Тим проснулся как раз к ужину, и почти сразу агрессивно затребовал к себе внимания. Правда, поев, немного успокоился, и почти с осмысленным выражением лица вникал в мужской разговор.

Брат Тимура оказался не просто бойцом Смешанных единоборств, но еще и чуть ли не в первой пятерке «тяжеловесов». Ася никогда не увлекалась ни боксом, ни другими контактными видами спорта, но пару раза замечала, что Тимур смотри по ночам что-то подобное. Оказалось, что смотрел он на собственного брата.

Со стороны эта парочка общалась так, что могло показаться — они в любой момент могут запросто врезать друг другу. Просто так. По бодаться, а потом пожать руки.

Без злости, просто выясняя, кто за старшего. То, чего ей самой всегда не хватало в собственной семье: доверия и поддержки. И от этого на душе было до противного кисло.

После ужина, пока она мыла Тима, Тимур убрал со стола, а Макс в два счета справился с кроваткой, в комплекте к которой шло еще и «приданое»: одело, подушка, комплект белья, и белая в голубой горох охранка на бортики. И полозья, чтобы не укачивать Тима на руках.

Вот тебе и мужская рука в доме: все сделано, везде порядки, и мальчишки с чистой совестью валяются на диване и рубятся на приставке в какой-то файтинг.

Убедившись, что Тим уснул — точнее, отключился, потому что обновка явно пришлась ему по душе — Ася остановилась у шкафа, мысленно считая от десяти в обратную сторону. Потому что весь вечер, несмотря ни на что, мысли то и дело соскальзывали то к рукам Тимура, то к его губам, на которых остались следы их вчерашней ночи. И когда их взгляды пересекались, сердце плавилось до состояния подтаявшего карамельного леденца.

Ладно, если она не сделает то, что задумала прямо сейчас, то больше не решится на это.

Среди прочих сегодняшних покупок была и приличная порция белья. Влада вообще не слушала ее сопротивления, когда Ася попыталась сказать, что просто не сможет надеть ничего из того, что она брала с вешалок. На все это у Влады был один ответ: «Это не носить, это — для мужчины. Вдохновлять его на подвиги». И потихоньку рассказала, что сама была тихоней, но реакция мужа на вот такие обновки стоила того, чтобы пару раз покраснеть.

А еще правда была в том, что прошедшая ночь не шла из головы. И все те вещи, которые делал с ней Тимур, хотелось повторять. Снова и снова, и снова, как будто она ребенок, дорвавшийся до шоколадного крема.

Светло-карамельный комплект кружевного белья, приятно ластился к телу. Вот только трусики больше напоминали три ленточки, сходившиеся между ног, а вышитый шоколадным лифчик почти не прикрывал грудь. Точнее, она была выставлена напоказ сквозь прозрачную ткань, и вышивка едва ли скрывала хоть треть.

Немного духов, тех, что Тимур привез из Парижа, распустить волосы. И спрятать все это под длинным, в пол, пушистым халатом.

Она вышла из комнаты, тихонько прикрыла дверь, оглянулась — в комнате пусто, посуды на столе нет, а со стороны кухни раздаются звуки льющейся воды. Ну вот, запал мигом сдулся. В воображении все должно было произойти иначе: она выйдет из комнаты, как бы между прочим посмотрит на Тимура, он пойдет за ней следом, возьмет инициативу в свои руки… А теперь она должна идти к нему и как-то не провалиться сквозь землю, пытаясь дать понять, что она хочет повторить вчерашнее. Хочет снова быть в его руках: трепетной женщиной, за спиной у которой вырастают крылья от всех тех восхитительно-приятных вещей и горячих пошлых словечек. И из головы не шли его слова про пирсинг и что он может им сделать.

Игорь никогда даже не пытался…

Ася подобралась, вдохнула, дождалась, пока сердце перестанет бешено колотиться в груди — и прошмыгнула на кухню.

Тимур мыл чашки. Со спины это выглядело так… мило, что сердце кольнуло, прежде чем пуститься в галоп. Мышцы перекатывались под его одеждой, а сам он что-то напевал себе под нос, поводил плечами, пританцовывая в такт собственной мелодии.

Все в нем было гармонично, всего в меру. Идеально?

— Маленькая, обнимешь меня? — не поворачивая головы, спросил он.

И откуда знает, что это она?

Ася подошла ближе, вдруг остро осознавая, что с каждой минутой все сильнее привязывается к этому мужчине. И если присмотреться, то связь между ними уже не тонкая ниточка паутины, а шелковая лента, может, не такая широкая, но и разорвать ее без боли уже не получится.

— А где Макс?

— Спать пошел. Я сказал, что устрою ему выволочку, если будет ночью по дому шляться.

Тимур собирался повернуться, но она не дала. Повела плечами, скинула халатик, порывисто прижалась к мужу всем тело, обнимая за талию.

— Маленькая моя… — низким, чуть охрипшим голосом отозвался он.

— Постой так… еще немножко, — взмолилась Ася. — Или я просто расплавлюсь, существовать перестану.

— У тебя сердце колотится так сильно.

— Разорвется, — в унисон его словам, ответила она.

Поднялась на цыпочки, притронулась губами к его шее, и Тимур с легким стоном отклонил голову, давая ей больше доступа.

— Дотронься до меня, маленькая, — почти взмолился он. — Целый день о твоих руках мечтал.

Она потянулась, запустила пальцы ему под футболку, чертя пальцами контуры рельефного пресса.

Выше и выше, с удивившей ее саму жадностью до его тела. Хотелось обнять всего, взять в плен, спрятать ото всех. Неожиданная ревность ко всему миру прошила нервы раскаленным разрядом молнии. Как будто все это — не постоянное, а скоротечное, и завтрашний день не принесет ничего, кроме боли. Как будто все это — хрупкое, нереальное, как сон перед рассветом, и стоит открыть глаза… ничего не останется.

Ладони прижались к груди в том месте, где билось его сердце. Ася уткнулась носом Тимуру в шею, набираясь смелости для следующего шага. В теории все было так просто: он — ее муж, и в прошлую ночь все было чудесно, и нужно только протянуть руку, чтобы повторить. Но стоило подойти к самому главному — и колени задрожали, а от самообладания не осталось камня на камне. Что, если ничего не получится? Ну какая из нее соблазнительница?

— Морковка, кому-то нужно отключить голову, — сказал Тимур, поглаживая ее ладони кончиками пальцев. Осторожно, как будто чувствовал, что каждое неосторожное движение может окончательно уничтожить ее попытки быть храброй. — Не думать ни о чем и ни о ком, кроме меня.

Он все-таки повернулся. Ася рефлекторно прикрылась руками, и Тимур не стал их убирать.

— Можно? — Взяв ее за талию, потянул вверх, усаживая на кухонную тумбу. — Все в порядке? — переспросил, когда она поежилась.

— Холодная, — сбившимся голосом, ответила Ася.

Только бы не поддаться слабости, выдержать то, как он отходит назад и смотрит на нее такими глазами, словно в жизни не видел ничего красивее. И с каждой секундой его взгляд раскаляется, наполняется жаждой и желанием.

— Маленькая, убери руки, пожалуйста, — попросил он, хотя приказные нотки в голосе были слишком явными, чтобы она рискнула ослушаться.

Так умел только Тимур: просить так, чтобы ему не отказывали. Интересно, на скольких женщин в его жизни это подействовало? А не все ли равно? Ведь здесь и сейчас — он принадлежит только ей. Этот мужчина с шершавыми ладонями и глазами цвета штормового моря — ее муж. И кольцо с его пальца никуда не делось, хоть она весь день уговаривала себя не реагировать, если Тимур его снимет.

Ася вдохнула, медленно отвела в стороны дрожащие руки.

— Твою мать… — прошептал Тимур, блуждая взглядом по ее телу. — Маленькая, ты… что-то потрясающее. Нет, не закрывайся, — остановил ее, когда руки Аси снова взметнулись вверх. — Ты моя жена, я хочу на тебя смотреть. Я хочу тебя видеть.

Хочу прикасаться к тебе везде.

Ася вдруг осознала, что они впервые делают что-то развратное не в полумраке, разреженном светом экрана телевизора, а в мягком освещении кухонных ламп. И что сейчас он видит ее, как на ладони. Стало так неуютно, что, возможно, она не так сидит, не так держит ноги, не туда положила руки. И если бы Тимур не пригвоздил ее взглядом к поверхности, она бы точно сбежала, потому что самообладание треснуло и разлетелось на множество осколков.

Тимур подвинулся вплотную, положил руки ей на колени, поглаживая кожу под коленями с такой нежностью, словно боялся ее испортить. Это расслабляло.

Поэтому, когда он вдруг резко развел ей ноги, Ася даже не успела вскрикнуть, просто задержала дыхание, когда Тимур оказался между ними.

— Заведи руки за спину, маленькая, — прошептал он около ее губ. Не целуя, но обжигая дыханием. — И откинься назад. Не спрашивай зачем — доверься мне. Ты же знаешь, что нам хорошо вместе. Помнишь?

Она просто кивнула, чувствуя, что даже простое «да» не сможет произнести без заминки. Все дело было в этом мужчине, в том, как ее тело реагировало даже на тембр его голоса. Словно он был медиатором, высекающим странную мелодию на струнах ее души.

Ася завела ладони за спину и Тимур не спеша, но твердо подтолкнул ее назад, вынуждая опереться на руки.

— Маленькая, одно правило сегодня — мы не шумим. Сможешь? — На миг на его лице появилась хитрая ухмылка, как будто он точно знал, что она нарушит обещание и не единожды.

— Я постараюсь, — ответила она.

Тимур опустился на одно колено, сжал ее лодыжку в ладони, второй рукой поглаживая внутреннюю сторону бедра: неторопливо, то касаясь кожи лишь кончиками пальцев, то плотно потирая всей ладонью. И волоски на ногах встали дыбом даже от такой, почти целомудренной ласки.

— Разведи ножки шире, — скомандовал он.

Не получилось, мышцы словно сковало.

— Маленькая, помнишь я говорил, что хочу видеть? — Дождавшись ее кивка, продолжил: — Хочу смотреть на тебя, хочу видеть, как загорается моя маленькая стеснительная жена. Хочу распробовать тот момент, когда зажгу тебя. Поэтому, Морковка, раздвигай ножки.

И все-таки подтолкнул ее, потянувшись ко второй ступне, толкая ее вверх и упирая пяткой в столешницу.

Как стыдно! Вся напоказ, даром, что трусики все еще на своем месте.

— Морковка, посмотри на меня.

Она с трудом разлепила веки, опустила взгляд. Вот же он, ее Тимур: со слегка приоткрытыми губами, с напряженными плечами и пальцами, которые теперь блуждают у нее между ног, скользят по тонкой полоске шелка, который прикрывает самое сокровенное.

— Ты прекрасна, маленькая. И я так сильно хочу заняться с тобой любовью, что с трудом сдерживаюсь, чтобы не быть грубым. Думай только об этом. О том, что скоро я тебя трахну так сильно, что ты забудешь обо всем на свете.

— Да, да… — сорвалась с губ мольба.

Тимур триумфально улыбнулся.

— А теперь, Морковка, отодвинь в сторону трусики, или я их к черту порву.

Она опустила пальцы, чувствуя, как распаляется от его слов, от откровенного признания, оттого, что воздух вокруг сгустился и резонирует от их рваных вздохов.

Только притронулась к шелку, а его губы уже клеймят пальцы, успокаивая, растворяя дрожь жалящими ласками языка по чувствительной коже между пальцами.

— Маленькая, я хочу, чтобы ты смотрела.

Что? Смотреть? Как, если даже мысли о таких смелых ласках приводят в трепет, и голова кружится, и кажется, что завтра она точно не сможет смотреть на себя в зеркало.

— Чтобы ты видела, что то, что я делаю — для нашего удовольствия. Хватит меня стесняться, Морковка.

Горячо, как же горячо! Щеки пылают, кожа такая чувствительная, что даже простые поглаживания разрывают изнутри. Смотреть, смотреть… Вот он осторожно поглаживает ее пальцами, раскрывает, словно лепестки, раскрывает для самого развратного в ее жизни поцелуя, припадает губами. Жарко — словно на костре. И пламя течет по ногам, заставляя пальцы подгибаться.

— Тимур…

Словно поняв ее немой призыв, он рвется вперед: выставляет язык, перекатывает чувствительную плоть, щекочет, дразнит, и с каждой секундой словно впрыскивает между ног сотни крохотных иголочек, каждая из которых разрывается восхитительным удовольствием.

И когда ей начало казаться, что лучше уже быть не может — он лижет сильнее, жадно, словно собирается покорить ее своим языком. Шарик пирсинга задевает клитор — и горькая сладость вскипает внизу живота. Снова и снова, и смотреть на это просто невозможно, потому что — разрыв, потому что — чистый секс. Потому что этот мужчина одержим желанием заставить ее кончить.