КАБУР В 1908 ГОДУ И ДУЭЛЬ С ПЛАНТЕВИНЕМ

Во второй раз Пруст приехал в Кабур 18 июля 1908 года. Он, как всегда, был недоволен публикой в «Гранд-отеле», которая, как он утверждал, состояла из нескольких богатых, но вульгарных буржуа и самодовольной провинциальной знати. Однако среди незнатных отдыхающих Кабура он сблизился с молодым человеком, которому не было еще двадцати лет и который быстро стал его другом. Молодого человека звали Марсель Плантевинь, он был сыном состоятельного торговца галстуками. Пруст мельком встречался с ним еще в 1907 году, а в 1908-м их представила друг другу в кабурском казино виконтесса д’Альтон. Плантевинь был очарован манерой Пруста вести беседу, его умением с необыкновенной психологической тонкостью анализировать парижскую светскую хронику. Молодого человека также интриговали и другие странности Пруста, например его необыкновенная щепетильность в отношениях с персоналом отеля. Так, например, писатель просил Плантевиня помочь ему разобраться в том, как строятся взаимоотношения в иерархии служителей. Если, скажем, кто-то хочет зарезервировать столик в ресторане, то к какому из двух метрдотелей он должен обратиться: к первому, который выше рангом, или ко второму, который лучше знает зал ресторана? И если лучше обратиться ко второму, то не будет ли первый обижен невниманием клиента? Получив от Плантевиня необходимую информацию, Пруст отправил его с деликатным поручением: попросить второго метрдотеля зарезервировать столик, который был бы наиболее удобен для страдавшего астмой писателя, но так, чтобы никто Плантевиня не видел, и особенно чтобы первый метрдотель не догадался о том, какие интриги плетутся за его спиной. Об этих небольших поручениях, а также о своих занимательных разговорах с Прустом Марсель Плантевинь расскажет в своей книге воспоминаний, которая, кстати, показала, что молодой человек не был лишен психологической тонкости и литературных способностей.

Этот литературный дар Плантевиня проявился, например, в том, что именно ему принадлежала честь изобретения названия «Под сенью девушек в цвету» для второй части эпопеи Пруста. О том, как это произошло, Плантевинь рассказал в своих мемуарах и многочисленных интервью, данных по поводу их публикации. Все началось с того, что Пруст из разговора с несколькими обитателями Кабура узнал, что Марсель Плантевинь всегда был окружен целой стайкой молодых девушек, которые любили проводить с ним время. Пруст, заинтересованный этой особенностью, обратился к Плантевиню. Он попросил объяснить, почему Марсель любил проводить время с совсем юными девушками. Плантевинь признался, что в таком окружении он чувствует себя под защитой. «Под защитой, или под сенью, — продолжал он, — и поскольку речь идет о лете, можно сказать, что я нахожусь под сенью девушек в цвету». Пруст сейчас же уловил красоту метафоры, родившейся так спонтанно. «Марсель, но вы придумали прекрасное название романа! — воскликнул он. — Подарите ли вы мне его? Могу ли я его использовать, если однажды мне придет в голову идея написать о юных девушках из Кабура?» Польщенный Плантевинь, естественно, согласился. Впоследствии это название было одобрено Леоном Доде, с которым Пруст обсуждал вторую часть «Поисков утраченного времени».

Плантевинь навещал Пруста практически каждый день, до тех пор пока какая-то дама во время прогулки по дамбе не предупредила его о том, что интерес писателя к нему носит не совсем невинный характер. Растерянный Марсель Плантевинь не нашелся, что ответить на такое предостережение, и ничего не рассказал о состоявшемся разговоре Прусту. Как сам он объяснял в своих воспоминаниях, он был настолько очарован писателем, что готов был проводить время в разговорах с ним, даже зная о его не совсем благополучной репутации. К несчастью, предупреждения Плантевиню были услышаны другими отдыхающими, которые сообщили о произошедшем Прусту. Писатель был обижен и молчанием Плантевиня, и тем, что его друг не выступил против выдвинутых обвинений.

Пруст пишет письмо, в котором упрекает молодого человека в том, что за внешней доброжелательностью он прятал желание «поразить его ножом в спину». Пруст объявляет, что, поскольку Плантевинь разрушил их дружбу, они больше никогда не увидятся. Пораженный этими укорами Плантевинь попытался объясниться с Прустом, но обслуга отеля сообщила ему, что писатель запретил кому бы то ни было подниматься в его номер. Пруст был раздражен настолько, что хотел вызвать Плантевиня на дуэль, однако его друг являлся еще несовершеннолетним, а потому писатель послал секундантов к Плантевиню-отцу, который до крайней степени был удивлен этим вызовом и пытался понять, в чем дело. Однако его сын не мог дать никаких подробностей, поскольку сам не понимал, что происходит.

В конце концов благодаря свидетелям Пруста виконту д’Альтону и маркизу Пончарра, а также настойчивости самого Марселя Плантевиня писатель все-таки признался в том, что вызвало его возмущение. Он согласился встретиться с Плантевинем-младшим, который рассказал ему свою версию событий. Дама на дамбе обратилась к нему с предупреждением, но он ей ответил только: «Я знаю, что вы хотите мне сказать, но для меня это не имеет значения». На вопрос же Пруста о том, как Плантевинь догадался о том, что имела в виду дама, молодой человек признался, что в Кабуре об этом известно всем. В ответ Пруст со вздохом произнес: «Как это очаровательно приехать куда-то, куда твоя репутация уже добралась раньше тебя». После разговора с Плантевинем-сыном Пруст отправился мириться с Плантевинем-отцом. Как только конфликт был улажен, молодой друг Пруста возобновил свои визиты и писатель даже помог Марселю в получении рекомендаций для продолжения его карьеры в Лондоне. Однако история с Плантевинем оставит свои следы: в 1908 году во многих письмах Пруст будет жаловаться на слухи, которые ходят о его склонностях.

 

РОМАН «ПРОТИВ СЕНТ-БЁВА»

В начале 1908 года произошло событие, важное для генезиса романа «В поисках утраченного времени». Пруст начал работать над произведением, которое пока не имело в его сознании четко определенной формы, но которое позже трансформируется в «Поиски». Метод Пруста своеобразен: он одновременно пишет несколько текстов, которые посвящены разным темам. Эти отрывки, как и в сборнике «Утехи и дни», могут быть разделены на две группы: те, что напоминают главы романа, и те, что похожи на философские эссе. Фрагменты, над которыми Пруст работал с января 1908 года параллельно с пастишами на дело Лемуана, не объединялись пока в целостное повествование.

В июле Пруст составил список страниц и тем, которые им были уже завершены. В описи речь шла о главах, которые по своему содержанию были близки к «Жану Сантею». В них рассказывалось о детстве главного героя, о его поездках в провинцию на каникулы, о взаимоотношениях с матерью и бабушкой. В описании сельской местности появилось разделение пространства на стороны Вильбон и Мезеглиз, которые позже будут трансформированы в стороны Свана и Германтов. Среди глав были те, что посвящались поездке героя в Нормандию и его увлечению молодыми девушками. Пруст описывал также путешествие главного героя в Венецию. Рядом с этими отрывками романного типа Пруст разрабатывал более теоретические эссе, о некоторых из которых он упоминал в письме к своему другу Луи д’Альбюфера в мае 1908 года. Он рассказывал, что пишет «этюды» о Сент-Бёве, о Флобере, о женщинах, о гомосексуальности, о витражах, о надгробных камнях, о романе.

Как видно из списка тем, к которым обращался Пруст, он пока еще не очень ясно себе представлял, в каком направлении он должен двигаться. Неудача с романом «Жан Сантей» заставила его сомневаться в том, что он способен написать полноценный художественный текст. Поэтому он размышлял о том, чтобы придать своему произведению более строгую форму критического или философского очерка. В одной из тетрадей, которые заполнялись им в 1908–1909 годах, Пруст прямо фиксировал свои сомнения. Он спрашивал себя, следует ли ему сделать из того, что им написано, роман или философское эссе, способен ли он вообще писать романы. С этим же вопросом Пруст обращался осенью 1908 года к своим знакомым: Жоржу де Лори и Анне де Ноай. Он спрашивал их о том, должен ли он предпочесть эссе в стиле Тэна или более оригинальную, более близкую к художественному тексту форму.

По всей видимости, Жорж де Лори посоветовал ему работать над эссе, однако Пруст, согласный с тем, что совет, данный другом, является более разумным, принял решение двигаться в другом направлении. В конце 1908 года Пруст купил большое количество тетрадей, которые будут использоваться им как черновики для его романа. Покупка говорит о том, что у Пруста возник план какого-то крупного произведения. Он начал работать над сочинением, которое явилось первым вариантом «Поисков утраченного времени» и которое сам он пока еще предполагал назвать «Против Сент-Бёва. Воспоминания одного утра». В середине августа 1909 года Пруст уже обратился в издательский дом «Меркюр де Франс» к его директору Альфреду Валлету с предложением опубликовать его новый роман. Пруст предположил, что в его произведении будет более четырехсот страниц. Однако Валлет отказался от публикации.

Несмотря на то что Пруст уже искал издателя, роман как единое целое не был написан. По крайней мере, такой вывод напрашивается из анализа черновиков Пруста. Можно только строить гипотезы о том, каким образом писатель предполагал объединить фрагменты. О сложности такой работы для исследователей творчества Пруста можно судить уже по тому, что в настоящий момент опубликованы три варианта этого произведения, подготовленные Бернаром де Фалуа, Пьером Клара и Луциусом Келлером. На основании анализа рукописей исследователь Жан-Ив Тадье дает свою версию того, каким виделся роман «Против Сент-Бёва» самому Прусту. По мнению биографа, сочинение должно было начинаться с того, что ночью главный герой, страдая от бессонницы, вспоминал прошлое. В первую очередь он возвращался к своим каникулам в провинции, к сцене с поцелуем матери перед сном, к двум сторонам (к Вильбону и Мезеглизу). Далее шел черед воспоминаний о путешествии к морю, в Нормандию, куда он ездил с бабушкой и где он познакомился с Монтаржи, блестящим светским молодым человеком, который позже превратится в Сен-Лу. На следующее утро главный герой вспоминал о своей поездке в Венецию с матерью. Он также слушал шумы парижского утра и размышлял о светской жизни. В этой части повествования уже появлялись такие герои, как Сван, Вердюрены и их клан, маркиз де Герси (будущий Шарлюс). Далее в комнату героя входила его мать, которая приносила ему газету «Фигаро» с его только что опубликованной статьей.

Роман заканчивался беседой с матерью по поводу биографического метода Шарля-Огюстена Сент-Бёва. Герой критиковал подходы одного из выдающихся литературных критиков середины XIX века, который в своих многотомных исследованиях дал развернутую и подробную панораму литературной жизни Франции начиная с XVI века. В основе его видения литературы было изучение всех деталей формирования характера писателя, основанное на анализе воспоминаний тех, кто был с ним лично знаком. Сент-Бёв включал в свои работы также и собственные впечатления о встречах с артистами. Пруст, вступая в конфликт с Сент-Бёвом, предложил свою теорию о двух личностях гениального творца: та, которая доступна для наблюдения в повседневной жизни, не соответствует другой, более глубоко спрятанной, которая ответственна за создание гениальных произведений. Именно это несоответствие, по мнению Пруста, делает бесполезными поверхностные биографические этюды Сент-Бёва.

Хотя работа над романом «В поисках утраченного времени» и была первоначально связана с критикой Сент-Бёва, этот автор отсутствует в окончательном тексте произведения. Поскольку Пруст не находил издателя для своего романа, он продолжал работу над рукописью. Беседа с матерью, которая должна была находиться в конце произведения, постепенно теряла свое значение и исчезла в своем первоначальном виде из текста «Поисков», в то время как главы, описывавшие события из жизни главного героя, занимали все большее место, трансформировались и превращались в полноценный роман. При этом Пруст сохранил круговую структуру произведения: только последние его главы объясняют то, что происходило на всем протяжении романа.

Пруст получил отрицательный ответ от Валлета в августе 1909 года, во время своей очередной поездки в Кабур. Такой же ответ был отправлен Прусту от издателя Кальмана-Леви. Однако неожиданную поддержку ему в очередной раз оказал главный редактор «Фигаро» Кальмет: он согласился публиковать «Сент-Бёва» по частям в виде романа с продолжением. Обнадеженный Пруст отдал начало сочинения, посвященное Комбре, машинистке, и уже осенью читал ее перепечатанный набело вариант своим друзьям Жоржу де Лори и Рейнальдо Ану. В ноябре 1909 года он посылает машинопись в «Фигаро». По неизвестным причинам Кальмет не сдержал своего обещания, текст Пруста остается без движения в редакции в течение нескольких месяцев. Однако проблемы с публикацией, которые, без сомнения, вызывали разочарование писателя, в конечном итоге оказали позитивное воздействие на генезис романа. Пруст принимается за переработку своего сочинения, которое вскоре сменит и название, и структуру.

 

ОТ ПОДЖАРЕННЫХ ХЛЕБЦЕВ К БИСКВИТАМ МАДЛЕН

Работая над текстом «Против Сент-Бёва», Пруст зимой 1908/09 года пишет проект предисловия к своему произведению. Это небольшое эссе включает в себя первое подробное описание метода непроизвольного воспоминания, которое станет основой романа «В поисках утраченного времени». В этом фундаментальном для истории творчества Марселя Пруста отрывке писатель противопоставляет два типа памяти: интеллектуальную и непроизвольную. Речь ведется от лица повествователя. По его мнению, то, что разум сохраняет под именем прошлого, не является достоверной копией происходившего. Он считает, что подлинные воспоминания не связаны с интеллектом. Воскресить прошлое помогает не он, а предметы: каждый час жизни человека соединен с какой-то вещью и с ощущением, которое она вызвала. Поскольку объекты, в которых «спрятано» минувшее, незначительны, незаметны, редко обращают на себя внимание, большая часть «законсервированного» в них существования потеряна навсегда. Однако изредка некоторые из этих магических предметов случайно встречаются на нашем жизненном пути и помогают спасти прошлое от забвения.

Далее повествователь приводит три примера таких непроизвольных воспоминаний, вызванных неожиданной встречей с забытым ощущением. Каждый из примеров в трансформированном виде будет присутствовать в «Поисках». Первый описывает, как продрогший повествователь возвращается холодным зимним вечером домой и никак не может согреться после прогулки. Его старая кухарка предлагает ему несколько кусочков поджаренного хлеба с горячим чаем, который он обычно никогда не пьет. Вкус того, что предложено кухаркой, возвращает герою воспоминание о сельском доме, где по утрам он спускался в комнату деда, который завтракал и угощал внука чаем и гренками. Благодаря этому совпадению ощущений из прошлого и настоящего повествователь получает доступ к тому, что уже не существует, он видит перед собой во всех подробностях и дом, и деда, и сад, окружающий дом.

Эпизод с хлебцами переписывался Прустом несколько раз: существует шесть рукописных его версий, а также машинописи и корректуры. В результате в 1913 году родилась знаменитая сцена с бисквитами Мадлен. В ходе работы Пруст заменил старую кухарку сначала служанкой Франсуазой, а потом матерью главного героя; его дед трансформировался в тетю Леонию; поджаренные хлебцы стали воздушными и имеющими форму раковин пирожными Мадлен. Пруст среди прочего заменил строчные буквы в названии печенья буквами прописными, подчеркивая важность этого «волшебного предмета» в его романе. Часть исследователей, кстати, видят в этом использовании прописных букв желание Пруста ввести в текст романа свои собственные инициалы М и П.

Следующие два эпизода, которые упомянуты в предисловии, связаны с неровными плитами, на которые герой наступает во дворе своих друзей и которые возвращают ему воспоминания о поездке в Венецию и о визите в собор Святого Марка, а также со звуком упавшей в тарелку ложки, которая помогает вспомнить его поездку на поезде. Таким образом, три воспоминания, описанные в предисловии, по всей видимости, отсылали к трем главным эпизодам романа: каникулам в провинции, поездке к морю и путешествию в Венецию. В романе «В поисках утраченного времени» эпизод с хлебцами войдет «В сторону Свана», а два других воспоминания будут в трансформированном виде упомянуты в «Обретенном времени». Они будут подготавливать окончательное прозрение главного героя и его решение взяться за работу над собственным романом.

В анализе генезиса эпизода с бисквитами Мадлен важным является вопрос о том, насколько он связан с реальными событиями в жизни Пруста. Так, Джордж Пейнтер, первый биограф Пруста, был уверен, что писатель зимой 1908/09 года на самом деле пережил нечто подобное тому, что описывается в романе: вернувшись поздно вечером домой, он попросил принести ему чаю с печеньем и вспомнил свои каникулы в Илье. Однако современные исследователи, имеющие доступ к черновикам Пруста, склоняются к тому, что теория непроизвольного воспоминания имеет в своей основе скорее знакомство Пруста с разнообразными литературными и философскими текстами.

При этом рождение концепции непроизвольной памяти не может быть связано только с одним источником. Как и большинство теоретических построений Пруста, а также событий и персонажей его романа, она имеет множество корней, ключей, дополняющих друг друга. Теория воспоминаний может быть, во-первых, связана с чтением психологических исследований, посвященных памяти (как, например, работ доктора Солье). Источником философских построений могли стать и художественные произведения, поскольку тема воспоминаний хорошо разработана и в литературе романтизма, и в литературе рубежа веков (например, в творчестве Анатоля Франса). Кроме того, основой могли стать и философские работы преподавателей Пруста в Сорбонне, прежде всего Габриэля Сеайля и Виктора Эггера. Так, оба названных философа придавали большое значение воспоминанию, которое, по их мнению, давало возможность обрести целостное видение собственного жизненного пути, а значит, понять собственную индивидуальность.

 

СВЕТСКАЯ ХРОНИКА И РУССКИЕ БАЛЕТЫ

Начиная с 1909 года в жизни Пруста наступает период интенсивной работы, он все реже появляется в свете, все меньше видится с друзьями, не так часто посещает театры и выставки. Состояние его здоровья становится прекрасным предлогом для того, чтобы перестать встречаться с теми, кто не представляет для него интереса и кто не может помочь ему в создании романа. Пруст постепенно превращается в настоящего затворника. Двери его квартиры практически всегда открыты только для одного Рейнальдо Ана.

Выходы Пруста в свет в то время определялись желанием найти новые впечатления или информацию для своего романа. Он часто просил своих знакомых то организовать его знакомство с какой-нибудь интересной для книги особой, то дать сведения о каком-либо аристократическом имени, то рассказать подробности о событии из светской жизни, которое имело место несколько лет назад, то прислать фотографию, которая помогла бы ему «оживить» память и обогатить содержание романа. Дотошность и внимание Пруста к мельчайшим деталям, а также его неожиданные визиты для получения сведений по какому-нибудь важному для него вопросу вошли в легенду. Так, однажды он решился отправиться в пригород Парижа на автомобиле, чтобы снова увидеть цветущие яблони (такие поездки Пруст совершал нередко, он разглядывал цветы, которые для него срывал шофер, через окно автомобиля, боясь очередного приступа астмы). Писатель выбрал для поездки окрестности Рюэя, не зная, что вокруг этого города наводила страх банда некоего Бонно, разъезжавшая на автомобиле. Пруст и его шофер долго не могли понять, почему их появление пугает местных жителей, которые при виде автомобиля и его небритого и измученного бессонницей пассажира были готовы разбежаться в стороны. В другой раз он приехал в гости к Гастону де Кайаве, чтобы повидать его дочь Симону. Поскольку Пруст нанес визит около полуночи и девочка уже спала, ее пришлось будить и одевать, чтобы представить писателю. Очевидно, эта поездка была необходима ему для того, чтобы описать дочь Жильберты Сван и Робера де Сен-Лу в романе.

Таким образом, интерес Пруста к происходящему вокруг него, и в частности к светской хронике, становится все более избирательным. Но некоторые события все же привлекают его внимание. В начале 1910 года Пруст узнает о смерти мадам Арман де Кайаве, которая скончалась 13 января. Официально причиной ее смерти был бронхит, однако реальные ее корни были скорее психологического порядка. Она очень страдала от неверности Анатоля Франса во время его турне по Латинской Америке. За несколько месяцев до смерти она даже попыталась покончить жизнь самоубийством.

Пруст пишет Франсу письмо с выражением соболезнований по поводу кончины Леонтины, на которое получает прочувствованный ответ. Несмотря на частичное разочарование во Франсе, подробности отношений которого с мадам де Кайаве Марсель узнает от своих друзей, Пруст впоследствии отправит писателю экземпляр «В сторону Свана» с посвящением, в котором назовет его «своим первым учителем, самым великим и самым любимым». Такое посвящение не случайно. В романе «В поисках утраченного времени» легко прослеживается большое тематическое сходство с произведениями Анатоля Франса. Такими общими для двух авторов сюжетами являются: ностальгия по прошлому, интерес к анализу светской жизни, пессимистическое видение любви как страдания, внимание к ревности и иллюзиям в любви, скептицизм по отношению к возможности понимания мира, субъективизм, релятивизм, сенсуализм.

Анатоль Франс оказал также определяющее влияние на создание образа писателя Бергота в романе «В поисках утраченного времени». Персонаж, кстати, появляется в черновиках Пруста как раз в конце 1909 — начале 1910 года. Сближает Бергота и Франса множество общих черт, например любовь к метафорам, архаизмам, прилагательным «очаровательный», «сладкий», а также схожая внешность: нос, бородка, манера говорить. Однако прежде всего сходна роль, которую играет писатель в жизни повествователя. Влияние Бергота важно для главного героя в романе, так же как влияние Франса для творчества Пруста. Отметим при этом, что у Бергота было множество других прототипов, как и у всех важных персонажей «Поисков». Его образ создавался в результате смешения черт Анатоля Франса с элементами из жизни Поля Бурже, Альфонса Доде, Мориса Барреса, Анри Бергсона и др. Сам Пруст так метафорически описывал историю рождения своих героев в романе: «[…] Книга — это большое кладбище, где на большинстве могильных камней уже невозможно прочитать стертые имена».

Среди важных событий 1910 года можно также отметить открытие Прустом русских балетов. Когда труппа Сергея Дягилева впервые приехала в Париж в 1909 году, ее представления не вызвали интереса писателя. Однако под давлением своих многочисленных друзей (Люсьена Доде, Рейнальдо Ана, Робера де Монтескью и графини де Греффюль) Пруст скоро полностью меняет свое отношение и становится горячим поклонником Русских сезонов. В течение 1910 года Пруст увидел следующие постановки: «Шехерезаду», «Карнавал», «Клеопатру», «Сильфиды». С этого времени приезды русских артистов всегда привлекали его внимание, и он регулярно посещал русские спектакли. Так, в 1913 и 1914 годах он посмотрел «Весну священную», «Золотого петушка», «Послеполуденный отдых фавна», «Бориса Годунова», «Князя Игоря». Он увлечен и хореографией Михаила Фокина, и декорациями Леона Бакста, и талантом Вацлава Нижинского, а также музыкой русских композиторов Римского-Корсакова, Стравинского, Бородина, Мусоргского.

Звездный состав авторов, ставших известными благодаря Русским сезонам, привлекается Рейнальдо Аном для своего балета «Синий бог». В 1911 году Рейнальдо даже отправился в Санкт-Петербург, чтобы обсудить свою новую постановку и представить свою музыку русскому театральному бомонду. Через год в мае 1912-го в Париже состоялась премьера спектакля, либретто к которому написал Жан Кокто, хореографом стал Фокин, главные роли исполнялись Нижинским и Карсавиной, а декорации и костюмы были изготовлены по эскизам Бакста. Пруст не смог присутствовать на премьере из-за приступа астмы, а сама постановка, как и большинство спектаклей русского балета этого сезона, не имела успеха.

 

АЛЬБЕР НАМЬЯС И ПОИСКИ ИЗДАТЕЛЯ

Поскольку Пруст все дальше продвигался в написании романа, важную роль в его жизни начали играть секретари и машинистки, которые помогали ему приводить в порядок его рукописи, готовя их к печати. Одним из помощников Пруста стал Альбер Намьяс, молодой человек, с которым Пруст был знаком с 1907 года. Их первая встреча произошла в гольф-клубе Кабура, президентом которого был один из друзей Марселя. Альбер Намьяс — сын состоятельного биржевого маклера, который снимал виллу «Берта» в Кабуре. Сначала взаимоотношения между Марселем и Альбером носили дружеский характер. Так, летом 1910 года Пруст сблизился с молодым человеком настолько, что давал ему советы по поводу его конфликтов с возлюбленной.

Затем с лета 1911 года Намьяс начал помогать Прусту в качестве секретаря. Он работал в паре с машинисткой «Гранд-отеля» Сесилией Хейворд. Альбер и Сесилия продолжили разбирать рукописи Пруста и в Париже. Их сотрудничество с писателем было особенно активно в 1911–1912 годах. За это время Сесилия и Альбер совместными усилия создали машинопись «Потерянного времени» — первой части очередного варианта «Поисков».

В чем заключалась задача Намьяса? Дело в том, что Пруст использовал свои тетради для черновиков двумя способами: одни из них предназначались для записи отдельных мыслей и эпизодов, а другие служили для связывания написанных фрагментов в последовательное повествование. Эти вторые тетради и готовились Намьясом для их перепечатки: он должен был соединять части текста, следуя сложным инструкциям, которые давал ему Пруст. Внимательный Намьяс нередко вносил в рукописи Пруста небольшие коррективы, гармонизируя, например, цвет платья, а иногда и имена персонажей, которые могли отличаться в отрывках, находящихся в разных тетрадях.

Однако взаимоотношения Пруста с Намьясом не были однозначными. Параллельно с работой секретаря Намьяс, сын маклера, втянул Пруста в спекуляции на бирже. Первые попытки игры для Пруста были счастливыми, благодаря своему помощнику он легко зарабатывал небольшие суммы денег в 200, 500 франков. В благодарность он даже послал отцу Намьяса свою книгу «Утехи и дни». Однако в декабре 1911 года Пруст включился в более крупную игру и потерял 40 тысяч франков. 1 марта следующего года в письме Намьясу Пруст жаловался, что банки, в которых хранились его средства, сообщили ему об убытках и что, если их расчеты верны, то на потерянные деньги он мог бы купить «Джоконду». Такие траты пугали не только осторожного Льонеля Озе, но даже Робера Пруста, который взял с брата обещание избегать игры на бирже.

О трансформации отношений с Намьясом свидетельствуют и конфликты Пруста с секретарем, которые стали происходить в 1912 году. Во время очередного отдыха в Кабуре летом 1912 года случилась ссора, которая показала, насколько Пруст мог быть вспыльчивым во взаимоотношениях с близкими ему людьми. Пруст назначил Намьясу встречу на дамбе, но тот не пришел на рандеву. Пруст, оскорбленный отсутствием и, как он посчитал, пренебрежением Намьяса, написал ему письмо, наполненное упреками еще более жестокими, чем в уже упомянутом послании к Плантевиню. Он сравнивал Намьяса с водой, лишенной цвета и формы, а потому неспособной измениться к лучшему. Также, рассказывая о своей привязанности, он признавался, что оскорбление вызвало у него желание «то плакать, то броситься в воду». Он вспоминал, что великий писатель Альфонс Доде отправлял ему письма дважды, только чтобы узнать, как лучше угодить ему во время обеда. А не менее великий Анатоль Франс переносил прогулку с ним каждый день в течение недели, чтобы дождаться, когда Пруст наконец почувствует себя лучше. Как оказалось, гнев Пруста не имел под собой оснований. Альбер Намьяс опоздал на встречу из-за аварии: под машину, на которой он ехал, попала девочка. За периодом конфликтов наступило временное охлаждение, которое постепенно переросло в дружбу. Так, после побега Альфреда Агостинелли именно Намьясу Пруст поручит поиски беглеца и переговоры с его отцом по поводу возможного возвращения молодого человека к писателю.

За 1911–1912 годы, время работы с Альбером и Сесилией, Пруст сильно переделал проект своего романа, он также дал ему новое название. Идея произведения, посвященного методу Сент-Бёва, уже забыта. По мысли Пруста, его будущий роман должен называться «Сердечные перебои», и он будет состоять из двух томов. Первая часть будет носить название «Потерянное время», а вторая — «Обретенное время». Машинопись, подготовленная мисс Хейворд в конце июня 1912 года, носила название «Сердечные перебои. Потерянное время. 1-я часть». Таким образом, летом 1912 года Пруст был уверен, что он почти закончил свой роман, что для его завершения нужно лишь упорядочить многочисленные отрывки, разбросанные по черновикам.

Поскольку работа, по мнению писателя, близилась к концу, он начал искать издателей. Он обратился сначала к Эжену Фаскелю. Поддержать его в этом издательском доме обещал сам Гастон Кальмет, который даже отправил письмо издателю и уверял Пруста, что тот скоро сможет подержать в руках первый том своего романа. Однако, несмотря на поддержку издателя и главного редактора «Фигаро», Фаскель возвратил машинопись. Основа решения об отказе — мнение одного из членов редакции, Жака Мадлена, который дал следующий отзыв: даже после прочтения семисот страниц текста остается непонятным, о чем в романе идет речь. Рецензент был уверен, что произведение написано чувствительным до болезненности молодым человеком и что оно слишком не похоже на все, что обычно публиковалось в издательстве.

Гастон Галлимар, директор НРФ, также не был готов выпустить в свет творение Пруста. Писатель направил ему рукопись в начале ноября 1912 года, а 23 декабря ему уже послали письмо с отказом. Ответственность за принятие этого решения ложится на Андре Жида, который не оценил и не понял роман, поскольку увидел в нем произведение светского человека, плохо скомпонованное и бесконечно длинное. Он составил свое мнение о Прусте на основании встреч с ним в свете и был уверен, что Пруст — дилетант и сноб, а потому попросту не стал внимательно изучать его текст. Жид впоследствии считал эту ошибку одной из самых больших в своей жизни и пытался объяснить ее тем, что при чтении натолкнулся на некоторые детали, которые убедили его в невнимательности автора. Он, в частности, приводил в пример фразу из описания лба тети Леонии, на котором «проступали позвонки». Разгадке появления этих загадочных «позвонков на лбу», кстати, посвящены уже несколько исследований, в которых фраза Пруста объясняется то ошибкой переписчика, то научными теориями начала века, которые рассматривали череп как одну из разновидностей позвонков. К чести Жида, следует отметить, что он уже в 1914 году написал письмо, в котором попросил у Пруста прощения за ошибку и признал его незаурядный талант.

Разочарованный Пруст отправил свой роман Юмбло, директору издательства «Олландорф», который написал отказ, ставший знаменитым: «Я, может быть, глуп как пробка, но я не в состоянии понять, как какой-то господин может потратить 30 страниц на описание того, как он переворачивается с боку на бок в постели перед тем, как заснуть…»

В конце концов измученный непониманием Пруст решил обратиться в издательство «Грассе» с просьбой опубликовать его роман за счет автора. В издательстве быстро дали свое согласие. Пруст предложил продавать свой первый том по три с половиной франка, стремясь избежать ошибки своей молодости, когда завышенная цена в 13 с половиной франков привела к тому, что его сборник «Утехи и дни» так и не нашел своего читателя. Цель Пруста как можно более широкое распространение книги. Таким образом, 1912 год заканчивается частичным поражением писателя, вынужденного публиковать роман за свои собственные деньги.

 

АЛЬФРЕД АГОСТИНЕЛЛИ

1913 год стал одним из важнейших в биографии писателя. Этот год ознаменовался двумя важнейшими событиями: публикацией первого тома эпопеи «В поисках утраченного времени» и взаимоотношениями с Альфредом Агостинелли, которые кардинальным образом изменили содержание будущего романа Пруста.

Альфред Агостинелли, с которым Пруст был знаком уже несколько лет, снова появился в жизни писателя в начале 1913 года. Он потерял работу таксиста и какое-то время жил в Монако, где сблизился с Анной, которую он называл своей женой. Поскольку в Монако заработать на жизнь ему не удалось, Альфред приехал в Париж и попросил у Пруста место шофера. Однако писатель отказался предоставить ему эту должность, так как вот уже довольно долгое время он пользовался услугами Одилона Альбаре. Пруст ни в чем не мог упрекнуть Одилона: это серьезный шофер, не только умеющий хранить в секрете поручения Пруста, не только отличающийся ровным и спокойным характером и услужливостью, не только не завышающий счетов за свои услуги, не только никогда не совершающий ошибок за рулем, но еще и всегда готовый возить Пруста поздно вечером и ночью. Поэтому Пруст предложил Агостинелли место секретаря для перепечатывания рукописей своего романа. Кроме того, Марсель хотел бы, чтобы Агостинелли вместе с Анной жили в его квартире на бульваре Осман. Агостинелли согласился на предложенные условия и переселился к Прусту.

Можно предположить, что для молодого человека жизнь поблизости от писателя быстро превратилась в пытку. Причины тому многочисленны и очевидны. Шофер, привыкший к постоянным передвижением, к смене мест жительства, к работе с разными людьми и на свежем воздухе, был вынужден проводить целые дни за пишущей машинкой в квартире, которая наполнялась дымом от ингаляций астматика Пруста и где к тому же в течение всего дня запрещалось повышать голос. Добавим к этому психологические сложности. Он должен был страдать и от ревности Анны — некрасивой женщины, которая регулярно устраивала сцены, и от подозрительности самого Пруста, который стремился контролировать каждый шаг своего подопечного. Пруст, например, скрупулезно собирал информацию о семье Альфреда (его сестре, его братьях, его отце), так как, по его мнению, все эти люди могли бы создать ему сложности во взаимоотношениях с секретарем. К этому можно добавить еще и ревность Николя и Селины Коттен, которые видели в Альфреде конкурента в борьбе за место рядом с Прустом.

Со своей стороны Марсель также не чувствовал себя счастливым. В течение всей весны 1913 года он жаловался в своих посланиях друзьям на эмоциональные страдания, а также на новые денежные расходы. Так, в письме мадам Строс в апреле 1913 года Пруст описывал себя как «влюбленного и разоренного игрока на бирже». По всей видимости, взаимоотношения с Альфредом складывались не так, как этого хотелось бы писателю. Пруст предчувствовал, что ему не удастся надолго удержать рядом с собой молодого человека.

26 июля 1913 года Марсель в компании Альфреда, Анны и Николя Коттена отправился по заведенной уже несколько лет традиции на летний отдых в Кабур. Что произошло в отношениях между Агостинелли и Прустом в этот момент, не совсем ясно. Но примерно через неделю после прибытия в «Гранд-отель» Пруст вместе с молодым человеком, не захватив с собой ничего из вещей, вдвоем возвратились в Париж на поезде. Пруст отправил из кафе сообщение Николя Коттену о том, что тот вместе с Анной также должен ехать домой.

Пруст, по всей видимости, в чем-то подозревал Агостинелли. Об этом можно судить из совсем недавно ставшей доступной для исследования записной книжки писателя, в которой он делал записи в 1909 и 1913 годах. Этот ежедневник был продан на аукционе «Кристис» за 50 тысяч евро частному лицу в 2013 году (ровно через 100 лет после публикации первого тома романа Пруста). Однако Национальной библиотеке Франции удалось найти меценатов, которые выкупили этот драгоценный документ размером всего 11 на 6 сантиметров и передали его в библиотеку. В книжке оказались заполненными всего около тридцати страниц. Рядом с записями, относящимися к редактированию романа, есть несколько листов, заполненных странной информацией. Она представляет собой описание перемещений по Парижу 11, 12, 13 и 14 августа 1913 года кого-то, кого Пруст обозначает буквой А. Можно предположить, что речь идет о слежке за Агостинелли, которую заказал Пруст. Детектив, следивший за секретарем, рассказывал о том, что ему удалось обнаружить, а Пруст делал записи в своем ежедневнике. Скорее всего, преследование не дало никаких интересных результатов и было прекращено Прустом, который пытался найти другие способы удержать Агостинелли.

Писатель, зная о мечте молодого человека стать летчиком, предложил оплатить ему уроки пилотажа. В ноябре 1913 года Пруст подписал контракт с Фердинаном Колленом, директором школы авиаторов Блерио, расположенной в окрестностях Парижа. Однако Агостинелли бросил занятия незадолго до экзаменов. Рано утром 1 декабря 1913 года Альфред и Анна покинули квартиру Пруста и отправились в Монако.

Пруст, не выносивший неожиданных разрывов и исчезновений, попытался найти беглецов. Он обратился за помощью к верному Альберу Намьясу с просьбой сообщить ему имя какого-нибудь бывшего полицейского, который смог бы проследить за Агостинелли. Затем он решил послать Намьяса в Монако для переговоров с отцом Альфреда. Он хотел предложить выплачивать отцу небольшую пенсию, если тот согласится повлиять на сына и заставит его вернуться к Прусту. Однако этот план Намьясу реализовать не удалось: отец оставил решение за Альфредом.

Несмотря на просьбы писателя, Агостинелли отказался возвращаться под крышу Пруста. Вместо этого он записался в школу пилотажа братьев Гарберо в Антибе, выбрав для себя имя Марселя Свана, что говорит о его знакомстве с персонажами романа «В поисках утраченного времени». 30 мая 1914 года во время второго полета, который он проделывал в одиночестве, Агостинелли решил пролететь над морем, что было категорически запрещено. Ему не удалось удержать самолет в воздухе, машина упала в воду. Присутствовавшие при полете зрители (в том числе Анна и друзья Агостинелли, приехавшие из Монако) видели пилота, безуспешно звавшего на помощь и делавшего знаки находившимся на берегу. Лодки, которые отправились в сторону уходящего под воду самолета, опоздали: Агостинелли не умел плавать и, не дождавшись помощи, утонул. Анна послала Прусту телеграмму с трагической новостью. Брат Альфреда просил у Пруста финансовой помощи для организации поисков погибшего с помощью водолазов. Тело Агостинелли было найдено только 7 июня.

Скорее всего, отношения между Прустом и Агостинелли не прерывались окончательно. Они продолжали обмениваться письмами. Писатель, стараясь контролировать Альфреда хотя бы на расстоянии, продолжал держать его в курсе всех важных событий своей жизни, вплоть до проблем с публикацией романа. Об этой переписке можно судить по единственному письму, дошедшему до нас. Все остальные послания, отправленные молодому человеку, были уничтожены семьей Агостинелли. История обнаружения этого документа достойна отдельного рассказа. Письмо было отправлено Прустом 30 мая, в день гибели пилота, а потому не могло быть доставлено адресату. Исследователь Филипп Кольб, который готовил к публикации корреспонденцию Пруста, обнаружил его в архиве французской почты.

Это послание показывает, насколько у Пруста иногда сближались реальная жизнь и содержание романа. Так, в письме он упоминает об одной фразе из послания Агостинелли, которая его очень тронула. Из фразы он цитирует только прилагательное «сумеречный». В переписке Альбертины и повествователя это прилагательное будет употреблено в следующем контексте: Альбертина уверяет влюбленного в нее главного героя, что никогда не забудет своей последней прогулки с ним, прогулки, которая была дважды сумеречной: потому что наступала ночь и потому что это был их последний вечер вдвоем перед расставанием. Писатель, кстати, просит Агостинелли вернуть ему его письма. Можно предположить, что за этой просьбой стоит не только страх огласки, но и другие причины: Пруст предполагает использовать свои собственные послания, прямо их цитируя, в своем романе.

В письме Пруста речь также идет о самолете и о другом крупном подарке (возможно, «роллс-ройсе»), которые куплены писателем и от которых Агостинелли, по всей видимости, отказывается. Пруст тем не менее обещает, что самолет не будет им возвращен продавцу и навсегда останется в гараже. Эта история с подарками будет воспроизведена в романе «В поисках утраченного времени», в котором повествователь дарит Альбертине «роллс-ройс» и яхту. Отметим при этом, что Прусту пришлось пойти на серьезные траты: стоимость самолета составила около 27 тысяч франков, цена другого подарка была приблизительно такой же. Для их приобретения Прусту пришлось продавать акции, на проценты с которых он жил, что в очередной раз вызвало тревогу Льонеля Озе.

Как утверждал Пруст, именно Анна толкала Агостинелли к занятиям авиацией, надеясь, что благодаря им ему удастся начать хорошо зарабатывать. Пруст даже предупреждал Агостинелли, что в случае какого-либо несчастья в полете он не будет помогать Анне, поскольку будет считать ее виновной в гибели Альфреда. Однако Марсель не сдержал своего слова. После похорон он пригласил Анну в Париж и даже попытался помочь ей получить наследство Агостинелли. Для этого он обратился к принцу Монако. Однако поскольку выяснилось, что Анна не являлась официальной супругой Агостинелли, все усилия Пруста оказались напрасными.

Боль от потери была настолько велика, что после получения трагических известий Пруст на несколько недель прервал работу над корректурами своего романа. Тем не менее именно взаимоотношения с Агостинелли начиная с 1913 года оказали серьезное влияние на содержание произведения: в нем появилась развернутая история новой героини — Альбертины. Насколько этот персонаж важен, видно из того, что по количеству его упоминаний (2360 раз) с ним может сравниться лишь сам повествователь. Героиня занимает центральное место в частях «Под сенью девушек в цвету», «Пленница» и «Исчезнувшая Альбертина». В первый раз имя Альбертины было употреблено в черновиках Пруста в 1914 году. Писатель работал в этот момент над рассказом о побеге и смерти возлюбленной главного героя.

 

ПУБЛИКАЦИЯ ПЕРВОЙ ЧАСТИ «ПОИСКОВ»

Во время подготовки к публикации первой части своего романа Пруст еще раз изменил заглавие и структуру произведения. Значительные перемены совпадали с важными событиями в его личной жизни. Весной 1913 года, приблизительно в то же время, когда Агостинелли поселился у писателя, он решил дать своему сочинению новое название. Пруст хотел отказаться от прежнего наименования «Сердечные перебои» в пользу «В поисках утраченного времени». На его решение повлияло то, что он встретил книгу «Сердечный беспорядок» Бине-Вальмера, основателя влиятельного журнала «Ренессанс латин». Поскольку название чужого произведения слишком напоминало ему его собственное, Пруст сохранил «Сердечные перебои» только для одной из глав романа. Пруст предполагал также разделить свой текст на три части, из которых только две были уже названы им: «В сторону Свана» и «Сторона Германтов». Разделение на три тома связано с предположением Пруста о том, что его роман будет состоять из 1500 страниц. Первый том был опубликован в ноябре 1913 года, и в нем насчитывалось 537 страниц. Писатель думал, что следующие два тома будут иметь тот же объем.

Несмотря на то что в данном варианте роман казался очень логичным, планы Пруста были разрушены. В них вмешались два обстоятельства, одно из которых личного, а другое исторического порядка. В сочинение Пруста были введены новые эпизоды, о которых писатель не думал ранее и которые связывались, с одной стороны, со взаимоотношениями с Альфредом Агостинелли, а с другой — с Первой мировой войной. На изменение планов Пруста повлияла также остановка публикации романа, вызванная началом военных действий. В результате в своем окончательном варианте роман увеличился вдвое по сравнению с планом 1913 года: вместо 1500 он достигнет трех тысяч страниц.

Во время подготовки к публикации первого тома «Поисков», а также сразу же после нее Пруст активно рекламировал свое произведение. Эти усилия писателя были дополнены тем, что предпринял Бернар Грассе, который был известен своими умелыми рекламными акциями. Отзывы на роман печатались во всех популярных французских изданиях. Газета «Жиль Блаз» сообщала о выходе книги и публиковала отрывок из нее под названием «Музыкальный вечер». «Тан» предлагал своим читателям интервью с Прустом, а затем статью Поля Суде о романе. В «Фигаро» давалось объявление о публикации, а затем свои критические статьи посвятили роману Люсьен Доде и Шевасю. «Мируар» отдал свои страницы под интервью с автором. «Эксельсиор» выделил место под статью Кокто, в которой даже приводился портрет Пруста. Кроме того, огромное количество экземпляров книги распространялось самим Бернаром Грассе, который рассылал роман критикам, журналистам и просто близким к миру литературы личностям. Пруст дополнил эту рассылку Грассе, отправляя книги многим своим светским друзьям и знакомым. Таким образом было разослано нескольких сотен экземпляров.

Эта массированная кампания принесла плоды: роман Пруста, который по своим характеристикам значительно отличался от обычных произведений, публиковавшихся в Прекрасную эпоху, не был коммерчески провальным. Так, уже до начала военных действий было продано более 2800 экземпляров книги, а общее число проданных Грассе томов составит 3300 штук. Если добавить к этому, что большинство отзывов на роман были положительными, то можно сказать, что публикация Пруста выглядела относительно успешной.