Баттар-Хор, столица рхельского царства.

Малый тронный зал был безлюдным. Круглые небольшие окна под самым потолком, выложенные разноцветной мозаикой, пропускали внутрь солнечный свет. Центром зала служил стол резного дерева, покрытый лаком и отполированный до блеска; круг него — стулья с мягкими подушками и подлокотниками.

В стороне, заняв собою весь угол, скрипел дровами камин, с ним рядом устроился приземистый столик для шахматной игры. Вдоль стен растянулись скамьи.

Основным украшением Малого тронного зала, служил царский престол. Он стоял на помосте, покрытом парчой: высокая спинка оббитая белым атласом, по которому тянулись вверх вышитые золотом и серебром стебли причудливых растений, в изголовье — россыпь драгоценных каменьев. На подлокотниках белого золота играли солнечные блики.

Именно здесь царь Рхеля принимал своих советников и почтенных гостей, с которыми желал вести беседы с глазу на глаз.

Распорядитель побеспокоил Катарину лишь за полдень следующего дня. Привычно раскланявшись, будто старые кости не изнывали от каждого сгибания, Киран передал на словах приглашение Ракела — царь просил гостью присоединиться к нему в Малом тронном зале. Сегодня Катарина с особой тщательностью подобрала наряд. Темно-вишневый строгий силуэт платья, разбавленный лентами по пройме, всего на тон светлее основной ткани. Рабыни гладко подобрали ее волосы, шею украсила лишь одна нитка жемчуга.

Окинув себя придирчивым взглядом в серебряном зеркале, леди Ластрик осталась довольна.

Ракел, вопреки ее ожиданиям, не сидел на троне. Когда двери распахнулись, Катарина нашла правителя рхельского царства сидящим во главе стола. Завидев гостью, Ракел поднялся и двинулся ей на встречу.

— Леди Ластрик, — он припал губами к ее ладони. — Вы знаете, что менестрели Рхеля уж давно называют вас Цветком персика?

Катарина, настроившая себя на тяжелую беседу, не смогла сдержать довольную улыбку. Какая женщина устояла бы перед таким изысканным, пусть и насквозь сочившимся лестью, комплиментом, полученным из уст царя?

Ракел был мужчиной немногим за сорок, рослым, статным, с царской осанкой и живыми зелеными глазами. Курчавая аккуратная бородка обрамляла волевой подбородок и скулы, встречаясь с густой каштановой шевелюрой ниже плеч. Еще розовый шрам рассекал висок царя, ничуть не портя лица. Шелковые одежды были просты, но тяжелая цепь белого золота стоила полсотни отборных скакунов.

— Ваше Величество галантнейший среди правителей, — сказала Катарина чистую правду.

— Простите ли вы мое давешнее невнимание? — Царь настороженно ждал ответа. — Дела государственные… Мне ли вам говорить, как часто заботы застят мир вокруг, леди Катарина.

— Мои заботы ничто, в сравнении с царскими.

Ракел повел рукой, указывая на стол.

— Я хотел бы отобедать с вами, леди Катарина. Мой новый кухарь просто кудесник.

На стол подали запеченный в меду телячий окорок, грибы, фазанов, форель и лосося в сметане, и еще много блюд, многие из которых Катарина в тот вечер так и не попробовала. Забористое белое рхельское вино, славящееся на весь мир своим неповторимым букетом, щекотало ноздри.

Разделив пишу, они вели непринужденную беседу.

На сладкое принесли еще с десяток блюд, от запаха которых рот Катарины наполнился слюной, хоть утроба ее была уже полна.

После они как водится, сели за шахматы.

— Леди Ластрик, дочь просила меня побеспокоить вас вопросом, — начал Ракел, выводя в игру черную пешку. — Не прислал ли молодой лорд Ластрик весточку?

Катарина поблагодарила богов, что теперь нет нужды самой начинать тяжкий разговор. Она нарочно медлила с ответом, делая вид, что старательно обдумывает ход в игре; на самом же деле Катарина обдумывала другое.

— Мой племянник так молод, — неопределенно ответила она, походила ладьей и передала ход царю.

Тот не подал виду, что ждал совсем иной ответ.

— Молодость, — Ракел погладил холеную бороду. — Я на днях только вспоминал о своей юности. Одним богам ведомо, почему не сгинул в бою. Мой придворный лекарь говорит, что если сложить разом все мои шрамы, да вытянуть их, то выйдет пояс в три обхвата.

— Я была уверена, что в четыре, — Леди Ластрик позволила себе легкое кокетство.

Они снова завели пустой разговор. Фигуры были разыграны. Ракел забрал трех пешек, коня и ладью, а Катарина заполучила ферзя, украшенного посеребренным круглым набалдашником, несколько пешек и двух слонов. Леди Ластрик умела играть в шахматы, не так искусно, но и не настолько плохо, чтобы не почуять фальшь.

Игра масок началась.

— Как чувствует себя молодой наследник Руфус? — Поинтересовался Ракел, после чего, с самым серьезным видом, перед этим нарочито долго обдумав следующий ход, подставил под удар черному коню гостьи свою белую ладью.

— Здоров и бодр, — скороговоркой ответила Катарина, забрала фигуру и пожурила царя за невнимательность.

— Я немного, должно быть, озадачен тем, что долго не слышал вестей из Тарема, — наконец сознался Ракел. — Сейчас тяжелые времена, говорят, что в дасирийских землях ходит смута.

— Ваше Величество, кому, как ни вам, знать, что гложет наших соседей, славную Дасирию.

Она не ждала, что правитель Рхеля начнет отпираться перед нею. Несмотря на скорое родство и желание Ракела во что бы то ни стало заручиться поддержкой Верховного лорда-магната, он продолжал быть царем целого государства. И, как ни пытался скрыть это, смотрел на Катарину сверху вниз.

— Я не знаю мыслей и планов моего племянника, леди Катарина. После того, как Шиалистан отбыл из Баттар-Хора, мы отдалились.

— Я слыхала, при дворе Вашего величества много великих кудесников-волшебников. — Теперь, когда словесная партия стремительно набирала обороты, шахматы были позабыты. Леди Ластрик повертела между пальцами черного короля — резную высокую фигурку, покрытую тонким слоем лака и увенчанную позолоченной короной в три пика. — Разве обязательно сидеть вот так, через стол, чтобы обсудить государственные дела? Разве не к вашему двору год назад были доставлены два ониксовых шара? Один из них, по моим сведениям, находиться в покоях Шиалистана, Ваше Величество. Не красоты же ради, даже вы не станете этого отрицать.

Зеленые глаза Ракела сузились, кожа вокруг них собралась мелкими морщинками. Но он продолжал хранить невозмутимый вид и не спешил касаться своих фигур на доске.

— Леди Катарина, склоняю голову пред вашей осведомленностью. Можно только гадать, откуда такие сведения.

— Вы мудрейший из правителей, Ваше Величество. Вы властны и помазаны богами на престол. А мы простые торговцы. Приходиться юлить, изворачиваться. Иначе никак.

Женщина почти кокетливо сморщила нос, она намеренно упомянула "помазание богами", свершенное кровавым восстанием бунтарей, науськанных рхельской знатью. Больше тридцати лет назад, руками бунтарей, с трона был свергнут малолетний наследник Исакай — десятилетнему мальчишке снесли голову лишь за то, что в его жилах текла дасирийская кровь. Династическая ветка Хамы Первого прервалась, и знать посадила своего царя — угодного и "чистокровного" Анада. Боги послали ему двоих сыновей, старший из которых, Ракел, и унаследовал трон. Но Катарина ни мгновения не сомневалась, что знать не упускает случая напомнить владыке, чьими силами его род попал на трон. И, — кто знает, — не пугает ли новым переворотом. Ракелу стало бы сил удержать в руках царство, но придворные интриги и склоки порой оказывались губительнее войн. И даже царь может встретить рассвет с перерезанным горлом.

— Шиалистан — мой племянник, — повторил он, как будто не был уверен, что Катарина понимает смысл этих слов. — Он вырос при дворе, не стану скрывать — во многом я сам занимался его воспитанием. Связь между нами крепка, но я не указываю ему отсюда, какую политику вести в дасирийской империи. И потом, — он вновь коснулся бороды, — на троне сидит императрица Нинэвель, ее рукою и императорской печатью заверяются указы.

— Ваше Величество, как ребенок может понимать, под чем ставит свой росчерк? — Катарина позволила себе немного иронии. — Нинэвель неразумное дитя. То ли дело ваш племянник — есть те, кто считают его слишком… амбициозным.

— К чему вы клоните, леди Катарина? — Только теперь голос Ракела стал жестче, прохладнее.

Он станет и дальше улыбаться, думала таремка, пока безмолвные рабы, лишенные языков, подносили им чаши со щербетом: тяжелые, выточенные из нефрита, кубки, сочились причудливой золотой вязью по ободу и широкой ноге. Ракел не из тех правителей, что визжат, как невинные девицы, увидавшие мужское достоинство; он расчетливый стратег, который продумает десять ходов вперед, прежде чем сделает один шаг, первый. И сейчас, когда его маленькая шлюшка-доченька почти стала женою племянника Катарины, Ракел не спешит праздновать победу. Тарем для него как удойная корова, и, пока она будет давать молоко, Ракел всячески окружит телку заботами.

Одного лишь он не учел.

Катарина подхватила серебряной ложкой сладкий ломтик, положила его на язык и подождала, пока растает и на мгновение зажмурилась, наслаждаясь густым вкусом ванили.

И, стоило рабам удалиться, Она более не медлила.

— Тарему известно о строительстве, которое затеял Шиалистан. — Теперь сладость была лишь привкусом щербета во рту, в речах леди Ластрик от нее не осталось и следа. — Великий торговый путь, меж Дасирией и Рхелью, в обход Тарема. Ваше Величество не станет отрицать, что такая задумка не могла осенить семилетнюю пигалицу. Чрезвычайно выгодная Рхелю задумка, чьи склады ломятся от товаров.

— И губительная для таремских лордов и купцов, — подхватил царь, поигрывая нефритовой чашей, будто та весила легче перышка.

— Чтобы погубить Тарем и его колонии, одной дороги будет недостаточно, Ваше Величество. Но, — тут же продолжила Катарина, — торговля на континенте и близких островах многие десятилетия остается вотчиной таремских лордов-магнатов. И им не нравится, когда в старинные договоры и устои лезут сторонние люди.

— Надеюсь, угроза в столь дивном голосе, лишь плод моего воображения, — Ракел ни чем не выдал свою злость.

— Я приехала дать рхельскому царству шанс одуматься! — Она резко отставила чашу на чеканный поднос, камень припечатал серебро, блестящая поверхность сморщилась под тяжелой пятой. На сегодня запас любезностей в личном арсенале Катерины, иссяк. — Мало того, что Шиалистан, не таясь, показывает свою власть, прикрываясь девчонкой, как щитом, он возомнил себя правителем дасириецской империи! Никто не станет налаживать торговлю в обход таремских дорог и портов.

Ракел поднялся, выпрямляясь во весь рост. Катарина последовала его примеру.

Взор царя был тяжелым. Он не хмурился, каждая морщина на лице распрямилась от натуги, того и гляди зазвенит струной.

— Леди Ластрик, Шиалистан лишь голос при истинной императрице.

— На которой он собрался жениться, — тут же парировала она. — И, стоит верховному жрецу Храма Всех богов провозгласить его мужем Нинэвель, как соплячка мигом передаст ему право на престол!

— Шиалистан был вызван дасириецской знатью, может вам, леди Ластрик, обратить свой взор в их сторону, пока мое терпение не иссякло?

Катарина собралась. Сейчас самое время для удара, вести, которую она лелеяла вот уже несколько месяцев, и за которую расплатилась золотыми дмейрами. Ей стоило больших трудов и мудрости, чтобы удержать брата от поспешных решений. Она припрятала тайну, на всякий случай. И интуиция не подвела ее.

— Может ли Ваше Величество сказать мне, откуда бы я могла взять эти предметы?

Изящным, сотни раз мысленно отрепетированным движением, Катарина достала из замшевого мешочка, который носила у пояса, гребень и аккуратно отрезанный лоскут изумрудной парчи, расшитый маками. Только слепец бы не заметил, как тонко свита алая нитка шерсти, как аккуратно легли стежки на дорогой ткани. Гребень, примерно с ладонь величиной, был вырезан из слоновьей кости, стрекоза над острыми зубцами, хвасталась драгоценными каменьями всех цветов радуги.

Ракел подошел ближе, рассматривая предметы с ладони Катарины. Он будто страшился прикоснуться к ним.

— Откуда у вас гребень, леди Ластрик? — Растерянно спросил Ракел.

Таремка мысленно разразилась хохотом: как ни старался царь Рхеля напустить на себя суровый вид, глаза изменили ему, в купе с голосом. Как жаль, дорогой владыка, мнивший себя мастером шахматной игры, думала Катарина, нарочно затягивая ответ, что я не могу запечатлеть этот момент на века!

— О, я вижу, он вам знаком. — Таремка тронула пальцами острые зубья гребня. — Я помню руку мастера, сотворившего сию красоту — Хазал, старый пройдоха и великий кудесник, личный ювелир моего почтенного брата; я узнаю его работу из тысячи. Руфус, плененный красотой дочери Вашего величества, попросил мастера сделать украшение, достойное кудрей царевны Яфы. Три десятка дней Хазал не выходил из своей мастерской. Он принес моему племяннику Радужных стрекоз — пару тонких гребней. По три голубых, розовых и белых бриллианта в крыльях, — ее палец очертил камни, — по пять сапфиров и изумрудов, десяток агатов и десяток голубых жемчужин. Подарок, достойный наследницы Рхельского трона. Только стрекоз было две, Ваше Величество.

Катарина умолкла. Она давала Ракелу время. Несколько минут, не больше, чтобы не загонять зверя в смерть.

Царь молчал, лишь переменчивый цвет лица, от багряного к бледному, и серому, говорил, какие тяжкие думы гнетут его.

— Этот лоскуток, — вновь заговорила Катарина, — от платья царевны. Я прекрасно его помню, как и тот пир. Ваша дочь одела стрекоз и покоряла сердца менестрелей своею красотой. Один из них в ту ночь получил ее благосклонность более других.

— Это клевета! — взревел Ракел. Глаза его налились кровью, губы мелко дрожали, а пальцы судорожно сжались в кулаки.

— Как видите, срез сделан очень осторожно, — меланхолично продолжала таремка. — Чтобы сохранить узор. Вряд ли молодой бард из Алексии, чье имя известно во всех концах света, мог отрезать его в танце. Юноша недавно гостил у меня, дамский угодник, каких не сыскать, но голос дивный, краше соловьиной трели.

— Нет! — Ракел развернулся на пятках, бросился к шахматному столу и обрушил на него клокочущую злость.

Фигурки разлетелись каскадом в стороны, доска треснула, ударившись об пол.

На шум влетела стража, и затопталась у двери, несколько пар глаз уставились на царя, ожидая одного приказа. На короткий миг Катарине показалось, что Ракел отдаст его, и остаток дней она скоротает в заточении. Но мысль рассеялась, как только царь взглянул на нее.

— Прочь, — прогнал он стражников и те, громко звеня доспехами, оставил зал.

— Мне нравились шахматы, Ваше Величество. Надеюсь, у вас есть еще одна доска и набор фигурок, чтобы мы сыграли мировую партию, когда договоримся. — Катарина подняла фигурку белого короля, по иронии судьбы скатившегося к ее ногам.

— Дочь моя… Она…

— Она маленькая потаскушка, Ваше Величество. — Теперь, когда игра в маски были закончена и личины пали, таремка не стеснялась в выражениях. Она держала Ракела за яйца, — любимая фраза брата Фиранда, — и царь мог лишь корчиться в бессильной злобе. — Полагаю, вам лучше меня известно, что за участь ждет Яфу, если станет известно об утраченном до брака целомудрии.

— Что вам нужно? — Ракел, наконец, справился с эмоциями и сел на трон.

Катарина знала, что он сделал это намеренно, опустив ее до ранга обычных дворян и дипломатов.

— Приехали сказать, что все договоры между нами расторгнуты? Свадьбы не будет? Или вам и вашему брату хочется крови, леди Ластрик? Имейте в виду — никто не причинит вред моей дочери; я пойду на все, чтобы защитить Яфу.

— Для начала, Ваше Величество, вам стоило бы выпороть девчонку, как следует, да подержать в черном теле и молитвах где-нибудь на окраине рхельского царства.

Царь скрипнул зубами, с остервенением вцепившись в подлокотники трона.

— Тем не менее, — Катарина смягчила тон, — никому из Ластриков нет необходимости порочить вас. По крайней мере, до тех пор, пока мы, Ваше Величество, будем поддерживать доверительные отношения. Вы сажаете на цепь своего племянника, а Ластрики держать язык за зубами. Более того… — Катарина спрятала вещи обратно в мешочек и надежно затянула на нем ремешки. Тем самым она давала понять, что чем бы ни окончился разговор, доказательства бесчестия Яфы останутся у Ластриков. — Я готова просить моего почтенного брата принять Яфу в свою семью и закрыть глаза на ее позор. Конечно, девочке придется прибегнуть к хитростям, чтоб облапошить беднягу Руфуса, но если она проявит сноровку и смекалку, тайна останется за семью печатями.

— А как же менестрель? — Прищурился царь. — Если он так треплет языком.

— Ваше Величество, слухи разобьются о славное имя Ластриков. Неужели вы думаете, что после того, как царевна войдет в нашу семью, мы станет чернить себя таким позором? — На лице таремки появилась тень презрения.

— Я должен подумать.

— Нет, — решительно отрезала она. — Разговор, Ваше Величество, будет последним. Либо мы договоримся сейчас и разойдемся миром, готовясь к свадебному торжеству, либо разойдемся каждый при своем интересе.

Катарина знала, что царь Рхеля попробует тянуть время. Стоит ей дать слабину, как он нанесет ответный удар. Какой — угадать она не могла, но зная изворотливый ум Ракела, ожидать стоило чего угодно. Наверняка, царь попытается найти менестреля, чтобы заткнуть ему рот, или сделает ответный ход, заставив рифмоплета сознаться в лживости хвастовства. Катарина не стала говорить, что менестрель не покидал Замок на Пике, а остался там, одурманенный хмельными напитками, куреньем хасиса и развратницами-рабынями. Только так леди Ластрик оставалась в полной уверенности, что держит все ниточки.

— Я не могу приказывать Шиалистану. — Когда царь заговорил, голос его сделался ровным, глазам вернулась прежняя зелень, но печать отчаяния осталась вспухшими веками и обескровленными губами. — За ним стоит рхельская знать здесь и купленные на рхельское золото советники в Дасирии. Если я откажусь сейчас, мои дни на троне будут сочтены.

Катарина безразлично передернула плечами.

— На кону стоит жизнь царевны, Ваше Величество. И каким способом вы приструните молодчика, меня мало интересует. С дасирийскими советниками Тарем и сам управится. Вы же должны приструнить руку своего племянника здесь, лишить рхельской поддержки. Тарему не нужен торговый путь в обход и новый дасириецский император Шиалистан.

Ракел снова вскочил, взбешенной собакой заметался по залу.

Катарина не смогла найти в себе жалости к царю. Она не относилась к тем, кто испытывает удовольствие, глядя на чужие страдания. Но мягкость, свойственная женщинам, у таремок отсыхала вместе с пуповиной, и леди Ластрик не была исключением. Ракел нравился ей, некоторое время назад она даже смотрела на него с вожделением. Наваждение минуло, плоть успокоилась ласками другого мужчины, голова остыла. Сейчас, глядя, как царь не находит себе места, охваченный бессилием, Катарина не чувствовала даже жалости. Она хотела лишь одного — покоя Тарему любой ценой.

И не сомневалась, что Ракел найдет выход, лишь бы отвести удар от дочери.

И он нашел его. Смуглое лицо правителя рхельского царства просветлело, он пригласил гостью к столу. Катарина отказалась от вина, а Ракел, наполнив свой кубок, сделал жадный глоток, будто долго мучился жаждой.

— Я готов обменять тайну на тайну, — сказал он, после того, как дыхание его сделалось ровным. — Большой секрет дасириецской регентствующей императрицы-матери, в обмен на скорейший брак между Яфой и Руфусом, до окончания месяца вера́ля.

Катарина недоверчиво глянула на Ракела.

— Фарилисса — битая фигура, Ваше Величество. С момента, как было объявлено о помолвке Шиалистана и малолетней императрицы, ее мало что решает.

— А что бы вы сказали, леди Ластрик, скажи я вам, что в Нинэвель нет ни капли императорской крови?

Леди Ластрик откинулась на спинку стула, вся обращаясь в слух.

— Я бы попросила Ваше Величество не томить меня недомолвками и продолжать.