Арэн не выспался. Всю ночь чудилось, будто его душит чей-то тяжелый взгляд. Несколько раз, ближе к утру, дасириец вставал с сенника, чтоб размять кости и пройтись побережьем. Тепло неумолимо наступало с юга, в воздухе пахло сырым рассветом, морем и кровью. Именно кровью, чей запах Арэн не мог не помнить, даже если б очень захотел.

Дозорные сидели у небольшого костерка, переговаривались вполголоса и, завидев Арэна, притихли. Он не стал подходить к северянам, побродил немного и снова лег, пытаясь уснуть. Напрасно, так и провалялся до самого рассвета, когда из пещеры стали появляться заспанные женщины и насупленная малышня. Развели еще костер: в воздухе запахло жареным мясом.

Огонь, что принесли из Большого очага Яркии, бережно хранили на поленьях внутри пещеры. Женщины вырыли небольшое углубление в земле, собрали весь хворост с округи и дождались, пока огонь разрастется вполню силу. После подложили толстых веток, которые мужчины собрали в лесной гряде на утесе.

А потом прибежал Луме. Мальчишка то и дело пытался избавиться от перевязи, но кто-то из женщин обязательно оказывался рядом, чтоб остановить его и "приласкать" подзатыльником. Маленький северянин хоть и был круглым сиротой, на произвол судьбы его не бросили, а когда доходил черед есть, подпихали Лиме к остальным детям, и давали баранины вровень с остальными.

Сейчас Луме бежал с самого верха утеса, так резво, что дважды чуть не свалился кубарем с пологого склона. Арэн подумал, что как только мальчик окажется поблизости, он и сам даст ему затрещин за то, что ослушался и, вопреки наставлениям, ушел далеко от лагеря. Но Луме спешил так, что у дасирийца невольно зародилось подозрение — не ведет ли маленький северянин за собою незваных гостей? Он торопливым шагом пошел ему навстречу и пацаненок, как только добежал до Арэна, принялся невнятно что-то говорить. От бега грудь его высоко вздымалась, слова комкались и рвались, образуя несвязный потом, из которого Арэн понял только одно — корабли.

— Какие корабли? — Арэн тряхнул пацаненка за плечи.

— Там, — Луме указал на север, отдышался немного, утирая слезы, набежавшие в уголки глаз. — С парусами такими, большими. И белый парус на том, что идет самым важным, и дракон у него на носу, тоже белый.

— Много? — Дасириец не давал расцветающей надежде раскрыться в полную силу.

— Много, господин, — кивнул мальчик.

— Предупреди в лагере, — велел Арэн, — пусть готовятся на всякий случай. А я пойду погляжу, кого море принесло в гости в такую рань.

Острое море принесло драккары. Дасириец насчитал несколько десятков, но были и еще. Луме все сказал верно — к тому времени, как Арэн взобрался на утес, первый из кораблей был достаточно близко, чтоб разглядеть тех, кто упрямо налегал на весла и рослого мужчину в самом носу драккара. Северяне, ветер приносил их громкую песню на северном наречии, рванном и грубом, но оно сейчас как никогда раньше ласкало слух дасирийца. И, хоть Арэн уже не сильно верил в то, что помощь придет, душа его ликовала.

Когда он вернулся обратно на берег, там уже царил хаос. Часть мужчин похвасталась за выстроганные колья, часть пыталась заставить женщин и детей прятаться обратно в пещеру. Кто-то заливал огонь, какая-то старуха стенала, что в спешке опрокинули целый котелок похлебки.

— Это помощь пришла, — громко сказал Арэн. Пришлось повторить, потому что даже его громогласные слова утонули в пререканиях и ругательствах, которыми обменивались северяне налетая друг на друга.

Только когда до деревенских дошел смысл его слов, они перестали суетиться и почему-то уставились на него так, будто чужестранец объявил о рождении нового бога. Арэну пришлось в-третий раз повторить сказанное.

К тому времени впереди, из-за выступа скалы, уже появился нос первого драккара. Даже та малая пригоршня выживших так громогласно возликовала, что крики их разнеслись далеко окрест. Арэн тоже впервые за долго время почувствовал облегчение, радуясь, что скоро увидит Раша и его неизменную кислую физиономию.

Когда к берегу пристали первый из кораблей, северяне от мало до велика, вышли встречать владыку Северных земель. Арэн сразу узнал его по богатой накидке и цельно выделанной шкуры белого тигра и бороде, идеально гладкой, с серебряными кольцами, что держали косы. Селяне принялись кланяться и желать многих славных лет жизни и вечного благословения Скальда.

Когда Конунг поравнялся с Арэном, дасириец отдал уважение на свой манер — приложил руку к груди склонил голову.

— Ты здесь был за главного, чужестранец? — Спросил тот.

— Я, владыка Севера, — ответил Арэн и поднял к нему лицо.

— Слыхал, у тебя ко мне дело. — Сказав это, Конунг нахмурился и заложил большие пальцы за тяжелый железный пояс, обитый серебряными гривнами.

— Так и есть. — Арэн не торопился показывать письма. Дасириец решил обождать и узнать, что сталось с Рашем, судьба северянки его так же беспокоила, но карманник, вечно попадающий в какие-то переделки из-за своей языкатости, мог нажить себе не одну проблему.

— Поговорим после об этом, — не настаивал Конунг. Он осмотрел людей — сельчане хоть и улыбались, внимая каждому слову своего правителя, продолжали хранить затравленный вид. — Где шараши? — спросил коротко, снова оборачиваясь на Арэна.

Дасириец рассказал обо всем. Его слова поддерживали и дополняли. Кто-то из женщин сказал, как отважно чужестранец помогал вытаскивать северян из-под каменного града в ущелье близ Хеттских гор, ее подхватили. Арэн, как мог, сдерживал улыбку — он был доволен, что деревенские не считали его злым пришлым с юга.

Когда Арэн закончил, к берегу пристали новые корабли. Дасириец обеспокоенно разглядывал все новых и новых воинов, которые покидали драккары, грозя топорами и мечами людоедам, под дружное ликование выживших. Нигде среди них не было видно ни карманника, ни Хани. Арэн собрался набраться наглости и спросить Конунга, что с ними сталось. А в голове зародилась гадкая мыслишка о том, что и Раш, и девушка-северянка могли попросту сгинуть в снегах, а владыка Северных земель узнал о напасти от кого-то другого. Тут же вспомнились слова Мудрой: белый альбатрос над заснеженными просторами и ни слова про Раша, который сопровождал Хани по его, Арэна, велению.

Но владыка Севера уже был в плотном кольце высоченных, под стать ему, северян, и к нему было не подойти. Судя по их одеждам, все они были выше рангом, чем простые вояки, что как раз раскладывали весла на сушку. Тут же замелькали синие мантии служителей Скальда, которые принялись громогласно предлагать помощь раненым, если такие есть.

Дасириец почувствовал злость. Приступ дикой ярости на себя самого, на самоуверенность. Как он смел решать, что и кто будет делать? Возомнил себя властелином над человеческими жизнями и забылся, что это у себя в Замке всех ветров он был Арэном Кровавым, а здесь все равны. И нынче, когда они едва избежали гибели под ногами порченного мамонта — разве не тоже самое взбрело ему, Арэну, в голову? Все решать своей волей, все видеть своими глазами. И думать, будто бы…

— Арэн, чтоб тебе девки никогда не нагибать! — Раздалось позади, и дасириец обернулся, не веря собственным ушам.

Раш. Живой, хоть порядком потрепанный, со сливовой переносицей, распухшей, точно кто-то крепко приложился к физиономии карманника. На щеке уродливым красным полыхал шрам, почти от самого виска и до скулы. Кольца в губе не было, недоставало одной серьги. И первое, что сделал Арэн — лихо преодолел расстояние между ними и, что есть силы, схватил карманника в охапку, сжав так, что тот мигом посетовал:

— Ты чего, полоумный, и так еле ребра целы остались.

— Да ну тебя! — Арэн отпустил карманника, но напоследок припечатал кулаком его плечо. Радость от того, что прохвост жив, придала оптимизма. — Что это с рожей у тебя?

Раш тронул себя за щеку, скривился, точно выпил кислого молодого вина. Нехотя, — это читалось в каждом его движении и каждой дрогнувшей мышцы на лице, — рассказал, как встретился с каким-то проходимцем. Потом Раш подошел к тому, как на них напали здоровенные герги, тут же сам себя перебил и спросил, почему не видно Миэ и Банру. Как раз когда Арэн собрался сообщить товарищу неприятную весть, их перебил угрюмый голос.

— Чужестранец, — сзади стоял сам владыка Торхейм и глядел на карманника недобрым взглядом, — надобно нам поговорить.

Настроение Арэна мигом улетучилось. Не рискуя вмешиваться, — он проклинал предстоящий разговор с Конунгом и не хотел загодя попадать к тому в немилость, — дасириец проследил за ними. Торхейм, в отличие от многих правителей, которых Арэну довелось повидать, не водил за собою хвост охраны, зато меч за его спиной был востро заточен и предназначен для боя, а не хвастовства ради.

Что нужно правителю Артума от мошенника Раша, думал дасириец, глядя, как эти двое поднимаются в гору, по тропке, что вела на утес.

Возня на побережье, между тем, все нарастала. Кромки земли, зажатой между скалами, не хватило, чтоб дать приют всем драккарам, потому северяне с кораблей, которые подходили последними, добирались до берега вплавь. Они шумели, ругали погоду и рассказывали, как сам морской повелитель Велаш встал им на пути: дети пугались и прятались за материны юбки, взрослые сельчане воздавали хвалу Снежному, что отвел напасть. Арэн так и не понял, что произошло с армадой кораблей, пока они шли по Острому морю. Глядя на обломанные мачты и потрепанные корпусы кораблей, видя, как сносят на берег едва живых воинов, мрачнел все сильнее. В конечном итоге, когда большая часть воинов покинула драккары, Арэн увидел, что воинство северян не так уж и велико. Помянул яростного Ашлона и попросил Хранителя отваги послать им благословение, если дело дойдет до битвы.

Дасириец хмыкнул, вспомнив, как рассвирепел Торхейм, когда услыхал, что шаращей и следа нет. Владыка Северных земель ждал битвы, от него за милю несло нерастраченной жаждой крови.

— Поглядите-ка, нынче порченная стала фергайрой, — раздался совсем рядом голос Лумэ, который постоянно крутился рядом с Арэном.

Дасириец вопросительно глянул на него. В ответ мальчишка только указал пальцем на девушку, что хлопотала возле раненых. Арэн сразу узнал знакомые серебряные косы Хани. Только нынче на ней был дорогой пояс в серебряных бляхах и драгоценные украшения на косицах. Все деревенские, и воины Артума, и даже вожди расступались перед нею, стоило северянке подняться на ноги.

— А те двое кто? — Арэн увидал сперва одного крепкого северянина, который что-то шепнул Хани на ухо, а после второго, похожего на него как две капли воды. Дасирийца удивило не сколько отсутствие у этих двоих бород, сколько их почти обнаженные торсы, покрытые руническими шрамами.

— Шамаи, — почему-то шепотом ответил пацаненок, шмыгнул носом, не сводя глаз с обоих. — Первый раз увидал их. Сказывали, что шамаи больше уж и нет. Отец говорил, перевелись воители Севера. А эти… настоящие.

Арэн чувствовал благоговение в голосе Лумэ. Что там Миэ рассказывала про шамаи?

Харст бы все взял, и как он мог забыть?! Нужно немедленно найти Конунга и уговорить его дать людей, чтоб разобрать завал. Хоть на немного, чтоб дать шанс тем, кто еще мог быть жив. Сколько же времени прошло, думал дасириец, поглядывая в сторону, где скрылись Конунг и Раш. Несколько дней или больше? Точно больше, уже третий день, как он привел деревенских на побережье.

Но посчитать не удалось. К нему как раз подошла северянка. Лицо ее как и прежде оставалось мертвецки бледным, а глаза дали приют печали и обреченности.

— Арэн из рода Шаам, — сказала она и кое-как улыбнулась.

— А мне стоит называть тебя фергайрой, колдуньей Севера? — Дасириец склонил голову, а когда поднял глаза на Хани, та вдруг сделалась совсем несчастной — того и гляди зайдется горючими слезами. Арэн озадаченно поскреб затылок, прикидывая, где хватил лишку.

— Мы привели помощь, Арэн, — сказала она, справившись с собой.

Дасириец чувствовал, как она изо всех сил старается держаться. Девчонка, испуганный ребенок, которому дали слишком необузданного мерина. И Арэн совсем не знал, какие слова сказать, чтоб облегчить ее участь.

— Что сталось в Сьёрге? — только и спросил он.

Девушка ответила не сразу, уставилась под ноги. А потом вскинула голову — серебряные "побрякушки" в косах запели, зазвенели на все голоса.

— Ничего, чужестранец, — ответила она и как бы невзначай, отступила на шаг.

Расстояние меж ними стало не многим больше, но Арэн чувствовал, что теперь на том месте будто выросла каменная стена — глухая и неприступная. И Хани спряталась за той стеной.

— Файари стала фергайрой, только и всего. Я еще не очень понимаю, что да как, но мне было велено не спрашивать лишнего, а я не так безумна, чтоб спорить с колдуньями Севера… своими сестрами отныне и до тех пор, пока Гартис меня не утянет.

— Я не знаю ваших обычаев, не знаю, как мне стоит себя вести теперь, так что ты уж не пускай мой прах по ветру, колдунья.

Она дала свободу улыбке. Вскоре их потревожил один из северян, молодой, но уже с приличным числом косиц в бороде. Его нагрудник, помятый в нескольких местах, хранил гравировку медвежьей лапы.

— Там лошадь твоя, фергайра, — сказал он, с любопытством изучая взглядом чужестранца. — Мужики кое-как выволокли упрямую на сушу, а тут она уж трех сшибла с ног.

Девушка торопливо ушла, а северянин остался и назвал себя:

— Я Фьёрн, сын Берна.

Арэн назвался в ответ. Так вот он какой, Фьёрн, подумал дасириец, когда молодой северянин забросал его вопросами откуда тот и кто такой. Молодой, слишком молодой. Арэн старался отвечать немногословно, благо, что собеседник сносно говорил на общей речи.

— Никогда не был в дасирийских землях, — признался Фьёрн и глаза его вспыхнули, будто он увидал диковину. — У нас говорят, что воины Дасирии ходят все сплошь в железных панцирях, и что их ни меч не берет, ни топор.

— Ну полностью или нет — вопрос спорный, — улыбнулся Арэн, продолжая думать о своем. — А вот что меч не берет — враки. А не то бы тогда уж везде только одни дасирийцы и были, до самой шаймерской пустыни.

— Еще у нас говорят, что как только ваши младенцы-мальчики научаются ходить, их ставят на пол меж мечом и мотыгой. И тем, кто выбирает мотыгу, тут же отнимают мужские причандалы и определяют в скотоводы.

Арэн, как ни старался сдержаться, залился хохотом. Северянин озадаченно оглаживал бороду и дасириец поспешил объяснить, что ничего такого в его землях нет. И всякий, кто не раб, может заниматься тем, что ему по душе — хоть скот разводить, хоть пашню возделывать, хоть с мечом упражняться.

— Если только воины будут девок оприходовать, тогда через десяток лет некому будет воевать, — снова хохотнул дасириец.

Фьёрн тоже разошелся улыбкой во все лицо.

* * *

— Почему эта белоголовая еще землю топчет? — Конунг шипел, брызгал слюной, и крылья его носа расходились в стороны, будто у разъяренного быка.

Раш, на всякий случай, поддался назад, но Торхейм лихо ухватил его за грудки и поднял над землей. Карманник попытался выкрутиться, но тот держал крепко.

— Воины мои размножили весть, что фергайра свалилась за борт, а ты ее выволок и от смерти спас. Или скажешь мне, что то лжа все?

Раш продолжал сучить ногами, изворачиваться. Конунг тряхнул его, будто дворовую шавку, да так, что в щеке карманника снова заныло. Боль полоснула по челюсти, раздула ярость, которая так и не улеглась с самого нападения гергов. Рука нащупала спрятанный у бедра кинжал, тот, которые всегда лежал в петлях за поясом — короткий, не больше детской ладони, листовидный, чтоб оставлять неглубокую, но широкую рану. Идеальное оружие, если врага стоит лишь припугнуть. А на самый крайний случай — засадить по самую рукоять в глаз или шею.

Раш выхватил кинжал как раз тогда, когда Торхейм, продолжая реветь точно раненый як, снова затряс его. Понадобилось лишь одно движение, чтобы клинок оказался в ладони. Раш мигом ощутил себя увереннее, отпустил на свободу злость и, приноровившись, наотмашь полоснул северянина по щеке. Будто в отместку за уродство, которое причинила ему промозглая страна.

Кожа надрывно треснула, разошлась, выпуская из недр алые струи. Кровь брызнула на Раша, тот едва успел зажмуриться, ощутив на губах поганый соленый привкус. Торхейм отшвырнул его, ухватился за рану и залился бранью.

Карманник быстро вскочил на ноги, в этот раз таки успев отойти от северянина так далеко, чтоб держать его на расстоянии. Ладонь Торхейма наполнилась кровью, взгляд налился. Раш знал, что обрезал себе путь к отступлению и, странным образом, его такой оборот позабавил. Надо же, размышлял карманник, стараясь ловить каждое движение владыки Севера, нынче наниматель стал сам жертвой, вместо той, которую велел извести. Интересно, когда ему придет в голову кликнуть воинов, чтоб те разорвали чужака на куски?

— Ты… Ты… — Конунг захлебывался словами. — Вы в сговоре, да? С этой порченной девчонкой?

— Никакого сговора, владыка. — Карманник нарочно придал голосу манерность, кривляясь. Он, харсты б взял всех в этом царстве холода, боялся и, чтобы хоть немного заглушить страх, устроил браваду. За спиною Торхейма Рашу уже чудилась возня и призрачные фигурки рогатых прислужников Гартиса, которые грозили ему огненными вилами. — Я передумал, только и всего. Ну сам посуди — проку мне с твоей сотни золотом? И здоровья не прибавит, и на мою разгульную жизнь на два десятка дней пировать всего. Да и слыхал я, что всякого, кто на фергайру руку поднимет с умыслом или взглянет косо, тут же и порча побьет.

Торхейм оскалился, кровь густо пачкала его рот и обагрила бороду алыми разводами. Северянин потянулся за мечом; громадная рукоять в самый раз для двух рук, оказалась в здоровенных лапищах.

— Не станешь кликать на помощь, владыка? — Раш ловко обошел дерево, раздвоенное у самого корня, отвел в сторону ощетинившуюся ветку сосны.

Конунг не торопился, хоть с каждым мгновением промедления глаза его все гуще наливались злостью. Раш невольно почувствовал панику. Одно дело — юлить и злить противника, самому тем временем выискивая слабые его места, выбирая те, куда проще всего нанести нужный удар. И совсем другое — открытый бой один на один, когда соперник превосходит и силой, и толщиной доспеха. Раш уже поплатился за самоуверенность, недооценив противника, и не торопился с выводами теперь. Что у него есть в запасе? Скорость, несколько хитрых приемов, которые на кроткое время дадут преимущество и несколько мгновений для удара. И что с того? Длинное лезвие великого меча коснулось земли, точно испрашивало у нее дозволения пролить кровь чужестранцу. Заточенный кончик заиграл как ограненный алмаз, переливаясь на все цвета. Раш примерялся, обошел еще несколько стволов, не подпуская грузного Торхейма ни на один лишний шаг вперед, но и сам не отходил далеко — между деревьями северянину будет сложно сделать стоящий замах, но даже меньшего вполовину хватит, чтоб проделать в теле Раша приличных размеров дыру. Карманник знал, что шанс представится ему, если обойти Конунга сзади. Только Раш не шибко надеялся на такой оборот. Вряд ли здоровяк, что заслужил честь сидеть на троне, был настолько туп, чтоб пустить врага себе за спину.

И все же — почему Торхейм не зовет кого-нибудь в помощь?

Раш переступил ветку, беззвучно уходя все дальше в жидкий лесок.

— Ты трусливая тварь, чужестранец, — сказал Конунг вместе с плевком. Сказал негромко, точно боялся, что их могут услыхать. Меч он держал перед собой, отводя ветки, которые попадались на пути. Поступь его тоже сделалась аккуратной, хоть для этого ему приходилось время от времени глядеть себе под ноги. Щека его вспухла, кровь, хоть теперь хлестала меньше, продолжала стекать на бороду, а оттуда — на тяжелый нагрудник, размножившись мелкими ручейками.

И тут Раш понял. Осознание пришло так внезапно, что карманник чуть не хлопнул ладонью по лбу. Конунг не хочет, чтоб кто-то стал свидетелем их перепалки. Может, ему позорно, что коротышка чуть не вдвое мельче его, оставил по себе отметину на роже. Но Рашу верным казалось то, что Конунг попросту не хочет, чтоб всплыло о чем они толковали. Еще бы, так ведь слово за слово может открыться, какое черное дело замыслил светлейший правитель Артума.

— Я умная тварь, владыка, — пожал плечами Раш. — Достаточно умная, чтоб понять, что миром нам не разойтись.

Вместо ответа Конунг снес коротким ударом сосновую лапу и понес на Раша.

Карманник увернулся, зашел в бок. Листообразный кинжал отбросил за ненадобностью, вместо него выхватил два других — пламенеющий со змеей в рукояти и кундейл, который хранился за голенищем, в тонком чахле, чтоб не поранить самого хозяина. Его трехгранное шилоподобное лезвие зловеще встретило свет синеватыми бликами по всему клинку. Раш надеялся, что "Дикая оса", — так он прозвал клинок, — спасет его задницу и в этот раз. Главное, чтоб был тот самый момент, хоть бы и один единственный, который даст место для удара, а уж там яд завершит начатое.

Торхейм скорчил презрение, облизнул залитый кровью рот и снова пошел на противника. Карманник развернулся, обманно нырнул ему под руку, едва не попав под широкий замах Торхейма. Отступил на шаг, зашел в бок, почти приноровился для удара, когда северянин прытко развернулся — Раш едва успел присесть под смертоносное лезвие, которое чиркнуло прямо в том месте, где только что была его голова. Как для человека такого гигантского сложения, владыка Северных земель оказался проворен. Раш снова пригнулся, отступил, стараясь держаться так далеко, чтоб меч Торхейма не достал его. Северянин продолжал напирать — он вошел в раж, грубо косил мечом, кроша хвойную стружку себе под ноги. Рашу только того и нужно было. Еще немного, чтоб подразнить противника, подкинуть ему уверенность, будто отступает в панике. Пусть почует вкус непролитой крови, вкус победы. Еще немного бы продержаться.

Однако Торхейм был не прост. Почуяв неладное, он перестал бессвязно махать клинком. Вместо того выставил его перед собой и не спускал глаз с чужестранца. Его грудь вздымалась, кожа на обритом черепе взмокла.

Раш видел в том передышку и для себя, но не воспользовался ею. Дать шанс великану отдохнуть, значит добровольно отдаться на погибель. Карманник пригнулся, забирая то влево, то вправо, виляя каждым шагом, будто заяц путающий следы. Пусть Конунг попробует угадать с какого боку ждать удар. Торхейм снова яростно замахнулся, срезал острой кромкой великого меча новую порцию веток.

Раш обманул. Сделал то, чего Торхейм никак не ждал. Одной ногой нашел поваленное непогодой дерево, другой — толчок. И прыжок. Тело поддалось легко. Руки поднялись над головой и нацелились прямо в лицо Конунгу. Не достанет пламенеющий, так доберется кундейл.

— Шараши! — Разнеслось вокруг громогласным эхом.

Конунг отшатнулся, повернул голову. Короткий миг на ошибку и карманник ею воспользовался. Но на свой лад.

Отравленное лезвие лишь слегка чиркнуло по шее, пустило самую малую кровь.

Торхейм ругнулся, размахнулся мечом, но Раш был уже позади него и со всех ног бросился в лагерь. "Шараши! Идут по наши души!" — будоражило тишину многоголосое эхо. В лагере паника, быстро соображал Раш, пока ноги несли его обратно на побережье, можно будет затеряться в суматохе, спрятать себя. А к тому времени, как все закончится, либо подействует яд и Артум останется "безголовым", либо его, Раша, самого сожрут северные людоеды. Оставалась маленькая вероятность того, что яд не пробрать как следует, все-таки Торхейм тот еще здоровяк, но Раш усомнился в таком исходе — эфратийцы знали толк в ядах, не зря же цена их смертельным товарам подчас переваливала за сотню дмейров.

Торхейм остался далеко позади, прежде чем Раш разглядел в толпе, уже наежаченной от копий, вскинутых луков и самострелов, Миэ и Банру. Оба жадно глотали воздух, как от долго бега. Раздалось громкое хрипение, отчего карманник сразу пожалел, что не так проворен с длинным мечом.

— Тролль, — опередил его мысли Арэн, оказавшийся рядом точно по мановению магии. Дасириец наспех застегивал кованные перчатки. Покончив с этим, взялся за меч алхимического серебра.

— Может даже несколько, — пробормотала Миэ как только отдышалась настолько, чтоб внятно говорить. — Мы нашли ошметки трольей шкуры, если хоть бы один линяет, можно смело считать его за пятерых.

— Умеешь ты принести добрую весть, — озлобился Раш.

Таремка оставила слова без внимания, грубо отшвырнула руку Арэна, который попытался поддержать ее. Миэ распрямилась — ее прекрасное лицо попортила усталость и множество мелких царапин, и кровоподтеков. Впрочем, в одном волшебница не изменила себе — она царственным жестом поправила кудри и растерла ладони.

— Я говорила, что рада вас видеть живыми? — Сказала Миэ с улыбкой, и Банру, который все это время стоял позади нее безмолвной тенью, улыбнулся вслед.

И только после жрец Лассии увидал в руке карманника кинжал со змеей в рукояти. Он мигом отшарахнулся в сторону, что-то громко выкрикнул, но слова потонули в громогласном воинственном кличе северян.

Все пятеро обернулись, глядя, как воины Артума расступаются, пропуская вперед ощетинившегося волка-шамаи. Теперь Эрик в зверином обличии ступал на задних ногах, вдвое превосходя мужчин ростом. Он зарычал, показав всем, чем собирается сражаться — когти вышли из седого меха лап, рот оскалился клыками.

Его крику отвечал сверху орль. Птица распарвила крылья и висела над самим войском, точно главное знамя. А после воины расступились еще раз, пуская вперед Хани в сопровождении волшебников и жрецов Скальда. Девчонка сидела на своей рогатой лошади и косы ее шевелились, точно живые. Воители Северных земель встретили молодую фергайру громогласными криками.

— Скальд и все светлые боги Эрбоса нынче на нашей стороне! — Лошадь под Хани громко заржала, воинственно закусила удила, показывая зубы. — Да будет с вами, славные защитники, их благословение!

* * *

Хани боялась.

Не успела отшуметь в голове ревущая морская стихия, что взяла за собою пять кораблей и шесть десятков воинов, а надвигалась новая напасть.

Весь остаток пути до берега Хани присматривала за ранеными, которых на корабле вождя Берна оказалось чуть больше десятка. Одному из воинов упавшей мачтой проломило голову, и Хани пришлось руками вытягивать щепки прямо из-под кожи, другому посчастливилось выжить после того, как ноги его побывали в пасти герга. Девушка знала, что ходить он не сможет, но утешала молодого воина как могла. У еще нескольких началась лихорадка: их кровь, схватив из воды всякой дряни, закипала, а раны стремительно загнивали. Всех спустили на берег, но никто из десяти так и не смог встать в ряды с другими воинами.

Птенец издох. Хани готовила себя к тому, что так станется, но боль потерь многих жизней слишком сильно тяготила ее. Забившись в уголок палубы, она прижимала к груди меховую суму с мертвой птицей и беззвучно рыдала. Оплакивала свою судьбу, оплакивала погибших, снова и снова спрашивала молчаливых богов, за что те послали ей участь стать колдуньей Севера. Фергайра Ханийрэя — позорная девчонка, которая никогда не станет хоть бы и в половину такой же почтенной и могущественной как колдуньи Белого шпиля. Что изменилось с ее нового статуса? Только больше несчастий свалилось, умножились недоверчивые взгляды. Даже Конунг глядел так, будто за спиною ее шли полчища тварей Шараяны.

Только ступив на берег, Хани почувствовала легкое облегчение. Деревенские из Яркии, на лицах которых читались многие горести, небольшой горсткой ютились в пещере. Увидав корабли и самого владыку Севера во главе воинства, люди повеселели: малышня распевала веселые песни, незамужние женщины прихорашивались, а мужчины приосанились. И, хоть вода еще не омыла испачканные кровью палубы драккаров, на душе Хани сделалось чуточку светлее. Навсегда затихший птенец остался лежать в меховой суме — Хани хотела предать несчастное уродливое создание огню. Может, найденыш ничем не заслужил чести пойти в последний путь стезею воина, но девушка не желала ему иной участи. После, если Леди удача подарит им свою улыбку и даст выйти из сечи живыми, Хани сбиралась исполнить задуманное.

С Талахом они обменялись лишь парой слов. Близнецы-шамаи взошли на корабль Конунга, который шел вторым в армаде, и до самого конца путешествия девушка не видела ни одного из братьев. Она смутно помнила, как орль разгонял широкими крылами хмурые тучи и яростно кидался на громадных рыбин, которые грозили потопить один за другим все корабли.

И все же, даже после того как своими глазами видела превращение, Хани не могла себя заставить верить, что громадная птица и рослый воин, который прижимал ее к своей груди и просил принять вместе с ним благословение служителя Скальда — это один и тот же человек. Будет ли так всегда?

Сейчас, глядя на птицеоборотня в небе, Хани горько улыбнулась. Станет ли им удачи, чтоб пережить черную пошесть шарашей? Людоедов еще не было видно, лишь густой черный туман стремительно несся на северян, будто лавина.

Конница Торхейма стояла позади лучников, готова вступить в бой, как только смертоносный дождь проредит толпу шарашей. Кони беспокойно пряли ушами, когда донесся первый рык. То были тролли, которые драли глотки, раз за разом разрывая полуденное умиротворение хриплым стоном.

"Помнишь, как я убил тролля?" — раздался рядом голос, такой знакомый и такой близкий, точно говоривший стоял позади нее, а не стал пеплом.

Рок.

Хани погладила лошадь меж рогами, старясь ничем не выдавать свой страх вперемешку с печалью. И зачем пришел именно сейчас? Сколько дней молчал, сколько часов она провела наедине с паникой, и никто не пришел, никто не подал голоса. А теперь…

"Я встану позади тебя, моя верная подруга файари, — говорил Рок, и Хани могла поклясться, что слышит, как призрачный приятель сотрясает топором. — Вместе погоним черных тварей туда, где им самое место!"

"Простишь ты меня?" — спросила мысленно.

"Я никогда и не гневался", — отвечал призрак за плечами. — "Не зазря помер, на том и весь сказ".

С ней поравнялся Арэн. Чужестранец теперь снова был верхом на своем гнедом мерине и весь закован в доспех.

— Сразимся еще раз плечом к плечу, Хани Говорящая с призраками? — Спросил он с улыбкой, но глаза его остались серьезны.

— Сразимся, Арэн из рода Шаам, — вторила его словам девушка и тоже улыбнулась, понимая, что дасириец изо всех сил старается приободрить ее.

Хани взяла злость, накрыла с головой, нежданно, точно снег посреди лета. Неужели выглядит она и впрямь так погано, что всяк норовит пожалеть да приголубить как дитя малое? Хороша же ты, Говорящая с призраками, мысленно пожурила себя Хани и распрямилась на спине рогатой жеребицы. Животное тряхнуло гривой, заплетенной долгими косами, покосилось на хозяйку голубым глазом, и потянуло вперед. Даже лошадь жаждала расправиться с шарашами, не боялась и не ждала, когда ее подстегнут.

— Натянуть тетиву! — Где-то впереди прокричал Берн.

Меж винами Севера пополз легкий ропот, мол, негоже начинать битву, пока владыка Торхейм не стал в голове войска, но Берн живо оборвал всякое недовольство.

— За землю нашу идем, а владыка с нами будет в самой гуще!

После краткого как вздох затишья, вожди подхватили голос Берна.

— Кород, старый ворчун, сиди со своими конниками, пока мой рог не протрубит дважды, — велел Берн.

— Раскомандовался тут, — беззлобно пробурчал в ответ вождь, и слова его повеселили воинов. — Буду ждать условленного сигнала, Берн, только ты уж не тяни. Не ради того я перся в морской болячке, чтоб погреть жопой спину своей старой коняги!

— Не быть твоему топору без крови, Кород, — отвечал Берн. — Йоди, Мар, Стад и Лойке — пойдете следом за мной, как только лучники достанут шарашей стрелами. Остальные, кто пеший — за нами.

Пешие воины громогласно потянули "За Артум!", в унисон их голосам запели клинки и топоры, кистени и "утренние звезды". Маги собирали мощь, готовясь встречать людоедов огнем и молниями. Хани слышала треск от еще не родившихся молний и видела, как запылали огненные сферы, послушные рукам чародеев. В резерве, у Корода и его конницы осталась часть зажигательных горшков, вторая часть разошлась по рукам вождей. Использовать зажигательные горшки следовало лишь в крайней необходимости, когда магические силы волшебников иссякнут. Хани помнила силу этих смесей, секрет которых надежно хранили жрецы Эрбата.

Служители Скальда хором, точно сговорились заранее в какой миг начать, принялись плести слова благословения. Их ладони ловили солнце, наполнялись едва различимыми белыми линиями, из которых вскорости сплелось филигранное полотно прямо над головами воинов, и после рассыпалось мелкими исками. Хани подняла лицо к небесам, туда, где парил орль — Снежный дал свое благословение, бог покровитель Артума будет со своими детьми в сегодняшнем сражении!

Берн снова что-то прокричал, разом натужно хрустнули тетивы. И следом грянули стрелы. Хани, как ни готовила себя к предстоящему, зажмурилась, с трудом удержавшись, чтоб не упасть с лошади. Теперь, совсем уже близко, заревел тролль, следом еще один и еще, а после, когда голоса стрел стали далеки, "черная туча" шарашей взбесилась. Наконечники достигли цели, поняла Хани, как только с другой стороны ответило долгое и разномастное шипение. Черные твари Шараяны наступали, ускорили бег. Вот уже впереди показались долговязые фигуры троллей, что неслись вперед, неудержимо, как валуны по горным склонам. Девушке даже показалось, что ничто не сможет остановить их, и чудо случилось лишь однажды, когда на ее зов пришла хранительница Яркии.

Воины принялись кричать, подбадривать себя бранью, храбриться и греметь оружием об щиты.

Второй раз запели стрелы и копья, теперь в купе с алыми огненными сферами. Вторые, оторвавшись от чародейских рук, загудели, взмыли вверх, как огненные звезды и скрылись с глаз, оставив по себе запах гари и серы.

— За мнооооой! — Раздалось где-то впереди.

То был Торхейм. Хани не успела заметить, откуда явился владыка Северных земель, но то было неважно. Северяне, увидав своего правителя, ринулись вперед. Откуда-то донеслось громкое ругательство Берна. Он просил остановиться, не спешить, дать прежде пройти коннице, но лавину человеческих тел было не остановить.

Под сотнями ног задрожала земля того и гляди разверзнется путь в огненные чертоги Гартиса, поглотив всех без разбору. Северяне бежали, точно оголтелые. Ноги, руки, тела — все смешалось перед Хани. Если бы рядом не стоял Арэн, чей конь отчаянно рвался вперед, девушка перестала б понимать, на каком нынче свете. Дасириец выглядел смурнее грозовой тучи. Ему так же, как и Берну пришлось не по нраву, что все планы пошли насмарку.

— Что-то не так? — Ей пришлось кричать, чтобы ее голос достиг слуха чужестранца.

Арэн утвердительно кивнул. После склонился и прокричал в самое ухо:

— Коннице не станет места для стремительного маневра. Там, — рука его указала в звеневшую железом "живую" гущу сражения, — теперь смешались и шараши, и воины Севера. Если пойти в галоп, полягут все без разбору.

— Чтоб ему пусто было! — Совсем рядом раздался голос Миэ.

Хани, справившись с собой, повернула голову, выискивая волшебницу среди человеческой реки. Она оказалась недалеко и как раз собирала над головою синие всполохи молний. Когда шевелящийся сгусток сделался вдвое больше ее самой, таремка отпустила стихию вперед. Молнии собрались сверкающим копьем и ринулись на цель — самого первого тролля, который уже подобрался так близко, что Хани видела ошметки облезлой, но еще державшейся кожи на его груди. Зверюга ревела, размахивала дубиной, норовя снести всякого, кто встанет на пути. Молнии настигли ее точно в плечо. Тролль замешкался, сотрясая воздух дубиной. Тут его настиг Эрик-волк. Хищник прыгнул на противника, вцепился клыками в самое горло, когтями прорвал плоть на груди.

Тем временем шараши обошли воинов с боков. Теперь среди тварей Шараяны было много двуногих, вооруженных кривыми копьями и ржавыми мечами. Хани видела, как быстро они двигаются, как скоро появляются будто бы из ниоткуда. Твари словно множились на глазах, забирали широкими дугами и, прежде чем кто-то успел понять, что происходит, кольцо сомкнулось, проглотив всех пеших вместе с Торхеймом.

— Строиться клином! — Велел Берн. — Зайдем слева, прорвем брешь, чтоб пешие пробрались из середки.

Конники выстроились нужным порядком. Хани затиснули в самую середину, и она уже не видела ничего, кроме лошадиных боков, спин и лиц всадников. Многие едва ли были старше ее самой, кто-то шептал молитвы. Где-то впереди мелькнула лохматая макушка Арэна.

— За Артум! — Сквозь шум разгоревшейся битвы прокричал Берн и кони вдарили копытами оземь.

Застонала земля. Жеребица Хани сорвалась с места, понесла вперед так скоро, что только ветер в ушах зарезвился. Девушка едва успела собраться, зачерпывая магию пригоршнями. Туманные сгустки заклокотали в ладонях и Хани, держась на кобылице одними ногами, бросила шевелящиеся сгустки в шарашей, которые встали на пути. Их разорванные лица, полные гниющей плоти, теперь были совсем близко — девушка видела, как первый клок магии попал в поганую рожу шараша, как тот мигом оплыл, а воздух наполнился смрадом разложения. Она торопилась. Еще и еще швыряла перед собой туман чистой магии, дважды едва не свалилась с лошади, но вовремя удерживала равновесие.

Девушка схватилась за поводья только когда клин вошел в самую гущу. И сделала это вовремя: несмотря на всю мощь конницы, лошади все ж резко умерили бег и те, что шли позади первых, замешкались. Хани отбросило назад, она покачнулась, голова пошла кругом.

Девушка свалилась набок, ладонь разжалась сама собой, лишь второй рукой ей удалось удерживать себя от падения. Рядом показалось окаймленное липкой кровавой грязью копыто. Хани попыталась найти силы, чтоб подтянуть себя обратно на спину лошади, пока окончательно не сползла на землю. Ничего не получилось — тело, под тяжестью собственного веса, неумолимо сползало вниз. Еще немного — и нога перевалиться через спину жеребицы.

Перед лицом мелькнуло кривое ржавое лезвие меча, все в царапинах и засечках. На клинке висели куски плоти, и одиноко болталась косица из чьей-то бороды. Хани потянулась, чтоб зачерпнуть магию — отчаянная попытка, заранее обреченная на неудачу.

Чья-то сильная рука сцапала ее за шиворот и буквально бросила в седло. А двуногий шараш, хозяин меча, встретил щедрое железо молота.

Хани не видела, кто был ее спасителем, потому что кони снова понесли. Хруст, визжание, громкое ржание — все смешалось страшным узором, лихорадочной мозаикой воспаленного страха. Кони падали, прижимая телами поверженных людоедов, а поверх коней ложились вечным сном воины, скошенные как колосья пшеницы.

Девушка плохо понимала происходящее. Знала только, что нужно хватать магию и швырять во всякого подвернувшегося шараша. Сколько прошло времени, не знала — может миг или два, а может и больше. Не было времени поднять голову и взглянуть на небо. В гуще сражения казалось, что весь Эрбос спустился в черное царство Гартиса и никому не нейти из него выхода.

Кровь была везде — на северянах, на шарашах, на земле и даже в воздухе плыла алая дымка, густо разбавленная вонью шараей.

Впереди вырос тролль. Хани увела лошадь в сторону, но чешуйчатая тварь будто бы нарочно глядела на нее. С когтистых лап стекала кровь. Кто-то бросился наперерез чудищу, но тролль выхватил всадника из седла и прежде чем тот попытался колоть его мечом, переломал надвое, отбросив как хлам. Дорогу к Хани перегородили еще двое, но чудище расправилось с ними так же жестоко — один отлетел в сторону, сбитый широкий размахом лапы, второй свалился тут же, в землю и скорчился под копытами лошадей своих собратьев.

Девушка еще дальше увела лошадь, спрыгнула, чтоб почувствовать под ногами землю. Тролль не унимался, но в этот раз дорогу ему перегородил Арэн. Лицо чужестранца заливала кровь, левая рука беспомощно болталась вдоль тела но кончик меча уверенно грозил когтистому противнику, будто в него вложили силу сами боги. Дасириец что-то прокричал, Хани смутно поняла, что он просил поторопиться, будто знала, что она задумала.

Девушка опустилась на колени, едва не угодив под копыта лошадей. Кто-то залаял бранной речью, кто-то напротив — призвал расступиться, чтоб не мешать фергайре. Девушка отмахнулась от мира, от битвы, закрыла глаза. Она звала духов — всех, кто готов прийти на ее зов. "Я колдунья Севера, косы мои украшенными тремя священными символами, — повторяла она точно заклинание, — услышите мой призыв, не оставьте своих собратьев на погибель черной скверне!"

Тишина. Оглушительная тишина, страшное молчание. Даже Рок, который обещал идти за ее спиной, умолк. Неужели духи тоже не вилять ее достойной, чтоб повелевать ими?

Не сдаваться, звать снова и снова, пока не будет ответа.

* * *

Арэн не чувствовал руки. Немногим прежде он не удержался в седле и едва не угодил головою под подкову, но успел вовремя перекатиться, и нога чьей-то лошади припечатала плечо. Дасириец завыл, нутро отозвалось эхом от хрустнувшей кости. Но Арэн поднялся. Его мерин вернулся, весь взбешенный от запаха крови, смерти и серы. Должно быть кто-то из волшебников тоже полез в самую гущу сражения, потому что огненные всполохи мелькали совсем рядом. Шараши, попав под огонь, разрождались предсмертным визгом и скоро тлели, как пучок сухой соломы.

Арэн снова взобрался в седло, тут же раскроил пополам кого-то из двуногих, кто кинулся на него размахивая оторванной человеческой рукой. Орудовать мечом не держась за поводья давалось тяжело, на дасирийца спасали стремена.

Когда Арэн увидел Хани, клинок его меча густо покрылся вязкой черной дрянью, что текла в жилах людоедов. Девушка спешилась в самое пекло, а на нее, будто натасканная собака, несся тролль. Дасириец быстро оценил расстояние — верхом не пробраться, слишком густо лежали поверженные шараши и северян. Дасириец спрыгнул — когда ноги ударились оземь, сломанное плечо будто сжали раскаленными клещами. Но боль придала злости. Арэн спешил со всех ног, несколько раз на него бросались изувеченные людоеды, намереваясь вцепится кто куда, но дасириец прокладывал путь клинком. Когда до северянки осталось несколько шагов, он вышел на тролля, почти не веря, что остановит его: когтистые лапы норовили смахнуть с пути всякого, кто путался под ногами. Но как бы там ни было, а Хани, — Арэн на краткий миг обернулся на нее, — получит чуть больше времени. И, может, духи придут ей в помощь. Девушка, закрыв глаза, стояла на коленях, бледная, перепачканная кровью, хрупкая, как статуя изо льда. Арэн чувствовал свою немощность и все сильнее входил в раж.

Чешуйчатое чудовище нанесло первый удар. Кулак рассек воздух: троль собирался пришибить мелкого человечишку, но Арэн оказался проворнее. И умнее. Он отшатнулся и как только кулак припечатал землю, расплющив заодно пару голов покойников, дасириец что есть силы полоснул по когтистой лапе. От встречи клинка с чешуями, родились несмелые искры. Дасирией изловчился и полоснул еще раз, теперь по запястью, в том месте, где молодая кожа еще не успела обрасти защитным покровом. На этот раз меч забрал глубже, свистнул по сухожилиям.

Тролль заревел, отшатнулся, недоуменно глядя под ноги мутными зелеными глазами. Увидав, что человек еще жив, попробовал сцапать его, но не смог — меч достал глубже, чем казалось Арэну, и тролль остался с одной лапой. Дасириец с иронией подумал, что теперь их шансы равны. Вот бы еще провидение сделало тролля вчетверо меньше.

В этот раз чудовище понесло на дасирийца будто неудержимый таран на всем ходу. Арэн едва успевал отворачиваться от громадных ступней. Попасть под такие означало бы мгновенную смерть. Несколько раз троллю удалось достать противника, но кольчуга сдерживал натиск. Правда, с третьим ударом чудища, удача изменила воину и звенья лопнули, пуская пол кожу на здоровом плече все четыре когтя. Дасирией закричал от боли, упал на колени.

И когда он уже готовился принять смерть, мысленно попросив богов позаботиться о Бьёри, над головою раздался шум крыльев. Громадная птица камнем бросилась на чешуйчатого. Тролль не успел сообразить, что происходит, прежде чем когти сцапали его за загривок и подняли вверх. Арэн видел, как тяжело птице тащить громадину, несколько раз тролль чуть не вывалился из лап. Но все же его удалось оттащить на два десятка шагов.

И тут в воздухе загудело. Тяжелый гул нарастал, делался все сильнее. Дасириец подумал было, что это Хани смогла наконец призвать духов, но нет — северянка продолжала стоять на коленях, задирая ладони небу, окутанная странным свечением, от которого шараши шарахались как от огня.

Впереди, в самой гуще, мелькнула фигура. Арэн и заметил-то ее лишь потому, что фигру неспешно и вальяжно приближалась вперед. Темные длинные одежды колыхались, руки торили чародество, ладони тонкие и идеально гладкие с одним единственным перстнем, собрали темные сгустки, совсем так, как делала Хани. Человеку вроде и дела не было до кипящего сражения: он остановился в нескольких шагах от Арэна, его одежды мерно колыхались, точно жившие собственной жизнью. Дасирией мог спорить, что лицо, спрятанное за капюшоном, смотрит в этот миг на него. Арэн моргнул, подумав было, что видит предвестника смерти, что пришел за ним, чтобы проводить в гартисово царство.

Человек никуда не исчез. Только поднял голову вверх, выискивая глазами орля. Птицеоборотень упустил тролля, и теперь яростно клевал его и хватал когтями. Чешуйчатое чудище слабо сопротивлялось, хотя Арэн видел уже не так ясно, чтобы разглядеть все вточности. Одетый в черное поднял сгусток, который, буквально на глазах дасирийца, стал стремительно менять форму.

Арэн не успел понять, что произошло. Громадная птица громко закричала, пронзенная разом десятками громадных копий. Орль попытался взлететь, но напрасно. Копья растаяли, будто их и не было, оставив по себе алые дыры во всем белом теле и крылах.

Орел рухнул, грузно и тяжело провалился в кипящее сражение и в том месте, где исчезло его оперенное тело, началась яростная возня. Дасириец не мог подняться, он только стоял на коленях и ждал своей участи. Руки отказали ему, голова кружилась, меч провалился между нагроможденными телами. Напротив, как ни в чем не было, сидел шараш, здоровый и жирный, и глодал человеческую ногу. Арэн плюну в него, но тот даже не шевельнулся, продолжая угощаться будто на пиру.

Дасирией только теперь вспомнил про странного человека, повел затумаенным взглядом по сторонам, но тот исчез, будто видение.

А после, позади, ярко вспыхнул свет. Он был так велик, что Арэн зажмурился, хоть и был спиной к происходящему. Дасириец повернул голову, облегченно улыбнулся. Призрачный вол стоял впереди, огромный и умиротворенный, за ним — статная дева с великим мечом. А с нею вместе воин с туманным молотом.

Арэн не успел как следует порадоваться, потому что в тот же миг на него набросился новый шараш и все вокруг померкло.

* * *

Раш вертелся волчком.

Рядом с ним только что пали сразу два волшебника — слабые недоумки, которым геройства стало лишь на то, чтобы сунуть морды в самое жарище сечи. Один за другим чародеи свалились с ног и тут же пропали под лапами шарашей.

Карманник не знал покоя. Он накалывал на пламенеющий одного за другим каждого смелого людоеда, тут же отпихивал от себя или добивал вторым кинжалом, и снова рвался вперед. Туда, где, как ему казалось, будет спасительный выход из кольца, в которое взяли шараши. И чего ради только нелегкая понесла его в самое жарище? Карманник поздно вспомнил, что так он собирался скрыться от Торхейма. Не самый удачный выбор, ругался про себя Раш. Владыки Северных земель уж давно не было видно. Карманник потерял счет времени, но не сомневался, что яд вот-вот доберется до сердца Конунга.

Рядом зашипела клыкастая морда, брязжа черным гноем и раскроенной груди. Раш отпрыгнул, почуяв позади чью-то спину. Был то друг или враг гадать не стал. Время торопилось как взмыленная лошадь. Шараш напирал, теснил широкими размахами молота, явно взятого у кого-то из павших северян. Раш дернулся вперед, змеей выбросил руку, — благо, что шараши, даже двуногие, не отличались ни смекалкой, ни умением понимать намерения врага, — и засадил кинжал в мутный глаз людоеда. Клинок вошел запросто, по самую рукоять.

За спиной нараспев зазвенел голос Банру и на шарашей, в который раз за короткое время, посыплись головни. Большая часть задела и своих, но зато людоеды, клейменные огнем, шипели, мешкали и того было достаточно, чтоб северные воины разделывали их. Раш оттолкнул повалившегося на него здоровенного артумца с выжженным глазом, и повернулся к жрецу. Банру как раз плел новую паутину магии. Карманник услыхал знакомые слова в речах тутмосийца и сообразил зажмуриться. Даже сквозь закрытые веки он видел яркую вспышку солнечного света, настолько сильную, что в пылу битвы могло показаться, будто солнце грохнулось с неба. Следом пришла волна крика и визга — шарашей, людей. Совсем рядом громко ржали лошади.

— Уходим! — Раш схватил Банру за рукав и потащил за собою.

Жрец, хоть был выше и сильнее, почти не сопротивлялся. Пока смятенные магической солнечной вспышкой воины и чудища корчились судорогами и приходили в себя, путь вперед стал значительно просторнее. Карманник, еще не видя долгожданного высвобождения, нутром чуял, что идет верной дорогой. Если и отходить в гартисово царство, так не в таком грязном месиве, где никто после и не найдет его тела, чтоб отдать последние почести.

— Нужно помочь раненым, — как-то глухо и неуверенно бубнил тутмосиец. Он высвободил руку, но не спешил останавливаться. То ли страх ему мешал исполнить задуманное, то ли сумятица вокруг окончательно застила рассудок. Тем не менее ему хватало смекалки прикрываться обломком щита. Булава болталась у пояса — Банру ни разу не пустил ее в ход, о чем красноречиво говорило чистое оголовье в случайных грязных брызгах.

— Нужно уносить ноги, пока целы, — огрызнулся Раш.

На пути выросло двое двуногих. Один лихо вертел копьем. Костяной наконечник копья пару раз просвистел над их с Банру головами, пока второй норовил наколоть кривой меч. Раш изловчился, обошел сбоку, попеременно нанося удары с обеих рук. Когда тот, что вертел копье, отвлекся, карманник срезал ему по шее.

Краем глаза Раш видел, как над сражением поднялись призрачные фигуры. Прозрачные исполины будто соткал сам туман. Раш не мог не радоваться, памятуя, какую дикую мощь хранят погребенные давно воины и воительницы Артума. Когда северяне встретили духов-заступников громкими криками, карманник надорвал глотку вместе с ними.

Битва будто сделала новый вдох. Лязг мечей сделался громче, небо снова раскрасили вспышки магии. Духи-защитники рвали тела шарашей, сносили их головы призрачными клинками. Громадный вол насаживал чернь на призрачные рога и оглушительно мычал. От того звука по спине Раша бегали мурашки и карманник, хоть победа будто бы пошла в руки к северянам, не сбавил шаг.

Когда тела сделались еще реже, на встречу Рашу и Банру вылетел шамаи-волк. Шерсть его была влажной от крови, глаза налились яростью а в боках торчало несколько обломанных стрел. Волкооборотень так стремительно налетел на них, что Раш было решил, будто тот хочет задрать своих же. Кто знает, что сталось с человеческим разумом в звериной личине, только и подумал Раш, прежде чем заметил на спине волка человека. Тот был так же красен от крови и едва стонал. Зверь сбросил ношу под ноги и низко зарычал.

— Лассия заступница! — Банру тут же оказался около человека и нерешительно перевернул его на спину.

Но еще до того как лицо умирающего явилось их взорам, в здоровенной фигуре северянина Рашу почудилось что-то знакомое. То был Торхейм. От удара копья его не спас даже нагрудник и теперь меж вогнутым железом торчало толстое древко, все в шишках от наспех счесанных мелких веток. Конунг едва дышал, глаза его уже не открывались. Карманник видел, как дрожат пальцы Багру, когда тот коснулся обломанного копья. Когда жрец все ж решился послать ему спасительное тепло от жреческих целебных чар, Раш остановил его, крепко ухватив за плечо. Волк зарычал, низкло припав к земле, и сделал шаг в его сторону, но карманник не отпустил плеча друга.

— Ему не помочь, — сказал громко, так, чтоб мог слышать Эрик-волк. И, хоть у Раша не было случая проверить, действительно ли шамаи, ставши зверем, понимает людскую речь, он повторил сказанное несколько раз, каждый из которых все громче и громче, пока хищник не отошел.

Торхейм дернулся, потянулся слабою рукою вверх, будто кто-то из-за облаков протягивал ему ладонь. Рука беспомощно свалилась обратно, тело распласталось. Владыка Северных земель затих. Волк облизнулся, тяжело задышал и поднял голову к небу. Раш только теперь заметил, что орля там нет. Заметил и Эрик-волк. Он беспокойно потянул носом воздух и бросился вперед в гущу, где все чаще слышались победоносные вопли северян.

Раш осмотрелся. Сеча отошла на восток, туда, где бушевали духи-защитники. Северяне, будто бы почуяв их покровительство, стремились встать ближе к призрачным воителям. Раш и Банру, вместе с телом Торхейма, остались далеко позади. Круг них лежали мертвецы и уже начавшие гнить туши шарашей. Так много мертвых тел Раш не видел еще никогда. Лица, пустые глаза, оторванные руки и ноги, вывороченные кишки. Банру осенил себя защитным знаком, неуклюже отвернулся и вывернул содержимое своего желудка.

Карманник поглядел на мертвого Конунга и мысленно спросил его, как ему та участь, которой он желал для другой. У Раша не нашлось для покойника ни сочувствия, ни жалости. В конце концов, если б тот нынче не встретил свою погибель, тогда незавидная участь ждала бы его самого.

— Ты чего? — Он отмахнулся от Банру, который, немного придя в себя, принялся его осматривать. — Жив я, нечего надо мной кудахтать.

— Шараши могли тебя оцарапать, — отвечал жрец, не прекращая своего занятия. — Если так сталось, тогда зраза тебя погубит.

После таких слов Раш не стал противиться, хоть и чувствовал, что Леди удача пощадила его. Несколько царапин Банру нашел на лопатке, там, где звенья кольчуги прорвал чей-то справный удар топором. Два ожога оставили по себе головни, которыми разбрасывал жрец, творя свои чары. И, хоть Банру не спешил обнадеживать товарища, Раш чувствовал, что черная кровь шарашей не достала его нутро. Было то предчувствие или самонадеянность — карманник размышлять не стал. Вместо этого потянулся к руке мертвого правителя Артума, на указательном пальце которого сидело тяжелое кольцо белого золота. Огранка из замысловатого орнамента странных символов и рун вилась по всей поверхности холодного металла. Выждав, пока Банру отвернет взор в сторону сражения, — теперь оно еще больше отдалилось, — снял кольцо и сунул себе за пазуху. Теперь и все счеты, мысленно ответил мертвецу Раш.

К ним уже спешила пятерка конников, которые отделились от сражения и что есть мочи стегали коней. Раш видел, как неуклюже несут лошади, как то и дело спотыкаются о нагроможденные тела.

В тех, кто приехал, Раш признал лишь Фьёрна. Северяне, завидев своего павшего правителя, понурили головы, словно вокруг не было многих и многих мертвецов, погибших точно так же, как и Торхейм. Рашу сделалось отвратно, будто кто-то сунул под нос собачьего дерьма.

— Битва будет за нами, — сказал один из пятерых, — но какой ценой.

— Наш славный правитель и воин-шамаи, — подхватил второй и его голос треснул на полслове.

— Который из шамаи? — Раш не сразу понял, что задал вопрос вслух.

— Славный орль, Талах, — нехотя ответил Фьёрн.

Пока воины Севера преклоняли колени перед Торхеймом, Раш, не отрывая взгляда, смотрел туда, где бушевали призрачные духи-защитники. Теперь осталась только дева с мечом и вол. Но, раз они живы, значит, Хани хватает сил держаться, подумалось карманнику.