— И как я только уговорила себя на такое?

Такси медленно продвигалось по городу. За окном мелькали знакомые улицы, места, здания. Все это сейчас казалось неимоверно далеким и чужим, будто покрытое тонким слоем пыли. Неужели это мой город? Ничего к нему не чувствую.

— Катя, мы уже это обсуждали, — сказала мама. — Мне необходимо поехать.

— Тебе — да. Но зачем ехать мне?

Мама осуждающе зыркнула из-под черной прозрачной вуали на шляпке.

— Тетю Эллу надо поддержать! В такое тяжелое для нее время! Неужели ты сможешь быть такой бесчувственной, когда у моей подруги горе?

— Но я даже ее не знаю! — не унималась я.

— Ничего, дорогая, я вас познакомлю.

Вот тебе и заявочки! Особенно наше знакомство будет к месту на центральном кладбище. Только маму, казалось, совершенно не беспокоили подобные пустяки.

— Я не хожу на похороны, ты же знаешь! Мне потом снятся кошмары! — пожаловалась, нисколько не приукрасив действительность.

А еще Нина погибла в том метро… Я до сих пор не отошла от этого известия.

Подумать только, у нее осталось трое детей! Как глупо устроена смерть! И, как бы к ней ни готовился, она всегда приходит не вовремя.

Нина погибла, пройдя со мной лишнюю остановку. Что если бы она зашла в подземку возле здания университета, как всегда делала, осталась бы жива?

На самом деле, ответ на этот вопрос я получить не хотела.

Ведь тогда вина в ее смерти была бы на мне. Я — причина того, что Нина именно в то время возвращалась домой. Я — роковое стечение обстоятельств. Случайная убийца.

Ни-на по-гиб-ла.

Возле кафедры до сих пор стояла ее фотография, перевязанная черной ленточкой, и две красные розы, хотя прошло уже больше месяца. Улицы подморозили первые холода ноября. Проведение похорон оплатил университет. А я даже не пошла на кладбище. Не смогла заставить себя.

Не пошла на похороны единственного человека, который хорошо ко мне относился! А вот сейчас еду на церемонию погребения того, кого даже не знала!

И кто я после этого?

Лицемерка.

— Хочешь, я буду держать тебя за руку? Тогда не будет страшно, — предложила мама.

— Я что маленькая?

— Конечно, не маленькая! — мама раздраженно закатила глаза и откинулась на спинку сидения. — В двадцать пять лет маленькой назвать язык не повернется. Ну, не хочешь — как хочешь. Тогда просто не будешь заглядывать в гроб. Делов-то!

Спорить с мамой было так же бесполезно, как доказывать хирургу, что при гангрене не нужна ампутация. Поэтому я просто смиренно уставилась в окно.

— Единственный племянник! Поверить не могу! — мама утерла черным платком сухие уголки глаз. К чему этот спектакль? — Даже не представляю, как справляется моя бедная Эллочка?

Ответ ей не требовался. Я прекрасно узнала интонацию, которой она говорила только тогда, когда хотела вызвать у меня жалость. Настроить на необходимый лад, чтобы потом поставить очередное невыполнимое условие.

— А почему папа не поехал с тобой?

— Он занят.

Это прозвучало сухо, с толикой едва уловимой горечи в голосе, но я заметила.

— Что-то случилось?

Она пожала плечами, старательно пытаясь вложить в этот жест, как можно больше беспечности. Не получилось. Спустя мгновение мама уже вздрагивала от еле сдерживаемых рыданий.

— Ничего особенного, Катя. Просто он подал на развод.

— Что?! Почему?

Мама зарыдала, уткнувшись лицом в ладони. В ее всхлипах слышалась неподдельная горечь, обида и боль. Такой я видела ее впервые. Да и вообще не припомню, чтобы она плакала когда-то!

Всегда безупречная во всем: идеальная хозяйка, идеальная жена, идеальная мать… Да почти что богиня во всех смыслах! В последнее время я стала думать, что у нее и эмоций-то нет, а тут…

Что у них там происходит?

Только сейчас я заметила редкую проседь в густых, жгуче-черных волосах матери, небрежный, на скорую руку макияж и два ногтя с потрескавшимся маникюром на правой руке. Эти детали отчетливо выбивались из образа идеальной женщины. Похоже, мама действительно переживала.

— Почему ты мне не сказала?

— Дети не должны знать о проблемах родителей. Это неправильно, — сжала пальцы в замок она.

— Мама, но как же так? Я не понимаю. Вы почти тридцать лет вместе!

— Леня сказал, что я всегда на него давила. И он хоть на старости лет хочет пожить для себя.

— Мне очень жаль, — честно призналась. Семейная идиллия рушилась прямо на глазах. — Может, вы еще помиритесь?

— Как знать…

Мои идеальные родители разводятся! Никак не укладывалось в голове…

Я хотела расспросить о многом, задать кучу вопросов, поддержать или утешить, но мама сделала категорический жест, показывая, что разговор окончен. Больше она не была намерена приоткрывать мне душу. Но я хотя бы узнала, что она у нее есть.

Мама утерла слезы, привела в порядок макияж и из простой женщины вновь превратилась в идеальную.

Вскоре такси притормозило у больших, кованых ворот кладбища и мы вышли. Въезд на территорию для автомобилей, к моему сожалению, был запрещен. Погода не располагала к пешим прогулкам. Холодный ветер заставил поежиться и плотнее закутаться в широкий, зеленый шарф.

Уверенной походкой мама направилась вглубь кладбища, мне же ничего не оставалось, как послушно последовать за ней.

На кладбище я была третий раз в жизни. Первый случился в девять, когда умерла бабушка. Прямо во время отпевания я потеряла сознание, чуть не угодив в разрытую для погребения яму.

Второй раз последовал через много лет, тогда, когда хоронили Костю. Мне было дурно, страшно и больно. С тех пор я зареклась ходить на кладбища, до этого проклятущего момента…

Вскоре мы присоединились к многочисленной процессии. Похороны, отпевание, проповедь старого священника, прощание с покойным — прошли мимо меня. Все было точно в тумане. Каким-то чудом даже получилось абстрагироваться от происходящего, тихонько пристроившись в стороночке.

Очнулась от странного ступора уже в ресторане, в самый разгар так называемых поминок. Почему так называемых? В отличие от принятых в нашей стране традиций, гости не были усажены за общий стол, не звучали заунывные речи и рыдания.

В углу огромного, красиво оформленного зала я заметила шведский стол. Фоном играла приятная музыка. Главный свет был приглушен, основной акцент оказался смещен в сторону маленьких настенных бра, что подсвечивали черно-белые фотографии, довольно большого формата.

Не заметив рядом маму, я решила полюбопытствовать, рассматривая эту неуместную фотовыставку во время поминок.

На каждой фотографии был запечатлен один и тот же человек. С интересом наблюдая за осколками жизни этого совершенно незнакомого мне мужчины, я стала ловить себя на абсолютно дурных мыслях: что, во-первых, не могу оторвать глаз от его диковатой и какой-то огрубелой красоты, а, во-вторых, никак не хочу признаваться даже самой себе, что он и есть тот покойник, которого сегодня все провожали в последний путь.

— Вам нравится? — низкий, немного хрипловатый женский голос резко оборвал мое наваждение.

— Что? — растерянно оглянулась на говорившую.

Ею оказалась блондинка средних лет, довольно приятной внешности.

— Вы так долго рассматриваете эту фотографию, — приподняла идеально тонкую бровь она.

— Ах, да. Простите. Просто он так смотрит… Кажется, что прямо мне в душу…

— Егорушка всегда умел видеть то, что другие даже не пытались разглядеть. Он был внимательным, мой мальчик, — туманно ответила женщина. — Только слишком наивным, чтобы вовремя рассмотреть притаившееся рядом зло.

Женщина говорила загадками. Судя по едва уловимому запаху табака, хрипотца в ее голосе была следствием частого курения. Стоило только подумать об этом, как яркий образ этой женщины с витиеватой курительной трубкой во рту вспыхнул перед глазами. Воображаемая картинка была настолько богата мелкими подробностями, что на секунду мне показалась настоящей. Например, воспоминанием.

Но обычные люди не теряют воспоминаний.

— Это последняя его фотография.

— Как он умер? — рассеяно поинтересовалась я.

Меня тянуло к этому мужчине, точно нас связывали какие-то незримые крепкие нити. Ощущение было странным и пугающим.

— Ты сама знаешь, — отозвалась женщина.

— Что?

— Вот, возьми, надеюсь, что на этот раз тебе удастся прислушаться к своему сердцу и успеть вовремя.

Пока я пребывала в шоке от сказанного, женщина ловко застегнула на моей шее цепочку. Серебряный кулон приятной тяжестью приземлился прямиком в ложбинку груди.

— Пуля? — крутя в пальцах занятную вещицу, вконец растерялась я. — Вы, наверное, меня с кем-то путаете. Я не могу принять этот подарок. Заберите.

— А это не подарок, — оборвала она. — Пуля твоя и пусть она послужит ориентиром, как клубок нитей Ариадны для Тесея.

— Совершенно не понимаю, о чем мы с вами говорим. Причем здесь мифы Древней Греции?

Женщина усмехнулась и по-доброму погладила меня по щеке.

— Я верю в тебя, девочка. Ты — последняя надежда для нас.

— Простите, я, правда, не понимаю…

— Пожалуйста, — вдруг добавила она, глядя на меня влажными от слез глазами. — Просто попробуй еще раз.

Горло перехватило от непонятной тоски. Не зная, что сказать в ответ, я лишь растерянно моргала, пытаясь подобрать слова.

— Вот ты где, — прозвучал над ухом мамин голос. — Вижу, вы уже познакомились. Как тебе моя дочь, Элла?

Нет, я догадывалась, что эта женщина близкая родственница покойному. Но то что она окажется той самой Эллой… По словам матери, они выросли в одном дворе, но потом связь оборвалась. Только совсем недавно дружба возобновилась, когда Элла тоже вернулась в наш город.

— У тебя прекрасная дочь, Виола, — кивнула женщина.

Мать сдержано улыбнулась, слегка приподняв уголки губ, а потом отметила цепким взглядом подвеску-пулю, которую я все еще крутила в пальцах, не зная, как поступить.

— Принеси-ка мне, Катерина, зеленый чай. Что-то у меня голова разболелась.

— Но здесь, как я заметила, не выставлен чай.

— Попроси у официанта, тебе же не трудно?

— Не трудно, — спокойно кивнула и отправилась на поиски ближайшего официанта.

Чай явно был просто предлогом избавиться от меня. Что ж, пусть две давние подруги останутся вдвоем. Им точно найдется, о чем поболтать.

— Ты рассказала ей? — Нет.

Виола прищурилась, неодобрительно качая головой.

— Ты же сама знаешь, что я не могла предупредить ее о переходе, — Элла пожала плечами. — Она бы не поверила, только испугалась. Мы это уже проходили, помнишь?

Виола сдержано кивнула.

— Да и разве твоя дочь смогла бы поверить мне на слово, открой я ей правду?

— Нет, Катерина хоть и романтик, но она давно задушила в себе веру во что-то необыкновенное.

— Вот видишь, — усмехнулась Элла.

— Леня разозлился на меня, — тяжело вздохнула Виола. — После второй неудачной попытки с Катериной, он подал на развод. Говорит, что я бездушная тварь, если позволяю такие эксперименты над дочерью.

Элла нахмурилась, повернувшись к подруге, сжала ее холодные ладони.

— Ты же понимаешь, что мы поступаем правильно?

— Да, но, если и в этот раз не получится?

— Получится, — твердо возразила Элла, а потом тише добавила. — По крайней мере, нам ничего не остается, как надеяться. Катерина — единственная, кто в силе исправить эту ошибку.

Женщина перевела потемневший от чувств взгляд на фотографию, вокруг ее рта пролегли глубокие складки — признак горя.

— На этот раз все будет по-другому, Егорушка, — прошептала она. — Все будет правильно. Говорят, их Бог любит троицу. Нам повезет.

Элла интуитивно почувствовала приближение Катерины. Девушка направлялась к ним, аккуратно неся две чашки. Исполнительная девочка.

Она не стала говорить Виоле, что даже если третья попытка окажется провальной, она все равно станет последней. Просто потому, что заряда артефакта хватает только на три попытки.

Перед тем, как натянуть привычную вежливую маску, Элла судорожно сжала пальцы подруги, а потом отпустила ее руку и расправила плечи.

У нее остались лишь вера и слабая, призрачная надежда, что на этот раз судьба-злодейка будет благосклонней…

В течение получаса мне удалось выбраться из ресторана, сославшись на головную боль. Необыкновенно, но факт: мама удерживать возле себя не стала, лишь махнула рукой. Элла же клюнула поцелуем в щеку на прощанье.

Я прекрасно знала, что таращиться на поминках нехорошо, но ничего не могла поделать с врожденным любопытством. Гости тихо переговаривались, иногда кидали на меня ответные заинтересованные взгляды, даже веселились, если короткие смешки в кулак можно было назвать весельем. Да и Элла никак не выглядела убитой горем. Печальной я еще могла ее назвать, но безутешной, как описывала мама, нет.

Ресторан находился за городом. Вечер был приятным, наполненным осенней прохладой, и я решила пройтись через аллею, попросив таксиста подъехать к развилке шоссе. Таким образом, у меня оказалось почти десять минут в запасе, чтобы успеть насладиться свежим воздухом прежде, чем усядусь в авто и вернусь домой.

Ветер тихо шелестел облетевшими листьями. Вечнозеленые стройные кроны сосен колыхались с ним в такт, если отпустить фантазию на волю, то можно было поверить, что деревья по обе стороны дороги склонялись в немом поклоне. Аромат хвои прекрасно снимал напряжение, которого я успела нахвататься за этот неприятный, сложный день. Ощущение было такое, словно кто-то невидимый нежно массировал мне виски, волшебным образом прогоняя плохие мысли.

Странный подарок Эллы тревожил, я должна была отказаться и обязательно вернуть его хозяйке. Что-то в этом всем было неправильным, таким, что заставляло меня хмуриться. Но в то же время пуля приятно холодила кожу и казалась чем-то знакомым, родным и естественным. Я никак не могла заставить себя перестать касаться подвески пальцами.

— С-с*ка! — зашипел уже знакомый мне женский голос.

Не успела обернуться, как полетела на землю от крепкого толчка в спину. Да что же она вечно толкается?!

— Ненавижу тебя! Не отдам его, слышишь?! С-с*ка!

Острая боль прострелила затылок. Я схватилась за голову. Горячая кровь сочилась сквозь пальцы. Сумерки мгновенно преобразились в непроглядную темноту. Женщина еще надрывалась ругательствами, но я плохо ее слышала, точно между нами натягивали крепкую звукоизоляционную сеть. А потом мир оглох…

Утро никогда не являлось моим любимым временем суток. За пробуждением всегда следовал неизменный путь на работу.

Возможно, для кого-то каждый раз утро превращалось в день, полный приятных свершений, меня же ожидало однообразие: неудачное общение со студентами, завал с документацией и откровенное пренебрежение от коллег.

Проснувшись, первым делом я отмахнулась от писклявого будильника, засунув тот под подушку, а потом только осознала, что сегодня на работу идти не надо. Отпуск ведь! Как по мановению волшебной палочки утро для меня стало на порядок добрее.

Если настроение более-менее удалось привести в порядок, то с отвратительной, головной болью стопроцентная арабика не справилась. Кое-как расчесав вечно торчащие во все стороны волосы, я нащупала на затылке приличную, пульсирующую болью шишку. И с удивлением поняла, что совершенно не помню, как именно ее получила. То ли ударилась об угол одного из шкафчиков на работе, то ли еще где…

Никаких особых планов на этот отпуск у меня не было. Заработной платы еле хватало, чтобы свести концы с концами, так что поехать на море позволить себе не могла. Но отдохнуть на природе — запросто!

Наспех позавтракав, я приготовила в дорогу несколько наливных яблок, бутылочку воды, покрывало, салфетки, аптечку, любимую книгу Оскара Уайльда и оделась. Для прогулки выбрала удобный изумрудный ситцевый сарафан и балетки. Насыщенный зеленый цвет оттенял вынужденную бледность моей кожи, но не придавал ей болезненный вид. Волосы заплетать не стала, оставила распущенными. Недавно остриженные до линии плеч они не мешали, ходить с неубранными в тугой узел волосами оказалось удобно. Правда, позволяла это удовольствие я себе только в свободное от работы время.

Забрав с балкона старенький велосипед, я пристроила в корзинку на щитке переднего колеса нехитрую поклажу и выбралась из квартиры.

Вместо привычной и поднадоевшей жары сегодня погода радовала приятным теплом, умеренной облачностью и прохладным ветерком. До места, которое я загодя наметила для велосипедной прогулки, было около часа езды. Только выехав за черту города, я смогла вдохнуть полной грудью. Лесополоса, что окружала проселочную дорогу, существенно прибавляла кислороду. Воздух здесь ощущался насыщенным, свежим и пряным. Если глубоко вдыхать, то можно было вскоре почувствовать приятное головокружение, точно при легком опьянении.

Свернув с центральной дороги, я углубилась в лес. Извилистая тропка оказалась хорошо утоптана и даже из-за резких поворотов, холмиков или ухабов, ехать было довольно легко.

Искренне наслаждаясь окружающей природой, относительной тишиной и чувством защищенности от людей, я и не заметила, как окультуренная тропка превратилась в дикий, почти непроходимый участок. Если толстые стволы деревьев еще получалось объезжать, то колючие ветки кустарников, то и дело цеплялись за платье и больно хлестали меня.

Спокойная езда внезапно превратилась в настоящее испытание!

А когда в полуметре от переднего колеса мелькнул заяц, я инстинктивно крутанула руль в противоположную от зверька сторону и, проломившись сквозь кусты, вылетела на проезжую часть.

Послышался отчаянный визг тормозов.

Внезапный удар выбил меня из седла.

Падение напрочь вышибло воздух из груди. Первые секунды, стараясь заглушить звон в голове, я усиленно пыталась вдохнуть, но не получалось. А потом внезапно кислород поддался, словно сломанный во мне механизм пришел в норму, вдох получился свистящим и рваным.

— С вами все в порядке?

Пока я боролась с сумятицей от произошедшего, мужчина присел рядом и я хорошенько смогла рассмотреть его обеспокоенное лицо.

В то же мгновение во мне вспыхнула искра узнавания. Воспоминания были нечеткими, но я успела ухватить их за призрачный хвост, чуть не взвыв от ужаса!

Встревожено хмурясь, ко мне склонялся покойник!

Егор!

С застрявшим в горле визгом, я пыталась отодвинуться, но мужчина заботливо попридержал меня за плечи.

— Вам больно?

Я пришла к единственно возможному выводу — это сон. А если сплю, значит, ничто не может причинить мне вред, все — иллюзия.

Поэтому я не придумала ничего лучше, чем проявить любопытство и покориться назойливому желанию. Даже не успев осознать, что именно делаю, протянула руку к лицу Егора и провела пальцами по щеке.

На ощупь кожа оказалась теплой, сухой и немного шершавой от короткой щетины.

Глаза мужчины расширились, зрачки увеличились, почти полностью затмив темнотой синюю радужку.

— Где болит? — продолжал допытываться он. но препятствовать тому, чтобы я его касалась, не стал.

С удивлением я обнаружила, что почти не чувствую особого дискомфорта. Пока что.

Да и разве во сне возможно ощущать острую боль? Здесь же все нереальное, так, выдумка.

Только почему Егор мне снится и… вот так? Неужели вчерашние похороны так сильно впечатлили, что вызвали подобную реакцию?

Отбросив все ненужные сейчас мысли, я приказала себе наслаждаться моментом. Раз уж представилась такая возможность, провела кончиками пальцев вниз по подбородку, не справилась с искушением очертить линию нижней губы, а потом опуститься со скромными ласками ниже, к шее. Пульс мужчины ускорился под моими пальцами и от этого я почему-то испытала ни с чем несравнимое удовольствие.

— Как тебя зовут? — охрип он. — Кто ты?

— Есть существа, которые глядят на солнце прямо, глаз не закрывая, — я вдруг вспомнила любимые строки стихов. — Другие, только к ночи оживая, от света дня оберегают взгляд.

Ленивая усмешка мужчины заставила мое сердце биться быстрее.

— И есть еще такие, что летят в огонь, от блеска обезумевая, — немного прищурив глаза от удовольствия, продолжала я. — Несчастных страсть погубит роковая. Себя недаром ставлю с ними в ряд.

— Красою этой дамы ослепленный, я в тень не прячусь, лишь ее замечу,

— перебил Егор, оглаживая меня по скуле. — Не жажду, чтоб скорее ночь пришла.

— Ты…

— Слезится взор, однако ей навстречу я устремляюсь, как завороженный, чтобы в лучах ее сгореть дотла.

— … знаешь сонеты Петрарки?

В последнее время я поняла, что могу свалиться в обморок от счастья, если встречу всесторонне грамотного мужчину. К моему счастью из-за нелюбви обмороков, такие мужчины мне не попадались. А уже те, кто мог процитировать сонет Петрарки на память и подавно… Сейчас я еще раз уверилась в том, что сплю. Ведь подобного в жизни не бывает и только не со мной.

— Кто же его не знает?

— Мои студенты не знают.

— Ты учительница? — удивился он.

— Преподаватель.

Егор беззлобно хмыкнул:

— И что ты преподаешь, прекрасная Мавка?

Мавка? Наверняка, опять игра моего сознания. Я искренне любила драму-феерию Леси Украинки и ее мавочку. Оттого прозвище вызвало во мне волну теплоты.

И пусть в мифологии мавки — нечисть, но в голосе Егора звучало… восхищение?

— Историю зарубежной литературы.

— Тогда вполне понятно твое увлечение сонетами.

— А твое?

— Мама привила мне любовь к литературе в детстве, читая книги вслух.

Вполне невинные прикосновения к Егору, казалось, доставляли ему настоящее удовольствие. Еще мгновенье и я была уверена, он начнется ластиться к моей руке, как самый обыкновенный кот. Во сне ведь и не такое бывает!

Но этот мужчина вновь сумел меня удивить. Вместо ожидаемого он немного отстранился хоть и нехотя, но разрывая тактильный контакт.

— Даже не знаю радоваться мне, что ты способна на память цитировать стихи или же волноваться из-за такой реакции в стрессовой ситуации, — беззлобно сказал он.

— То ли это показатель того, что твоя голова хорошо работает, то ли, наоборот, что ты слишком сильно приложилась макушкой об асфальт.

— Я в своем уме!

— Как бы то ни было, предлагаю попробовать встать, — проигнорировал мое возмущение Егор. — Этой дорогой хоть и редко пользуются, но все же она не настолько пустынная, чтобы разлеживаться здесь и загорать.

Спорить не стала. Асфальтная крошка больно впивалась в спину и голые ноги, а еще я, наконец, стала ощущать дискомфорт. Что совершенно нелепым образом расстраивало и сбивало с толку. Такой сон испортить болью!

Голова гудела. Шею слегка ломило от напряжения, точно я потянула мышцы. Тупая боль расцветала в левом боку и плече.

Приняв помощь Егора, поморщилась от неприятных ощущений.

— Что, Мавка, не так все хорошо, как ты пыталась мне показать? — нахмурился он. — Чувствуешь острую боль где-нибудь?

Поглощенная синевой его глаз я постоянно теряла нить разговора.

— Нет. Боль терпимая, — призналась, наконец, осознав, что он все еще дожидается моего ответа.

— Хорошо, храбрая девочка. Другого ответа, как я понимаю, от тебя не добиться. Поэтому узнаем подробности после осмотра врача.

— Какого врача?

— Хорошего. Настоящего профессионала.

Егор, поддерживая меня за талию, настойчиво, но осторожно, подталкивал в сторону черного внедорожника.

— Но я не хочу никакого врача!

За всю жизнь объелась этих медосмотров! Можно меня хоть во сне оставить в покое?!

— Знаю, но так надо. Я тебя сбил и должен убедиться, что все в порядке. Поэтому бесполезно спорить. И хоть видимых серьезных повреждений я не вижу, но проверить стоит.

— Но я сама выскочила на дорогу! Это я виновата!

Егор нахмурился.

— Пойдем. Не упрямься. Ничего плохого никто тебе не сделает, поверь.

Мы приблизились к машине, мужчина придержал переднюю дверцу для меня, но садиться я не спешила.

— Заяц!

— Что? Где?!

— Там был заяц! Я его чуть не задавила! Можешь посмотреть?

— Где?

— В кустах.

Егор прищурился:

— Ему тоже необходима первая помощь?!

— Не смешно! — шутливо пихнула его в плечо, когда мужчина насмешливо поиграл бровями. — А вдруг я его убила?!

Егор со вздохом согласился.

— Хорошо, садись в машину, я посмотрю.

Он помог мне забраться в салон и проверил, чтобы устроилась поудобнее. Только после этого захлопнул дверцу и направился к кустам.

Я беспокойно кусала губы. С каждой минутой сон ставал все непонятней.

Вскоре Егор вернулся.

— Противник скрылся без видимых жертв. Будут еще задания, мой командир? — он шутливо отсалютовал.

— Там еще где-то мой велосипед… — смущенно пробормотала я.

— Понял. Я мигом.

Мой изувеченный велосипед, переднее колесо которого было выкручено в нечто смутно напоминающее восьмерку, Егор пристроил в багажнике. На заднее сиденье принес аптечку, бутылку воды, салфетки, покрывало и потрепанный томик Оскара Уайльда. То, что мужчина так тщательно собрал мои вещи, подкупало.

Сев за руль, он провернул ключ, мотор тихо заурчал, машина медленно тронулась с места.

— Ты как?

— Нормально.

— Меня Егор, кстати, зовут.

— Я знаю, — брякнула я.

— Правда? Мы где-то пересекались?

Не рассказывать же, что я вчера была на его похоронах? Нет, совершенно точно такое заявление не располагает к общению. Даже к вымышленному.

— Нет. Просто ты похож на Егора, — замялась, морщась от нелепости собственного ответа. Мужчина изогнул бровь, иронично поглядывая на меня. — Знаешь, есть люди, которым подходят некоторые имена. Или имена подходят людям… В общем, тебе идет твое имя. Вот.

— Мх-м… — кашлянул Егор в кулак, чтобы скрыть душивший его смех. — Понятно. А ты мне скажешь свое имя или тоже угадывать?

— Катерина.

Мужчина кивнул, загадочно улыбнулся, но ничего не сказал. Как только Егор включил стереосистему, салон наполнился тихими звуками приятной классической музыки.

Чтобы скрасить поездку, если уж ее не получилось избежать, я потянулась за любимой книгой, открыла необходимую страницу, где в прошлый раз закончила читать и углубилась в сюжет. Через несколько абзацев руки у меня затряслись.

В одной из познавательных программ я слышала, что спящий не может читать во сне. Буквы просто не будут складываться в слова. Повторно заглянула в книгу и едва не выронила ее. С текстом все было в порядке.

А вот со мной, кажется, нет. Иначе как объяснить встречу с мужчиной, что вчера точно был мертв?

И я не спала.