию вдоль резинки трусиков: снизу вверх, до ямочки на спине.

— Я хочу тебя, маленькая, и у меня уже достаточно давно не было женщины, чтобы я мог держать себя в руках. А все, что ты сейчас делаешь — чертовски неуютная провокация.

— Яне нарочно, — вспыхивая стыдом от его признания, ответила она.

— Я и не сомневался, что не нарочно, — усмехнулся Тимур.

Почему он такой спокойный? Почему у него не дрожит голос, слова не путаются?

Почему ему так хочется довериться? Почему его шершавые, царапающие кожу ладони, прожигают насквозь ее жалкие попытки хранить самообладание? В памяти невольно воскресли воспоминания о ладонях Игоря: они у него всегда становились жутко влажными, неприятно липли к одежде. Почему же тогда она приняла все как должное?

Потому что попросту не было с чем сравнивать?

— Я не знаю… не уверена… — начала она, сама не вполне соображая, что именно хочет сказать.

— Морковка, успокойся, дыши.

— Легко тебе говорить, когда это не твою заднюю часть так соблазнительно поглаживают.

Ох, боже, она сказала это вслух? Серьезно?!

— Ну, я, в общем, не против…. если ты в отместку покусаешь меня… даже если за задницу. Так и быть.

Он как будто точно знал, что нужно сказать, чтобы разбавить возникшее напряжение, превратить неловкость в повод для улыбки, сделать ее слова не неуклюжей фразой невпопад, а частью странной игры, правила которой Ася до сих пор не могла понять.

— Можно, я.

Произнести фразу до конца смелости все-таки не хватило. Оставалось надеяться, что Тимур правильно поймет ее многозначительную попытку задрать его футболку. Он понял: приподнялся на локтях, поднял руки, взглядом подбадривая продолжать. Ася потянула футболку вверх: жадному взгляду открылся рельефный живот, твердая грудная клетка. Гладко выбритые подмышки — боже, как такое вообще возможно? Она не удержалась и пробежала пальцами по коже под руками, Тимур дернулся рассмеялся куда-то в футболку, которая теперь была достаточно высоко, чтобы скрывать его лицо.

— Ты боишься щекотки?

— Ужасно, — признался он, пытаясь снять футболку самостоятельно, но Ася его остановился.

Вот он — идеальные момент. Из ворота видны только его губы и подбородок, руки высоко подняты над головой. И они теперь так близко, что напряжение тает под жаром его обнаженной кожи.

— Маленькая, мужчины любят смотреть. — Мягкий бархат его голоса вколотил последний, решающий гвоздь в ее намерение.

— Пожалуйста, посиди так, хорошо? — Мольба в собственном голосе показалась настолько откровенной, что Асе стоило больших усилий не убежать.

— Без проблем, Морковка. Но руки-то можно опустить?

Она кивнула и, спохватившись, что он не может этого видеть, сама завела его руки за голову. Обхватила ладонями его щеки: Тимур успел побриться, и она успела подумать, что хотела бы в следующий раз притронуться к его колючей небритости, ощутить собственной щекой ее жесткость.

Осторожно подавшись вперед всем телом, Ася прикоснулась к его губам. Легкое, почти невесомое соединение губ, осторожное, словно она была вором, крадущим самое сокровенное. Крадущим у себя же самой, крадущим самообладание, терпение, обещание больше никогда не совершать глупостей и держать сердце под замком.

Тимур приоткрыл губы, наклонился вперед в поисках нового поцелуя. Она отклонилась.

— Я так ужасен? — спросил вполне серьезно.

Как же ему сказать, что происходящее — омут, водоворот, бесконечная глубина, в которую она, как Алиса из сказки, падает и падает, и падает. И что именно сейчас впереди замаячила отметка, огромными красными буквами предупреждая: «Не для тебя». Но если закрыть глаза и притвориться, что сказка может случиться и с испачканной карамелькой, то не остается совсем ничего, кроме острого желания распробовать его поцелуи.

Его губы твердые, жадные, смелые. Стоило к ним притронуться — и инициатива мигом перекочевала к Тимуру. Даже без рук, без единого касания. Руки сами обхватили его шею, грудь прижалась к его груди. Толчок бедрами навстречу — и где-то в груди Тимура родился низкий тихий рокот.

— Я с тобой точно умом тронусь, — пробормотал он, одним рывком сдергивая футболку. — Все, маленькая, хочу на тебя смотреть. Хочу видеть какая ты от моих поцелуев. Как у тебя глаза горят.

Он снова положил ладони ей на талию, но на этот раз поднял их выше, замер около самых подмышек. Соски под тонкой тканью майки снова болезненно заныли, буквально взрываясь щекочущей болью от трения с тканью.

— Дай мне свой язык, — потребовал Тимур.

Раздвинул ее губы поцелуем, скользнул внутрь, прикасаясь к ее языку жалящим сладким поглаживанием собственного языка. Что-то металлическое теплое ударило по чувствительной коже.

Ася дернулась, с трудом дыша оторвалась от его рта.

— У тебя там пирсинг?

Тимур убийственно медленно улыбнулся и так же медленно выдвинул язык.

Почему это так заводит? Прицельно бьет по самому чувствительному место между ног, поднимает тягучие сладкие волны, скручивает и расслабляет одновременно.

— Больно? — Она бережно лизнула кожу вокруг теплого металла, жадно проглотила еще один рокочущий звук Тимура.

— Нет, маленькая, уже давно не больно. Рад, что любопытство делает тебя смелее.

— Я чувствую себя смелой сумасшедшей, — призналась Ася.

— Это лучшее, что ты могла сейчас сказать, Морковка, — выдохнул он, падая спиной на диван и увлекая ее за собой. — Хочу тебя зацеловать, чтобы губы болели.