Иштар, столица Дасирийской империи

— Истину говорят — у дурных вестей две пары крыльев.

Регент Шиалистан озадаченно потер лоб.

Он был молод, только в прошлом году рхельцу минуло три десятка лет. Волосы, черные и прямые, Шиалистан носил свободно, не связывая их ремнями как того требовала дасирийская мода. Во всем остальном регент покорился обычаям империи, в которой собирался править. Дасирийцы были скупы и черствы все до одного, носили грубые украшения и не признавали шелков. Хлопок да тонкое сукно — даже императоры одевались в те же ткани, что и бедняки.

Шиалистан велел красить его одежды в белый с алым. Вскоре вся его свита и новоназначенные советники переняли новые веяния. Шиалистан знал, что за глаза их всех часто звали "шакальими прихвостнями", но ему до того и дела не было. Куда важнее были свои люди, поставленные там, где нужно. Белые фигуры в его шахматной партии, против серых дасирийцев с их же серой империей.

Шиалистан вспомнил слова Ракела: нужно уметь играть всякими фигурами и быть готовым к тому, что в любой момент доска может развернуться.

— Дядя всегда точно в воду глядит, — невесело, себе под нос сказал регент.

— Вы что-то сказали, господин?

— Вспомнил мудрые слова и только.

Шиалистан про себя ругнулся — и как он мог забыть, что не один? Скосил взгляд на человека, который жался у двери. Рослый, но такой сутулый, что казался даже ниже невысокого Шиалистана. Нескладный, с затравленным взглядом человека, по следу которого идут натасканные псы. Он преданно следил за каждым движением регента, покорно ждал указаний. И поощрений, хоть вести, которые доставил скорее ветра, были дурными.

— Значит, уже в столице? — Шиалистан прошелся к столу орехового дерева — добротной столешнице на трех ногах. Откинул крышку шкатулки и задумчиво поглядел на два кошелька с монетами. Выбрав тот, что толще, кинул гонцу.

Сутулый подхватил кошель точно голодная собака мясную кость, жадно вцепился узловатыми пальцами, перебирая монеты сквозь тонкую кожу.

— Я ехал впереди, но у самых городских ворот они меня нагнали. Я задержался, поглядел, куда направились. Остановились перекусить в "Железном вепре".

— Там остались?

— Я не стал дожидаться, господин. — Будто чувствуя, что мошну могут отнять в любой момент, сутулый сунул ее за пазуху, отмахнулся от несуществующей мухи, и заговорил снова. — Спешил к вам, господин, чтоб скорее весть донести. Уж не знаю, как этот мальчишка его взял раньше, но только Дратов бастард ни жив, ни мертв был.

— Ладно, иди. — Рхелец показал гонцу спину и дождался, пока за тем закроется дверь.

Оставшись один, он вышел через арочный проход в левой стене своих покоев, преодолел коридор и вышел на балкон. Гранитная платформа выходила далеко вперед, окруженная кованными решетками, наглухо вставленными в каменный остов круг балкона. Фарилисса говаривала, что здесь у него персональная клетка. Шиалистан не разделял ее мнения. По его вкусу балкон походил на тюремные камеры Рхеля — холодно, студено от ветров с трех сторон света. Но, как ни странно, именно здесь Шиалистану думалось лучше всего, будто голова, подстегнутая гнетом камня и ветра, начинала работать вдвое скорее.

Чуть больше десяти дней назад, он получил весть из Рхеля, которая одним махом нарушила его планы. С одной стороны, в ней не было ровным счетом ничего нового — то, что Фарилисса родила свою крысенышку не от императора-полудурка Шиалистан знал уже давно. И тогда это известие пришлось кстати: регентствующая королева, так лихо отлучившая рхельца от трона, на котором тот уже чуть ли не сидел, неприятно удивилась, когда Шиалистан заявился в ее покои. Он не любил тянуть время и играть, особенно в те моменты, когда все решало время. Бывший регент при свернувшем шею пацаненке, не желал надолго отлучаться от государственных дел, поэтому ему хватило получаса, чтоб показать зарвавшейся бабенке, кому она перешла дорогу. Дасирийская шлюха заламывал руки, шипела, брызгала слюной, но Шиалистан стоял на своем — либо он тот час пойдет в Храм всех богов и пред светлые лики святых изваяний раскроет ее обман, либо Фарилисса соглашается на их с Нинэвел скорый брак. При этом, сказал Шиалистан, он не станет отлучать ее от дел. Конечно, получив корону и императорское кольцо с печатью, он по праву станет императором, но отсылать от двора мать своей малолетней жены ему без надобности; рхелец посулил ей место в совете и пожизненное содержание. Шиалистан так или иначе не собирался упускать ее из виду, помня, что змею лучше крепше держать за хвост, а не пускать обратно в траву и гадать — не вздумает ли гадина укусить снова. Но регентствующая императрица, на радостях, что ее обман останется тайной, а она сохранит и голову и насиженное место при дворе, не увидала подвоха в щедрости будущего зятя.

Уже на следующий день, под громкий звук колокола над Храмом все богов, Шиалистан объявил, что испросил согласия на брак с Нинэвель, и, получив его, клянется перед богами быть верным мужем и справедливым правителем. А чтоб подтвердить свои благие намерения, объявил о празднестве для всего народа. Люди ликовали, мраморные изваяния богов Эрбоса глядели с укором. Шиалистан никогда не был набожным, редко чтил богов молитвами и ходил с подношениями лишь по большим праздникам. Но здесь, в Дасирии, народ почитал веру больше всего и рхельцу пришлось перенять традиции. "Хочешь править нами — стань одним из нас", — любил говорить его дед, чистокровный дасириец Леат из рода Димаар, отец невинно убитой красавицы Бренны, первой жены Тирпалиаса Сумасшедшего. Леат и весь его древний род с целой кучей родни, так и не смогли простить смерти Бренны. Смерти бессмысленной и жестокой. Потому, стоило Шиалистану вернуться из Рхеля, где он воспитывался под присмотром дяди, весь род Дамаар тут же вступил с ним в сговор. Шиалистан знал, что такое кровная месть и поэтому охотно принял распростертые объятия дасирийсой родни. И даже почти простил им долгие годы отречения.

Но дед знал дасирийцев и оказался весьма полезен в своих наставлениях. А еще у него было золото, железные рудники, хорошо укрепленные земли и замок. Ко всему этому Шиалистан щедро добавил звание советника-казначея.

И вот, когда спорилась подготовка к брачному торжеству, прибыл гонец из Баттар-Хора. Шиалистан долго не мог простить дяде предательства. Как мог Ракел выдать секрет? Он же клялся, что никому, кроме него, Шиалистана, ни полсловом? Что заставило Ракела предать? Чем прижала его сука Ластрик?

Теперь, когда он уже почти достиг цели, Катарина взяла верх и здесь. Как ей только удается всюду совать свой нос, таремская гадюка!

Шиалистан не был бы уверен, что дратова бастарда притащил именно ее прихвостень, но мальчишка, как его описал гонец, походил на того серого недоросля, которого иногда видели при Катарине. Спит она с ним что ли, размышлял Шиалистан, разглядывая безоблачное небо над Иштаром. Даже ветер улегся.

А рхельцу хотелось ветра, бури и проливного дождя. Что за напасть, куда ни глянь — всюду по швам трещит. Шиалистан хотел сорвать злость на рабыне, что беззвучно подошла сзади, будто безликая бесцветная тень, но сдержался. Женщина протянула кубок с терпким вином — Шиалистан так озадачился дурными известиями, что забыл как просил подать ему хмельного.

— Погоди, — задержал он ее, когда рабыня так же тихо собралась покинут покои господина. — Отнесешь письмо Кеджи́.

Рабыня замерла, точно ступни ее вросли в камень. Шиалистан вернулся в покои, отставил кубок. Служанка пошла следом. Он чиркнул несколько строк на пергаменте, свернул его и терпеливо выплавил несколько капель сургуча. Оставив оттиск перстня, передал послание женщине. Та ловко спрятала его в широком рукаве, поклонилась и исчезла, не нарушив тишины.

Дожидаясь пока явится тот, за кем послал, Шиалистан вызвал к себе двух. Они явились вскорости: пристарелый сухой корень — хронолог Гиршет, с распухшим старым томом в руках, и Жи́вии — единственная женщина среди приближенных регента. Живии Орис-Фарован было около двадцати пяти лет, десяток из которых женщина провела с мечом в руке. Судьба ее была незавидна — некогда славный род воинов оборонял границы Рхеля, верой и клинком служил своему государству и всегда сдерживал натиски дасирийцев. Говорили, что Орис-Фарованы хвалились, будто кровь их идет от Перворожденных шаймерцев. Так ли это — никто не знал наверняка. Живии не любила говорить о своих предках, с тех самых пор, как очередная война с Дасирийской империей разом лишила ее и дома, и семьи. Никто не выстоял в том сражении, пали отец и братья. Даже мать и младшую сестру нашли изрубленными. Живии тогда вошла в самую пору юности и ее "пощадили": бросили животом на отчее ложе, привязав руками и ногами к резным столбикам балдахина, и всяк, кто хотел, мог огулять молодую дворянку. Девушку спасли подоспевшие рхельские войска. Восемь месяцев она молчала, пока росло ее чрево, не проронила ни звука даже когда разродилась двумя близнецами. Живии заговорила только когда собственноручно свернула шеи обоим, еще до того, как жрецы обрезали пуповины. Кричала, стонала и убивала. По законам Рхеля за детоубиство грозил костер, но последнюю из Орис-Фарован не тронули.

С тех пор Живии всегда коротко стригла волосы, носила доспех, заслужила славу даже меж воинов-мужчин, и сражалась так, будто каждый раз шла на погибель. Воины говорили, что она ищет смерти в бою, но богам угодно мучить ее жизнью: ни меч не берет, ни стрела, ни чары. Ракел настоял, чтоб племянник взял Живии ко двору. Женщина противилась, плевалась, грозила пускать кишки каждому дасирийцу до тех пор, пока сможет держать клинок. Для Шиалистана так и осталось загадкой, каким речами дядя уговорил воительницу умерить пыл, но Живии отправилась в Иштар, и более не роптала. При дворе ее побаивались — женщины называли "черной девой", а мужчины молчаливо пускали вслед рхельке суровые взгляды, полные ненависти.

Но, несмотря на погубленную женственность и неразвитую грудь, Живии оставалась молодой женщиной — высокой, подтянутой, с ясным карим взглядом и благородным профилем. И сейчас, когда она переступила порог покоев своего господина следом за стариком, Шиалистан невольно залюбовался ею. Начищенный нагрудник блестел точно новая монета, кольчужная юбка ладно обнимала бедра и ноги до самых колен. Женщина единственная не переняла моду Шиалистана, и не сменила своего черного одеяния на белые одежды. Накидка из черной же тяжелой ткани держалась на плечах застежками-галками. Каштановые волосы были слишком короткими, но даже их кончики завивались, в память о былых кудрях.

Старик с прищуром поглядел на регента, кое-как поклонился. Шиалистан не стал его останавливать, не церемонясь о старческой немощи. Гиршет был прыток, где нужно, а где нужно — стонал так, будто сам Гартис тянул его за руку в темное царство. "Никогда не давай своим подданным права думать, что они могут не отбивать поклоны и пренебрегать почестями, — наставлял дед, — а то они начнут забывать как оно — гнуть спину перед своим господином".

Живии поклонилась следом, дождалась, пока Шиалистан предложит им сесть и помогла старику советнику устроиться на широком стуле у стола. Тот рассыпался благодарностями; от Шиалистана не укрылось, как загорался взгляд женщины, когда старик величал ее "деточкой".

— Я прихватил книгу, господин, как ты и велел, — сказал Гиршем, и бухнул об столешницу тяжелым фолиантом, который принес с собой. — Если тебе будет угодно, мог бы я спросить — какая в ней нужда?

Шиалистан сложил пальцы клином, подпер ими подбородок, разглядывая засаленные и потертые страницы. Черная кожа переплетала обложку, янтарь и золотые лозы украшали верх. Регент знал, что внутри, о чем рассказывают старинные рукописные страницы, тщательно писанные несколькими придворными хронологами. Их рука запечатлела историю императорского рода с тех самых пор, как на трон сел Герам Великий. Кропотливый труд.

— Я хотел бы прежде справиться о здоровье твоей дочери, хронолог. — Шиалистан улыбнулся старику самым безобидным образом.

— О, благодаря вашему светлому распоряжению, она отбыла нынче на лечебные грязи в Рхель. — Хронолог лепетал, точно младенец, даже пустил скупую слезу.

Шиалистан всегда любил представления и любил тех, кто умеет кривляться ему в угоду. Но сейчас его вопрос был задан для иной цели. Гиршем, вероятно, тоже понял второй смысл вложенный в простую любезность: он тут же раскрыл книгу, достал из кармана коричневой мантии увеличительное стекло — бесценную вещицу, единственное настоящее творение родом из пустыни, которой стала Шаймерия. Шиалистан знал, что второго такого нет.

Гиршем был обязан Шиалистану своей жизнью и возможностью доживать старость во дворце, жизнью своей прыщавой дочери, что уже который год никак не могла понести. А еще тем, что регент пристроил нескольких его внуков от старшего сына. Парни оказались совершенными бестолочами, но зато боги дали им широких плеч и исполнительности. А регент любил держать в своей страже именно таких — покорных, знающих лишь голос своего господина псов, готовых разорвать всякого по велению хозяйской руки.

С той поры хронолог кормился с регентской длани, старческая немощь пощадила разум Гиршама, и тот знал — случись что, он пойдет следом за Шиалистаном. Поэтому добровольно взял сторону регента, без оглядки на совесть разменяв дасирийскую сторону на рхельские краты и дмейры.

И Шиалистан почти доверял ему.

— Ты как-то говорил, хронолог, — начал рхелец, разглядывая темно-желтый разворот книги, — что кровь Гирама потерялась бы, если вдруг что станет с Нинэвель.

Старик, как ни лоялен он был, вскинул жидкие брови и переложил увеличительно стекло в другую руку. Пальцы его почти все время дрожали, но сейчас хоронолога чуть не лихорадило, и Шиалистан, опасаясь, как бы старикана не хватил приступ, предложил ему вина. Хронолог не отказался. Получив бокал, жадно припал к нему сухими губами, осушил вполовину и отставил. Рот Гиршама сделался алым, точно он только что напился человеческой крови. Шиалистана покоробило.

— Я думаю, что да, мой господин, — неуверенно ответил старик, подвинул книгу к себе, переложил стекло еще раз и долго листал, выискивая что-то меж ленточных и замшевых закладок.

Регент не торопил, обратив взгляд на воительницу в черном. Карий взгляд смотрел куда-то в пол, будто Живии видела все насквозь до самого гартисового царства, и каменные этажи небыли ей преградой.

— Живии, я хотел бы, чтоб ты взяла людей из моих Белых щитов, сколько нужно. И поставила дозоры по всему городу. Особенно возле Храма всех богов.

— Сделаю, господин, — ответила она.

— А еще загляни в "Железного вепря", — продолжал Шиалистан.

— Кого мне искать, господин? — Только и спросила Живии, взирая на него так, будто видела перед собою лишь пустоту.

И этот взгляд, пожалуй, был единственным, что раздражало в ней. Каждый раз уж много дней и месяцев, "черная дева" смотрела на всякого, как на пустое место. Как-то Шиалистан отважился спросить, почему так, а в ответ получил: "Я вижу мертвецов, господин, всегда только мертвые лица и глазницы, полные червей". После того регент перестал снисходительно смеяться, когда кто-то из придворных шутил, что Живии взял злой дух. Кто знает, что творилось в голове "черной девы".

— Мальчишку, серого и худого, может быть оборванцем одет. С ним будет толстяк, вероятно — дасириец. Насчет второго нет уверенности, но ты знай. И с этими двумя — человек, служитель Эрбата. Скорее всего одежды ему сменят, чтоб не привлекать лишних глаз, но на лице должен быть ожег, будто от ладони. Гляди в оба. Служителя нужно найти, всякими способами. Сегодня до заката солнца он должен быть у меня. Сможешь?

Шиалистан выразительно посмотрел на "черную деву". Живии хранила умиротворение на лице, только утвердительно кивнула. Неужели она никогда не обижается, подумал регент, переведя взгляд на старика, который шуршал страницами фолианта. Тот всеми силами делал вид, что не слышит разговора, но то и дело чуть поворачивал голову в их сторону.

— Могу я идти, господин? — спросила женщина как только в их разговоре повисла пауза.

— Ступай. И вот еще что… Если кто-то вдруг станет противится или, и того хуже, пытаться грозить оружием… Словом, я не слишком расстроюсь, если один или двое, или даже все отойдут в лапы Гартису. Но! — Шиалистан поднял палец. — Это крайняя мера, Живии.

— Я поняла, господин.

Черная дева покинула покои.

— Так вернемся же к нашим баранам, хронолог. — Регент поднялся, обошел стол кругом и взял с серебряного подноса клин сыра, весь в зеленых прожилках плесени. "Мраморная голова" — так называли этот сорт в Рхеле, откуда сыр доставляли специально к столу Шиалистана. Дасирийцы переняли секреты у соседей, но даже самые искусные мастера-сыроделы не могли создать именно тот неповторимый сладко-терпкий привкус, которым прославился "мраморный" сыр рхельцев.

Шиалистан с наслаждением откусил ломтик, дожидаясь, пока рот наполнится знакомым вкусом.

Гиршем откашлялся, отложил в сторону увеличительное стекло и оставил книгу раскрытой на развороте, центром которому было нарисованное раскидистое древо клена. Клен издавна был символом Герами Великого, все его потомки носили кленовый лист в своем гербе — оливковый на белом поле. Только прихотью безумного Тирпалиаса поверх листа нарисовали еще и два скрещенных клинка.

— Ваш брат по матушке, господин, наш светлый умом и почивший раньше срока император Нимлис был единственным наследником своего отца.

— Он не был светлый умом, он был полудурком, хронолог. Уж при мне-то не лукавьте, ради всех богов. — Шиалистан снова откусил от сырного клина и запил вином, прохаживаясь вдоль стола. — Давайте называть вещи своими именами. Мне казалось, меж нами не может быть недомолвок.

— Как прикажете, господин. — Хронолог покорно склонил седую голову в поклоне.

— Продолжайте, Гиршем.

— Дети вашего брата, принц Сатар Третий и его сестра Нинэвель — последние носители крови Гирама в этой ветке. Но есть еще и другие наследники, которые могут претендовать на престол по праву крови. Верно я понимаю, что вас интересуют все наследники на трон Дасирийской империи, господин?

— Верно, — отмахнулся Шиалистан. Он снова занял место во главе стола, вальяжно облокотившись на спинку, покрытую шкурой тигра.

— Тогда, с вашего дозволения, я продолжу. — Старик припал глазом к увеличительному стеклу, пристально разглядывая правую страницу разворота, так, будто выискивал там мелкого жука. Его палец следовал нарисованной короткой ветке. — У Гирама были близнецы от его второй жены, Сарико и Алигасея.

— Эти старики, что заправляют в Храме всех богов? — Регент улыбнулся. — Сколько им уж минуло? Сто десять лет обоим, не меньше? Того и гляди оба душу Гартису отдадут. И, насколько мне известно, много-много лет назад, в свое время, эти двое отреклись от всякого права на престол в пользу Ашура.

— Все так, господин, — подтвердил Гиршем. — Но вы желали знать обо всех наследниках и я…

— Продолжай, — перебил Шиалистан. Несмотря на то, что положение его было шатким и приходилось ждать удара со всякой стороны и трижды в спину, регент не брал в расчет этих двух едва живых стариков-служителей. Они, вне всякого сомнения, были значимыми личностями, и слово Верховных служителей Храма всех богов подчас было равно слову императора, но в начавшейся шахматной партии эти фигуры уже вышли из игры, так и не сыграв свое.

— Так же, на попечении Верховных служителей находится Лимис. И, хоть бедняжка унаследовала недуг своего отца Тирпалиаса и разум ее блуждает в неизвестных нам мирах, она носит кровь Гирама.

— То есть, если вдруг кому-то взбредет в голову усадить эту полоумную на престол, то… — Шиалистан нарочно сделал паузу, предлагая хронолоу закончить за него.

— … то вряд ли Сарико и Алигасея дадут свое согласие на то, чтобы несчастная покинула пределы священной обители. Насколько мне известно, Лимис нынче занимается разведением цветов и помогает прокаженным. Отчего-то убогие со всех просторов Дасирии сползаются к Храму всех богов, чтоб Лимис возложила на них руки. Говорят, что она якобы лечит своим касанием и что ее слабый рассудок — то вовсе не хворь, а слишком щедрое благословение светлой богини Виры.

— Но престол — она имеет на него право? — Нетерпеливо спросил Шиалистан.

— Вне всякого сомнения. Хоть мать ее была простой рабыней, как и мать вашего покойного племянника Сатара Третьего, для дасирийцев всякое право передается лишь по крови. Чем она гуще — тем лучше.

— Да уж, моя так и вовсе слишком разбавлена. — Шиалистан всеми силами старался показать, как ничтожно значим для него сей факт, но в глубине души, кровь, что текла в его жилах, всегда не давала рхельцу покоя. С одной стороны — не слишком важна была она для Рхеля, с другой — мало что значила и для Дасирии. И только счастливый случай да дядино золото на подкуп, дали Шиалистану шанс. Темнокожий мальчишка Сатар свернул шею так не вовремя, чтоб его!

— Мне рассказывать дальше, господин? — Аккуратно кашлянул хронолог

Рхелец кивком дал молчаливое согласие.

— И так, есть еще Сиранна Потерянная. Но она пропала много лет назад и с тех пор о ней никто ничего не знает. С десяток раз приходили ко двору всякие оборванцы, что называли себя детьми Сиранны, только их головы быстро украсили пики за стенами Иштара. — Старик гаденько похихикал в седые усы, немощные и тонкие, как и он сам, крысиными хвостами сползавшие до впалой груди.

— Так ли уж не известно, где ее искать? — Шиалистан поддался вперед. Байки про наследников Сиранны он и раньше слыхивал, только никогда прежде они не интересовали его так, как теперь. Он собирался сыграть сам, без дядиных указок и советов из Рхеля, но в таком случае следовало как должно подготовить фигуры. И узнать заранее, чем может дать отпор противник, имя которому было дасирийская озлобленная знать.

— Бедняжку вроде как похитили та-хирские пираты, а у этих жабродышных один разговор — продать все, что можно продать. Принцесса, вероятнее всего, попала в рабство. Она еще в те юные годы была первой красавицей, вся в мать. Я знаю, что волею наших верховных служителей принцессу искали и были разговоры, что Сиранна попала в южные земли к богатому эфратийцу, потом тот продал ее в Тутмосе, а после следы принцессы стали слишком неразборчивы, чтоб понять, в какой стороне искать. — Старик пожевал губами, отчего усы его заходили ходуном — ни дать, ни взять седой кнур. — Я не был бы уверен насчет наследия по линии Сиранны, господин. Сатар Второй, отец Тирпалиаса, в ту пору уже отрекся от престола и принцесса родилась еще до того, как Сатар снова сел на престол.

— Разве это имеет значение, когда речь идет о крови Гирама? — Шиалистан продолжил смаковать вино и сыр.

— Смотря как обернулось бы дело, в случае, если объявятся наследники Сиранны. Политика и кровь, кровь и престол — все так зыбко и так шатко.

— Продолжай дальше, хронолог, — приказал регент, отставив воображаемую шахматную доску еще несколько фигур пока неопределенного цвета.

Старик снова принялся водить пальцем по рисунку, бормоча что-то в усы. "Интересно… Что тут у нас… Как занятно…" — только и смог расслышать регент.

— Гиршем, я теряю терпение, — напомнил Шиалистан, когда кубок его опустел.

— Я нашел занятное родство, господин. — Хронолог огладил усы и поглядел на рхельца так, будто видел его впервые. — Между вами и одним северянином.

Шиалистан порывисто встал, поравнялся со стариком и поглядел на древо крови Гирама Великого.

— Показывай, — велел кратко, чувствуя, что настал черед для еще одного нерадостного открытия.

— Вот, господин, прошу поглядеть вот сюда. — Сухой палец переместился на самую нижнюю ветку на древе, которая тянулась едва ли ни к краю левой страницы. — Это ветка сына Гирама — Анаписа. У него было двое дочерей, обе из которых в разные времена стали женами рхельского царя Хамы Первого. Должно быть, вы знаете эту историю.

— Знаю, знаю. Обе долго не протянули и вся Дасирийская империя по сей день зовет несчастного Хаму Первого не иначе, как Хама Душегуб. А на гравюрах — такой милый старик. И что там с ним, м?

— Обе дасирийские принцессы родили царю детей. Двух сыновей и дочь. Как вы знаете, сын его, по имени Исакай, был вашим прадедом и от его потомка, вашего деда, появились на свет двое внуков, ваш отец Ила и ваш царственный дядя, его брать — царь Ракел.

— По-вашему, я не знаю истории своей семьи? — Шиалистан снисходительно улыбнулся хронологу, пряча за показным добродушием раздраженность.

— Прошу меня простить, господин, забылся.

Палец Гиршема на странице дернулся, и Шиалистану пришлось успокоить его ненавязчивой шуткой про старческую слабую память. "Как бы хронолога удар не хватил до того, как он станет мне не нужен" — подумал регент.

— Так вот, господин. Первым ребенком от дасирийской принцессы стал тогдашний наследник престола Рхеля, а вторым была девочка, которую назвали Сария. Хама был тогда уже в таком почтенном возрасте, что малышку назвали не иначе, как божественным благословением. Вскорости, когда Сария подросла, ее сосватали в жены в Северные земли. За бастарда нынешнего Конунга — Берна Свирепого медведя. Боги долго не давали им наследников, но Сария таки родила крепкого мальчишку, которого, если я не ошибаюсь, нарекли Фьёрном.

— То есть в этом как там его… Фьёрне… тоже кровь Гирама?

— Да, господин, хоть она и жидковата, но…

Шиалистан перервал его и, вскинув руку, велел молчать. В голове зашевелилось воспоминание. Далекое, но от того не менее важное. Северные земли. Не туда ли отправили посланников не так давно на военном совете? Вопреки его воле, военачальники будто сговорились и решили, что только Артум поможет отбивать дшиверских варваров. А ведь дшиверцы пока спокойны и смиренно прячутся в степях близ Красного моря. Уж не за кровью ли Гирама отправили гонца?

Шиалистан развернулся на пятках. Как раз вовремя, потому что привратник появился в дверях.

— К вам человек, господин Шиалистан. Назвался Койотом.

— Впусти, — распорядился регент. Сам закрыл фолиант и всучил хронологу, желая поскорее избавиться от старика. — С тобой, Гиршем, мы закончи разговор после.

Вытолкав старика в спину, Шиалистан дождался, пока в покои зайдет гость. Он был высоким мужчиной, мощного сложения, одетый немногим лучше крестьянина. И несло от него не лучше. Впрочем, Шиалисан уже привык не гнушаться никого, кто бы мог принести пользу, будь то продажная девка или крестьянин, или благородный муж.

— Кеджи, мне нужно, чтоб ты кое-что сделал для меня, — сразу перешел к делу Шиалистан. И, хоть сперва у регента было дело другого толка, теперь Кеджи оказался как раз кстати.

Мужчина голодными глазами шарил по столу, и Шиалистану пришлось пустить его насытиться.

— Зачем тебе снова понадобился добряк Кеджи? — Спросил тот, откусывая от бока перепела, запеченного в сухарях и цедре.

Регент Шиалистан задумался, мысленно выбирая, какими фигурами начать разыгрывать партию. И заговорил.